Файерфокс – Огненный лис

Ей нужна была хорошая пища с теплой кровью. Мяу слабела с каждым днем. Ее все меньше интересовали наши забавы и игры. Приходя с очередной охоты, мама, первым делом, обнюхивала сестру, лизала ее горячий, сухой носик, а потом в зависимости от того, принесла она добычу или нет, отдавала ей самое вкусное и ценное – сердце, печень, почки, мозг…

Нам оставалось разделить между собой мясо, кожу и косточки, чем мы и спешили заняться с урчанием и шутливым рычанием. Мы не нападали, мы просто предупреждали друг друга, как делают все, кому в голодную пасть попала добыча.

…Как-то утром, проснувшись первым, я заметил, что мама не спит. Она лежала рядом с нами, боком к выходу, и смотрела на нас. Ее глаза были сухими, но я никогда раньше не видел в них такого выражения потаенной скорби. В сереющем рассвете, с трудом проникающем в нору, еле-еле дающем слабое свечение вокруг тела матери, я только сейчас заметил как она похудела. Ее лопатки торчали острыми выступами, скулы и челюсть резко выделялись, крестец, обтянутый шкурой, наводил на мысль, что сама она не ела уже который день, отдавая нам все, что приносила.

Ма смотрела на нас, на тихо похрипывающую в углу Мяу и не могла отвести глаз. Что нам оставалось? Сколько нам оставалось? Кто из нас останется? Посмотрите в глаза любой матери, которая смотрит на своего больного ребенка и не имеет возможности ему помочь, и вы поймете, что я увидел в ее глазах. Тоску. Обреченность. Страдание. Отчаяние.

– Ма, – прошептал я тихо, чтобы не разбудить остальных, – Ма, мы все умрем? Ты так на нас смотришь, как-будто прощаешься с нами. Ма, мне страшно. Не смотри так. Ведь все будет хорошо, правда? Мяу поправится. Я и Мау пойдем на охоту и поймаем много хорошей еды. Ты пока отдохни и погрей Мяу. Видишь, ей все время холодно… А мы с братом пойдем охотиться. Ты не волнуйся, мы сумеем. Ты нас хорошо учила. Все будет в порядке. Мы сильные. Мы мужчины нашей стаи. Мы защитим и позаботимся о вас.

Мама посмотрела на меня и заплакала.

– Прости Миу-миу, я не смогла вас дорастить до того возраста, чтобы вы стали взрослыми. Не смогла прокормить. Не смогла уберечь. Я оказалась плохой матерью. Твой отец, Огненный Кот, видимо, совсем отвернул свое лицо от этого мира. Сейчас в нем властвует Лунная Кошка. Она раскинула свой белый саван по всей земле. Ей милее холод и смерть. А Кот? Кот спит где-то далеко, за этим лесом и даже не знает, что его сын и мы все скоро умрем в этой лисьей норе…

– Нет! – воскликнул я, разбудив сонно заморгавшего Мау и слабо завозившуюся в углу Мяу. – Не говори так! Мы все останемся живы! Я, сын Огненного Кота, и Мау, сын Леса, обещаем тебе… вам, – сбился я, посмотрев на тяжело дышащую Мяу, – что не допустим вашей гибели от голода и болезней. Мау, лежебока, вставай скорее, мы с тобой пойдем охотиться вместо Ма. Одни! Как настоящие мужчины стаи! И пусть меня проклянет мой великий отец и заберет Лунная Кошка, если я не выполню своего обещания!

– Удачи, брат, – тихо прошелестела из угла Мяу, блестя горячечными глазами, – доброй вам охоты. Мы подождем. У нас… у меня еще есть время…

Ма удивленно посмотрела на нас, своих подросших котят, которые становились мужчинами прямо на ее глазах, брали на себя ответственность за выживание семьи и были готовы на любую жертву, ради жизней самочек маленькой стаи.

– Я желаю вам доброй охоты, сыновья мои! – тихо, но твердо, гордо глядя нам в глаза, сказала Ма. – Да пошлют наши предки вам удачу! Пусть духи леса выгонят добычу под ваши сильные, смертоносные когти. Пусть дорога ваша будет легка, а лапы неутомимы. Солнечный кот и Кот Лесной, я прошу у вас удачи для ваших сыновей!

Так сказала Ма.

Мы вылезли из норы, а она осталась с больной Мяу, которой нужно было тепло и материнская любовь, которая лечит лучше всяких лечебных травок.

Мау с трудом приходил в себя после крепкого сна.

– Миу-миу, мы что, и правда идем с тобой на охоту? Вдвоем? Без Ма?

– Ты же видел ее Мау… Она не может. Она голодна. Худа. Ужасно устала. У нее нет сил на хорошую охоту. Мы с тобой уже большие. Нам придется самим позаботиться о себе и о тех, кого мы любим.

– Ну ладно, – мявкнул Мау, раздуваясь от гордости, – я совсем и не против. Мы давно готовы стать великими охотниками. Давай будем заботиться. А завтрак когда будет?

Я посмотрел на Мау. Все-таки он еще оставался котенком. Завтрак…

– Завтрак нужно сначала поймать, брат! – сказал я. – Именно для этого мы с тобой и идем на охоту.

– А, ну да, – согласился Мау, – что-то я сразу не подумал, что теперь именно мы с тобой отвечаем за завтраки и ужины. Ну что ж! Пошли! Я вполне проснулся!

Мау забегал вокруг норы, показывая свою готовность, затем подбежал к сосне и стал точить о нее когти.

– Оружие должно быть острым и готовым к бою, правда, брат? – хитро подмигнул мне Мау.

Я подумал, что он прав, и тоже поточил когти о ближайшее дерево.

Так мы впервые отправились на охоту без Ма.

Мы хорошо изучили окрестности, играя в прятки и догонялки, пока Ма охотилась. Мы знали, что под снегом скрывается множество мелких животных, знали способы охоты на них, но у нас не было опыта охоты в одиночку.

Принюхиваясь, вдыхая острый запах морозного леса, мы отправились искать следы и метки возможной добычи.

Выйдя на соседнюю поляну, мы учуяли резкий запах псины, исходивший от шкуры лисицы, которая резкими прыжками и ударами передних лап, пробивала образовавшийся во время недавней оттепели наст и, быстро сунув нос под корку снега, шумно нюхала, чуя близкую мышь.

Вот она настигла одну, затем вторую, третью…

Это была знакомая нам поляна. Летом там жило множество мышиных семей. Видимо лиса учуяла близкое гнездо и теперь отлавливала жильцов одного за другим.

Мы тихо сидели за кустом и наблюдали за ней, сглатывая голодную слюну. В наших животах громко урчало.

– Ты потише, Мау, – пошутил я шёпотом, – а то лиса услышит и мы станем следующей ее добычей…

– Не смешно… – огрызнулся голодный Мау. – Сейчас она наестся и уйдет. А мы с тобой сделаем так же, как она. Не может ведь лиса съесть всех мышей на поляне? Она же лопнет!

И Мау закатился беззвучным смехом, представив лопнувшую от обжорства лису.

Я укусил его за хвост, чтобы он слишком не расходился в своем веселье. Нам нельзя было выдать себя.

Наконец, лиса наелась и отправилась восвояси, сыто потявкивая.

Мы выждали некоторое время и вышли на полянку. Она вся была изрыта лисьими прыжками.

Мау разочарованно оглядел разрушенный наст.

– И как же мы теперь в этом месиве кого-то найдем? – спросил он. – Она распугала всю добычу. Посмотри, здесь нетронутого места не осталось!

– Видишь тот куст посредине поляны? – сказал я. – Летом под ним, прямо в его корнях жила многочисленная мышиная семейка. Я ее помню очень хорошо. Там еще был старый Мышь, хромающий на заднюю правую лапку. Говорили, что его пытался поймать Уух за эту лапку, но Мышь укусил его, вырвался и спасся. Потом он хвалился этим, рассказывая всем семействам окрестным семействам.

– Ты собираешься поймать старого Мыша? – спросил Мау. – Он – гордость этой поляны. Все были восхищены его храбростью. Ведь он рискнул укусить за лапу самого Ууха!

– У этого Мыша большая родня. Нам нужно питаться. Ма и Мяу умрут от голода, если мы что-то им не принесем. У нас нет выбора. И у этих мышей его нет. Такова жизнь. Мы охотимся на мышей, на нас охотится Уух и Лис, кто-то наверняка охотится и на них. Ма так рассказывала. И называется это Круговорот.

– А кто охотится на тех, кто охотится на Лиса? – вытаращив глаза тихо спросил Мау. – Это должны быть самые сильные и страшные звери на свете!

– Я не знаю, кто на них охотится. Но мы попросим Ма рассказать нам, а пока давай доказывать, что мы достойные сыновья наших отцов.

Подойдя к кусту, пытаясь ступать по хрупкому насту как можно легче, мы предприняли ту же тактику, что и лиса, за которой мы наблюдали. Встав на задние лапы, мы со всех сил ударяли передними, бросая весь вес своего небольшого худого тельца вперёд и вниз. Резкими ударами мы пробили слой наста, к нашей удаче он оказался не слишком толстым, и сунули носы под корку снега, шумно вынюхивая гнездо.

Мы достаточно быстро нашли его по характерному запаху, который не перепутаешь ни с каким другим. Запах живой теплой мыши… Что может быть слаще?

Мышей оказалось достаточно, чтобы мы, пользуясь сумятицей и паникой в гнезде, успели передушить несколько штук, пока они не разбежались. Конечно, очень хотелось вонзить зубы в самую первую, скорее насладиться ее вкусом и набить голодное брюхо, но мы не могли себе этого позволить. Нас ждали еще двое голодных, а сестра, к тому же, была больна. Мы не могли начать питаться, пока была возможность наловить как можно больше добычи в запас.

Все произошло быстро. Лишь наше короткое рычание и слабый писк обреченных мышей тревожили лес, спящий зимним тяжёлым сном…

Когда все было кончено, мы, наконец, смогли поесть. Только что убитые, теплые мыши были восхитительны. Наевшись мы схватили каждый по две мыши за что придется и потащили их к норе. Мыши оказались толстыми, откормленными, тяжёлыми. Наверняка у них были еще полны кладовые в их норе. Они всю осень занимались заготовками злаков и набрали их достаточное количество, чтобы не голодать зимой. Как жаль, что мы не могли жить так же, как эти мыши и заранее запастись добычей, чтобы не знать забот и лишений…

Тяжелые тельца, безвольно свисающие из наших пастей, оттягивали голову вниз и сильно напрягали шею. Но мы помня, кто нас ждёт, терпя усталость и крепко стискивая зубы на мышиных шкурках, упорно волокли их к норе. Мы шли шумно, забыв об опасностях, подстерегающих в диком лесу каждого невнимательного. Но нам везло. Никто не встретился на нашем пути.

Ма вышла нам навстречу, услышав наше сопение и топот. Она села у входа в нору и гордо смотрела, как ее сыновья возвращаются с охоты с долгожданной добычей. Несмотря на голод, она сдержала первый порыв броситься к нам и вонзить зубы в остывающую плоть. Она была матерью двух взрослеющих сыновей. И должна была достойно принять наше первое подношение. Мы подошли и положили мышей к ее ногам. Ма понюхала их, облизнулась и сказала: "Сначала накормите Мяу. Она совсем ослабела. Я съем то, что останется. Вы показали себя великими охотниками. Я горжусь вами. Ваши отцы видят вас и гордятся своим потомством. Ваши предки горды тем, что вы стали их достойным продолжением!"

Мау, пыхтя от усердия и раздуваясь от важности момента, затащил двух мышей в нору и положил их перед носом Мяу. Моментально проснувшись, Мяу накинулась на предлагаемую пищу, несущую ей возможность выжить, даже не поблагодарив брата. Она, урча, расправилась с двумя мышами, и только тогда положила свою мордочку у передних, перетаптывающихся в нетерпении ожидания лап Мау, и благодарно его лизнула.

– Спасибо, брат, сказала она. Ты не представляешь что ты сделал для меня и Ма. Ты и Миу-миу просто герои…

…Когда Огненный Кот, низко и быстро обойдя небо, отправился на ночной отдых и наступило время Лунной Кошки, я попросил Ма рассказать что такое Круговорот. И почему мир устроен так, что всегда кто-то на кого-то должен охотиться, чтобы выжить.

– Разве ты не понял этого сегодня, Миу-миу? – с улыбкой спросила Ма. – Если бы вы с братом не принесли нам с Мяу свежей добычи, то скорее всего, уже завтра утром вы пели бы ей прощальную песню, сопровождая ее дух к предкам. А я бы не смогла завтра вместе с вами пойти на охоту, что значительно уменьшило бы наши общие шансы на выживание. Ну хорошо, я расскажу вам как это все было устроено.

…Очень давно, так давно, что никто не помнит этих времен, на свете не было никого, кроме Огненного Кота и Лунной Кошки. Кот был влюблен в Кошку, но она была холодна и своенравна. Горячая любовь Кота не тронула ее холодного, пустого сердца, и она все время убегала от него, чтобы только дразнить, но не подчиняться ему. Кот бесконечно бежал за ней по небосводу, гоня тучные стада облачных мышей, чтобы предложить их Лунной Кошке в дар, а Кошка, насылала полчища серых небесных крыс, которые были так многочисленны, что могли спрятать за своими телами даже огненный взор Солнечного Кота и гасить свечение и живительное тепло его усов. Небесные крысы охотились на облачных мышей, догоняя их и проглатывая целиком. Ты никогда не замечал, как из белых облаков образуются черные грозовые или снежные тучи? Это и есть следствие охоты жутких, злобных тварей.

Эти крысы и были первыми охотниками. Чтобы размножаться и жить им требовалось без конца питаться облачными мышами, которых они затем превращали в таких же злобных тварей, как и они сами. Из глаз их били огненные стрелы, зажигающие самые высокие деревья. Мыши горько плакали от такого насилия, и тогда шел проливной дождь. Крысы сердились и посылали огненные стрелы в пытавшихся убежать мышей. Если стрела настигала мышь, то крыса, пославшая ее, оглушительно хохотала, празднуя легкую победу. И хохот этот перекатывался по небу, пугая остальных облачных безобидных мышей.

Коту не нравился такой порядок, ему самому нужны были эти мыши, чтобы собирать с них дань в виде хвостиков для плетения кос жизней, но он так любил свою неприступную царицу ночи, что не решался противоречить ей даже в этом.

На Земле тем временем развивалась жизнь. Кот и Кошка каждый со своей стороны способствовали возникновению новых видов живых. Только Кот всегда нес жизнь и добро, а Кошка создавала монстров, которые пытались сожрать того, кого рождала воля Огненного Кота. Так и появились разные звери. Одни едят траву, другие питаются плотью и кровью. Все хищники произошли от первых чудовищ, созданных Лунной Кошкой, а все, кто довольствуется семенами, травой и нектаром цветов созданы Огненным Котом.

Кот и Кошка постоянно спорят между собой кто из них победил и создают новые виды живых. Но всегда все хищники охотятся на травоядных. Потому, что их жизнь – это чужая плоть и кровь. Такой порядок определила Лунная кошка, ненавидящая саму жизнь. Никто не знает кого больше – хищников или травоядных. И вечно одни будут пожирать других, чтобы выжить. Пока Огненный Кот и Лунная Кошка не договорятся и не прекратят извечный спор и выяснение кто кого сильнее и важнее. А этого не произойдет никогда…

– Ма, значит получается, что мы – создания злобной и мстительной Лунной Кошки? Ведь мы же хищники и не можем питаться травой. Мы живем, убивая других живых, более мелких, чем мы. Но ты всегда говорила, что я сын Огненного кота! Как это возможно?

Ма хитро улыбнулась.

– Но ведь я говорила, что очень редко Огненный Кот догоняет Лунную Кошку и тогда она дарит Коту быстрый поцелуй. Все вокруг темнеет, и днем наступает ночь. Птицы затихают от страха. Звери прячутся в укрытия, потому, что никто не знает, как поведет себя сердитая Кошка после горячего поцелуя. Вот в такие моменты и рождаются создания подобные тебе. Несущие в себе образы обоих создателей, вынужденные убивать более слабых ради того, чтобы выживать самому и умеющие по настоящему любить и создавать себе подобных, как их прародитель Огненный Кот…

…Я крепко спал и видел сон. Огненный Кот наконец настиг Лунную Кошку, лениво бегущую по небосводу. Он ухватил ее за холку зубами, пощекотал своими огненными усами и вселенная взорвалась мириадами ярких звёзд, рождая другие миры, населенные котами разных размеров и видов. А потом, помирившись и перестав спорить, они мирно пошли прогуляться по Млечному Пути, строя новые планы по созданию жизни…

Влюбленное сердце

Свирепствует,

Словно лев разъяренный,

Но нежности райская птица

Здесь же, рядом.

(Акико Есано)

ГЛАВА 10. ВЗРОСЛЕНИЕ НЕ ТЕРПИТ СУЕТЫ…

…Зима плотно вступила в свои права. По ночам было очень холодно. Дрожа в норе, прижавшись боками друг к другу, мы слушали стоны и сухой треск деревьев, плоть которых разрывал изнутри замороженный сок…

…Я представлял себе, как им было больно. Я думал, что они живые, раз так стонут. Как-то я спросил у Ма, что случится с нами если мы замерзнем изнутри, как эти деревья? Тогда мы превратимся в камень?

Ма засмеялась и стала меня успокаивать.

– Какой ты любознательный и смешной, Миу-миу! Тот, кто движется и у кого горячая красная кровь, не может превратиться в камень. Деревья лишены способности передвигаться. Их тела пришиты к земле нитками и канатами корней. Они могут только раскачиваться на ветру. И стонать от боли и беспомощности. Если бы у них были лапы, как у нас, то они стали бы бегать по лесу друг за другом и согреваться. Представляешь такое, Миу-миу?

Я посмотрел на Ма. Ее глаза искрились весельем. Поняв, что меня разыгрывают, я фыркнул и отвернулся.

– Ты относишься ко мне как к глупому малышу, да, Ма? – обиженно бормотал я, сидя к ней спиной. – А я, между прочим, уже большой. Я охотник! Я мужчина! А ты все смеешься надо мной…

Я скорчил обиженную рожицу и надулся, засопев от негодования. Ма ткнулась мне в спину носом и нежно лизнула между ушей.

– Ну что ты, Миу-миу, я очень уважаю тебя и бесконечно люблю. Ты вырос, ты наш вожак, ты силён и смел, умен и находчив. Но в моих глазах вы все останетесь моими котятами, моими малышами навсегда. Пока горит огонь моей жизни, пока сердце стучит, пока я дышу и существую, я всегда, слышишь, всегда буду защищать вас и заботиться о вас. Таковы материнские чувства. И ничего с этим не поделать! Прости, мой солнечный мальчик.

– Я так люблю тебя, Ма! – муркнул я, вжавшись носом в мамино теплое брюшко, глубоко вдыхая ее запах, прямо как в раннем детстве, когда искал соски, полные молока. – Я обещаю заботиться о тебе и сестре. Мы вместе с Мау будем о вас заботиться, правда, Мау? Эй, соня, ты меня слышишь?

– Мрррррр, ффф… – произнес Мау во сне, лениво шевельнув ухом…

…Мяу постепенно выздоравливала. Регулярное питание, конечно не слишком обильное, но все же всегда свежее и почти парнОе, заметно помогло ей преодолеть слабость и болезнь. Она почти не выходила наверх, точнее, выходила только затем, чтобы пожевать немного снега, когда мучила жажда. Мы берегли ее хрупкое здоровье и не разрешали играть вместе с нами на поверхности. Да и не до игр нам было сейчас, право. Мы стали полноценными добытчиками пищи для всей нашей, пусть немногочисленной, семьи. В основном, лишь на наш улов все могли рассчитывать. Ма редко охотилась. Чаще она оставалась выхаживать и греть больную сестренку.

Болезнь сказалась на характере Мяу. Будучи в прошлом мечтательницей, фантазеркой и выдумщицей, Мяу стала тихой и задумчивой, меланхолично грустящей молодой кошечкой с удивительно говорящим выражением глаз. Она никогда ни на что не жаловалась. Просто сидела в уголке и смотрела перед собой. Нам казалось, что рассеянный взгляд ее пронзает нас насквозь, проникает через земляные стены норы и уходит куда-то в миры горнии, доступные только тем, кто сам хоть раз находился на Пороге бытия-небытия и так и не сошел с него, не задвинул за собой полупрозрачный занавес перехода.

Мяу всегда была хрупка. После болезни она стала еще более худенькой и изящной. Слегка склонив набок головку, Мяу молча смотрела своими необыкновенно красивыми глазами из глубины норы, и нам казалось, что они похожи на летних, странных, светящихся в ночи жучков.

Иногда меня пугало выражение ее глаз. Мне начинало казаться, что они видят мои желания до того, как я успел их высказать, мои планы и мое будущее. Как-то раз Мяу вдруг сказала мне, что мы недолго будем вместе. Что она видит меня в странном лесу, где совсем нет деревьев и травы, вокруг расположены какие-то странные предметы, названий которые она не знает, я лежу на одном из них, и мне чешет за ушами странное двуногое существо огромных размеров. Вместо передних лап у него странные конечности, напоминающие толстую палку с длинными тонкими отростками. И вот этими самыми отростками существо, что-то ласково приговаривая, гладит меня. Шерсть у существа только на голове. Вместо шкуры гладкая голая светлая кожа. Вдруг существо встало на задние лапы и пошло куда-то…

На этом ее видение прекратилось.

Я сидел, смотрел на Мяу и думал, что бедная сестра, наверняка все еще больна. Или болезнь так повлияла на ее разум, что она видит странные, непонятные картинки того, чего просто никогда не может быть. Потому, что таких животных не существует. И как я могу, вдруг, находиться не со своей семьёй? Я никогда их не оставлю! Я им нужен! Я люблю их!

– Мяу, скажи, на кого похожи эти странные звери? – спросил я сестру. На лису? На волка? На большую мышь?

Мяу задумалась. Она пыталась сравнить это существо с теми животными, которые были ей знакомы.

– Нет, Миу-миу, ты знаешь, на большую мышь они совсем не похожи. Единственное, с кем я могу их сравнить по размеру и повадкам, это медведи. Конечно, они другие, без шерсти, и тела их выглядят по-другому, но они так же, как и медведи, умеют ходить на задних лапах. А на передние никогда не становятся. Странные создания… В своих видениях я видела, Миу-миу, что ты совершенно не боишься этого существа, что чесало тебя за ушами своими странными смешными отростками. Я видела, что тебе это было приятно. Ты перекатывался с боку на бок, подставляя брюхо и громко урчал от счастья. И так смотрел на это существо, как-будто любил его. Так же ты смотришь на нашу Ма…

– Мяу, ты наверное еще нездорова, раз видишь такие странные сны. Надо сказать Ма, чтобы она тебе надрала соснового подкорья и полечила еще…

Мяу ничего не ответила, только снисходительно, словно зная тайну, недоступную живым, посмотрела мне в глаза, положила мордочку на передние лапы и снова уставилась в пространство перед собой, грезя наяву…

Я пошел наверх и отловил Мау, беззаботно скачущего вокруг заснеженного куста и «охотящегося» на яркие плоды, маленькими кисточками висящими на ветках. После того, как выпал снег, эти плоды сменили вкус с терпких и кисловатых на почти сладкий. Мы иногда жевали их. Мы видели, как птицы расклевывают эти плоды и понимали, что они съедобны. Наша еда была однообразной и питательной. Но иногда хотелось пожевать зеленой, мягкой и нежной луговой травки. Эти ягоды, цвета маленького закатного солнца, заменяли нам траву. Организм сам знал, чего он хочет. Ма учила нас прислушиваться к своим потребностям, чувствам и желаниям.

Мау сильно вырос. Он немного перерос меня. Его грудь расширилась, шерсть стала очень густой. Спина бугрилась мышцами, перекатывающимися под шкурой во время ходьбы. Мощные лапы с крепкими когтями не оставляли грызунам и мелким птицам шансов выжить. Мне думалось, что скоро он мог бы попробовать сразиться и с некрупным лисом… Честно сказать, лис был хитрым и изворотливым, а Мау не отличался острым умом и особой сообразительностью. Он был просто хорошим братом и сыном, сильным, верным и добрым.

Со временем Мяу стала ненадолго выходить наверх, чтобы отдышаться от спертой вони старой лисьей норы. Она садилась недалеко от входа и с наслаждением втягивала трепещущими ноздрями морозную свежесть, остро пахнущую хвоей и еще чем-то неопределимым. Так пах свежий снег. Легкий ветерок иногда доносил до нее и запахи других животных, пометивших территорию или просто находящихся неподалеку. Мой отец, Огненный Кот, лениво катился по небу, гоня отары белоснежных, пушистых облачных мышей. Мяу щурила на него глаза и подставляла похудевшую остренькую мордочку под его ласковые, почти неощутимо тёплые усы.

Вдруг мирно сидящую Мяу накрыла тень, и прямо на нее сверху беззвучно спикировало что-то огромное, растопырившее широкие крылья. Мяу была ослеплена светом глаз моего отца, но все же успела заметить тень, затмившую на миг само Солнце. Она резко отскочила в сторону, и тень мягко приземлилась рядом, подслеповато мигая круглыми, как у кота, глазами. Она хищно раскрывала кривой клюв в поиске близкой добычи, так некстати сбежавшей. Птица была огромной, похожей на вытянутый шар, с кошачьими устрыми ушами и кисточками на них. Она напоминала огромного серого кота с крыльями. Но вместо пасти у нее был кривой, загнутый вниз, очень твердый и острый вырост, который то и дело раскрывался и издавал громкий, пронзительно хохочущий крик.

Это был Уух, страшный и ужасный. Враг всех мелких животных, вор птичьих яиц, беспощадный и хладнокровный убийца. Обычно он нападал по ночам, плавно и беззвучно планируя на своих широких крыльях. Хватал жертву сильными, когтистыми лапами и так же тихо взмывал вверх. Лишь последний крик несчастного обреченного существа тревожил ночную тишь.

Ма называла его Тихой Смертью. А мы назвали между собой Уух Ужасный.

Как раз в это самое время мы с Мау точили когти о мягкую древесину сосны, готовясь к будущей охоте.

Когда мы увидели опустившуюся рядом с сестрой Тихую Смерть, наши сердца чуть не остановились от ужаса. Мау на несколько секунд оцепенел, замерев и повиснув на когтях на сосне. Я понял, что каждый миг дорог и кинулся с криком на Ууха, пытаясь отвлечь его от сестры.