Файерфокс – Огненный лис

– Мау, истукан, очнись, нападай на него сзади! – кричал я на бегу брату.

– Ты, убийца слабых, мешок перьев и костей, уродливый кот, ужас, летящий на крыльях ночи, – орал я во весь голос, плюясь, рыча и фыркая, – я, сын Огненного Кота, самого благородного создания в мире живых, вызываю тебя на смертный бой! Сразись со мной, если ты не трус! Или ты можешь сражаться только со слабыми больными девчонками?

Уух повернул ко мне свою странную круглую голову без шеи и уставился попеременно хлопая плохо видящими на ярком солнце круглыми глазами. Только то, что он скверно видел днем спасло меня от молниеносного и смертельного удара его крючковатого клюва. Он целился мне в голову, но промахнулся, не успев рассчитать момент нападения. Я кинулся прямо ему на грудь и стал рвать перья когтями и грызть зубами.

Уух истошно заверещал и захлопал огромными крыльями, которые только выглядели, как бесшумная тень, но на поверку оказались снабженными жесткими, хлещущими меня по морде маховыми перьями. Уух подскакивал на месте, пытаясь стряхнуть с себя помеху, пронзительно кричал и бил меня крыльями. Уворачиваясь от них, я вгрызался в перьевой покров на мощной широкой груди птицы, отплевываясь и рыча.

Мау, наконец, пришел в себя и запрыгнул на спину чудовища, подбежав сзади. Мощными когтистыми передними лапами от бил его наотмаш по ушам и глазам, зубами хватал за кисточки на ушах, выдирая перья на спине, работая задними лапами.

Уух пытался стряхнуть нас и взлететь, но наш солидный совокупный вес и цепкость когтей не давали ему этого сделать. Наконец ему удалось резким движением сильных мускулистых ног оттолкнуться от земли и подпрыгнуть. Мау, не удержавшись, полетел кубарем в снег. Почувствовав облегчение, Уух заворочался, забил крыльями и попробовал взлететь. Я тоже свалился в снег, залепивший мне глаза, и на миг я ослеп. В ту же минуту Уух собравшись с силами резко оттолкнулся от земли и, напоследок слегка скребанув мне по морде когтистой лапой, роняя выдернутые перья, тяжело взлетел, обиженно ухая и пронзительно крича.

– Победа! – завывал ему вдогонку Мау. – Мааааауууууу, маааааааууууу! Блохастый пожиратель дохлых мышей! Ты трус и слабак! Мау, великий охотник на Уухов, победил тебя!

– Не кричи так, брат, – сказал я ему, выбираясь из сугроба, куда меня скинул Уух. – Ты созовешь своим криком всех хищников леса. И нам не выстоять против многих. Ты обнаружишь нашу нору, и волки и лисы, услышав тебя, будут знать куда идти, чтобы поохотиться. Потише, брат. Мы не победили. Мы только отпугнули его. Сегодня. Может он поймет, что мы не такая уж лёгкая добыча, как ему казалось. И он больше не станет пытаться нас атаковать. Кто знает… Мы сработали, как одна команда. И защитили Мяу. В общем-то нам просто повезло, что он промахнулся, приземлившись мимо сестры. У нее не было бы шансов, если бы его когти впились ей в спину. Один удар клювом в затылок – и все – у нас больше не было бы сестры. Мы молодцы, но на будущее нужно быть внимательнее и почаще поднимать голову вверх, а не опускать долу.

Я отряхивал с себя налипший снег и пытался прочистить глаза лапой. Левым глазом я уже видел нормально, а правый странно саднил.

– Подожди, Миу-миу, – сказала подбежавшая к нам Мяу, – не три морду лапами, у тебя что-то с глазом не так. Он затек и слезится. Давай я помогу тебе прочистить его и залижу твою рану.

Я позволил сестре сделать свою женскую работу – обработать раны вернувшихся после боя мужчин.

