Мерцание зеркал старинных. Глаза судьбы

Я думала только об одном: как убедить Надин, что ее «любовь» – это просто безумие. И вдруг вспомнила: когда Надин пыталась убедить меня, что мы с Федором не пара, я просто не желала ее слушать. «И если я сейчас пойду супротив нее и начну говорить какие-то правильные слова, мне ее не образумить. Что можно вдолбить в дурацкую башку, наполненную любовной чушью? Получится то же, что и со мной». Я решила не горячиться и пойти ей навстречу: пусть выговорится. Нужно уберечь Надин от гнева родителей. Они не станут с нею церемониться, никогда не простят дочери этой связи. Я осторожно взяла ее руку и вкрадчиво спросила:

– Наденька, а как же мы всё это уладим? Ну хорошо, я возьму его конюхом… и пусть он служит у меня, но я боюсь, что ни маменька, ни отец твой не пойдут тебе навстречу.

Услышав, что я готова хоть в чём-то с ней согласиться, Надин радостно затараторила:

– Да я уже всё придумала, Наташа! Я скажу, что твой конюх заболел… помер… – не важно! Что ты в большой нужде: среди твоих крепостных подходящего человека нет, и ты спешно ищешь хорошего работника. Все знают, как я тебя люблю, вот я и уступлю тебе своего кучера.

Я кивала, думая о своем, и притворно с ней соглашалась, не понимая до конца, что повлечет за собой Надино решение и какова будет моя роль во всём этом. Но я знала одно: ее нужно отговорить. Их отношения никак не могут состояться, и ничем хорошим для нее это не кончится.

Надя расценила мое молчание как знак согласия с ней и, обрадованно вскочив, закружилась по комнате.

– Наташа, как же хорошо ты меня понимаешь! Ты самая лучшая моя подружка!

Она подскочила к своему туалетному столику, вытащила что-то из коробки и, подлетев ко мне, расцеловала в обе щеки.

– Вот, – протянула Надин раскрытую ладошку, – я за это хочу подарить тебе брошку. Смотри, какая!

Я усмехнулась:

– Надька, ты что, купить меня хочешь? Да оставь ты эти гнусные поползновения. Знаешь же, что я никогда корыстна не была.

Надин недовольно хмыкнула и сжала пальцы.

– Ну конечно, Наташа! Расскажи еще, что ты никогда не имела страсти к драгоценностям и они тебя ничуть не интересовали, ну просто совсем. – Видя, что я не проявляю интереса к ее подарку, Надин обиженно протянула, надув губки: – Я ведь от чистого сердца! Почему сразу «купить хочу»?

Лукаво посмотрев на подружку, я рассмеялась, видя, как начала подрагивать ее нижняя губа.

– Ну ладно, так и быть, давай посмотрим, что там за брошка такая.

И она вложила мне в руку удивительной красоты вещицу. Как только я взяла ее, то тут же сжала кулачок и тихо сказала:

– А теперь, Наденька, как бы ты меня ни просила, я тебе никогда ее не верну. Она настолько прекрасна, что я просто не смогу с ней расстаться.

Надин, довольная похвалой, ответила:

– Ну конечно, Наташа, я дарю ее тебе. Хочу, чтобы, любуясь ею, ты всегда помнила обо мне!

…Слова Наденьки оказались пророческими: действительно, всякий раз, когда я смотрела на эту брошь, сердце мое сжималось от боли. Больше всего на свете я жалела о том моменте, когда приняла ее… Но это было потом…

А сейчас мы наслаждались обществом друг друга, и она рассказывала мне о своем Василии, какой он удивительный и замечательный.

