Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья

– Серёжа, пойдём, устала я от них.

– Маленькая, я оплатил твою юбочку. Другую тряпочку, которая не понравилась, просто выбросим.

– Нет. Рассердили они меня. Не нужен мне ни верх, ни низ, ни середина. И всё то, что я до этого спора выбрала, тоже не нужно! Скажи, пусть оформляют возврат.

Серёжа рассмеялся.

– Дай губки поцелую, чтобы не дулись.

Мишель сам принёс пакеты с моими обновками. Показал юбку-брюки с верхом, выбранным мною, подтвердив, что мой выбор верный, и… предложил поработать на подиуме. «Сценарий дефиле утверждён, – заявил он и, растопырив перед своим лицом три пальца с прекрасным маникюром, продолжал: – Три! всего три выхода могу тебе дать (ага! будто я умоляла о каких-то выходах). Посмотрим, возможно, нахальная девчонка с улицы – это то, что нам надо!» – и он щёлкнул этими своими наманикюренными пальцами.

«Господи помилуй, нахальная – это я?» – ахнула я мысленно. При моей неуверенности в себе это звучало как комплемент!

Так я получила работу и нашла любимого модельера одежды, а следом и любимого дизайнера обуви.

Трудно вообразить себе более неподходящую пару, чем эти двое.

Большой, слегка косолапивший Луи, очень напоминающий уютного медвежонка гигантских размеров, подслеповатый и флегматичный, в каждую минуту жизни бесконечно обожающий Мишеля, и Мишель – маленький атомный реактор, фанат самого себя, небольшой росточком, тонкий, крикливый и неожиданно сентиментальный…

– Даша! – потеряв терпение, я посмотрела на неё.

Как только я вышла из ванной и села в кресло перед туалетным столом, Даша начала шмыгать носом, видимо, «пережёвывая» ссору со Стефаном. Я знала, что она и хочет, и ждёт моих расспросов.

– Что случилось? У тебя второй день глаза на мокром месте!

Но Даша, смахнув слёзы ладошкой, опять шмыгнула носом и не ответила.

– Хорошо, – вздохнула я, – расскажи, что дома за день произошло.

– Ничего не произошло. Скучища. Весь дом как вымер. Собаки и те в угол забились и целый день дрыхли. Марь Васильевна их уже часа в три на улицу вытолкала, так они дальше террасы не ушли. Одна Эльза жуткую деятельность развела, генералила детскую и вашу спальню.

– Как Анюта?

– У Марь Васильевны оставила. Вчера куксилась, сегодня вроде ничего.

– Ссоритесь со Стефаном, она и куксится.

– Так он опять ехать собирается! – Дашины глаза вновь наполнились слезами. – На могилку к своей. А меня опять не берёт!

– Даша, третий год одна и та же песня. Ты к мёртвой ревнуешь! У могилы поминать, ты ему зачем?

– Так я и не пойду на могилку! Пусть сам идёт с мёртвой разговаривать. Поехать только с ним хочу!

– А Анюта?

– Анюту с собой, я же кормлю её!

– Зачем полугодовалого ребёнка таскать туда-сюда?

– Ты что с ним сговорилась? – Даша бросила в сердцах локон, который до этого старательно укладывала, и со злостью размазала слёзы по щекам. – Почему ты всегда на его стороне?

– Успокойся, Даша, – примирительно сказала я и протянула ей упаковку салфеток.

Вытаскивая одну, она попятилась и упала на кровать.

– Ты вон везде с Сергей Михалычем… и дети с вами.

– Разница в том, Даша, что ни я, ни Серёжа не принуждаем друг друга, – вздохнула я. – Ты ведь знаешь, что Стефан любил свою первую жену, знаешь, что он себя винит в её смерти. Боль его так велика, что он не может не ездить на могилу. Так он отдаёт долг живого перед мёртвой. Стефан честно предупреждал тебя, что не готов к отношениям, но ты так хотела за него замуж, что всё нипочём было. Я надеялась, что твоя любовь и ласка ускорят его исцеление, и он вновь полюбит… тебя, Даша, полюбит! Но беда в том, что замуж ты за Стефана хотела, а вот любить его, не любила.