Глаз, видимо, был слегка задет острым когтем улетающего Ууха. Совсем слегка. Если бы он попал мне когтем в глаз со всего маху, то вырвал бы его из глазницы и тогда мое дело было бы совсем плохо. А так я отделался относительно легким ранением.

Мяу вылизала мне всю морду, особенно аккуратно стараясь зализать надорванное веко и не попасть языком в сам травмированный глаз. Я им ничего не видел. Глаз опух и заплыл.

– Похоже я теперь останусь одноглазым… – невесело попробовал пошутить я. – И никакая красавица-кошка меня никогда не полюбит.

– Это боевые шрамы! – воскликнула Мяу. – Они только прибавят тебе уважения и славы в глазах твоей будущей любимой. Ты, как и прежде красив, Миу-миу, глаз на месте, я помогу его залечить. Никто даже не заметит, что ты им видишь хуже или даже совсем не видишь. Спасибо тебе, брат, что рисковал своей жизнью спасая мою. И тебе, Мау, спасибо! Вы оба могли погибнуть за меня. Вы – великие охотники и бесстрашные воины!

Мяу подошла к каждому из нас, внимающих ее благодарным речам. Мы сидели перед ней, гордо подняв головы, с выражением достоинства на мордах. Она лизнула наши правые лапки и носы в знак уважения и признания нашего верховенства…

…В лучах заходящего солнца на краю поляны показалась Ма, возвращающаяся с охоты. Сегодня на ужин у нас была толстая белка.

Увидев, что я ранен, Ма бросила белку на снег и поспешила осмотреть мой заплывший глаз. Мы рассказали ей о случившемся. Перебивая друг друга, мы поведали о нашем подвиге, каждый рассказывал о мужестве другого и пытался представить его главным героем и показать в самом выгодном свете.

Ма внимательно выслушала нас, любовно облизала наши морды и признательно склонила перед нами голову.

– Вы, сыновья мои, спасли сегодня жизнь своей сестры, моей единственной дочери, моего женского продолжения, я благодарна вам. Вы спасли не только ее, но и меня. Я не смогла бы пережить утраты одного из вас. Мои воины, мои победители! Я горжусь вами так, как только мать может гордиться своими детьми! Отцы ваши видели ваш подвиг и гордились вами. Предки радовались вашей победе и послали мне удачу на охоте. Мы выживем. Мы выживем во что бы то ни стало! Теперь я точно верю в это!

…Мы разделили белку поровну, а пушистый хвост отдали зябнущей после болезни Мяу. Она утащила его в свой укромный уголок и улеглась, спрятав в беличий хвост свой розовый носик…

…Подошла пора ложиться спать.

– Ма, – спросил я, – а почему Уух так похож на уродливого кота. Ты не знаешь?

– Конечно знаю, Миу-миу, – муркнула Ма. – Есть старая легенда на этот счет. Ложитесь и засыпайте, а я расскажу вам ее.

…Когда-то очень давно, так давно, что ни у кого из живых не осталось памяти об этом, жил кот. Обычный серый кот. Он был самым обыкновенным ничем не примечательным котом. Ловил мышей, белок, птиц и жил в густом лесу. У него не было стаи, он был одиночкой. Родителей он не помнил. Слишком рано остался один. Он просто жил, охотился, когда был голоден, спал, где придется, гулял сам по себе, пел песни, когда было настроение. Кот очень любил по ночам наблюдать за тем, как великолепная красавица Лунная Кошка чинно и неуклонно шествует по черному небу, рассыпая вокруг себя драгоценные звезды. Он мог смотреть на нее часами каждую ночь, когда ее не закрывали гонимые ею серые полчища небесных крыс. Он сидел тихонько в кустах и любовался недоступной красавицей. Пел ей любовные серенады, открывая перед ней щемящую тоску своего сердца. Кричал ночами от любовного томления, в надежде, что Кошка заметит его. Но все было тщетно. Лунная красавица холодно плыла по небосводу, озаряя своим белым, мертвенным сиянием землю, замораживая чувства своим равнодушием к живым.