– Наташенька, я подозреваю, что он непризнанный сын вельможи, который некогда жил недалеко от нашего поместья. Правда-правда, ну что ты смеешься? Ходят слухи, что, прежде чем покинуть наши края, он оставил в деревне незаконнорожденного ребенка. Я думаю, что это и есть Василий. Я справлялась: по времени всё совпадает. Ты даже не представляешь, как хороши его манеры. Он обращается со мной очень галантно, как истинный кавалер. Такое можно передать только по крови, никак иначе. Он возил меня на прогулки и показывал чудесные сады… он прекрасно за мной ухаживал…

Я остановила ее и спросила:

– Надя, а что-то еще между вами было? Ну… кроме поцелуев? Скажи мне, не бойся. Ежели ты хочешь моей помощи, то, пожалуйста, будь со мной до конца откровенна.

Надин потупила взор, ее щеки зарделись. Я всё поняла и, в ужасе прижав ладони ко рту, ахнула:

– Неужто?! Надя… – подойдя к ней вплотную, я взяла ее руки и повторила. – Надя?! Неужели?! Когда это случилось?

Надин не смотрела мне в глаза. Отведя голову вбок, она упрямо глядела в пол и ничего не отвечала, часто и глубоко дыша. Я тормошила ее, но она не решалась вымолвить ни слова.

– Надя, ну что же ты молчишь? Говори!

Наконец она выдавила из себя что-то нечленораздельное, а потом заговорила… сбивчиво, всё время путаясь. Я вытягивала из нее признание по слову, по фразе.

– Мы гуляли в нашем саду, я осматривала новую лошадь, которую купил папенька… мы замерзли… Но я не хотела идти домой, и мы… зашли погреться в гостевой домик…

Из ее сбивчивого рассказа я поняла: в домике он наплел ей с три короба про великую любовь, про то, что они убегут из дома и найдут его влиятельного отца. Якобы он знает, где его искать… И никто более не посмеет мешать их счастью… они обвенчаются, и всё будет просто замечательно… И под эти разговоры он соблазнил ее, совратил, лишил невинности.

Еще не веря своим страшным догадкам, в надежде, что всё не так уж страшно, я спросила:

– Это было только один раз?

Она с жаром закивала:

– Да, да! Это было только один раз, и я не хочу повторения, потому что это не так, как рассказывают… а очень скверно, больно. Мне было ужасно неприятно, я чувствовала себя неловко… и мне было стыдно. Не хочу больше! Вот уже немало времени прошло, а я как вспомню – аж тошнит…

Сердце мое стало замирать… Оно едва не остановилось от ужаса, от того, о чём я стала догадываться. Я слушала ее и думала лишь об одном: есть у нее дорога назад или нет, куда это приведет, в какую пропасть… Я решила помочь своей несчастной подруге. Мне так отчаянно хотелось вытащить ее из передряги, в которой она оказалась, еще не понимая ужаса всего случившегося. Я потрясла Надин, которая сидела словно каменная, уставившись в одну точку.

– Скажи, тебя часто тошнит? Как ты себя чувствуешь? Ну?! Говори же, не молчи! Пожалуйста, Надя!

И она рассказала, что где-то через две-три недели после того дня стала чувствовать усталость и тошноту, которая иногда сопровождается рвотой.

– Вот и сейчас, Наташа, мне не очень хорошо… от волнения, наверное – опять тошнит…

Я смотрела на нее во все глаза, и мысли мои обгоняли одна другую: «Как жалко, что меня не было рядом в тот момент… Ах, как жаль, бедная моя… бедная девочка».

– Наденька моя, как жалко, что я не могла вовремя рассказать тебе, чем это может кончиться.

Я опять в ужасе закрыла рот руками. Она с наивностью ребенка посмотрела на меня и тревожно спросила:

– Наташа, ты думаешь, я заболела?

Я сплюнула себе под ноги и гневно вскрикнула:

– Да, Надька! Тьфу на тебя! Заболела она… Заболела! – она в страхе выкатила на меня глаза. – А ты хоть предполагаешь, чем?!

Она невинно посмотрела и тихо проблеяла:

– Что, чем-то неизлечимым?

Я схватилась за голову.