– Неправда! Я люблю Стефана!

– Даша, любящая женщина бережно относится к ранам своего мужчины. А ты, как садист, ковыряешь рану Стефана и рядышком норовишь новые нанести. У него даже защиты от тебя нет, он только молчанием спасается. Всё! – оборвала я увещевания. – Заканчивай причёску и уходи!

Слёзы Даши враз высохли, обида и возмущение улеглись, и она вновь принялась укладывать мои волосы.

«Даше недостаточно владеть Стефаном сейчас, Даша жаждет завладеть его прошлым, – думала я, наблюдая за её красивыми, удивительно пропорционально вылепленными проворными руками. – А дальше? А дальше Даша будет искать, чем бы ещё завладеть. Это может быть любовь Стефана к лошадям или его резьба по дереву, или его работа… а если и это удастся, Стефана не останется, останется Дашина собственность. Но к тому времени и от Дашиной любви останется только пепел».

Кончив, Даша опустила руки и смиренно опустила глаза.

– Благодарю, Даша, – сказала я, вставая. Подошла к висевшему на дверце гардеробного шкафа чехлу с платьем и расстегнула молнию.

С тем же смирением Даша спросила:

– Я помогу, Маленькая?

Все домашние зовут меня так, даже моя мама, но та, правда, не в лицо, а за глаза.

– Помоги, – покладисто согласилась я.

Тщательно оглядев себя в зеркале, я осталась довольна. Не знаю, что мне нравилось больше – туфли от Луи или платье от Мишеля.

– Ой, а изумруд-то! – хватилась Даша и, бросившись к туалетному столу, достала из футляра фамильную драгоценность графов Р.

– Спасибо, Даша, – вновь поблагодарила я, надела подвеску и вышла в гостиную. – Серёжа, прости, что заставила ждать.

Просматривая какой-то листок бумаги, он оторвался от него и замер. Охватил меня взглядом до самых туфель и чуть охрипшим голосом произнёс:

– Маленькая, ты восхитительна!

Потом, словно растеряв слова, круговым движением кисти попросил повернуться. Я рассмеялась и с удовольствием продемонстрировала себя – я и на подиум выходила ради восхищения в его глазах!

– Милая цепочка, – ещё более хрипло похвалил он.

– Помнишь, я разругалась с Мишелем… – начала я историю создания платья, вновь поворачиваясь к нему, и осеклась, только теперь заметив принца.

Его Высочество укромно сидел в уголке дивана и, забыв об учтивости, пылающим взором рассматривал мой туалет. В моей памяти тотчас же всплыла его обвинительная речь про коварную соблазнительницу, и я загорелась так, что подпотели ладошки.

Серёжа подошёл и собой закрыл меня от принца.

– Маленькая, ты чудо! – ласково шепнул он и подал мне руку. – Пойдём?

Но едва мы направились к двери, на мою беду она распахнулась, и с весёлым возгласом: «Тук-тук!» – в прихожую ввалился Пашка. Придержав перед нами дверь, он присвистнул и протянул:

– Ё-о-олки зелёные! Маленькая, тебя без охраны выпускать нельзя!

«Как же я выйду на публику? – запаниковала я. – Чёрт бы побрал тебя, Мишель, вместе с твоим платьем! Говорила же, вырез не ниже талии!» Платье без утайки обрисовывало фигуру и вызывающим было как раз со спины. Закрытое спереди до шеи, сзади оно имело вырез чуть не до самых ягодиц, «прикрытый» тоненькой цепочкой, несколько раз пересекающейся на спине крест-накрест. Дав себе слово, что как только доберусь до своего места за столом, то так и засяду там неподвижным истуканом, я немного усмирила своё смятение.

Андрэ поджидал нас у лифта. Задумчиво глядя на предвечерний город за окном – Москва уже зажигалась огнями – он не сразу обратил на нас внимание, и я окликнула его. Лицо графа наполнилось радостью, едва он увидел изумруд.

– О, детка, как ты хороша! Рад, что ты надела мой подарок!

Граф предложил мне руку, и мы… оставив Серёжу и Его Высочество позади! вошли в кабину лифта. Угадав моё смятение, граф успокаивающе похлопал меня по руке и постарался отвлечь разговором.

– Детка, сегодня начало моего бизнеса в России, поздравь меня, я заключил два контракта!

– Да? Андрей, правда? О, я так рада!

Моя радость была неподдельной – я очень хотела, чтобы не только я, но ещё и дела связали графа с Россией.

– Если позволишь, я представлю тебе моих партнёров, – продолжал он, – оба весьма милые люди. Надеюсь, и сотрудничество выйдет выгодным!

– Пусть так и будет, Андрей! – от всей души пожелала я.

Опираясь на его руку, я и вошла в зал. Чуть склонив ко мне голову, граф рассказывал о перспективах своего нового дела и, похлопывая меня по руке, иногда вовлекал в диалог вопросом. Одновременно он успевал раскланиваться с присутствующими, улыбался, говорил кому-то: «Добрый вечер», и вновь обращался лицом ко мне. Полагаю, выглядели мы весьма респектабельно – убелённый сединами отец под руку с внимающей его речам дочерью. «Отец!» – вдруг по-новому, под другим углом, увидела я союз с графом. Дочь должна соответствовать отцу! Я приподняла подбородок, расслабила плечи и в следующую секунду уверенно и с улыбкой встретила восхищённый взгляд какого-то мужчины, а следом и оценивающий взгляд его спутницы. Меня охватило ликование, а следом пришла нежность, и я на секундочку прижалась щекой к плечу Андрэ, не зная, как ещё в этом людском водовороте выразить благодарность Богу, жизни, самому графу за то, что он появился и, главное, остался в моей жизни!

А ведь Его Сиятельству пришлось поступиться некоторыми глубоко укоренившимися привычками потомственного аристократа, чтобы остаться в нашей семье! И начало его изменениям положила моя беременность.

… Радостью о детках я поделилась с Андрэ в телефонном разговоре, и он сейчас же стал настаивать на моём переезде во Францию, по крайней мере на то время, пока я не рожу. После его недельных монологов о дикости России, о высоком качестве родовспоможения во Франции, о моих неразумности и упрямстве и о безответственности Сергея я, в конце концов, решилась поставить точку:

– Андрей, мы больше не будем обсуждать эту тему – жить и рожать я буду дома! Буду рада, если ты будешь рядом.

Через несколько дней граф позвонил и, всё ещё сердясь на меня, известил:

– Самолёт заказал на завтра. Зятёк, надеюсь, обеспокоится встретить?

Объявив семье о приезде графа, я тем вызвала немалое волнение среди домочадцев. Эльза бросилась драить и без того сверкающие чистотой апартаменты для графа. Василич же в неиссякаемой шутливости обеспокоился реакцией графа на общее состояние конюшни и выхоленность её обитателей:

– А что, Маленькая, конюшня-то у нас хороша, позавидует ведь граф! Да и Пепел получше выглядит, чем когда из Парижей к нам приехал!

А вот Маша, не в пример мужу, растерялась.

– Маленькая, я боюсь, вдруг я не угожу ему? Дашка сказала, у него в Париже повар какой-то очень знаменитый.

– Дашу послушать, так в Париже всё самое лучшее и знаменитое, – проворчала я, перебирая в библиотечном шкафу том за томом в поисках романа с живым неутомительным сюжетом.

– Так что, Дашка врёт, что ли? Про повара-то? – встрепенулась надеждой Маша.

– Маша, повар у графа хороший, а знаменитый он или нет, я не знаю. Я не совсем понимаю, почему ты нервничаешь, ведь граф уже ел твою стряпню?

– Да я даже не помню тот раз, – отмахнулась она, – тогда такая суматоха с вашей свадьбой была, и гостей полный дом…

– Да-да, и граф, и лорд, и даже особа королевского рода… помнится, все нахваливали твою кухню, а пироги так и вовсе встречали аплодисментами! – сунув под мышку том Фицджеральда, я закрыла шкаф, подошла к Маше и весомо проговорила: – Маша, ты повар в доме Сергея и твоя задача, прежде всего, угождать ему – хозяину!

Она замерла, точно осмысливая мои слова, кивнула и, развернувшись, заспешила на кухню.

Сказать правду, я тоже нервничала, но меня волновало вовсе не то, что взволновало домочадцев, и, как оказалось, не зря.

Граф приехал близко к обеду. Серёжа сам, лично, встретил его у трапа бизнес-джета и привёз домой. Семья собралась за обеденным столом, сторожко поджидая гостя, который приводил себя в порядок с дороги, и слушала рассказ Василича о буйстве Красавицы при перековке.

– С утра-то она в хорошем настроении была, – довольный всеобщим вниманием, живописал Василич, – это потом с ней что-то приключилось, ржать вздумала, копытами вскидывать…

– Маленькая, а где Сергей Михалыч? – перегнувшись через стул Серёжи, шёпотом спросила Маша.

– В погребок за вином пошёл, – тоже шёпотом ответила я.

– …может, ей что померещилось, может, кузнец не понравился, не знаю. Вправду сказать, мне-то он тоже не глянулся, хоть и дело своё знает, хмурый какой-то, неразговорчивый, а животина, что человек, ласку любит да разговор ласковый. В общем, без Стефана, Маленькая, мы бы твою капризулю не перековали! Меня-то она, сама знаешь, не шибко уважает, а Стефана, ничего, послушалась…

– Идёт! – раздался сдавленный шёпот кого-то из женщин, и все, как по команде, повернули головы в сторону лестницы.

Андрэ спускался не спеша, а ближе к подножию и вовсе замедлил шаг, удивлённо осматривая сидевших за столом домочадцев. Даша сжалась, стараясь уменьшиться в размерах, а Маша, наоборот, расправила плечи и вызывающе задрала подбородок.

Я поспешила навстречу.

– Мы ждём тебя, Андрей! Как тебе твоя спальня?

Он вежливо улыбнулся и, взяв мою руку, поцеловал.

– Всё очень мило, детка.

– Я позволила себе смелость самой выбрать для тебя место за семейным столом, – заворковала я, указывая на три свободных стула, с одного из которых только что встала, – вот здесь, где сидим я и Серёжа. Но ты можешь сесть во главе стола, – и я указала на стул, позволяющий сидевшему на нём человеку обозревать пространство не только столовой, но и гостиной в целом. – Выбирай, милый, хотя не скрою, мне будет приятно, если ты будешь сидеть рядом со мной.

Андрэ ещё не оправился от удивления, но, помня о галантности, сделал мне комплемент:

– Детка, я уже и забыл, какая ты красивая! Замечательно выглядишь, милая!

– Благодарю, Андрей! – я приникла к его груди и прошептала: – Я так рада, что ты приехал!

– Ах, детка… – растрогался он и, предложив руку, повёл меня к трём пустым стульям. – Полагаю, твой муж сидит справа от тебя? – спросил он ворчливо.

Я засмеялась и кивнула.

– Тогда твой отец сядет слева от тебя. А-а-а, – увидел он Серёжу, – вот и зятёк пожаловал!

Обхватив за горлышки бутылки, Серёжа нёс их по три в каждой руке. Эльза подхватилась и кинулась к комоду и, пока Серёжа выставлял бутылки на стол, достала хрустко накрахмаленные салфетки и повесила на спинку Серёжиного стула, для верности пригладив ладошками с обеих сторон.

– Спасибо, Эльза, – поблагодарила я.

Серёжа открыл первую бутылку, и Андрэ протянул руку.

– Позволь полюбопытствовать, зятёк.

Я подала ему салфетку, он, не глядя, взял и, обернув её вокруг бутылки, одним концом потер надпись. Брови его одобрительно приподнялись. Потом он ознакомился с другой бутылкой и удовлетворённо кивнул, взял следующую и разочарованно отставил прочь. Так он пересмотрел все. Из шести бутылок две ему не понравились.

Сергей поинтересовался, из какой бутылки наполнить его бокал, он выбрал первую.

Пока Серёжа разливал вино, я подкатила сервировочный столик ближе к столу, и на этот раз граф выразил удивление вслух:

– Лидия, детка, ты намерена сама всех обслуживать?

– Да, милый! – подтвердила я и рассмеялась. – Я намереваюсь каждому налить его тарелку супа.

Постепенно семья освоилась с присутствием графа, шуток и смеха домочадцы себе, конечно, не позволяли, но разговоры, хотя и негромкие, начались.

Серёжа и я разноголосицей нахваливали стряпню Маши, но Маша всё равно оставалась скованной – не улыбалась, не благодарила в ответ, как это делала обычно, а только рассеянно кивала на похвалу да искоса поглядывала на графа. Граф же молчал на протяжении всего обеда, но за десертом удостоил Машу взглядом и несколько свысока похвалил:

– Благодарю. Я приятно удивлён, ваша кулинария на высоком уровне, радует и вкус, и глаз.

Маша повеселела, как-то сразу расслабилась и похорошела прямо на глазах. Андрэ улыбнулся её преображению, и в лучах его улыбки Маша ещё более осмелела и попросила:

– Вы мне о своих предпочтениях скажите, я их буду учитывать, когда буду готовить.

– О предпочтениях? – удивлённо приподнял брови граф, продолжая улыбаться. – Всё, что я ел за обедом, на мой вкус прекрасно, а это значит, что вы готовите так, как я предпочитаю.

Маша покрылась румянцем удовольствия, скромно опустила глаза и тут же (господи помилуй!) стрельнула ими на графа. Но, кажется, Андрэ её невинное кокетство понравилось.

Позже Серёжа тоже удостоился похвалы. Андрэ похвалил его винный погребок, впрочем, не удержавшись и от критики.

– Я не люблю испанское, – заявил он. – Ну разве что каталонское, из Приората, да и то… себе я такое вино не покупаю, слишком терпкое и плотное на мой вкус.

Серёжа не спорил.

Андрэ – хозяин нескольких виноградников в разных провинциях Франции. В начале наших отношений он весьма категорично не допускал Сергея к выбору вина, априори считая его дилетантом, обладающим грубым и неразвитым вкусом. Серёжа абсолютно спокойно позволял поучать себя, продолжая при этом руководствоваться собственным мнением. Андрэ его независимость раздражала. Всё изменилось с приездом графа в Москву. Познакомившись с винным погребком зятя, он был неприятно удивлён, обнаружив, что коллекция Серёжи включает в себя шедевры, собрать которые мог только человек, глубоко знающий суть вопроса и обладающий отменным вкусом. Обескураженный открытием, Андрэ вынужден был признать, что его собственная коллекция – любителя и ценителя вина, да к тому же профессионального винодела, несравнимо беднее коллекции Серёжи. С тех пор выбор и заказ вина для семейного стола осуществляется в результате совместного обсуждения и, как правило, обоюдного согласия тестя и зятя.

После обеда мы с Андрэ пошли прогуляться. Я прижалась щекой к его плечу и повторила:

– О, Андрей, как же я рада, что ты приехал!

Он похлопал меня по руке, лежавшей на его предплечье, и озабоченно спросил:

– Детка, а где Анна Петровна?

– В санатории. Надеюсь, вернётся через неделю.

– Всё в порядке? – сейчас же встревожился он.

