По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 2

И ещё. Из всех по меньшей мере 750 иностранцев, нанятых Петром, только Крюйс поднялся на такие высоты.

Уже упоминавшийся мною Василий Николаевич Берх писа́л об этом человеке: «Память сего отличного мужа должна быть незабвенна для каждого россиянина»[188]. Напомню вам, что «незабвенный» значит «незабываемый», «вечный». Но вот как раз с незабвенностью Крюйса в нашей стране дела обстоят не очень.

Ему есть прекрасный памятник, только установлен он в норвежском Ставангере[189]. Есть в этом городе и улица его имени[190]. И это понятно: как вы помните, он там родился. А вот в России, которой он, по сути, посвятил свою жизнь, о нём практически ничего не напоминает. В Санкт-Петербурге, в строительство и особенно в военную защиту которого норвежец, как вы видели, внёс такой большой вклад, есть… подземный переход, который то ли носит его имя, то ли будет носить[191]. В 2001 году губернатор города Владимир Яковлев выпустил было распоряжение об установке в Кронштадте памятника Крюйсу (в нём он назван одним из «основателей Российского флота»), был даже создан его проект[192], да только другой губернатор, Валентина Матвиенко, через пять лет это распоряжение отменила[193]. Так что на сегодня единственными «памятниками» Крюйсу в этом городе является его бюст в Центральном военно-морском музее да небольшая фигурка в «Петришуле». А ещё в городе Таганроге есть улица адмирала Крюйса. Всё. За 289 лет, прошедших со дня его смерти, в России была написана только одна его биография – в 1825 году[194].

Но самое удивительное то, что за всё время существования Балтийского флота в его составе, похоже, никогда не было ни одного корабля, носящего имя одного из его создателей и первого командующего.

Приходится в очередной раз констатировать, что о роли многих иностранцев в российской истории у нас вспоминать как-то не принято…

Яков Брюс

Патрик Гордон, Франц Лефорт и Корнелиус Крюйс, о которых я вам рассказал, в разное время в Россию приехали, то есть были, так сказать, «настоящими» иностранцами. А вот Яков Брюс родился в Москве, хотя по происхождению и был шотландцем. Он сделал для нашей страны очень много, был, можно сказать, первым российским учёным, но в народной памяти почему-то больше отложился как таинственный экспериментатор и кудесник, причём недобрый.

Его отец Уильям прибывает в Архангельск в ранге прапорщика (самый младший офицерский чин) в августе 1647 года при царе Алексее Михайловиче. В то время в Англии бушует революция, сопровождающаяся преследованием католиков. За два года до этого армия под командованием англичанина Оливера Кромвеля в сражении при местечке Нейзби, примерно в ста километрах к северу от Лондона, разбила войско английского короля Карла I (который по национальности был шотландцем и, как и многие шотландцы, исповедовал католическую веру). После этого Кромвель устанавливает в стране жёсткий режим собственной власти. Католиков он не любит, и вскоре масштабы их преследований резко увеличиваются. Так что, похоже, католик Уильям Брюс, который, к тому же, является потомком шотландских королей, предпочитает подыскать себе более спокойное место для жизни и работы. Но в Россию он прибывает не с Британских островов, а из Голландии[195].

Уильям умирает в Москве в 1680 году, имея звание генерал-майора, а за 10 лет до этого у него рождается второй сын Джеймс Дэниэл. Семья живёт в Немецкой слободе, и живёт достаточно скромно, так что мальчику рано приходится задумываться о карьере. А какая карьера может быть у потомка шотландских королей? Конечно же, военная!

Отец даёт сыну хорошее домашнее образование, причём особенно нравится молодому человеку математика, и в 13 лет Джеймс вместе со своим старшим братом Ро́бертом вступает в ряды «потешных» войск юного Петра I. Они почти ровесники: шотландец старше царя всего на два года, и молодые люди быстро сходятся друг с другом.