– Знаешь ты, дурья башка, что с тобой приключилось? – она ошарашенно мотала головой. – Дите у тебя приключилось! Ты беременна! Наверное…

Она опять замотала головой:

– Ты что говоришь, Наташа?! Этого же не может быть от… одного раза! Не бывает так! Ты, наверное, что-то путаешь! Наверное, у меня… Что-то со мной… А? Нет-нет…

Она закрыла лицо руками и заплакала. Я сама пребывала в шоке, не зная и не понимая, что теперь делать…

– Да-а-а-а, Надька! Вот плачь теперь! Плачь! Как же ты теперь всё уладишь?

Я опять схватилась за голову – от ужаса никак не могла толком закончить хоть одну фразу. Но продолжила говорить:

– А я-то всё думаю… что ты такая дородная… Ты попра-а-авилась. У тебя вон какой румянец на щеках. Я думала, это от полнокровия. А это вон от чего! Надька… Дура! Что же мы теперь с тобой делать будем?

Но она уже ничего не могла ответить: ее душили одновременно рыдания и тошнота. Надин не знала, как с собой справиться… Выйдя из туалетной комнаты, она обреченно опустилась в кресло, закрыв лицо руками. Я смотрела на нее широко распахнутыми глазами и пыталась как-то помочь, утирала слёзы. Но она отталкивала меня и всё повторяла:

– Что же?! Что же теперь бу-у-удет?! Наташа! Что же теперь будет?

Она смотрела на меня абсолютно детскими глазами, и я никак не могла подобрать слова, чтобы успокоить ее. Язык не поворачивался сказать, что всё будет хорошо. Видеть ее отчаяние и боль становилось невыносимо. Мне обязательно нужно было что-то сделать, придумать, как поправить ситуацию, я почему-то чувствовала и долю своей вины… Я не осознавала почему, но это чувство навсегда поселилось в моём сердце, в моей душе. Я очень долго потом не могла от него избавиться.

Я подошла к ней, обняла за плечи и прижала к себе. Она всхлипывала, а я гладила ее по волосам.

– Надька, не волнуйся, мы обязательно что-нибудь придумаем и всё-всё исправим.

Она продолжала говорить сквозь слёзы:

– Ну что ты, Наташа, теперь – всё! Всё закончится для меня плохо. А папа? Мне страшно даже подумать, что будет. Что скажет моя мама? Что они теперь со мной сделают? Ведь ты знаешь, какие они.

Она зарыдала еще сильнее.

– Надя, остановись, сделай глубокий вдох… – Я всё же проговорила эти слова. – Всё будет хорошо. Ты даже не представляешь, что мне пришлось пережить и в каких передрягах я оказывалась… Гораздо хуже твоей!

Надин резко подняла голову, прекратила даже всхлипывать и посмотрела на меня очень серьезно:

– Наташка, ну что ты такое говоришь? Куда уж хуже?! Ты всегда могла найти слова, чтобы отвлечь меня…

Я тихонько встряхнула ее за плечи, заботливо вытерла платком слёзы, которые ручьями текли по щекам, и сказала спокойно и убедительно:

– Так, Надя, теперь нам нужно собраться. Хватит рыдать, давай думать.

Надин держала меня за руки и смотрела так, словно только от меня сейчас зависела ее судьба и только я смогу ей помочь. Я судорожно думала, пытаясь подобрать слова, но ничего толкового придумать не могла. Неожиданно меня осенило.

– Надька, а что если тебе скрыться на какое-то время… пока будет расти живот?

– Куда я скроюсь-то? – она недоуменно посмотрела на меня. – В кладовку что ли спрячусь?

– Ну, не знаю… Мы можем уехать с тобой, например, во Францию… Или хоть за город, в наше дальнее имение. Скоро начнется лето, и мы можем провести это время там. И, когда тебе придет срок разрешиться, мы придумаем, что сделать с ребенком. Возможно, оставим его у кого-то в деревне. И ты вернешься, решив свои проблемы.

Надя испуганно смотрела на меня.