– Да, насколько это возможно в её возрасте. Поехала на две недели, нашла там подругу, и обе решили остаться ещё на две недели.

Мы шли по дорожкам сада мимо голых деревьев. Обнажённая земля чуть-чуть парила под осенним солнцем. Вчера выпал первый снег, но сегодня от него не осталось и следа. Навстречу нам, по соседней дорожке, Василич катил тачку с конским навозом. В другой раз он бы пошутил, крикнул бы что-нибудь, но сейчас поостерёгся обеспокоить графа.

– Детка, вы с мужем всегда обедаете со слугами за одним столом? – спросил граф.

– Да, милый, и обедаем, и ужинаем за одним столом всегда всей семьёй. Завтракаем не вместе, каждый завтракает тогда, когда ему удобнее. Скажем, когда мы возвращаемся с конной прогулки, домочадцы, как правило, уже позавтракали и занялись своими делами. Ты с нами будешь кататься верхом?

– Верхом? – рассеянно переспросил он. – Не знаю, детка. Я пытаюсь понять, зачем принимать пищу за одним столом со слугами? Это неудобно. Слуги будут чувствовать себя свободнее, если будут обедать в своём кругу. А когда к вам приходят гости, ты и гостей рассаживаешь вместе со слугами?

Моё настроение испортилось, испортилось ещё и потому, что я и ждала этого разговора, и всё же надеялась, что разговор не состоится. А надеялась, потому что тему эту мы уже обсуждали в Париже, тогда тот же самый вопрос возник из-за Стефана.

Граф вновь похлопал меня по руке.

– Почему ты молчишь?

– Прости, милый, задумалась.

– Я спросил…

– Я слышала, Андрей, – прервала я и остановилась. Вилять, убегая от сути, стало бессмысленно, оставалось надеяться, что хотя бы ссоры удастся избежать. – Андрей, в моём доме нет слуг, в моём доме есть члены семьи – домочадцы, – спокойно и твёрдо сказала я. – За моим столом все равны: и гости, и домочадцы.

– В твоём доме царит демократия? – усмехнулся он, и я поморщилась.

Усмешка графа показалась мне обидной, тем более обидной, что графу насмешка вовсе не свойственна.

– В моей семье царят патриархальные отношения в полном смысле этого слова, где хозяин дома – заботливый отец всем членам семьи, да-да, не улыбайся, именно заботливый и именно отец. А каждый член семьи несёт ответственность за свой вклад в семью.

– Почему тебе показалась неприятной моя шутка?

– Потому что у меня трудные отношения с термином «демократия». В реалиях современного мира понятие утратило первоначальный смысл, и я считаю его оскорбительным.

– Почему?

– Потому что теперь «демократия» – это грязная, заляпанная кровью простынка, которой прикрывают свержение неугодных правительств в суверенных государствах и последующий разбойничий отъём ресурсов этих государств в условиях создавшегося хаоса и лжи. При этом «демократия» столь щедро экспортируется, что того и гляди будет уничтожена цивилизация в целом, и человечество вернётся в архаику.

– Это твой муж вкладывает тебе в головку? – вновь снисходительно усмехнулся граф, и я вспылила.

– Андрей, у тебя есть основания подвергать сомнению мою способность думать самостоятельно?

Он не ответил. Я выждала ещё немного и, сочтя разговор оконченным, повернулась к нему спиной и пошла обратно к дому.

– Детка, вернись! – сердито потребовал он. Увидев, что я остановилась, он смягчился: – Вернись, обними меня! Я не хочу ссориться.

Я вернулась и прижалась лбом к его груди.

– Прости, Андрей.

– Не думал, что ты интересуешься политикой.