Кот не мог больше терпеть мучения отвергнутого любовника и обратился к Трем Кошкам Радуги с великой просьбой. Он попросил подарить ему крылья, чтобы он смог покинуть землю и воспарить над лесом в попытке долететь до своей любимой. Может тогда она услышит его горячий любовный призыв? Обернётся к нему, и обратит свой бледный взор на влюбленного кота?

Три Кошки долго совещались. Просьба была неслыханной и странной. Будучи котом, с шерстью на теле и четырьмя лапами, взлететь было невозможно.

– Нам придется перекроить твое тело и сделать его более пригодным к полету, – задумчиво сказала Младшая Кошка.

– Две передние лапы мы обратим в крылья, птичьи перья заменят твою шерсть для легкости планирования, мы превратим твой длинный кошачий хвост в веер перьев, чтобы он работал в полете как руль и растопыривался когда нужно для мягкой посадки, – продолжила Средняя.

– Но самое главное то, что ты больше никогда не станешь котом. Мы не сможем вернуть тебе прежний облик. А вдруг Лунная Кошка так и не ответит тебе взаимностью? Ты потеряешь все! И не приобретешь ничего. Кроме способности летать и вечной тоски в сердце. Готов ли ты на такие жертвы? – задала вопрос Старшая.

– Да! – быстро и убежденно ответил кот. – Я на все готов ради одного ее взгляда, подаренного мне. Ради одного поцелуя. Она полюбит меня, когда я стану ближе к ней. Она увидит мое преклонение перед ней, услышит мои Песни Любви, специально сочиненные в ее честь, и не сможет устоять! Я согласен на все!

– Да будет исполнено по желанию твоему! – промолвила Старшая Кошка и взмахнула хвостом.

– Наивный бедняга! – прошелестела Средняя.

– Он просто влюблен, поэтому не понимает… – заплакала Младшая.

В тот же миг серый кот обратился в птицу. С огромными широкими крыльями, когтистыми лапами острыми ушами с кисточками для привлекательности и большими круглыми кошачьими глазами.

Ощутив, что он может оттолкнуться и взлететь, кот подпрыгнул, взмахнул крыльями и оторвался от земли. Он взлетел, взлетел над поляной, потом над лесом. Он летел все выше и выше, пока не достиг облаков. Увидев прогуливающуюся Лунную Кошку, кот громко запел свою Песнь Любовной Тоски. Он пел самозабвенно, паря рядом с Лунной красавицей на широких крыльях. В песне он рассказывал о своей великой любви, о равнодушии к нему прекрасной Лунной Девы, о своих мечтах соединиться с ней…

Лунная Кошка долго слушала его песнь. Но ее сердце осталось холодным и твердым, как камень. Его невозможно было растопить никакими горячими признаниями.

Наконец ей надоело преследование и песни серого, странного, крылатого кота.

– Я никогда не полюблю тебя, убогое создание! – сказала ему Кошка. – Неужели ты посмел надеяться на мою царственную снисходительность к такому ничтожному существу, как ты? Я отвергла любовь самого Огненного Кота! Даже он недостоин меня. А ты, земляной червь, посмел подняться ко мне в небеса и нарушить мой покой своим истошным воем! Пусть пасть твоя наконец сомкнется и превратится в мерзкий по своему виду клюв! Чтобы я больше никогда не слышала твоего отвратительного пения! Прочь отсюда, ничтожная тварь!

Лунная Кошка взмахнула хвостом и пасть кота скрючилась в загнутый острый клюв.

Испуганный кот поспешил укрыться от разъяренной Кошки в лесу, чтобы больше никогда не попасться ей на глаза. Мало ли что она еще захочет у него отнять!