– Наташа, а ты думаешь, у нас получится уехать так надолго? Сколько вообще должно пройти времени, ты знаешь?

Я отрицательно покачала головой. У меня были определенные представления об этом периоде, но сколько точно времени нужно, чтобы на свет появилась новая жизнь, я не знала. Мне не хотелось ее огорчать, и я уверенно сказала:

– Да ладно тебе, Наденька, расстраиваться. Ну, может быть, месяцев шесть пройдет…

Надя наконец воспряла духом и, повеселев, ответила:

– А ведь не так всё плохо, Наташка. Мы с тобой еще будем танцевать и веселиться как раньше, вот только со всем этим разберемся.

…Что-то больно кольнуло в груди… Медленно подняв голову, я не отрываясь смотрела на Надин. «Наверное, уже никогда мы не будем вместе танцевать…» – пронеслось в моей голове. Внутри поселилось странное предчувствие, обдающее душу холодом…

Я быстро зажмурилась, потрясла головой и постаралась прогнать недобрые мысли, но тщетно. Пересилив себя, всё же спросила:

– Надин, ты можешь точно сказать, когда всё произошло? Сними платье, я хочу посмотреть, как изменилась твоя фигура.

Надя подняла голову и начала подсчитывать.

– Кажется, месяца три назад… Нет, больше. Было холодно… в начале января.

Я вздохнула:

– Значит, прошло уже больше четырех месяцев. Наденька, как же это? Уж от кого – от кого, а от тебя-то я точно такого не ожидала. Как ты не побоялась последствий? Зима… Да как же ты задницу-то свою не отморозила? – вдруг ляпнула я.

Она грустно усмехнулась:

– Я же не под кустами с ним была, а в домике, – Надя обреченно махнула рукой. – Да не знаю я, Наташа, сама не понимаю, точно бес меня попутал. Ни о чём я тогда не думала и почему-то ничего не боялась. Я только его и помню, поцелуи жаркие… и отчего-то голова кружилась… противостоять не было ни сил, ни желания… он такой хороший…

Надя рассказывала про своего возлюбленного, и на ее устах блуждала мечтательная улыбка. Я смотрела на нее и никак не могла взять в толк, как такое могло произойти с моей Наденькой, с этой не очень смелой скромной девушкой, которая всегда четко старалась выполнять все домашние правила.

Она говорила и потихоньку раздевалась, а когда осталась в одном белье, я в ужасе прикрыла рот рукой. Ее округлившаяся фигура и раздавшиеся бедра не оставляли никаких сомнений. «Мамочки, еще немного, и будет заметно. Надо быстрее что-то делать, немедленно!»

Я вздохнула, отвернулась к окну и сказала:

– Одевайся, Надя, всё мне понятно, надо решать быстрее… скоро станет заметно.

Надя опустила голову, глубоко вздохнула и созналась:

– Ты думаешь, я не догадывалась? Наташка, я просто верить не хотела… Книжку у мамы нашла, справочник для лекарей… Так там написано, что бывает обманное бремя… вот я и решила, что и со мной такое.

Я посмотрела на нее как на дурочку.

– Ты что думала, всё само собой рассосется, если сделать вид, что ничего нет? Что же ты молчала-то до сих пор?

Она с жаром воскликнула:

– Так тебя же не было! Кому я могла рассказать, кому?

Но тут любопытство взяло верх, и это позволило ей отвлечься. Надин лукаво прищурилась и спросила:

– Наташа, а почему тебя так долго не было, где ты пропадала? Ни разу не поверю, что у графа жила. А если была в городе, почему лишила меня своего общества? Я ведь нуждаюсь в тебе, как в воздухе. Почему ты оставила меня, Наташа? Вот если бы ты была рядом, я могла бы с тобой посоветоваться и такого никогда бы не произошло.

