Файерфокс – Огненный лис

Брат и сестра завороженно и с ужасом глядели на меня из норы, даже ушки Мяу перестали дрожать.

– Что вы молчите? – прокричал я им через шум ливня. – Просите вместе со мной! Вы – моя кровь, мой отец тоже услышит вас!

Мяу и Мау в два голоса завопили, что было сил. Наш объединённый зов достиг небес, и Огненный Кот, очнувшись, наконец, после долгого сна, открыл один глаз.

В серых, тяжелых тучах образовался небольшой проем и в него прорвался ослепительный луч солнца – мой отец искал меня своим огненным взглядом на Земле.

– Я здесь! Я здесь! – вопил я радостно. – У нас тут нора под дубом! Посмотри на меня! Ты видишь?

Луч обшарил облитые жидким стеклом кроны деревьев, проник глубже и, найдя меня, коснулся моего замёрзшего носа. Я почувствовал слабое тепло. Отец нашел меня. Теперь все будет хорошо.

На негнущихся обледенелых ногах я доплелся до норы, где и рухнул без сил. Брат и сестра с визгами беспокойства быстро начали скусывать с меня льдинки, успевшие намерзнуть на моей шкуре и в два языка сушить мою шерсть. Ушки Мяу опять тряслись, но уже от беспокойства за мое здоровье и жизнь. Я не промок насквозь. Густой подшерсток и близость норы спасли меня от смерти. Но им нужно было очень быстро высушить меня, чтобы я не простыл. Моих сил хватало только на то, чтобы подставлять им свои бока, морду и лапы…

Огненный Кот расправил плечи, потянулся и одним движением хвоста расколол серую завесу, а потом погнал крысиные небесные полчища прочь, на закат. Предки Радуги, увидев это, радостно заулыбались, то здесь, то там открывались прогалы в тучах, через которые лился солнечный свет. Он практически не грел, но все равно нёс с собой надежду и радость. Солнечный Кот распушил усы и они как широким гребнем прочесали весь лес, проникая в самые темные уголки.

– Спасибо, отец, – тихо урчал я, не в силах выйти из норы под его взор и станцевать "танец благодарения", – я знаю, ты все равно слышись меня. Спасибо, отец…

Мау и Мяу почти высушили меня. Они легли рядом, прислонившись к моим бокам своими телами, и согревали меня, отдавая и так из последних сил сберегаемое тепло.

Мы лежали рядом, как один организм, наши три сердца бились вразнобой, но мы ощущали, что являемся одним целым, неразрывным существом. Наше теплое дыхание касалось мордочек друг друга. Оно отогревало наши озябшие носы. Время от времени, Мяу начинала бить крупная дрожь. Она замерзла. Ведь она, согревая меня, теряла свое тепло. А в холодное время тепло – это жизнь. Она отдавала мне свою жизнь…

Огненный Кот бежал по небесному своду, оживляя лес своими животворящими лучами. Небо прояснело и Кот засиял во всем своем великолепии. Он был так далек от нас, так недоступен, так велик! Но вспомнил о детях своих и подал им лапу помощи.

Вдалеке мы заметили медленно приближающуюся мать, волочащую за собой что-то тяжелое.

Нашей радости не было предела! Мау и Мяу галопом помчались ей навстречу, я смог только вылезти из норы и на трясущихся, подгибающихся, еще не до конца просохших лапах, радостно кричать: "Мааааааа, Маааааааа!"

Общими усилиями они втроем дотащили добычу до норы. Это оказалась крупная, жирная, обледеневшая белка. Мы не могли больше терпеть муки голода и начали ее грызть, не дожидаясь пока солнце растопит лед на ее шкуре.

С рычанием и повизгиваниями мы расправлялись с ней без помощи матери, которая наблюдала за нами, неторопливо выгрызая кусочки льда, налипшие на шерстинки между подушечками лап. Я никогда еще не ел такой вкусной белки. Она была толстая, откормившаяся за лето и осень, крупная… Мы съели все, кроме ее меха и костей. Наши животы раздулись, мы сыто урчали, разогретая пищей кровь снова согревала нас и приводила в благостное расположение духа. Смерть белки дала нам возможность жить дальше. Ее жертва не была напрасной, как и все события в дикой природе. Каждая потерянная жизнь просто переливалась в жизни других существ, сохраняя общую гармонию и вселенское равновесие.

Мы вспомнили о матери. Она не прикоснулась к белке. Я подбежал к ней и спросил почему она не стала с нами обедать и где она раздобыла белку.

– Мне повезло сегодня, – сказала мама, – я вышла на охоту, когда было еще темно и с неба лились "слёзы возмездия". Я понимала, что мне во что бы то ни стало необходимо найти пропитание для себя и моих котят. Как ни странно, смертельный для многих живых существ ледяной ливень мне помог. Я быстро наткнулась на большую намокшую, замерзшую прямо в полете, ворону. Она лежала на спине, почти совсем окоченевшая, но еще живая. Я затащила ее под густую ель и съела не жуя. Мне не составило труда справиться с ней. Она была не способна оказать мне сопротивление. Конечно, ворона не слишком вкусна, но выбора у меня не было. Так я и сидела под елью на густой хвойной сухой подушке и думала, что же делать дальше. Разлапистая ель прикрыла меня от ледяного дождя, создавая естественный навес. Подушка из хвои не давала намокать моим лапам и шерсти на животе. Наверное сегодня счастливый день, потому, что мне повезло вторично. С ели свалилась полумертвая белка. Наверное перед дождем она лущила на ней шишки и "слёзы возмездия" застали ее врасплох. Ее шерсть быстро обледенела под их струями и белка потеряла способность прыгать. Ее вес сильно увеличился из-за налипшего льда и замерзшие лапы отказывались подчиняться. Она прыгнула на соседнее дерево, но не допрыгнула и рухнула прямо перед моим носом возле ели, под которой я пряталась. Я быстро выскочила, придушила ее и затащила под навес. Еда была. Оставалось только переждать ледяной дождь. Непогода продолжалась долго, я начала нервничать, не зная как вы тут, без меня. Я знала, что оставила вас голодными, и мое сердце сжималось в тревоге. Вот она, еда. Лежит рядом со мной. В ней ваша жизнь. Но я не могу доставить ее вам, не погибнув сама. Проходили мучительные часы, я не находила себе места. Вдруг сквозь плотную пелену серых тяжелых туч блеснул луч солнца! Я аж подпрыгнула от неожиданности. Серое покрывало раскололось на множество грязных и рваных кусков и ветер весело погнал их на закат. Дождь мгновенно прекратился, и я увидела сияющий лик Огненного Кота. Он махнул мне хвостом, указывая путь домой и подмигнул. Схватив белку за обледенелый мех, я что есть сил рванула домой, торопясь к моим голодным брошенным малышам. И вот я с вами. И вы живы и сыты. Я не могу поверить в свою удачу. Честно говоря, я уже мысленно прощалась с жизнью, отправившись в такую погоду на охоту. Чудо, произошло настоящее чудо!

– Почему ты не говоришь, как было на самом деле, Миу-миу? – спросил меня брат. – Расскажи маме, что это ты вызвал Солнечного кота и попросил прекратить ледяной дождь!

– Да, Миу-миу, расскажи сам! – поддакнула Мяу.

– Неужели это правда? – спросила мама, недоверчиво гладя мне в глаза. – Ты смог докричаться до своего великого отца? Неужели это правда, мой родной?

Я хитро посмотрел на маму и улыбнулся.

–Да, это так, – тихо ответил я. – Я пел отцу "песню отчаяния" и исполнял "танец смерти". Я не знал, что он услышит меня и поможет, но видимо я и вправду его сын. Он услышал мой крик и проснулся. Тогда я понял, что он помнит обо мне и любит. И тебя помнит, Ма! – добавил я тихо, заглянув в повлажневшие, большие и бездонные, как темное ночное небо, глаза матери. – Он тебя помнит и любит… – прошептал я еще тише, чтобы могла услышать только она.

Ма гордо запрокинула голову, сузила глаза и устремила немигающий мечтательный взор куда-то так далеко, что никому из живых не найти туда дорогу.

…Мы, согревшиеся едой, счастливые ее возвращением и ее удачной охотой, окрыленные произошедшими событиями, тихо уснули с верой в хорошее "завтра".

Мне снился мой отец, Огненный Кот, восседающий рядом с моей матерью на белоснежном облаке, которое гнал по небу резвый ветерок. Отец распушил свои сияющие усы и мотал хвостом, подгоняя летящее облако, а мама, серенькая незаметная мама, уткнулась носиком в его рыжую шерсть и громко мурчала "песню любви", старую, как мир и бесконечную, как вселенная…

Сказала: «Уже рассвет!"

Покинув меня, исчезла.

Не отыщешь следа.

Считанные мгновенья

Гостит на заре белый снег.

(Фудзивара-но Садаиэ)

ГЛАВА 8. ЗАЧЕМ ТАКАЯ КРАСОТА…

…Наступило время "белых мух забвения". Так мама называла то белое, похожее на пух летних желтых цветов, которые заполоняли лесные поляны, раскрывая свои яркие солнечные глаза на рассвете и закрывая их на закате. Через какое-то время их золотые шапки превращались в белые и пушистые, напоминающие крошечных облачных мышей, гонимых Солнечным котом по бескрайним голубым просторам. Эти легкие пуховые головки так же гнал по земле легкий ветерок, разрывая в клочья и сбивая из них невесомые перинки, в которые мы любили тыкаться носами, а потом чихать от пробившейся в ноздрю пушинки. Это было очень весело напрыгивать на скопления пуха и смотреть, как они разлетаются в разные стороны и оседают на нашей шерсти. Мы сами становились в итоге похожи на маленьких пушистых ангелов Радуги.

"Белые мухи забвения" только на вид напоминали летние теплые, напоенные горячим солнцем пушинки. Они не грели ни наши тела, ни носы, были холодными, пахли свежестью и оставляли мокрую каплю, растаяв на носу. Они тихо кружились, постепенно засыпая потемневшую траву и хвою, земля высветлялась и ночи становились не такими темными, как в предзимье. В мертвенном свете, изливаемом Лунной Кошкой, "белые мухи" , упавшие на землю, сияли и переливались, словно она специально расстелила для своего поклонника Огненного Кота мягкое драгоценное покрывало, приглашая его к любовным играм. На самом деле это был обман. Лунная Кошка оставалась холодной и безразличной к раскаленному, страстному поклоннику, и ее снежное покрывало было просто белым саваном смерти, под которым она заботливо прятала ушедших по "дороге предков" животных…

Мы жили в заброшенной лисьей норе. Она была достаточно просторной для нашего небольшого семейства. Единственное, что ужасно раздражало, это невыносимый запах псины, пропитавший подстилку из сухой травы и впитавшийся, казалось, в сами земляные стены жилища. Но выбора не было и мы терпели эту вонь. Собственно что нам оставалось? Либо жить в норе, либо замерзнуть насмерть на поверхности. Время "белых мух" пришло недавно, добыча, нагулявшая за лето и сытную осень жир, пока что регулярно попадалась. На белом покрывале, расстеленном Лунной Кошкой по утрам были видны следы различных животных, обитающих в нашем лесу. В снегопад их быстро скрывал новый слой "мух", а в хорошую погоду каждое наше утро начиналось с урока следопыта. Ма показывала нам очередной незнакомый след и рассказывала какое животное могло его оставить. Мы с Мау слушали очень внимательно, боясь пропустить хоть слово. Мяу же всегда была в мечтательном настроении и даже не пыталась вслушиваться. Ей эта тема была не интересна.

Мяу любила мечтать. Она часто застывала с широко раскрытыми глазами, глядя в никуда. Я подходил к ней и пытался смотреть в ту же точку, что и она, но ничего не видел особенного, кроме знакомого каждодневного пейзажа.

– Мяу, что ты видишь там? – спрашивая я, когда мои глаза начинали слезиться от долгого и напряжённого всматривания. – Я ничего не вижу там, кроме куста, покрытого "белыми мухами"!

– Ты наверное слеп, брат! – восклицала Мяу. – Посмотри внимательно! Ведь это не куст! Это заснувший вечным сном медведь!

Я присматривался и правда начинал различать контуры царя лесов – медведя. Куст, густо покрытый "белыми мухами" и в самом деле напоминал завалившегося на бок огромного медведя, сунувшего лапу в пасть. Он спал. Ничто не нарушало его сна, кроме тихо падавших, кружащихся в танце "вечного забвения" снежинок. Через некоторое время, куст переставал напоминать спящего медведя и становился похожим на огромный муравейник, который мы видели летом.

Так мы с Мяу проводили время, пытаясь угадать на кого или на что станет похож очередной куст, еловая заснеженная ветка или вывороченные припорошенные корни дерева.

Мау не поддерживал нас в этих тихих забавах. Он бегал и специально сшибал снежные шапки с веток, кустов и жухлой травы. Его это забавляло. Мау говорил, что мы занимаемся ерундой. И такое разглядывание совершенно бесполезно и никак не поможет нам выжить суровой зимой. Вот борьба с тяжелыми, накрытыми снегом еловыми лапами – совсем другое дело. В ней оттачиваются определённые умения, необходимые хорошему охотнику. Например способность быстро ретировАться подальше от желающей тебя накрыть вместе с ушами большой снежной шапки, внезапно съехавшей со скользкой хвои, или норовившей хлестнуть по глазам внезапно распрямившейся, освобожденной от тяжести еловой ветки.

Так мы и жили. День за днем. Мы не умели считать дни. Сколько их уже прошло и сколько еще должно пройти до наступления тепла, мы не знали. Мама говорила, что Огненный Кот гуляет сейчас очень далеко, поэтому он перестал подниматься высоко в небеса, а ходит низко и часто скрывается за полчищами серых облачных крыс, несущих в своих огромных зубастых пастях целые стаи "белых мух".

Как-то раз мы с Мяу снова развлекались рассматриванием снежных фигур и, перебивая друг друга пытались крикнуть первым кто и что увидел, пока падающий снег не смазывал контуры и не превращал объект в другую знакомую фигуру или вообще во что-то неопределенное.

Ма, как обычно, была на охоте. Она постоянно охотилась, чтобы прокормить нас. Мы быстро росли и еды требовалось все больше. Мы видели, как Ма бывает утомлена по вечерам, но что было делать? Зимняя охота – трудное дело для котят. Ма не разрешала нам прыгать по глубокому снегу слишком далеко от норы. Мы могли заблудиться и замерзнуть в сугробе, не найдя дороги домой. Все стало таким одинаково белым, исчезли все знакомые летом ориентиры, поздно светало и рано темнело. Лес был молчаливым и сонным. И лишь редкое карканье иногда доносилось откуда-то издалека, да цоканье белки. Даже ветер боялся громко гулять по верхушкам сосен и елей и только тихо шептал, иногда сбивая снежную шапку с верхушки. Она падала с тихим шлепком, а ветер, не замечая произведенного им беспорядка, продолжал свою игру с ветвями, тихо скрипящими ему в ответ.

Вдруг ушки Мяу дрогнули и встали торчком. У нее был очень тонкий слух. Мы с братом переглянулись и непонимающе поглядели друг на друга. Мы ничего не слышали, кроме легкого шороха падающего снега и тихого свиста ветра в кронах.

– Он идет… – тихо прошептала Мяу. – Он идёт сюда!

Она прижала уши к затылку и присела от страха.

– Кто? Кто идёт, Мяу, говори конкретнее! – завопили мы, не понимая, что именно своим криком выдаем нашему врагу свое местонахождение.

– Да тише вы! – шикнула на нас Мяу. – Если вы не перестанете орать, он услышит нас и заберет наши жизни! Неужели вы не слышите, как скрипит снег под его лапами?

Она начала пятиться в сторону норы. Мы притихли и стали прислушиваться. Мои уши были очень чувствительны. Я слышал шорох падающих снежинок, но до ушек Мяу моим было далеко. Мы услышали тихие шаги только спустя некоторое время. Шаги и дыхание. Случайный порыв ветра донес до нас противный запах псины и тихое потявкивание.

– Огненная Смерть… – прошептал Мау. – Она выследила нас… Она пришла за нами…

Огненной Смертью Ма называла крупного лиса. Он давно вынюхивал наш схрон. Ма то и дело натыкалась на его цепочки следов, выходя на охоту. Как она говорила, следы день за днем отпечатывались на свежем снегу все ближе к нашей норе. Этот лис был цвета закатного солнца. Огромный, с острыми пушистыми ушами и роскошным хвостом, заканчивающимся черным кончиком. Мы иногда видели его издали, прячась за кустами. Ма очень боялась, что лис найдет наше убежище. Запах лисьей старой норы должен был бы сбить его с толку, но мы тоже оставляли свой запах, помечая территорию вокруг и, конечно, он чуял наше присутствие.

Огненная Смерть вышел на охоту. Сейчас и лисам было несладко. Мыши прятались глубоко под снегом, белки были им недоступны. Лисы не умеют лазать по деревьям, как кошки. Часть возможной лисьей добычи доставалась хищному и страшному Ууху, бесшумной серой тенью внезапно падающему в снег. И только последний писк пойманной мыши тревожил лесную тишь, далекая дробь дятла или жуткий хохот сытого Ууха.

…Потявкивание стало ближе. Псиная вонь тоже усилилась. Мы слышали, как снег поскрипывает под подушечками лап огромного зверя. Он точно почуял нас. В этом не было сомнений. Кружа и путая следы, издевательски тявкая, лис подходил к нашему жилищу все ближе. Мы уже видели среди белых шапок на кустах то тут, то там мелькающий черный кончик его огромного и невероятно пушистого хвоста…

– Там Мама идет! – вдруг воскликнула Мяу. Смотрите, она на другом конце поляны, что-то тащит!

Мы вгляделись в уже наползающий вечерний сумрак и увидели маму, что-то тяжело волокущую по снегу. Ма была утомлена ношей и не обращала внимания на близкую опасность. Зато Лис обратил внимание на нее и ее добычу. Он перестал тявкать и прижался к земле, не сводя жадных глаз с близкой, такой доступной и долгожданной еды. Мы видели, как его красный язык то и дело высовывается и облизывает черный нос… Лис готовился к прыжку…

– Мама, мама! – заорал Мау и бросился матери навстречу.

Мы с Мяу тоже, что было мочи, рванули к матери, предупреждая ее об опасности громким криком. Лис не ожидал такого поворота событий. Его растерянность дала нам немного времени.

Как мы потом узнали, Ма тащила загрызенного ею зайчонка. Ей удалось его поймать, потому, что у него была травмирована лапка и он не мог высоко и быстро прыгать. Где он умудрился ее сломать или его кто-то укусил за нее? Ма не знала, да ее это и не интересовало. Это был дикий лес, а зайчонок был просто доступной добычей. И дома ее ждали три голодных рта. Свой голодный рот она считала в последнюю очередь. Сначала нужно было накормить нас…

…Лис бросился наперерез. Огромными прыжками он быстро пересекал снежную поляну, видя близость добычи. Запах свежей крови подстегивал его инстинкты охотника и убийцы. Была видна его разверстая, оскаленная пасть и ярко-белые длинные и острые зубы. Мы добежали до матери первыми и спрятались за нее, отчаянно мяукая, шипя и рыча, как нам казалось, очень грозно.

Ма бросила зайчонка на снег, окрасив его красным, и приготовилась к защите. Я никогда раньше не слышал таких звуков, которые стала издавать Ма. Это был резкий визг, фырканье, душераздирающий крик самки, готовой на все. Она кричала о том, что ей нечего терять, кроме своих детей и собственной жизни.

Спина ее выгнулась крутой дугой, хвост распушился и сама она словно увеличилась в размерах вдвое. Шерсть встала дыбом, уши развернулись назад и прижались к затылку, усы яростно торчали над оскаленная пастью с приподнятой верхней губой, обнажающей острые клыки, горло издавало такие жуткие вопли и рычание, что сам Уух мог позавидовать!

Мы, стоя за матерью, вторили ей, выгибая спины, скребя снег когтями, воя и шипя, подскакивая и крутясь на месте, показывая свою готовность сражаться насмерть. Лис в нерешительности замер, занеся правую переднюю лапу в несостоящемся шаге. Трое подросших котят и взрослая самка были совсем не тем, на что он рассчитывал. Конечно, каждый по одиночке, мы не представляли для него никакой угрозы. Но вид нашей сплоченной решимости, нашей агрессии и готовности к смерти смущали его. Даже вид лежащей так недалеко от его носа, вкусно пахнущей свежей кровью, добычи не сподвиг лиса на решающий шаг в нашу сторону.

– Убирайссссссся, – кричали мы, плюясь и отфыркиваясь, – мы не боимсссссся тебя Огненная Смерть! Ты не одолеешь нас, потому, что мы вместе, а ты один! Мы выцарапаем твои глаза, повиснем на твоих ушах, раздерем тебе морду, искусаем твой нос! И даже если ты сможешь убить кого-то из нас, всех тебе не одолеть! Ты пожалеешь, что пришел сюда! Убирайссссся!!!

Лис обиженно тявкнул, нерешительно переступил с лапы на лапу, повернулся и позорно потрусил прочь, изредка оглядываясь…

…Так мы выиграли первую в своей жизни бескровную битву. Мы боролись за свою жизнь, за жизнь наших близких, за свою добычу, за право жить там, где мы нашли пристанище. Мы были один за всех и все за одного…

…Вечером, после ужина, сытый и довольный, утомленный произошедшим, под сладкое мурчание сестры и брата, вылизывающих запачканные кровью зайчонка лапы и морду, я спросил у Ма почему снег называют "белыми мухами забвения"?

– Есть старая легенда, Миу-миу, – ответила Ма. – Вы ложитесь и постарайтесь заснуть, а я вам расскажу.

Мы улеглись рядком, прижимаясь боками, чтобы было теплее, Ма обняла нас своими лапами, положила на нас голову и, тихо замурчала свою легенду.

…Я уже рассказывала вам о безответной любви Огненного Кота к Лунной Кошке, ее неприступности, холодности и равнодушии к жаркому, обжигающему чувству Властителя Неба. Но такими их отношения были не всегда.

Много зим и лет назад, так давно, что этого не помнят даже наши далекие предки, Лунная Кошка все же как-то не устояла перед пламенной нежностью Солнечного Кота и подарила ему пару ночей любви. Конечно Коту пришлось сильно постараться. Он осЫпал Кошку мириадами звезд – и в ту ночь случился самый потрясающий звездопад в истории Земли. Огненный Кот бросал к ногам холодной красавицы светящиеся кометы с огненными хвостами, зажигал в небе радуги, ослеплял ее великолепием северного сияния. Наконец Лунная Кошка уступила Коту. Произошло великое солнечное затмение, когда два диска слились на небе в один. Солнечная корона сияла вокруг диска Луны. Она была подходящим обрамлением для ее прекрасного лика. Но корона была так ярка, что совершенно затмила красоту Лунной Кошки. На ее фоне она превратилась просто в черный диск. Оскорбленная таким пренебрежением к ее красоте, Лунная Кошка взмахнула хвостом и ударила им по земле. Там куда пришелся удар, твердь раскололась и разверзлась, выпуская на свободу жидкий огонь и тучи черного пепла. Она снова и снова била хвостом, и новые раны открывались на теле Земли. Стон огненной стихии и грохот обвалов разносился далеко. Небо затянуло черным покрывалом вонючего, всё отравляющего дыма. Солнечный Кот не смог рассечь его толщу своими огненными усами, и Земля погрузилась во тьму. Холод сковал ее. Все живое на ней погибло, за исключением тех, кто смог вовремя найти безопасное укрытие. Среди них были и наши предки.

Земля, окутанная черными дымными тучами не могла согреться. Огненный Кот, видя беду, сотворенную капризной и мстительной Лунной Кошкой, просил ее сжалиться над многочисленными, опекаемыми им земными существами с теплой кровью в жилах. Он даже обещал ей прогулку по Млечному пути, где под лапами разлито звёздное молоко. Наконец Кошка успокоилась и посмотрела на Землю.

– Что я наделала!? – воскликнула она, увидев сотворённое. – Я погубила великую красоту и гармонию, оставив лишь обугленные тела и выжженные плеши лесов! Пусть же Земля оденется в белый саван скорби, чтобы скрыть следы моего гнева! Я не хочу, чтобы мои глаза видели это!

Стало очень холодно, и с неба посыпались белые, холодные пушинки. Они, кружась, падали на обезображенный лик Земли, постепенно хороня под собой следы бесчинства лунной красавицы.

Печальный танец белых мух продолжался бесконечно долго, пока все не было надежно скрыто под белым саваном. Саваном забвения…

…Я крепко спал…

Мне снился завораживающе прекрасный танец "белых мух" и раздуваемых ветром пушистых головок созревших одуванчиков. Я бегал по поляне, усыпанной белым, холодным, искрящимся песком и мои лапки мерзли от соприкосновения с ним. Мир был холодным, безмолвным и одиноким.

"Зачем такая красота, лишенная жизни и любви?" – подумал я во сне. И проснулся.

Рядом с моим носом сопел носик Мяу, справа похрапывал Мау, а сверху, тихо вздыхая во сне, лежала мамина голова. Ее усы подергивались, словно она продолжала рассказывать нам свои бесконечные легенды…

Любовь таю в себе… Однако в те мгновенья,

Когда никак мне не сдержать тоску,

Любовь является вдруг взору твоему, —

Так из-за гребней гор в низинах, здесь

простертых,

Луна восходит, разгоняя тьму!..

(Ки-но Цураюки)

ГЛАВА 9. ПОКА ГОРИТ ОГОНЬ НАДЕЖДЫ…

…Светлое время дня все сокращалось, поздно рассветало и рано начинало темнеть. Наступило время зимнего солнцеворота. Мы просыпались еще затемно, выходили на поверхность и какое-то время бегали и скакали, играя друг с другом, чтобы согреться. Ма, как обычно, отправлялась на охоту, оставляя нас одних на целый день.

Добычи попадалось все меньше. Многие залегли по теплым норам в глубокую спячку, и мы часто ложились спать с пустым брюхом. В наших глазах постоянно горел голодный огонек. Мама делала, что могла, но не все было в ее силах. От частого недоедания и промозглого холода заболела Мяу. Она лежала на подстилке из сухой, провонявшей лисами травы и громко чихала. Носик ее был сухим и горячим. Иногда она выползала из норы, чтобы пожевать немного снега, чтобы утолить жажду, ёжилась от холода и быстро спускалась обратно в нору, где, забившись в самый дальний, а оттого и самый теплый угол, мелко дрожала, пряча нос в кончик хвоста. Мы с братом ложились рядом с ней, пытаясь согреть, дурачились, пытаясь развеселить, но Мяу все продолжала трястись и зябко кутаться в хвост.