С тех пор кот стал называться Уухом, потому, что сойдя с ума от горя, он стал безумно хохотать ночами над своей наивностью. Как и говорила Старшая Кошка Радуги, он потерял все и не приобрёл ничего, кроме способности летать. По-прежнему он вёл ночной образ жизни, питался, в основном, мышами и мелкими грызунами. У него остались кошачьи глаза, видящие в темноте и острые уши с кисточками. Он не стал немым. Нет. Пение его потомков и сейчас напоминает истошный крик кота, а потом они снова хохочут над собой, проклиная день, когда их прародитель полюбил Лунную Кошку. От горя они стали мстительными убийцами. Благодаря своим бесшумным крыльям они опускаются на жертву неслышно. И никто не может противостоять их цепким когтям и смертоносному клюву. За это их прозвали Тихой Смертью. Ооооо, да вы уже спите, мои герои…

…Я спал, крепко спал, несмотря на боль в раненом глазу. Мне снился серый кот с крыльями разноцветной бабочки, порхающий над летними цветами огромных размеров, высовывающий длинный язык и слизывающий с цветущих головок сладкий нектар. Он громко пел Песню Счастья, а мой отец, Солнечный Кот, прищурившись, смотрел на него одним раскаленным глазом, смеясь и покачивая солнечными усами-лучами. Серый кот умел летать и счастливо смеялся. А еще у него был обычный длинный кошачий хвост, которым он ловко рулил, кувыркаясь в полете…

Тоскует душа

Не по той, чей образ прелестный

Стал взору доступен,

А по давней поре, когда

Я еще никого не любил

(Фудзивара-но Тосинари)

ГЛАВА 11. Я – ВОЖДЬ!

…Я почти ослеп…

Я почти ослеп на один глаз. Правым глазом я видел тени и цветные пятна, но не было ни четкости изображения, ни возможности определить кто или что передо мной. Это была большая проблема…

Для охотника или воина потерять глаз – сродни потере лапы. Ты не можешь нормально и быстро ориентироваться в ситуации потому, что твой обзор ограничен. Ты вовремя не видишь опасность. Ты упускаешь возможную добычу.

Я стал таким. Ущербным. Как ни старались Мяу и Ма зализать и залечить мой раненый когтем Ууха глаз, он так и не стал нормально видеть. Внешне я почти не изменился. Глаз был на месте, но его затянула мутная пленка, как-будто перед ним постоянно находилась плотная завеса тумана, часто стелющегося над водой летними вечерами или ранним утром.

Я уже не страдал от боли, но переживал из-за своего несовершенства. Мяу успокаивала меня, говоря, что я остался так же красив, как и раньше, и никакая кошка в будущем не отвергнет меня из-за такой ерунды. И даже станет гордиться любовью воина, получившего рану в бою с Уухом Ужасным.

– Это большая честь иметь такого супруга, – твердила Мяу, вылизывая мои усы и уши. – Если бы ты не был моим братом, то я и не желала бы никого другого для себя! Ты мой герой, как и Мау! Вы спасли меня от страшной смерти в когтях Ууха. Я до сих пор дрожу, вспоминая тот жуткий день!

– Спасибо, сестра, – отвечал я, – но ты не понимаешь, что я теперь скорее обуза для вас, чем защита! Я не всегда увижу опасность и не всегда смогу поймать для вас добычу, потому, что стал одноглазым. Конечно, голова моя поворачивается в разные стороны, но я могу не успеть в следующий раз вовремя среагировать, когда тебе или Ма будет грозить опасность. Я очень боюсь подвести вас. Боюсь подвести Мау в бою, который всегда может начаться внезапно.

– Миу-миу, ты слишком требователен к себе, – мурча и вылизывая правую переднюю лапу, сказала Ма. – Помнишь кто твой отец? Он тоже одноглазый, но его свет согревает все, на чем он останавливает свой взор. И никто никогда не отвергал его, кроме Лунной Кошки. Но такова их судьба – вечно кружить в колесе времен, пытаясь догнать друг друга.