– Правильно, Надин, нашла виноватую! Если бы я рядом была, ты что, святошей бы стала? Это ты мне пеняешь? Возможно, я и попыталась бы тебя отговорить, но всё, что мы делаем, Надя, это плоды наших собственных решений. И ты сама приняла такое решение, по неизвестным для меня причинам. Обвинять меня в том, что всё могло бы сложиться иначе, окажись я рядом, думаю, неуместно.

Надя подошла, взяла меня за руки и сказала:

– Ну прости меня, подруга… я просто не знаю, что мне делать, и в голове рождаются совершенно дикие, глупые мысли… Веришь, я кого угодно готова обвинить в том, что со мной произошло, только почему-то себе вопрос задать боюсь – где была моя собственная голова?!

Я остановила ее запоздалые раскаяния:

– Так, подожди… Ты мне лучше вот что расскажи. Где твой «муженек», прости его, Господи? Где он находится и что говорит по этому поводу? И знает ли он вообще?..

Надя вздохнула, опустила глаза и тихо-тихо произнесла:

– Да что там… Я ему сказала, что как-то странно и нехорошо себя чувствую, поведала о своих страхах. А по прошествии некоторого времени он пропал с нашей конюшни. Слышала от девок, прислужниц, что он просил у папеньки дозволения поселиться в соседней деревне, будто лошадь сильно его зашибла и не может он более конюхом работать.

– То есть он скрылся? Видать, в отличие от тебя сразу смекнул, что к чему. И решил сбежать, оставив тебя одну расхлебывать большой ложкой то, что вы вдвоем сотворили. Ты что, и вправду поверила в то, что он наплел?

– Он не спрятался, Наташа, я могу его видеть, когда захочу, просто он больше не появляется в доме. Родители дозволили ему крестьянскую работу исполнять.

– Да-а-а, Надя… Прекрасного ты выбрала кавалера: придумал предлог, больным сказался, от тебя подальше смотаться решил.

Надин обиделась:

– Можно подумать, у тебя прям всё распрекрасно было. Я вон тебе всё рассказала, а ты о себе молчишь.

– Ну, это, голубушка, тебя сейчас никоим образом волновать не должно. Мы потом обо мне поговорим, когда с тобой разберемся. А сейчас одевайся, я знаю, куда мы отправимся и у кого совета спросим.

Надька в страхе вытаращила глаза. Я поняла ее испуг.

– Не бойся, никто тебя не предаст и ничего твоим родителям не расскажет. Поторапливайся, каждый час дорог. А я вниз, скажу, чтоб экипаж подавали, в моей коляске поедем.

Надька медлила, недоверчиво глядя на меня.

– Да одевайся ты, клуша, и не волнуйся: я медленно поеду, как-никак бабенку на сносях повезу…

Я засмеялась и тряхнула головой так, что все шпильки и гребни выскочили из прически и волосы рассыпались по плечам. Что есть духу я выскочила из комнаты и побежала по лестнице вниз. От переполнявших меня эмоций дыхание сбилось. Я всё никак не могла прогнать ощущение беды, которая надвигается на мою подругу, нутром чувствовала, что может произойти что-то плохое.

В дверях я буквально налетела на отца Надин. Он был чем-то разгневан и, отдавая распоряжения, бранил слуг на чём свет стоит, не брезгуя крепким словцом. Удивленно посмотрев на меня, он засмеялся:

– Тпру-у-у… Наташа, остановись, ты ж не на лошади. Вроде как пешком по дому ходить должна. Чего это на тебе, голубушка, лица нет? Что тебя так сильно разволновало? Никак Надька обидела? Ты мне только скажи, я с ней быстро разберусь, – пообещал он шутливо, но нарочито строго. – Ты же знаешь, как я к вашей семье отношусь: не дам в обиду свою прекрасную гостью!

Я смотрела на Василия Степановича и понимала, в каком затруднительном положении оказалась сейчас Надин – точно между молотом и наковальней. С одной стороны, строгость и, я бы даже сказала, жестокость отца, с другой – чопорный мир матери.