В семнадцатилетнем возрасте Джеймс (теперь его уже зовут «по-русски» – Яков) принимает участие в первом Крымском походе князя Василия Голицына, любимца правящей в то время Россией царевны Софьи. Поход, как известно, заканчивается неудачей, за ним следует второй – и опять неудачный. Яков вновь в рядах действующей армии. Эти походы становятся для него настоящим боевым крещением: ему приходится отбивать атаки татарской конницы, он стоит под стенами Перекопа – крепости, защищающей с севера вход на Крымский полуостров.

В ходе правительственного кризиса 1689 года (я несколько раз рассказывал вам о нём) Брюс в числе многих иностранцев принимает сторону Петра и с тех пор становится его ближайшим соратником. Во время первого Азовского похода он уже капитан, причём исполняет должность армейского инженера. Это неспроста: ему всего 19 лет, но он уже отличается хорошими знаниями в области фортификации, а также в артиллерийском деле. При движении вниз по реке Дон к Азовской крепости Брюс находится рядом с царём[196]. Участвует он и во втором, успешном, походе и по его завершении получает звание полковника, денежную премию и золотую медаль.

В Великом посольстве Петра (1697–1698 гг.) Яков Брюс первоначально участия не принимает, но вскоре, будучи уже в Голландии, царь вызывает его к себе. Далее шотландец едет с ним в Англию. Здесь они посещают, в частности, королевский Монетный двор, управляет которым великий английский учёный Исаак Ньютон. Может, они с ним даже встречались. Кто знает? В Англии царь организовывает продажу в Россию «никоцианской травы» или, по-нашему, табака. До Петра табак у нас называли «богомерзким зельем», а за его курение били кнутом и вырывали ноздри, но после Великого посольства его разрешают, и первым, кто получает исключительное право на его ввоз в нашу страну, становится Яков Брюс. (Курильщик, наверно…) В Лондоне шотландец также изучает артиллерийское дело, слушает лекции по математике, посещает библиотеки и обсерваторию. Забегая вперёд, хочу сказать, что вскоре Яков Брюс станет в России одним из самых образованных людей (если не самым образованным), соберёт огромную научную библиотеку (около 1.500 томов[197]), займётся изобретательством, а также покажет себя неплохим астрономом и будет часто наблюдать по ночам за небесными светилами, сидя на последнем этаже московской Сухаревской башни. За это невежественные москвичи прозовут его чародеем и «чернокнижником», то есть колдуном. Вы посмотрите на его портрет. Какой же он колдун?!

Джеймс Дэниэл (Яков Вилимович) Брюс (1669–1735)

Покидая Англию, Пётр оставляет там Брюса, и он закупает для своего государя математические инструменты, в том числе 24 циркуля, артиллерийские приборы, а также «малый глобус, что в корпусе»[198].

По возвращении в Москву Брюс принимается за составление воинских уставов для новой русской армии, а также занимается делом исключительной, по тому времени, государственной важности: подготовкой закона о единонаследии. Делает это он, естественно, по указанию Петра, который приказывает ему изучить соответствующие документы Англии, Шотландии и Франции и представить ему их краткое содержание. За этим делом и застаёт его Северная война.

К битве под Нарвой Брюс не успевает, что спасает его от весьма вероятного шведского плена. Пётр сердится на него, но быстро прощает и не только поручает исполнять обязанности взятого в плен под Нарвой командующего артиллерией нашей армии грузинского царевича Александра Арчиловича, но и присваивает звание генерал-майора.

После нарвского разгрома русскую артиллерию нужно было практически создавать с нуля, поскольку почти вся она тоже оказалась в шведских руках. Брюс работает под руководством думного дьяка[199] Андрея Андреевича Виниуса – того самого, отец которого основал в своё время неподалёку от Тулы первые в нашей стране металлургические заводы, в том числе и для нужд военной промышленности. Дело им выдаётся чрезвычайно тяжёлое: сырья для литья пушек катастрофически не хватает, и именно тогда на эти нужды начинают отбирать церковные колокола. За это Петра назовут на Руси антихристом, и пойдут гулять по стране разговоры о том, что царя в Европе подменили и на русском троне сидит теперь «немец».

Но уже через двенадцать месяцев огневая мощь страны практически восстанавливается: отливается 273 пушки разных калибров[200]. Через год – ещё 140[201]. Более того, у нас создаётся конная артиллерия – впервые в истории мирового военного искусства[202]. Заслуга в этом Якова Брюса несомненна.

В 1702 году шотландец командует артиллерией при взятии шведской крепости Нотебург, в 1703 году – Ниеншанца, в 1704 году – Нарвы. Про эти операции я подробно писал в рассказе о Северной войне, а здесь хочу лишь заметить, что огонь брюсовских пушек внёс решающий вклад в капитуляцию Ниеншанца и подготовку штурма Нарвы (под Нотебургом, как известно, наши орудия сработали неважно).

В 1704 году Пётр преобразовывает Пушкарский приказ в Приказ артиллерии и назначает его руководителем Брюса, который становится, таким образом, как сказали бы сегодня, министром по делам артиллерии. (Впоследствии, после смерти в 1710 году в шведском плену царевича Александра Арчиловича, он уже де-юре станет генерал-фельдцехмейстером, то есть командующим всей русской артиллерией.) В 1706 году шотландец получает звание генерал-лейтенанта[203], а после победы при Ка́лише (см. также мой рассказ про Северную войну) – портрет царя, усыпанный бриллиантами.

В 1708 году в сражении при деревне Лесная Яков Брюс, командуя левым флангом нашей армии[204], активно способствует своими орудиями разгрому корпуса шведского генерала Вольмара Шлиппенбаха, идущего вместе с огромным обозом на соединение с Карлом XII. Пётр, как известно, называет эту битву «матерью Полтавской баталии» и щедро награждает её участников. Брюс получает несколько деревень с 219 крестьянскими дворами, а также медаль с надписью «Достойному достойное». Ею он будет гордиться всю жизнь[205].

Но вершиной его воинской славы становится Полтава. Вы знаете, как проходила эта битва, и помните, какую роль сыграла в ней артиллерия. А кто ею командовал? Правильно: генерал-фельдцехмейстер Яков Вилимович Брюс. Его орудия разносят шведскую армию буквально в клочья и вносят, может быть, решающий вклад в нашу победу. В последовавшей затем капитуляции шведов у Переволочной брюсовские пушки тоже говорят своё весомое слово. За полтавский триумф Пётр жалует шотландцу высшую российскую награду – орден Святого апостола Андрея Первозванного[206].

После этого Брюс принимает самое непосредственное участие во взятии шведских крепостей Рига, Пернов, Динамюнде, Кегсгольм и Ревель (об этих операциях я тоже уже рассказывал), затем – в несчастливом для нашей армии Прутском походе, потом, в 1712 году, командует союзной датско-саксонско-русской артиллерией в Померании, на Балтийском побережье современных Германии и Польши. И везде действует профессионально и эффективно. После этого шотландец в боевых действиях участия уже не принимает, сменив военную карьеру на гражданскую.

Для Брюса начинается мирная жизнь, в которой он приносит для нашей страны пользу ничуть не меньшую, чем на полях сражений. После кратковременной царской немилости в 1714 году, когда его обвиняют в присвоении государственных средств, он с головой погружается в работу приказа Артиллерии.

В 1717 году Пётр возводит Брюса в сенаторы и в 1719 году[207] поручает новое ответственное дело: руководство Берг-коллегией и Мануфактур-коллегией. Это очень серьёзно. Дело в том, что Берг-коллегия отвечала за добычу руд и производство чёрных и цветных металлов, а Мануфактур-коллегия ведала всеми фабриками в нашей стране. Так что получается, что сенатор Брюс одновременно становится министром полезных ископаемых и почти всей российской промышленности (кроме кораблестроения), да ещё и министром артиллерии. Под его руководством оказывается чуть ли не вся экономика страны. Так продолжается до 1722 года, когда он складывает с себя полномочия руководителя Мануфактур-коллегии. К тому времени Брюсу 52 года.