Ма, устремив сузившиеся глаза куда-то в пространство, так и замерла с поднятой лапой. Воспоминания о счастливых встречах нахлынули на нее…

…Пока я выздоравливал, на охоту ходили Мау и Ма. Они приносили не слишком много еды. Мау был нетерпелив, и часто просто спугивал присмотренную добычу, не выдерживая паузу до решающего прыжка. Ма учила его секретам охоты, но Мау хотел быть первым во всем и сразу. Превзойти меня, стать лучшим охотником и вождем нашей маленькой стаи. Я не обижался на него. Каждый стремится стать лучшим. В этом нет ничего зазорного. Тогда ты будешь иметь право диктовать остальным свою волю, принимать важные решения, все станут прислушиваться к тебе и чтить, как старейшину…

…Ма и брат ушли рано утром, оставив нас с Мяу охранять нору и долечиваться. Мяу быстро выздоравливала. Она окрепла, больше не чихала, приятно округлилась и расцвела, как цветут все молодые, достигшие полового созревания самочки.

Снега снаружи было много. Всю ночь мела метель, под кусты и деревья намело высокие сугробы, и выпавший снег был пушистым и белым, как перо гагары.

Мы вышли и вволю навалялись в снегу, купаясь в нем. Снег хорошо очищал шерсть. Она начинала блестеть и лосниться после таких ванн. И блохи не любили этого, сбегаясь на нос. Тогда мы резко совали носы в снег и, разметая его движениями головы из стороны в сторону, стесывали их, как о песок. Это было очень весело. Мы отфыркивались от набившегося в ноздри снега, играли и веселились, забыв про невзгоды и опасности.

Но, как оказалось, опасности не дремали…

Пока мы бороздили носами глубокий снег на поляне, кувыркаясь и вкапываясь в него, весело пофыркивая, неприятность подкралась незаметно. Ею оказалась тощая, некрупная лисица. Откуда она, вдруг, взялась на поляне мы так и не поняли.

Запах этой лисицы был нам незнаком. Видимо она забрела издалека. Не решившись напасть открыто, она поступила хитрее – забралась в нашу нору и улегшись у выхода и выставив кончик чёрного носа, начала злобно потявкивать на нас. Видимо по каким-то причинам она лишилась своего дома и решила вселиться в чужую нору. Запах лисьей вони до сих пор не выветрился из нашего жилища. Наверное он ее и привлек. Конечно и наш запах присутствовал весьма ощутимо, но лисицу он не смущал. Она так уверенно вселилась в наш дом, что создавалось впечатление, что это была ее старая, заброшенная нора, по каким-то причинам покинутая. А может она когда-то родилась здесь, и это был ее отчий дом, она почуяла знакомый запах своей матери или отца… Кто знает…

Факт состоял в том, что мы не могли проникнуть в нору, пока там сидела эта рыжая бестия. А то, что она не была расположена с нами делиться жильем, было заметно по ее оскалу, морщившему нос, рычанию и демонстрации острых клыков.

Мы с Мяу мгновенно бросили играть и вопросительно посмотрели друг на друга. Мы не знали, что делать в такой ситуации. А она складывалась явно не в нашу пользу. Уже начинало смеркаться, скоро должны были прийти с охоты Ма и Мау, а мы лишились дома! Ночевать на морозе, на открытом пространстве, на снегу, было совершенно невозможным. Мы бы замерзли насмерть, не дожив до утра. Только что переболевшая, неокрепшая Мяу заболела бы снова, и шансов на выздоровление уже не было бы.

Мяу испуганно смотрела на меня. Мы сделали огромную ошибку, оба покинув нору. Непростительную ошибку, которая могла всем нам стоить жизни.

– Что будем делать, брат? – жалобно мяукнула Мяу. – Она крупнее нас раза в три. Посмотри на ее длинную злобную, морду. Она ни за что не пустит нас домой. Скоро Ма и Мау вернутся с охоты. Они наверняка оба устали и замерзли. Они принесут добычу, но им негде будет отогреть свои замерзшие носы и лапы! Мы очень виноваты!