Василий Степанович вывел меня из состояния ступора, в котором я пребывала:

– Ну, что вылупилась? Что у меня на лбу такого увидела, что рот открыть не можешь? Али не узнала? Али испугалась, что с прислугой строг? Вроде, не похоже на тебя, Наташа, не робкого ты десятка, в отличие от моей Надьки. А что я на слуг ору, так ты не обращай внимания: иначе от них толку не добьешься. Гости заграничные прибыть должны, а они точно мухи сонные ползают, того и гляди оконфузишься перед важными людьми.

Я всё никак не могла вымолвить ни слова.

– Наташа, в чём дело? Что случилось?

Я одними губами прошептала:

– Всё хорошо, не извольте беспокоиться, просто я задумалась… Позвольте пройти. Мы с Наденькой собираемся в город, лавку французскую посетить хотим.

Он прищурился и, смеясь одними глазами, спросил:

– Никак опять сама лошадьми править будешь?

– Да, как обычно.

Он воскликнул, хлопнув себя по ноге:

– Ай, молодца! Вот такую дочку я бы хотел!

Я уже бежала к экипажу, желая поскорее покинуть этот дом: «Нет, с ним невозможно договориться, не зря Надин опасается». Не зная, как обуздать свои эмоции, я засунула два пальца в рот, и двор огласил пронзительный свист. Отец Наденьки крикнул вслед, погрозив мне пальцем:

– Ох, Наташка, ну что за шальная девка!

Я натянуто улыбнулась ему и поспешила сесть в коляску. Ожидая подругу, я нервно похлопывала по крупам лошадей поводьями, томилась и желала поскорее уехать. Наконец-то появилась Надя. Она стояла на пороге, чуть пошатываясь и утирая платком рот – видимо, ее опять тошнило… Я в нетерпении замахала рукой, Надин наконец-то уселась, и мы тронулись.

Глава 106. Мудрый совет

Мы неслись по улицам, и я хотела только одного: поскорее добраться до графского дома. За всю дорогу я ни разу не посмотрела по сторонам, не вспомнила об ощущении, что кто-то невидимый смотрит на меня: было совершенно не до того, все мои мысли вертелись вокруг Надин. Нужно было поговорить с Катериной: нам очень пригодился бы ее мудрый совет. Почему-то я была уверена, что именно она найдет единственно верное решение. Я даже не думала, что может ожидать меня в поместье графа… прошло уже много времени, а я так и не знала, где находится Федор.

Наконец-то мы подъехали к графским воротам. Прислуга удивленно посмотрела на нас, пропуская экипаж, видно, меня совсем не ожидали увидеть здесь вновь. Я быстро спустилась и подала руку Наде, но она от нерешительности вжалась в сиденье.

– Куда ты меня привезла?! – спросила она испуганно.

Я не удостоила подругу ответом. Мы поднялись по ступенькам, я буквально тащила ее за руку. Войдя в просторный холл, я в страхе замерла, боясь увидеть там того, от кого так старательно убегала: меньше всего мне сейчас хотелось с ним столкнуться. Я прислушалась. В доме царила тишина, словно там никого не было, ни господ, ни слуг. Я не чувствовала в нём дыхания жизни. Почему-то эта тишина меня испугала. Я крикнула со всей мочи:

– Граф, граф!

Надя, дернув меня за рукав, оторопело спросила:

– Наташа, ты что, с ума сошла? Зачем мы сюда приехали? У кого ты хочешь совета спрашивать, у графа своего? Да он сразу всё расскажет твоему отцу, а тот – моему. Ты меня со свету сжить хочешь, гадюка? Так я и знала!

Я посмотрела на нее сердито и сильно сжала дрожащие пальцы.

– Замолчи сию же секунду! Чтобы я больше не слышала твоих воплей.

Надька обиженно отошла на шаг назад. В глубине дома что-то зашелестело, и послышались шаги. Я подалась вперед – это был камердинер графа. Подбежав к нему, я с тревогой спросила:

– Что-то случилось? Почему в доме никого нет?!

