Мерцание зеркал старинных. Глаза судьбы

– Я могу удалиться, матушка?

– Иди, Лиза, – ответила Катя, провожая дочь озабоченным взглядом, и, вздохнув и покачивая головой из стороны в сторону, почти беззвучно прошептала: – Что-нибудь придумаем.

Когда Катя повернулась ко мне, на ее лице больше не было тревоги: она лучезарно улыбалась. Катерина взяла мои руки в свои и спросила:

– Наташа, как твои дела? Всё ли с тобой в порядке? Я слышала, ты болела? Сейчас выглядишь прекрасно.

С ее вопросами на меня снова начали накатывать воспоминания о последних днях пребывания в этом доме.

– Потом, дорогая, всё потом. Я тебе обязательно расскажу. Но сейчас речь не обо мне! Катя, нам очень нужна твоя помощь, нужен совет, что делать…

Мои руки тряслись от сильного волнения, и Катерина это чувствовала. Она легонько погладила меня по плечу, унимая дрожь, и ее голос зазвучал точно музыка:

– Нет на свете такой ситуации, которую невозможно разрешить и из которой нельзя найти выход. Тише, девочка, говори тише. Вместе с тишиной на твой разум снизойдет спокойствие, а со спокойствием придут понимание и облегчение. Сделай так, чтобы внутри тебя улеглась буря, и ты услышишь ответы на все свои вопросы.

Катя широко улыбнулась, и я попала под влияние ее спокойного завораживающего голоса. Минуту я сидела, прислушиваясь к тому, что происходит у меня внутри. Тишина плавно входила в мою душу, приятно разливаясь по всему телу. И я произнесла, вторя ее интонации:

– Ты права, Катя, так и есть.

Она смотрела на меня и улыбалась. И в этот момент я отчетливо осознала, как скучала по ней, по ее голосу, по этим рукам. Мне вспомнилось детство, когда Катя всегда была рядом, по моим тогдашним ощущениям она была мне вместо матери. Ее мудрость, чувство такта, необыкновенное умение успокоить меня в нужный момент… так удивительно влиять на меня не удавалось больше никому. Чувства, которые я к ней испытывала, мне и самой были непонятны: какая-то странная привязанность, симпатия к такой, казалось бы, чужой и в то же время такой близкой женщине. Не могла я с этим пока разобраться, потому как Надина проблема была важнее. Я очень хотела ей помочь.

Надя по-прежнему насупившись стояла чуть в стороне, и я недоуменно пожала плечами: «Как можно не видеть того, что происходит вокруг, не чувствовать лучей тишины, спокойствия и любви, исходящих от Кати? Разве можно этого не понимать?» Я обратилась к подруге.

– Надя, пойдем скорее, мы сейчас всё расскажем Катерине, и она нам обязательно поможет. Долго ты будешь тут стоять? Что ты надулась, как мышь на крупу?

Но Надька насупилась еще сильнее и отступила на несколько шагов назад, опасливо глядя то на меня, то на Катерину. Я пыталась завладеть ее рукой, но она отчаянно вырывалась. Глаза ее от удивления и страха стали походить на огромные блюдца.

– Кому рассказать?! Что рассказать?! – голос ее срывался. – Кто поможет?! Вот она?! Да с какой радости она должна мне помогать?! Что ты такое несешь?! – она схватилась за голову и с негодованием добавила. – Всё, я удаляюсь! О, Боже, зачем я только согласилась на твою очередную авантюру?! Прекрасно зная тебя, я почему-то всё время влезаю в твои глупые затеи. Что я с тобою вместе тут делаю? Тьфу на тебя!

И она развернулась и хотела было уйти. Чтобы удержать, я ухватила ее за подол платья, и оно затрещало в моих руках. Надин заверещала:

– Платье порвешь, французское! Ты за него никогда не расплатишься! Ох-х-х, Наташка! И что я в тебе нашла? Почему так к тебе привязалась? Вот долго тебя не было – и хорошо, и еще столько же бы тебя не видеть! Жила я спокойно без твоих придумок. И что-нибудь само придумалось бы… Ну сказала бы я, в конце концов, родителям, что пирожными объелась и поправилась…

Надин всё больше распалялась, неся несусветную чушь. Тихий, звенящий колокольчиком смех Катерины заставил нас замолчать и повернуться в ее сторону. Мы еще не сообщили ей о щекотливой ситуации, приведшей нас сюда, но по взгляду Катерины я поняла, что она уже обо всём догадалась. Она с интересом наблюдала за нами, сложив руки на коленях, словно смотрела театральное действие, и спокойно ждала, пока мы к ней обратимся.

– Катя, понимаешь, так случилось… – попыталась я заполнить неловкую паузу.

Она остановила меня.

– Наташа, не надо. Как видно, твоя подружка не хочет, чтобы кто-либо кроме тебя знал об истинном положении дел. Вы пришли ко мне за советом? Я уже догадываюсь, за каким.

Тут Надька повернулась, поняла, что дороги назад нет, и промолвила, смущаясь:

– Простите, мадам, как я могу к вам обращаться?

– Иди ко мне, девочка, – ласково позвала Катерина.

Надя робко шагнула в ее сторону. Катя взяла ее за руку и, склонив голову, улыбнулась.

– Можешь называть меня Катерина… или Катя, если тебе так проще. Ты присаживайся, милая, рядом, и давай побеседуем о чём-то другом, если ты не хочешь говорить о своей проблеме…

Мы уселись по обе стороны от Катерины и стали ждать, что она скажет. Она вздохнула и снова лучезарно улыбнулась.

– Это ведь и не проблема вовсе, а радость большая, что ты получила от Господа.

Надька заворчала себе под нос как старая бабка:

– Велика радость… Уж такое счастье привалило, что и не знаю, что делать с ним, в какой угол запихать…

Катя ласково похлопала Надин по руке.

– Ну, и что же вы делать собираетесь, барышни, какие мысли в ваших головах? Расскажите…

Я вздохнула и всё же решилась:

– Знаешь, Катя, а мыслей-то и нет никаких. Желание одно: как можно быстрее разрешить эту ситуацию. Иначе уже совсем скоро будет всё заметно, и свободный крой платья не поможет.

Катерина некоторое время молчала, глядя вдаль. Надька от нетерпения и неловкости начала ерзать на скамейке. Наконец Катя обратилась к ней:

– Как ты думаешь, может, родителям всё рассказать?

Надя запротестовала:

– Что вы! Никак нельзя! Маменька и отец никогда меня не простят! Сотворят со мной что-нибудь ужасное, это точно.

– А может быть, не стоит так плохо думать о своих родителях? Они тебе жизнь подарили… как же ты не понимаешь, любят они тебя. Возможно, ты преувеличиваешь…

На лице подружки отразилась разочарование. Катя подталкивала ее к принятию решения, которого она отчаянно бежала. От досады Надин чуть не расплакалась и отвернулась, чтобы никто не увидел ее слёз. Катерина улыбнулась:

– Поплачь, милая, тебе легче станет.

Надя засопела, теребя платок:

– Мама учила, что открытое проявление эмоций – удел кухарок. Настоящая барышня не должна при всех реветь, суетиться, показывать себя слабой. Маман всегда сдерживает чувства, а отец чуть что бранится, точно солдафон, матушка, когда слышит это, так его и называет. Правда, ругает она его, думая, что я не слышу, но я всё слышу и понимаю. Не могу я им рассказать, не поймут они, до смерти их гнева боюсь.

Катя слушала спокойно, лишь иногда кивая. Когда Надин замолчала, она продолжила:

– Ну хорошо… а отец будущего ребенка, кто он? Где проживает, какого он сословия? Каковы его намерения?

Лицо Надин залилось краской. Не в силах признать правду о своем избраннике, она потупила взор. Я пришла ей на помощь.

– Самого низкого он сословия, Катя. Конюх он, крепостной, а проживает в деревне, принадлежащей ее родителям.

Надин еще ниже опустила голову, настолько тяжело ей было предавать огласке свой грех.

– Вот оно как дела обстоят… Так может, Надин, ты просто отдашь ему это чадо, и он станет его воспитывать?

Надька, забыв о приличиях, дернула носом и вытерла слёзы кулаком.

– Совсем без надобности ему такая обуза. Он сказал, что будет всё отрицать, пуще огня папеньку моего боится. – Надя опустила голову. – Да и что он сможет сделать? Я лучше сама попытаюсь всё решить. Да и папенька, если узнает, с кем я связалась, в еще большую ярость придет, и тогда уж точно поляжем и он, и я, и этот не родившийся еще ребенок – никому не спастись.

Катя, внимательно слушая ее, вздохнула:

– Ну хорошо, Надежда. Надежда ведь, правильно?

Я закивала:

– Да-да, Катя, Наденькой ее зовут. Какая она Надежда? Надин она для меня, а для родителей и для всех остальных – Наденька… бледненькая, нерешительная, болезненная. И что мне со всем этим делать – не знаю, решить проблему не представляется никакой возможности. – Я с надеждой посмотрела на Катю. – Если ты не поможешь, то мы однозначно пропали!

Катя взяла меня за руку и сказала, опять вздохнув:

– Ну что, Наташа, пойдем мы с тобой вдвоем пройдемся и поговорим. А ты, Наденька, посиди здесь, воздухом подыши, тебе это полезно… и постарайся успокоиться. Мы что-нибудь обязательно придумаем. Если вы решились прийти ко мне за советом, значит, мы обязательно должны найти выход из этой ситуации.

Катя повела меня по аллеям сада. Я взяла ее под руку, и мы пошли медленно, выравнивая шаг. Катя задумчиво смотрела перед собой, а я не смела нарушить ее молчание. Наконец, вздохнув, она произнесла.

– Со своей стороны, Наташа, я могу дать лишь один совет: не пытайтесь избавиться от плода, прибегая к помощи знахарок и несведущих людей. Может произойти непоправимое, и Наденька либо погибнет, либо останется калекой – не знаю, что хуже. Найди слова и убеди подругу не делать глупостей. И если она не слишком переживает за это неродившееся дитя, то пусть подумает хотя бы о себе!

Вдруг она изменилась в лице и заговорила совсем иным тоном. Куда пропала нежная, добрая, спокойная женщина? В голосе прорезалось искреннее негодование:

– Чего она боится: признаться родителям и понести наказание? Ну, допустим, запрут ее дома, в крайнем случае, получит она несколько ударов розгами, ничего страшного, от этого не умирают. Конечно, ее отец дознается, кто во всём виноват, и, вероятнее всего, казнит этого трусливого, подлого мужичонку, который даже ответственность не готов нести за то, что сделал! Так извините, думать надо было, куда полез.

– Катя, вот и я не понимаю, как такое могло произойти. Этот конюх что, совсем страх потерял? Неужто не понимал, что папенька Надин с ним церемониться не станет? Всё Наденьке рассказывал, что он потомок знатного рода…

– Ах, девочка моя, дитя наивное… Кто же ведает, что у этого окаянного на уме было? Большинство людей, страдающих врожденным идиотизмом, обладают той счастливой особенностью, что их довольно трудно напугать, равно как и убедить не зариться на то, что им по праву не принадлежит. И ее приятель – не исключение. Жил он в своем придуманном мире, пользовался барской благосклонностью – и решил, что ему всё дозволено. А о последствиях… о них же думать надобно, а там, видать, нечем. Не говори ты о нём, не стоит он того.

Гнев вновь сменился кротостью… Катерина задумалась о чём-то своем, кажется, что-то вспомнила… И заговорила о Надин с материнской нежностью и жалостью.

– А что Наденьки касаемо… Так она молодая, глупенькая, первая влюбленность… поймут родители. Я не сомневаюсь: не выдадут они ее позора. Ну, посидит дома, пока срок не настанет. А когда разрешится, отдадут чадо в деревню на воспитание… Да куда угодно пристроят, я думаю, у ее родителей крестьян довольно.

Ее слова больно царапнули мне душу. Увидев мой настороженный взгляд, Катя поняла, о чём подумала девочка, выросшая без матери.

– Что Наташа, жестоким тебе это видится? А загубить невинную душу не жестоко? Только при таком раскладе Наденька жива останется. Она будет жить в своем доме и пребывать в добром здравии. Впоследствии выдадут ее замуж, возможно, не так, как ей хотелось бы, но, тем не менее, удачно, судя по тому, из какого она рода и какое приданое за ней дают…

Катерина грустно усмехнулась каким-то своим мыслям и продолжила:

– И коли уж вы за советом пришли, вот. Ты должна повлиять на решение подруги. Пусть она немедля признается во всём в первую очередь матушке. А не решится, так сама поезжай и всё расскажи. Матушка ее что-нибудь да придумает и с отцом сама поговорит. Быть может, они вместе уедут куда-то… Ну, я не знаю… Не даст маменька своей единственной дочери сделать такое, из-за чего она не сможет продолжать дышать! У меня нехорошее предчувствие… что-то неразумное может сотворить твоя подруга… Христом Богом прошу тебя, заклинаю, убеди ее не делать этого! Потому как ничего нельзя будет поправить… Правильно ли ты поняла меня, Наташа? Хорошо ли услышала меня, моя девочка?!

Ответственность камнем ложилась на мои плечи. Катя остановилась, взяла меня за руки и пристально посмотрела в глаза. Ее взгляд настойчиво требовал: «Помоги своей подруге!» Если честно, я не совсем понимала, в чём будет заключаться моя помощь. Поехать и рассказать всё ее родителям, чтобы Надя всю оставшуюся жизнь ненавидела меня лютой ненавистью за то, что я предала ее?

– Ну хорошо, Катя, я попробую донести твои мысли до Надин, не знаю только, послушает ли она меня.

– Сделай так, чтобы послушала. На кону ее жизнь.

Я решила всё же посоветоваться с подругой, хотя заранее знала ее ответ. Надин в некоторых вопросах была настолько упрямой, что повлиять на ее мнение не представлялось никакой возможности. Но в глубине души я еще слабо надеялась, что мои увещевания изменят ее решение. Вздохнув, я кивнула Катерине, давая понять, что так и сделаю. Она задумчиво и, как мне показалось, печально посмотрела в сторону, куда удалилась ее дочь, и мы в молчании медленно пошли дальше по аллеям. Прямые и узкие, дубовая, березовая и липовая аллеи удалялись от дома на значительное расстояние.

До чего же восхитительно было вокруг! На миг забыв о проблемах, я залюбовалась весенним парком, за которым ухаживал не один десяток крепостных.

Вблизи дворца был разбит цветник. Яркие и душистые весенние цветы гармонично оттенял низкорослый кустарник, которому ножницы садовников придали разные причудливые формы. Цветник элегантно связывал архитектуру дома с пейзажной частью парка.

Невдалеке находилось небольшое живописное озеро, окруженное плакучими ивами. Там граф разводил стерлядей и карпов. От озера лучами расходилось несколько небольших каналов, через которые были перекинуты ажурные мостики.

За озером, на небольшой возвышенности, располагалась «зеленая гостиная»: вокруг площадки были тесными рядами высажены липы. Главным украшением «гостиной» служили резные дубовые столы и скамейки. Дивной красоты беседки с плетеной мебелью так и зазывали уютно устроиться в кресле-качалке…

Я держала Катю под руку, любуясь парком. Невдалеке уже виднелась скамеечка, на которой поджидала нас Надин.

– Скажи мне, Катя, как вы тут живете? Что у вас нового? Ты чем-то опечалена?

Она остановилась, повернулась ко мне и с улыбкой спросила:

– Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала? Говори со мной прямо и честно. Никогда, слышишь, Наташа, никогда не пытайся меня обмануть. Даже если захочешь, у тебя это не получится. Ты ждешь, чтобы я рассказала тебе о нём? Что стало с ним после того, как вы расстались?

Она всё настойчивее смотрела мне в глаза. А я не могла сказать ей ни «да», ни «нет» – я боялась. Боялась тех чувств, которые могут снова проснуться после этих разговоров. И Катя это видела:

– Пожалуй, Наташа, я тебе ничего рассказывать не стану.

Но я вцепилась ей в руку и умоляюще произнесла:

– Катя, скажи мне только одно: он сейчас здесь, в этом городе? Меня преследуют странные ощущения: иногда кажется, что за мной кто-то наблюдает.

Бездонные глаза Катерины точно заглядывали мне в самую душу.

– Глаза твоей собственной судьбы, вот кто за тобой наблюдает! А он… Да, он в этом городе и никуда не уехал. Но в этом поместье или нет, уточнять не буду: ты сама скоро обо всём узнаешь. Не хочу становиться причиной твоих терзаний, вставлять палки в колесо твоей судьбы и вмешиваться в круговорот событий, который ты сама вокруг себя создаешь. Могу лишь поговорить с тобой, что-то посоветовать, но не более. Не серчай на меня за это, Наташа. Приходить ко мне ты вольна всегда, и разговаривать мы с тобой можем бесконечно, но не об этом. Всегда рада буду видеть твои зеленые глазки, любимые мною с детства, и твое ангельское личико.

Я еще раз взглянула в лицо Катерины – в надежде, что она поменяет свое решение и скажет мне хоть что-то о Федоре. Вновь нахлынувшие чувства и воспоминания о нём бередили душу. Но ее глаза говорили, что Катя непреклонна и не поменяет своего решения.

– Ну хорошо, я всё поняла. Катюша, – я вновь с мольбой взглянула ей в лицо. – У меня есть одно странное желание, даже не знаю, почему оно возникло… Я очень хочу тебя обнять. Можно? Быть может, тогда мне что-нибудь станет понятно…

Она раскрыла объятия, засмеялась и сказала:

– О чем ты спрашиваешь, Наташа? Конечно, можно. Иди ко мне, моя девочка.

…Она крепко обняла меня, я прижалась к ней и закрыла глаза. И когда это произошло, за закрытыми веками замелькали всполохи, точно картинки… То ли во сне, то ли наяву, но я знала эти крепкие и такие родные объятия. Отголоски прошлой жизни пронеслись в моей душе. И мне стало так тепло и хорошо, что я забыла обо всём на свете. Я всем существом радовалась, что могу испытывать то, что со мной происходит. Мы простояли так очень долго, и я ощутила, что между нами пронеслась целая жизнь, такая близкая нам обеим и обеими давно забытая… Это были необъяснимые чувства!..

С небес на землю меня спустил голос Надин. Она как-то недобро посмотрела на нас и удивленно спросила:

– Чего это вы тут обжимаетесь? Непоня-я-ятно, – протянула она, покачивая головой. И, не дожидаясь ответа, задала следующий вопрос, уже о себе:

– Катерина, как вы считаете, что мне делать?

Катя мягко отстранилась от меня и погладила Надю по голове.

– Что тебе делать, Наденька? Жить! Жить и радоваться. И постараться больше не делать глупостей, не совершать подобных поступков. Ну что же, девочки, мне пора, а вам есть о чём поговорить.

Она развернулась и стала удаляться в сторону дома. Я смотрела ей вслед, видела ее царственный стан с высоко поднятой головой, и мне почудилось, будто это не женщина, а гордый и непобедимый воин. Он уходит от меня, а я не могу его остановить… Сердце сжалось от странных, совсем не свойственных мне ощущений.

Надька в нетерпении дергала меня за рукав.

– Говори, Наташка, что она тебе присоветовала. Что-то дельное сказала?

– Да, сказала! Сейчас мы поедем к твоим родителям и во всём им признаемся. Катерина уверена, что это лучшее решение! И меня в этом убедила.

Надя состроила рожицу и ехидно проговорила:

– Ой, какое мудрое и распрекрасное решение! – Она покрутила пальцем у виска. – Фр-фр-р-р! – Надин злилась и фырчала, словно молодая лошадка.– Не-е-ет, Наташа! Этому не бывать!

Я вспыхнула:

– Ах, не бывать?! Ну, тогда оставайся здесь и дожидайся меня, а я поеду и сама твоим родителям всё расскажу.

И я уже хотела было уйти, но Надя схватила меня за руку. Она пристально посмотрела мне в глаза, не скрывая ярости и решительности, которые мне, хоть и не часто, но всё же удавалось лицезреть на ее лице, и зло прошипела:

– Только попробуй, Наташка! Как только ты удалишься, я тотчас вон в том озере утоплюсь. – Надька зло прищурила глазки. – Хотя, нет! Я утоплюсь потом, когда пробью чем-нибудь тяжелым твою бестолковую голову, а потом искромсаю твое тело. И только после этого брошусь в воду с камнем на шее. Вот что последует за твоим решением! Не сме-е-ей меня предавать! Не смей пользоваться моей откровенностью, раскрывать мои тайны! Достаточно того, что ты всё своей Катьке рассказала, которая не смогла присоветовать ничего лучше, чем только повиниться перед родителями. А знаешь, что за этим последует?! Я навсегда останусь запятнанной позором и просижу оставшуюся жизнь дома, в старых девах, под ругань отца и нравоучения матери. Никогда ты не посмеешь со мной такого сотворить! Слышишь, Наташка?! Если ты мне подруга! Если хоть капля любви у тебя есть, никогда ты так со мной не поступишь!

Ее голос прерывался всхлипываниями и рыданиями, и с Надей случилась истерика: она начала плакать, опустившись на траву и закрыв лицо руками:

– Ну что же мне делать, бедной?! Что же мне делать, глупой?! Как же я могла?!

Слушая эти причитания, так и хотелось пнуть ее по мягкому месту за то, что она втянула меня во всё это, повесив на мои плечи тяжкое бремя принятия решения. Сделать так, как сказала Катерина… возможно, оно и лучше, но тогда я стану Надьке заклятым врагом. Встречаясь в обществе, буду молча проходить мимо Надин и чувствовать на себе ее буравящий взгляд… На веки вечные я стану в ее глазах предательницей, и никогда мне не избавиться от этого чувства. Есть второй вариант: с головой кинуться в пучину, куда она меня постепенно затягивает, и уже вдвоем и только вдвоем решать ее проблему.

Я стояла в раздумьях, глядя на сидящую в траве и плачущую Надю, и даже не пыталась ее утешить. Подняв голову, увидела невдалеке силуэт Лизы, которая сидела на берегу озера и, склонясь над водой, о чём-то оживленно говорила со своим отражением. Любопытство взяло верх. Вспомнив ее заплаканные глаза, я решила пока переключиться на проблемы сводной сестры и таким образом отвлечься от переживаний за судьбу Нади.

– Ты посиди тут, поплачь, быть может, что и надумаешь.

Надя схватила меня за туфельку и взмолилась:

– Наташа, ты куда? Ну пожалуйста, не уходи, не оставляй меня, ведь ты единственная, на кого я сейчас могу опереться…

Я разозлилась:

– Тьфу ты, пропасть. Я у вас у всех единственная, за кого ухватиться можно. Вот вы все и хватаетесь, и давай тащить меня в омут своих проблем! Надя, мне нужно подумать. Столько вопросов, а я пока не могу найти ни одного ответа, чтобы принять правильное решение. Ты посиди здесь на лавочке, подыши воздухом и подумай еще о том, что я тебе сказала. А я пойду поговорю с Лизонькой – и вернусь.

Я помогла Надин встать и усадила ее на скамейку. Она снова начала всхлипывать:

– Наташа, какая может быть Лизонька, когда у меня тут такое?! Кто она тебе?

Я разозлилась.

– Да отстань же, тебе говорю! Трагедия у нее, видите ли. А ты знаешь, что у меня на душе творится, что со мной произошло? Тебя хоть секунду это волновало? – противным голосом я передразнила ее: – «Расскажи мне, Наташа, о своих приключениях». Да ты бы померла на месте, не выдержав и одного. Разве тебя волнует что-то, кроме твоих забот? Вывалила всё мне на голову да еще и слушать не хочешь, что тебе умные люди советуют. Тьфу на тебя! Сядь и сиди, где я велела! Проблемы у нее…

Я гневно топнула на подружку и двинулась к озеру.

Глава 107. Сестра

«Лизонька, что же у тебя стряслось? Уж больно странно ты выглядишь. Что это за беда такая, что даже Катя не может справиться с нею и успокоить свою дочь?» В груди шевельнулось ноющее предчувствие чего-то нехорошего.

Осторожно ступая, мне удалось подойти к Лизе сзади незамеченной. Она плакала, все время повторяя: «Не любит меня, не любит, не любит…» «Странно, – подумала я, – кто обидел тебя, дитя невинное, отец или мать? Что позволило тебе усомниться в их любви?»

Я присела рядом, Лиза обернулась и, вздрогнув, еле слышно залепетала:

– Наташа? А что… вы давно здесь?

Я улыбнулась.

– Лиза, не пугайся меня, я не причиню тебе зла. Я думала, ты домой пошла, а ты здесь, оказывается. Сидишь тут над водою, такая одинокая… Я просто хотела посидеть с тобой рядом. Если ты не готова ничего рассказывать, я не обижусь. Можно, я тоже здесь побуду, мне и самой нужно успокоиться?

Лиза на минуту перестала всхлипывать и внимательно посмотрела на меня. Видя, что ее это заинтересовало, я, улыбнувшись, добавила:

– Ты не беспокойся, я не буду загружать столь очаровательную головку проблемами малознакомых вздорных барышень.

Лиза ничего не ответила, лишь низко опустила голову. Ее плечи вновь задрожали. Я терпеливо ждала, когда же она решится что-то сказать, но сестренка сидела словно немая.

– Лизонька, скажи мне, девочка, что могло случиться у барышни столь нежного возраста, с таким чистым сердцем? Что тронуло тебя до глубины души? Прошло уже немало времени, как я увидела тебя в столь расстроенных чувствах, а ты всё никак не успокоишься. И даже твоя матушка не в состоянии помочь тебе в этом… Что-то ужасное произошло? Может, выпивоха-граф тебя обидел, а ты боишься признаться? Скажи мне! Я его в пух и прах… в щепки разнесу! Он меня, Лизонька, скажу не хвалясь, побаивается. Поверь, есть у меня управа на нашего папеньку. Если это он – причина твоих слез, я думаю, что смогу помочь тебе!

Лиза покачала головой.

– А может, тебя еще кто-то обидел?! Расскажи… мне тяжело видеть тебя в таком огорчении.

Лиза глубоко вздохнула, но продолжала молчать. Я сидела рядом в задумчивости, не догадываясь об истинных причинах ее печали. И чем дальше, тем острее начала понимать, что ее проблема тесно связана с моей персоной, с тем, что происходило в мой последний приезд в этот дом. И тут меня осенило: «Скорее всего, причина ее несчастий не так уж замысловата. Только один человек может довести барышню до такого состояния. Он – Федор – причина не только ее, но и всех наших несчастий!» И чем дольше я предавалась раздумьям, тем сильнее в душе поднималось гневное чувство ко всем проживающим в этом доме: «Что такого еще произошло? Почему ему позволили здесь остаться? Как могло случиться, что Федору удалось испоганить еще одну чистую девичью душу? Где были Катины глаза, куда она смотрела?» Ни на один из этих своих вопросов я не могла найти ответа. Казалось, от перенапряжения внутри скоро что-то треснет…