Мяу жалобно тихонько заплакала от бессилья что-либо предпринять.

Я наморщил лоб и выдвинул нижнюю челюсть. Мне почему-то так лучше думалось. В голову ничего путного не приходило. Лисица была защищена стенами норы со всех сторон, торчала только злобно щерящаяся морда. Значит нападение на нее с тыла совершенно исключалось. Напасть спереди – означало попасть прямо ей в зубы и быть загрызенным или серьезно покалеченным. То, что нас было двое никак не меняло эту ситуацию. Мяу была еще слаба и к тому же робка. А я видел только одним глазом. Значит мог пропустить момент нападения лисы с правого бока. Все складывалось скверно. Мои лапы от долгого стояния в снегу начали подмерзать и мы стали перетаптываться и бродить туда-сюда, чтобы не обморозиться…

…На другом конце поляны показался Мау. Он гордо тащил за собой большого тетерева, вцепившись ему зубами в шею. Это была знатная и редкая добыча. Тетерева имеют обыкновение в холодные ночи зарываться в снег, пробивая себе лунки. А ночи и правда стояли холодные. Мы уже порядком озябли в ожидании момента, когда снова можно будет забраться в нору.

Ма шла за Мау позади, неся в зубах ворону. У нас был бы пир, если бы мы с сестрой так глупо не потеряли свое жилье. Мы с Мяу бросились им навстречу, вспарывая нетронутый снег своими телами.

Мау увидел нас, стремительно несущихся через поляну, издали и сразу остановился в ожидании. Видя наш испуг и волнение, он не знал, что и подумать. От кого или от чего мы так бежали?

Оба бросили добычу на снег и ждали нас, переминаясь с лапы на лапу от нетерпения.

– Стойте! Стойте! – кричали мы с Мяу.

– Да стоим мы уже! – вертя головой и ища потенциальную опасность недовольно бурчал Мау. – Что произошло? Куда вы мчитесь?

Мы, наконец, добежали и, запыхавшись и перебивая друг друга, стали рассказывать о случившемся.

Я видел, как мрачнеет мамино лицо и удивленно и широко раскрываются глаза Мау. Оба молчали, оторопев от такого положения дел.

Почти стемнело. Нам срочно нужно было найти новое укрытие или предпринять попытку выгнать лисицу из нашей норы.

Я лихорадочно перебирал в голове разные варианты.

– А давайте я просто наскочу на нее и расцарапаю ей морду… – предлагал Мау.

– А давайте я подойду к ней и "помечу" ее, напИсав прямо на ее подлый нос!..

– А может я станцую перед ней издевательский танец, крича: "не догонишь, не догонишь!.."

– А давайте залезем сверху на сугроб и завалим вход в нору снегом – она и выскочит!..

– Мау, ты славный мальчик, смелый воин и хороший охотник, но стратегия не твое сильное место, – ласково глядя на Мау сказала Ма. – Похоже, что нам не оставили выбора, придется быстро искать укрытие на ночь или умирать здесь от холода. Смотрите, опять метель собирается. "Белые мухи забвения" заметут наши тела к утру, как и мечтает Лунная Кошка.

Мяу заплакала, Мау нахмурился. Он тоже хотел заплакать, но настоящие мужчины не плачут. Настоящие мужчины огорчаются. Мау сдержал слезы и просто отвернулся. Положение было отчаянным…

…Про тетерева и ворону мы даже не вспоминали, занятые решением более неотложной проблемы, чем даже голод, ощутимо грызущий внутренности.

Я закрыл глаза, постарался успокоить скачущие зайцами мысли и обратил свой взор внутрь себя.