Он поклонился и спокойно ответил:

– Помилуйте, барышня, все есть, просто граф отдыхать изволит. А я… – слуга слегка смутился, – пообедать сподобился.

Я торопливо залепетала:

– А Катерина где? Где она?!

– Катя в саду гуляет и с Лизонькой беседует, вы можете пройти к ним. Погоды нынче стоят прекрасные, эвон как солнышко припекает, ну чисто лето. Пожалуйте, барышня, в сад, там их и сыщете.

Он чуть помедлил, видя, что я в нерешительности застыла на месте.

– Барышня… Графу о вашем приходе доложить? Али как?

– Не стоит, я прибыла вовсе не к нему: мне Катерина нужна.

Он пожал плечами, не показав удивления, и ткнул рукой, в каком направлении нам следует двигаться. Я вновь схватила Надин за руку и потащила ее в сад. Всю дорогу она бубнила себе под нос, что я нисколько не поменялась и хочу сжить ее со свету. Она всё-таки вывела меня из себя своим нытьем, я остановилась и с силой наступила ей на ногу. Надя завизжала как поросенок и замерла с раскрытым ртом.

– Я хочу хоть как-то помочь тебе, что же ты, глупая, никак этого не поймешь! Надька, ты вляпалась в дерьмо по самые ушки да так там завязла, что сама вряд ли сможешь выбраться. И теперь, когда я пытаюсь тебя спасти, ты заявляешь, что я хочу сжить тебя со свету!

Я попыталась сдвинуть ее с места.

– Ну что ты стоишь столбом?! Пошли! Щас как дам! Вот прямо здесь разрешишься, и все твои проблемы закончатся, – я погрозила ей кулаком, – курица бестолковая!

Я тащила Надин по саду Орловых, который поражал своим великолепием даже при первом взгляде. Подружка отчаянно пыталась освободить свою руку из моей цепкой ладони. Но куда ей было со мной тягаться?

Мы пошли по аллее и на первой же скамейке увидели Катерину, беседующую с дочерью. Катя гладила Лизу по руке и увещевала. Говорила она тихо и спокойно, в обычной своей манере. Я вдруг поняла, что очень скучала: мне так необходимо было ее общество. Мы подошли ближе. Катерина увидела меня, встала и всплеснула руками.

– Ты ли это, дорогая?! Не обманывают ли меня мои глаза? И что с тобой за милая барышня, которая упирается, как дикая лошадка? – Катя ласково посмотрела на Надин. – Что ты, милая? Или боишься чего? Что привело вас сюда, Наташа? У меня много вопросов… вижу на твоем ангельском личике вселенскую озабоченность, сравнимую разве что с крушением государства… Присаживайся.

Я устроилась по левую руку от нее, по правую сидела Лиза. Я тянула присесть и Надьку, но она осталась стоять в стороне, обиженно поджав губы. Я не стала обращать внимания на капризы подруги и устремила взор на Катерину. Как же рада я была вновь видеть ее, слышать ее голос. Мне казалось, что рядом с ней все мои беды и горести делаются ничтожно маленькими. Они словно рассыпаются, растворяются прямо у меня в руках. Рядом с ней становилось необыкновенно спокойно. Я положила Кате голову на плечо, нисколько не стесняясь своих душевных порывов в присутствии ее дочери. Наверное, Лизе это показалось странным, но она промолчала и лишь слегка пожала плечиками.

Я перегнулась через Катины колени и поздоровалась с Лизой:

– Как твои дела?

Она тихонько сказала:

– Здравствуйте.

Взглянув в ее лицо, я заметила красные от слез глаза и распухший нос, который она прикрывала платком. Сдвинув брови, я участливо спросила:

– Лизонька, что-то случилось? Ты чем-то расстроена?

Она испугано посмотрела на меня и замотала головой, а потом, не удостоив меня ответом, обратилась к Катерине: