Мерцание зеркал старинных. Глаза судьбы

Сколько приятных мгновений доставило мне перебирание гардероба! Находясь в благостном расположении духа, я оделась без чьей-либо помощи, дополнив свой образ комплектом из двух ниток серого жемчуга и сережек, так хорошо гармонирующих с туфельками, веером и перчатками.

Придирчиво оглядев себя в зеркале, я позвала одну из горничных девушек, чтобы узнать, не прибыл ли куафер, который должен привести в порядок мои волосы. Я хотела придать своему образу законченный вид, а для этого необходимо было соответствовать всем требованиям моды.

Этикет требовал от светских женщин разорительных трат на шиньоны, парики и каркасы для причесок, а также на драгоценные шпильки. Бог наградил меня роскошной шевелюрой, так что даже в особых случаях мне было достаточно лишь воспользоваться услугами куафера. В Петербурге и в Москве, где многие следовали французской моде, появились виртуозы парикмахерского дела. По моей просьбе Проша нашла для меня выдающегося мастера, итальянца Даниэле Богдини. Он не так давно приехал из Парижа, и за право пригласить его бились лучшие дома петербуржской знати. Обходительный маэстро бегло говорил на нескольких языках, включая русский, был чрезвычайно мил и искусен в своем деле. В нём души не чаяли все его клиентки, пожилые дамы, не владеющие иностранными языками, именовали сеньора Данилой Богданычем и вспоминали о знакомстве с ним с умилением.

Теперь и я стала одной из светских дам, пользующихся его услугами. Парикмахерских изысков я не любила, но не хотела отставать от моды… особенно сейчас.

Выслушав мои пожелания, маэстро быстро и умело приступил к работе, без умолку болтая то по-русски, то по-французски. Он поведал мне много интересного о том, что сейчас модно во Франции.

– Скажу не хвалясь, Наталья Дмитриевна, меня учили искусству укладки волос придворные куаферы самой королевы Франции, Антуанетты. Они знают толк в своем деле! Королева, смею заметить, в отличие от вас, очень любит высокие прически. Над ними трудятся по несколько часов кряду. Прихоть знатной дамы требует не только кропотливой работы мастера, но и богатой фантазии, и вкуса, и гармоничного сочетания волос, лент, перьев и цветов. А чтобы прическа долго оставалась красивой, приходится чуть ли не неделями спать сидя… Mamma mia! Вы не поверите, но при королевском дворе куафюры буквально растут в высоту, дамы даже соревнуются, у кого на балу прическа будет самой сложной, высокой и затейливой. Но, поверьте, никто не смеет превзойти королеву: это рискованно, хотя она и славится веселым нравом и добродушием.

Я слушала и улыбалась: «Да-а-а, Антуанетта никогда не любила чопорности, которой славился двор ее матери, австрийской королевы Марии-Терезии. Я запомнила ее милой девушкой с легким веселым нравом и светлыми кудрями».

– Чтобы быть comme il faut, следуя правилам и веяниям новой моды, главное – не закрывать чела. Нужно делать прически, которые зрительно увеличивают лоб. Локоны и пряди, ниспадающие на лицо, виски и щеки, считаются признаком дурного тона, mauvais ton.

Даниэле красиво собрал мне волосы вверх, заколов моим любимым бриллиантовым гребнем, а часть оставил распущенными по спине. Закончив работу и получив щедрое вознаграждение, он рассыпался в комплиментах и удалился.

Я осмотрела себя: мне очень понравился созданный образ. Добавив капельку пудры и румян, я пристально вглядывалась в зеркало: не хотелось выглядеть простушкой. Слишком румяные лица, «кровь с молоком», тоже считались признаком дурного тона. На меня гордо взирала не оборванная нищенка с потухшим взглядом, а настоящая графиня. Так я себя и ощущала.

Я распорядилась закладывать экипаж. Старая коляска не вернулась из путешествия, но папа давно приобрел новую. В этот момент я сообразила, что нужно нанести визит графу – поблагодарить за прекрасные дары. Узнать, как у них дела, и поговорить с Катериной, чтобы она развеяла мои сомнения и помогла стать увереннее в той новой жизни, от которой я чуть не отказалась. Возможно, стоит отправиться вместе с ней на прогулку… Катерина была интересным собеседником, и она мне импонировала. С этими мыслями я начала спускаться вниз и встретилась с отцом, который тоже намеревался покинуть дом. Он был облачен в парадный мундир. Я удивленно посмотрела на него и, улыбаясь, спросила, нарочито обращаясь «на вы»:

– Папенька, куда это вы изволите отправиться в столь блистательном виде? Давненько я не видела вас при параде.