В немом отчаянии я воззвал к отцу: "О, отец мой! Великое светило! Доброе и щедрое! Дающее жизнь всему сущему! Я, твой недостойный сын, один из великого множества детей твоих, прошу у тебя совета! Помоги мне придумать план, который спасет мою семью от неминуемой гибели. Я прошу не за себя, я готов отдать свою жизнь за жизнь Мяу, Мау и Ма! Выкупи их жизни у Лунной Кошки ценой моей никчемной жизни. Потому, что она станет никчемной, если Мяу замерзнет, Мау погибнет в схватке с лисой, а Ма умрет от горя, и отчаяния, наблюдая наш неизбежный конец. Ты любил ее когда-то! Она была дорога тебе. Вспомни о ней, отец! Мать до сих пор верна тебе в своих воспоминаниях и вечной любви!"

Сначала ничего не происходило. Потом внутри моей головы словно взорвался сгусток ослепительного света, в теле словно запылал огонь и горячая кровь быстро побежала по жилам, согревая замерзшие конечности.

Я все понял!

– Я знаю, что делать! – вскричал я, переполненный небывалой энергией, плещущейся через край.

Никто, кроме моих родных не должен был услышать план спасения, и я зашептал.

– Сейчас мы сделаем вид, что приняли неизбежное и уйдем, унеся с собой только ворону. Тетерева мы оставим на месте. Запах его крови, оросившей снег, уже давно искушает обоняние оголодавшей лисицы, а что она голодна и не ела в течение нескольких дней, было видно по ее ввалившимся бокам и прилипшему к спине животу. Мы уйдем, сделав вид, что уступили, обойдем нору сзади и будем караулить в ожидании, когда лиса, осмелев и мучаемая голодом, решится выйти за тетеревом. Она пойдет осторожно и медленно и, дойдя до вожделенной пищи, не сможет удержаться, чтобы не вонзить в нее зубы. Тогда и наступит наш черед действовать. Мы должны будем быстро добежать до норы и занять ее первыми. Лиса одна, нас четверо. Она истощена и ослаблена голодом. Она не решится биться с нами всеми сразу на открытом месте, где ее тылы не прикрывают стены норы. Это наш единственный шанс на спасение. Все будет зависеть от нашей быстроты и смекалки. Так сказал мне отец.

– Ты говорил с ним, Миу-миу? – обратив на меня взор, полный нежного восторга, прошептала Ма. – Неужели он ответил тебе?

– Да, мой отец показал мне картину будущего. Там все мы были живы и радостны. Значит мы выживем сегодня. Во что бы то ни стало выживем! Я придумал такой план. Наверняка мой отец вложил этот план в мою голову.

– Ты молодец, Миу-миу! – восхищенно прошептала сестра. – Ты придумал отличный план! Мы обязательно победим!

– Да, брат, – почесав за ухом задней лапой, сказал Мау, – я бы никогда не выдумал такого сложного и хитроумного плана. Перехитрить самого хитрого на свете зверя… Дааааа… Ма права, ты прирожденный вождь… Важно быть не самым сильным, а самым умным в стае. Мне не тягаться с тобой. Я не стану оспаривать твое первенство. Ты без сомнения лучший из нас. И я признаю тебя вождем и даю клятву подчиняться тебе.

Мау склонил передо мной свою лобастую голову и лизнул мою правую лапу.

То же сделала и Мяу, признав меня вождем нашей маленькой стаи.

Ма подошла последней.

Она тоже преклонила передо мной голову, но лизнула не в лапу, а в нос, как ребенка. Я фыркнул, и все засмеялись. Конечно, хоть меня и признали вождем, но я остался ее сыном. У нее, как у матери, навсегда оставались особые привилегии…

…Мы все в точности совершили по моему плану.

Донельзя оголодавшая лисица не смогла устоять перед искушением поесть, даже ценой потери надежного укрытия. Конечно, мы лишились значительной части добычи и остались полуголодными на сегодняшний день, но нора снова стала нашим домом и мы отстояли свой шанс на жизнь, пусть на неопределённое время, но все же это было победой. Сегодня мы выжили. А завтра… О "завтра" мы подумаем завтра…