– Не интересуюсь. Просто слышу и вижу то, что происходит. Вижу, как уничтожают мою страну, разворовывают ресурсы. Оболгав историю народа, крадут чувство национального достоинства. Вижу, как в так называемых развитых странах уничтожаются общечеловеческие ценности, примат большинства превратился в свою противоположность, и порочное меньшинство попирает права здорового большинства. Вижу, как олигократия и плутократия управляют миром, и всё это мракобесие осуществляется под лозунгами развития демократии. Андрей, я не умею это изменить. Всё, что я могу, это попытаться вернуть нормальные отношения между людьми, отношения, в которых нет места выгоде, а есть тепло и взаимная забота друг о друге. Кто-то скажет, что моё желание и несовременно, и утопично. Возможно! Но я собираюсь идти именно этим путём. И ты мне нужен, Андрей, мне нужен твой авторитет, нужна твоя мудрость и понимание сути вещей.

– Детка, я боюсь, что в попутчики ты выбрала не тех людей. Эти люди с тобой не из идейных соображений, Сергей платит им.

– Тех самых я выбрала людей, Андрей! Любой путь нужно начинать с себя, следующая ступень – семья. Собирать с посторонними людьми кружки по интересам бессмысленно – всё начнётся и закончится болтовнёй. Да, члены моей семьи получают плату за свой труд, но зарплата Маши не увеличится и не уменьшится в зависимости от того, понравится графу Андрэ её стряпня или нет. У Маши есть потребность готовить так, чтобы угодить, как она выражается, а правильнее было бы сказать, доставить удовольствие своей кухней. В этом всё: любовь к труду, щедрое служение, гордость мастера.

– Всё это всего лишь добросовестное отношение к труду, детка.

– Андрей, во-первых, не всего лишь! Добросовестное отношение к труду стало редкостью в нашем мире. Человечество захлёбывается в некомпетентности и безответственности. Во-вторых, современным миром правит прейскурант. Вы заплатили за это? получите и распишитесь! угождать мы вам не обещались. Раньше врач врачевал пациента комплексно, не только тело, но и душу. А сейчас? Вы хотите человеческой участливости? платите! мы и эту услугу вам окажем. Ты хочешь человеческую участливость в форме услуги?

Андрэ грустно покачал головой.

– И правильно! Потому что это уже не участливость. Человеческие отношения – это соприкосновение личностей, а человеческая участливость возможна лишь при соприкосновении душ. И то, и другое вне мира денег. Пойдём? – и я вновь взяла его под руку.

– Пойдём! – Андрэ положил ладонь на мою руку, и даже сквозь его и мою перчатки я почувствовала тепло его ладони. – Детка, у тебя родятся дети. Твои родители, твои дети и их отец – это твоя семья.

– Я хочу, чтобы мои дети умели жить в социуме, а социализация наиболее эффективно происходит в большой семье.

Граф умолк, размышляя и не делясь со мной размышлениями. Мы шли и шли, виляя одними и теми же дорожками, а он, кажется, этого не замечал.

– Думаю, в чём-то ты права, девочка, – наконец проговорил он. – Не хочу вновь поднимать спор в отношении слуг, но признаюсь: мне понравилось, что именно ты налила мне тарелку супа и пожелала приятного аппетита!

Я засмеялась, а он улыбнулся и ласково добавил:

– Тебе придётся набраться терпения, Лида, мне потребуется время, чтобы привыкнуть к непринуждённой беседе со слугами за обеденным столом.

«Уф-ф!» – мысленно выдохнула я и с нарочитой ворчливостью пробормотала:

– И вы – европейцы, учите нас демократии, не умея сесть за один стол с людьми не вашего социального круга.

Граф живёт с нами около года. Не знаю, привык ли он обедать вместе со «слугами», но в семье он выполняет очень важную роль – он патриарх. Ему нет нужды вмешиваться в отношения членов семьи, само его присутствие призывает всех нас к достойному поведению. И есть лишь одно обстоятельство, которое заметно выводит графа из себя, Андрэ сердится всякий раз, когда слышит любимые мамины вопросы в мой адрес: «Да ты-то откуда знаешь?» или «Да ты-то разве сможешь?»