Отец выглядел немного уставшим, но стоило ему увидеть меня в новом образе и хорошем расположении духа, как он улыбнулся и глаза его засветились.

– Наташа, как же мне приятно лицезреть тебя в добром здравии! Ты у меня просто красавица! Я должен нанести визит в дом Шереметьевых, – увидев в моих глазах немой укор, он поспешил продолжить: – я не приглашаю тебя с собой, дочка, лишь только потому, что визит будет деловым, по государственной надобности.

Я вздернула плечики:

– Папа, в следующий раз непременно возьми меня с собой. Я там никогда не была, а мне бы этого очень хотелось. Когда-то, ты помнишь, мы с графом гостили на каком-то приеме, там присутствовал и Шереметьев, с сыном и дочерью. Но я их совершенно не помню…

Отец усмехнулся:

– Неугомонная моя бабочка! Конечно, возьму. Я заручусь приглашением на чай, и в следующий раз мы обязательно поедем вместе. Я тебя представлю и графу, и его сыну, и дочери… но она старше тебя и уже года три как замужем – за Алексеем Кирилловичем Разумовским. В их доме всегда много знатных людей, и, конечно, тебе там понравится. Правда, после смерти младшей дочери Анны граф Петр Борисович не очень жалует особняк на Фонтанке, предпочитает жить в Москве: там ничто не напоминает ему о трагедии с любимым чадом.

– Ты никогда не говорил об этом, папа. Что с ней случилось?

– Анна Петровна скончалась ужо, почитай, десять лет назад, прямо перед самым замужеством – от черной оспы. К ней посватался граф Никита Иванович Панин и получил согласие, но свадьбе не суждено было состояться. Поговаривают, ей странным образом – неведомо, кому это надо было, – подложили то ли в шкатулку, то ли еще куда лоскут материи, зараженный оспой. После кончины любимой дочери граф окончательно отошел от дел при дворе и удалился в Москву. Но сейчас особый случай: прибыл из-за границы его сын, Николай, и Петр Борисович вернулся в Петербург по важным и неотложным делам. Но об этом позже, дочка, спешу я, да и ты, похоже, куда-то собралась.

Отец явно ждал разъяснений.

– Я к Надин поеду, папа, хочу с ней посплетничать.

– Поезжай, дочка, дело молодое. Пришли весточку, если вздумаешь задержаться. А мне поспешать надобно. Негоже опаздывать к столь уважаемым людям.

С этими словами он надел головной убор и вышел из дома, сел в экипаж и отправился. Я была рада, что он не вспоминал о тревожных событиях прошлой ночи. Папа был достаточно бодр и пребывал в хорошем настроении.

Я последовала за ним. Завидев меня, лошади дружно заржали. Я подошла, встала между ними, взяла за поводья и прижала их морды к своему лицу, ощущая приятное щекотание мягких губ. Радость встречи переполняла не только меня: Беня и Яша довольно зафырчали, не пытаясь отстраниться. Так мы и стояли, прижавшись. Они дарили мне радостные чувства, на которые были способны только эти животные. Вновь обретенное единение с моими любимцами давало мне силу и уверенность, увлекая вперед, к новым приятным событиям, которые, я верила, обязательно будут.

Намереваясь сесть в коляску, я вдруг почувствовала, что кто-то наблюдает за мной, так и буравит пристальным взглядом. Мне показались знакомыми ощущения, которые сопровождали этот взгляд. Стало не по себе. Боязливо оглядевшись вокруг, но никого не увидев, я быстро вспрыгнула на облучок и резко натянула поводья. Щелкнула хлыстом над ушами лошадей и спешно тронулась к воротам. Кузьма распахнул их, и я полетела вперед. Лошади неслись во весь опор, мне даже не нужно было их подгонять: они словно чувствовали мою тревогу.

Чтобы попасть в поместье родителей Надин, мне нужно было проехать через весь город. Я специально сбавила скорость на улицах, чтобы рассмотреть горожан, проходивших предо мною, и свои любимые места: наблюдала, как они изменились за время моего длительного отсутствия.

Я выехала на берег Невы. Набережную вовсю застраивали жилыми домами и дворцами богатых вельмож. Среди них был и Мраморный дворец, подарок императрицы графу Орлову, но о нём я расскажу чуть позже. С этим строением связано знаменательное событие в моей жизни…

Берега Невы уже во многих местах были облицованы гранитом. Начали мостить давно, с Дворцовой, от Зимнего дворца до Лебяжьей канавки, далее отделали Французскую набережную, и уже завершалась облицовка Английской. По ним в большие праздники, с блистательной свитой любила прогуливаться сама Екатерина.

День был теплый, Нева спокойная, и я залюбовалась, глядя на воду. Река поражала величием и ширью. Переправиться на другой берег можно было при помощи перевозчичьих лодок, которые мерно покачивались на воде. По Неве под пение гребцов и роговую музыку плавно скользили прогулочные суда богатых горожан, одни позолоченные и обитые бархатом, другие – крытые шелковой тканью, красиво колышущейся на ветру. Гребцы, одетые в плащи и шляпы с перьями, одновременно нажимали на весла. Знать могла позволить себе подобную роскошь.

Лошади звонко били копытами по булыжной мостовой, вынося меня на Дворцовую площадь, которая когда-то называлась Адмиралтейским лугом. Настроение располагало к созерцанию, и я притормозила.

…Лето, мне восемь… Мария в сопровождении сыновей выехала на лечение за границу. Отец, облачившись в парадный мундир, поторапливает меня: мы отправляемся в город, на празднество. По дороге папа рассказывает, что мы едем на настоящую конную карусель, и объясняет, что это такая военная игра, пришедшая на смену рыцарским турнирам Средневековья. И что проходить она будет на Дворцовой площади: зрелище одобрено императрицей не столько для увеселения народа, сколько для прославления воинской доблести.

Всю дорогу я вертелась, в нетерпении выглядывая в окно кареты, и никак не могла дождаться, когда же мы приедем.

На площади собралось столько народа, сколько, мне кажется, я доныне и не видывала. На ветру полоскали шатры, украшенные рыцарской атрибутикой. Барьер, обрамлявший арену, был расписан гирляндами, воинскими доспехами и львиными головами. Пятью уступами возвышались места для зрителей. Поверху шла балюстрада, украшенная вазами.

Мы с отцом заняли свои места, папа осторожно указал мне на противоположные трибуны, где восседала императрица с двенадцатилетним наследником. Он всё время тихонечко объяснял мне, что происходит. Мой пытливый ум позволил очень хорошо запомнить всё. Екатерина, со слов папы, была великолепной наездницей, но на этот раз предпочла отказаться от участия. Я с замиранием сердца взирала на происходящее.

Живописными потоками кавалькады участников вливались на арену. Сияние драгоценных камней на их костюмах завораживало. Глянец тяжелых узорных шелков, блеск переливающейся золотом и серебром парчи, матовое благородство роскошных бархатов… словно дамы и кавалеры на самом деле явились из Средневековья. Трепетанье легчайших перьев на шляпах и струящиеся газовые шлейфы платьев переносили в сказку.

Сигналом к началу послужил троекратный залп адмиралтейских пушек. От неожиданности я вздрогнула. Все захлопали. И тут я увидела знакомое с детства лицо. Григорий Орлов был одет в костюм римского патриция, на его голове возвышался шлем, украшенный перьями. Красивый, уверенный в себе, он гарцевал на буланом коне. Граф возглавлял Римскую кадриль, Славянскую вел И. Салтыков, они двигались от Летнего дворца по Миллионной улице. Индийская и Турецкая кадрили, под командованием П. Репина и Алексея Орлова, шли от Малой Морской.

Первыми в атаку пошли дамы. На золоченых колесницах, управляемых аристократами-возничими, они летели по арене, поражая дротиками цели. Победительницей среди дам стала графиня Наталья Петровна Чернышова, в замужестве княгиня Голицына, впоследствии получившая в свете прозвище Princesse Moustache – «усатая княгиня».

У кавалеров была более сложная программа: они на всем скаку срубали головы манекенам, изображающим мавров, пронзали копьями картонных негров и муляжи кабанов. Когда объявили, что победа присуждается Григорию Орлову, моей радости не было предела: я вскочила, хлопая от восторга. Ему вручили золотой лавровый венок, а дамы бросали под ноги победителю живые цветы из своих уборов…

…Всё поменялось с того времени – люди, мода. Было ощущение, что всё случилось совсем недавно – и в то же время так давно… Меня посетило яростное желание вернуть что-то очень дорогое, утерянное навсегда. На мгновение мне показалось, что прошлое возвращается и город пребывает в странном состоянии ожидания. Время остановилось… Словно что-то должно было произойти, но почему-то не происходило…

Я отвлеклась от воспоминаний, взяла поводья, и лошади медленным шагом тронулись дальше. С интересом наблюдая за людьми, я сворачивала в знакомые улочки, специально выбирая окольные пути, чтобы подольше побыть здесь и лучше рассмотреть любимый Петербург. Но я не могла заниматься этим бесконечно: мне давно пора было сворачивать на дорогу, которая вела к дому Надин. Выехав на нее, я снова прибавила ход. И вновь мне показалось, что за мной кто-то следит. Опасливо озираясь вокруг, я никого не заметила, но никак не могла избавиться от этого ощущения. «Может, кто-то и вправду следует за мной?» – подумала я, не зная, как к этому относиться. Отбросила навязчивые мысли о том, кто бы это мог быть, и хлестнула лошадей.

Добравшись до места, я остановилась у ворот. Кони громко заржали. Мне отворили, я въехала внутрь и еще раз оглянулась. Прислужники запирали ворота, а я всё пыталась разглядеть то в глубине дороги, то в зарослях глаза, которые пристально следят за мной. Желая хоть на миг увидеть знакомое лицо, я хотела разобраться в своих чувствах, но, так ничего и не увидев, отбросила смущающее наваждение, проехала вперед и остановилась у лестницы, ведущей в особняк.

Глава 105. В тихом омуте…

Дом, где проживало семейство Надин, впечатлял размерами и величественным фасадом. Перед ним был разбит цветник, террасами спускающийся к реке, по другую сторону взору открывался широкий двор, который окружали липовые деревья.

На въездных воротах и на фасаде красовался фамильный герб. Прасковья Ивановна Желтухина была из старинного, знатного и богатого дворянского рода. В силу своей беспечности я не слишком старательно изучала ее генеалогическое древо, но матушка Надин очень гордилась своими корнями. Высокая, статная, она слыла чопорной дамой и строго соблюдала этикет, который впитала с молоком матери. Темно-русые волосы без малейшего намека на седину всегда были уложены в гладкую прическу. Даже дома она носила дорогие платья, но без всяких излишеств. Туго затянутый корсет подчеркивал ее стройный стан. Поведение Прасковьи Ивановны всегда было безупречным: она во всём подавала дочери пример и назидательно советовала никогда не забывать о своем происхождении… Девочка любила мать и тянулась к ней, несмотря на то, что та была строга. Надя гордилась ее родовитостью и стремилась во всём походить на матушку – и в выборе нарядов, и в манерах. Она с удовольствием училась этикету и строго следовала наставлениям маменьки, чем несказанно расстраивала отца, который не хотел видеть в ней чопорную барышню.

Папенька Надин, Василий Степанович, родился в семье помещика Ярославской губернии и воспитывался в Шляхетском кадетском корпусе. Вместе с моим отцом он начинал службу в лейб-гвардии Измайловском полку. В 1762 году, будучи премьер-майором, он под командованием братьев Орловых встал в ряды сторонников великой княгини Екатерины Алексеевны и принял деятельное участие в возведении ее на престол. За это он получил звание полковника. После ранения в Семилетней войне долго лежал в военном госпитале, а после ушел со службы.

Василий Степанович мечтал о сыне, а о дочери даже слышать не желал. Поговаривали, что, когда родилась Надин, ее отец был так опечален, что заперся в своей комнате и несколько недель кряду пил. На все просьбы жены покинуть добровольное заточение он отвечал руганью, обзывал ее обидными словами и обвинял во всех смертных грехах.

А виновата Прасковья Ивановна была лишь в том, что после замужества настояла на том, чтобы безродный Василий Степанович присоединился к старинному роду и взял фамилию жены: это было одно из условий ее согласия выйти замуж. Молодой и влюбленный Василий Степанович поспешно согласился, о чём впоследствии жалел, так как это сильно било по его самолюбию. Шло время, постепенно он смирился и с тем, что «пошел в примаки» к роду Желтухиных, и с рождением дочери. Но однажды, крепко выпив, запретил всем называть девочку родовым прозванием Прасковья, которое ей дали при крещении, и выбрал ей новое имя, Надежда. Оно быстро прижилось, да и самой малышке очень понравилось.

Василий Степанович воспитывал Надин в строгости и не скупился на затрещины и грубые слова, услышав которые, девочка могла упасть в обморок. Она была хрупкой, как статуэтка, с бледным личиком, мягкой и утонченной по натуре. То, что прививал отец, никогда ей не нравилось, но ослушаться его она попросту боялась. Часто плакала и обижалась на его выпады, жаловалась, что папа, как ей казалось, совсем ее не любит. Спартанское воспитание Василия Степановича не имело успеха. Надин отдалилась от папеньки, стараясь не расстраивать его, но как можно реже попадаться на глаза.

Прасковья Ивановна категорически отказалась рожать других детей. Возможно, у нее были какие-то проблемы со здоровьем, а может, имелись другие резоны. Она любила повторять, что у настоящей дамы из высшего общества должен быть только один ребенок, дабы не испортить безупречную фигуру.

Василий Степанович разительно отличался от жены, был на редкость смешлив, и казалось, что его нрав легок, но это было не так. Он не ограничивал себя никакими рамками. Если ему хотелось почесаться прямо за столом, то он непременно это делал, вызывая гнев Прасковьи Ивановны. При своем кажущемся добродушии он был строг и скор на расправу даже за незначительные проступки.

Я относилась к нему с почтением: Василий Степанович был дружен с отцом. Часто приговаривал, что лучшей подруги для своей дочери он и пожелать не мог, благосклонно относился ко мне и всегда радовался моему приезду, в первую очередь потому, что я обладала всеми качествами, которые он хотел воспитать в собственной дочери. Откровенно говоря, отец Надин попросту завидовал Дмитрию Валерьяновичу: он часто жаловался боевому товарищу, что не сумел вырастить дочь отважной солдаткой. Василий Степанович приходил в восторг, видя меня одетой в мужской костюм и сапоги, отважно скачущей на лошади. Когда я падала, то старалась не плакать, а он подбадривал: «Вот девка, вот молодчина, загляденье, да и только. Ох, Валерьяныч, свезло тебе – так свезло! Гляжу на нее – и Гришку вижу, такая же отчаянная голова! Хороша девка, эх, хороша!» Наденька, слыша такие похвалы, дула губки, но никогда не отвечала отцу на обидные выпады. Она была труслива и часто болела, а потому не проявляла никакого интереса ни к конным прогулкам, ни к охоте, ни к прочему, что так страстно любил ее отец. После таких его слов она еще больше тянулась к матери.

Легко спрыгнув с облучка у ворот поместья Желтухиных, я ловко приземлилась на ноги и уверенно проследовала к крыльцу. Лакей, удивленно посмотрев на меня, поклонился:

– Наталья Дмитриевна, барышня, как давно вас не было! Я рад, несказанно рад видеть вас вновь!

Я улыбнулась.

– Захар, дома ли твоя молодая хозяйка? Где родители ее, хочу поскорее со всеми поздороваться!

– Они там, в гостиной, чай пить изволят. Проходите скорее, барышня, я и докладать о вас не буду, пусть хозяева удивятся.

Сбросив накидку на руки Захара, я отправилась на поиски. Надин с родителями сидели за столом. Увидев меня, она вскочила и радостно кинулась навстречу:

– Наконец-то Наташка приехала!

Надин крепко сжала меня в объятиях, а потом, чуть отстранившись, внимательно оглядела мой наряд и улыбнулась:

– Ой, Наташа, какая же ты красивая! Выглядишь просто восхитительно!

Я лукаво усмехнулась.

– Да?! Что, не похожа я теперь на оборванку?

Наденька смущенно запротестовала:

– Ну что ты, Наташа, ты никогда не была на нее похожа. У тебя глаза сейчас… э-э-э, такие… знакомые. Я узнаю этот взгляд!

Она взяла меня за руки, и мы, смеясь, закружились по столовой. К нам подошла матушка Надин и строго погрозила пальцем:

– Будет вам, барышни! Негоже прыгать и веселиться, точно девки деревенские. Успокойтесь! Помните о своем происхождении. Даже если вы дома, забывать об этом не стоит!

Чопорно откланявшись, Надя увлекла меня в свою комнату.

– Пойдем-пойдем, Наташа, мне непременно надо рассказать тебе что-то очень важное. Безо всякого промедления! – заговорщически шептала она, – ну, пойдем, потом с папенькой расцелуешься. Мы еще спустимся сюда поговорить с родителями.

Она крепко держала меня за руку, так что я почти бежала следом.

– Надин, да подожди же, куда ты так быстро меня тащишь? Я сейчас споткнусь и упаду.

Но ее было не остановить:

– Ну что же ты, разучилась ходить на каблуках? Давай, поднимай свои юбки, и бежим скорее!

Мы влетели на второй этаж, комната Наденьки находилась посередине, между родительскими спальнями. Надин захлопнула дверь и усадила меня на кровать, взяв за руки. Сердце ее колотилось – то ли от быстрого бега, то ли от того, что она собиралась мне поведать.

– Наташа, ты не представляешь, что со мной приключилось!

Она замолчала и, взяв паузу, изо всех сил пыталась ее держать. Я не вытерпела первой:

– Ну, не томи! Если ты хочешь мне что-то рассказать, то я слушаю. Что случилось-то?!

– Наташа, мне кажется, я влюбилась! Я влюбилась так же, как ты когда-то в своего Федора…

Мой взгляд сразу помрачнел, я стала внимательно всматриваться в лицо подруги и, страшась своих догадок, спросила:

– Кто твой избранник? Только не говори, пожалуйста, что он из того же полка, что и Федор. Потому как это дело абсолютно гиблое, и я тебе не советую… Так же как и ты мне в своё время не советовала…

– Нет! Нет! – она торопливо перебила меня. – Нет! Наташа! Ну послушай меня, не перебивай, мне нужно непременно… непременно тебе открыться, и ты мне должна что-нибудь посоветовать. Потому как ты уже была в подобной ситуации…

– Ну, говори, Надя, кто он?

– Ну… ты помнишь… Он всё время возил меня в пансион… Он сначала был конюхом, а потом моим кучером…

Я удивленно посмотрела на нее и спросила:

– Как?! Этот Васька?! Ты – в него?..

– Ну да, – запинаясь, ответила Надин. – Наташа… я еще тогда не могла понять, что со мной происходит, – она говорила быстро и сбивчиво, – он как на меня посмотрит… мне так и хотелось спрятаться от его взгляда и бежать, бежать… Но, видно, это выше моих сил, даже в разлуке я всё равно не могу избавиться от мыслей о нём. Мне так хочется к нему прикоснуться, перемолвиться хоть словом…

Я посмотрела на нее как на дурочку:

– Надя, каким словом?! Что ты лепечешь? Ты что-о-о-о, совсем спятила, в конюха влюбиться?! – заорала я. – Не нужно тебе это!

– Тише, тише! – зашептала она. – Подожди, Наташа, ну я же тебя выслушивала, когда ты… ну, когда у тебя больше никого на устах не было – только этот твой Федор! Я всегда тебя слушала. Пожалуйста, послушай теперь и ты меня.

Я оторопело смотрела на нее и не знала, что сказать в ответ. Но приготовилась выслушать до конца: может быть, тогда мне станет понятнее, что же с ней творится. Надин, волнуясь, продолжила рассказ:

– Натали, ты представляешь… Мы с ним недавно целовались.

– Как целовались?! Ты что, совсем ума лишилась? С конюхом целовалась?! Фу, Наденька, от него, наверное, навозом воняет… как ты могла?!

– Наташа, ну подожди, дослушай… От него ничем таким не пахнет, он самый хороший… Знаешь он какой чистюля?! – Надин мечтательно закрыла глаза. – М-м-м! Он удивительный!

Я в ужасе выдернула руки из ее ладоней.

– Надин, ты в своем уме?! Что ты делаешь?! А если отец узнает?!

– Так вот, Наташа! Именно об этом я и хочу с тобой поговорить… Нужно, чтобы никто не догадался, как на самом деле обстоят дела… Я всё придумала, Наташа! Я продам его тебе! И мы уже там, у тебя, с ним встречаться будем. Вот так никто ничего и не узнает. Нашим-то с тобой встречам препятствовать не станут. Маман, когда узнала о твоем побеге, решила, что ты ума лишилась. Очень родители за тебя переживали. Но потом папенька навещал Дмитрия Валерьяновича, и тот сказал ему, что ты долго была больна, но сейчас пошла на поправку и находишься в доме своего кровного отца – графа Орлова. Я буду слезно умолять матушку часто тебя навещать, объясню ей, что наши встречи помогут тебе быстрее вернуться к светской жизни. Никто толком не знает, что с тобой приключилось, Натали, даже я… Ты обязательно должна мне всё рассказать! Но это потом… потом. Сначала выслушай меня… Наташа, ты не представляешь, какое это необыкновенное чувство! И как мне хорошо… рядом с ним!