Просто невероятно, как можно было совмещать такие тяжелейшие должности и параллельно продолжать заниматься наукой. А ведь именно это он и делает. Он ведёт переписку со всемирно известным немецким учёным Готфридом Лейбницем (с которым знаком лично[208]) и со знанием дела дискутирует с ним по вопросу происхождения русского народа. Переписывается с географами Нюрнберга относительно издания 24 российских карт. Продолжает переводить на русский язык интересующие его европейские научные труды, работает над усовершенствованием вооружений и, в частности, над повышением ружейной скорострельности[209]. Брюс является автором первого русского учебника геометрии, голландско-русского и русско-голландского словарей, составителем «Карты земель от Москвы до Малой Азии», основателем первой в России обсерватории (в 1702 году), участвует в закладке Санкт-Петербурга[210]. Нелишне будет заметить, что он владел шестью иностранными языками, в том числе английским, голландским, немецким и, по-видимому, латынью[211]. В январе 1724 года Брюс участвует в заседании Сената, на котором принимается решение о создании Санкт-Петербургской академии наук, и завещает ей потом всю свою библиотеку[212], а также собрание монет, медалей и рукописей[213]. А ещё он является одним из авторов первого русского календаря, который так и назвали: Брюсовым[214].

Но есть ещё одно дело, за которое мы должны быть благодарны этому человеку: переговоры со Швецией, завершившие Северную войну. В марте 1718 года он вместе с Андреем Петровичем Остерманом (помните, что в Россию его привёз Корнелиус Крюйс?) отправляется на Аландские острова, что в Балтийском море, для заключения мирного русско-шведского договора. Брюс является руководителем русской делегации[215]. Переговоры идут очень тяжело, Швеция требует назад значительной части завоёванных Россией земель, Пётр I, естественно, не соглашается. В августе 1718 года удаётся предварительно согласовать документ в составе 23 статей, но Карл XII подписывать его отказывается[216]. Вскоре шведский король погибает, и дело останавливается окончательно.

Пётр возобновляет военные действия, а Яков Брюс, между тем, назначается руководителем Монетного и денежного дворов (февраль 1720 года), а затем под его начальство передаются ещё и все «крепости и обретающиеся в них служители и имущества»[217] (май 1720 года).

Вскоре истощённая войной Швеция соглашается, наконец, на продолжение мирных переговоров. Они начинаются в Финляндии, в небольшом городке Ништадт (современный финский город Уусикаупунки) в мае 1721 года[218]. Со стороны России делегацию вновь возглавляет Брюс, и вот 30 августа переговоры заканчиваются, и он с Остерманом ставит под соответствующим договором свою подпись. Во исполнение строжайшего требования Петра о том, чтобы подписанный документ был немедленно и тайно вручён ему лично, Яков Брюс направляет его ему даже без перевода. За удачно выполненную работу шотландец возводится в графское достоинство и получает ещё 300 крестьянских дворов[219].

В начале 1725 года умирает Пётр Великий, и Брюса назначают ответственным за церемонию погребения императора[220]. Преемницей Петра провозглашается его жена Екатерина I, и вскоре шотландец получает орден Святого Александра Невского – вторую по значимости российскую награду (после ордена Святого апостола Андрея Первозванного), вручаемую мужчинам[221]. Государством фактически начинает управлять Александр Меншиков. Брюс, несмотря на то что безоговорочно его поддерживает, быстро выпадает из близкого окружения императрицы, а вскоре и вовсе оказывается обвинённым в ненадлежащем исполнении своих обязанностей, прежде всего по линии артиллерийского ведомства. В чём-то обвинения эти были, конечно же, справедливы: Брюсу уже 55 лет, а такой груз, который взвалили на него, нести не под силу и человеку намного моложе. Как бы то ни было, обидевшись, он пишет прошение об отставке, и, к своему удивлению, 4 июня 1726 его удовлетворяют, – правда, с присвоением звания генерал-фельдмаршала[222].

В 1728 году умирает супруга Брюса Маргарита[223], а 19 апреля 1735 года и он сам, на шестьдесят пятом году жизни. Детей у семьи не осталось. Обе их дочери умерли в раннем детстве[224]. Его хоронят в Немецкой слободе, в церкви Святого Михаила Архангела. Она просуществует до 1928 года, но в том году по требованию учёных (!) будет снесена[225] – вместе с его могилой.

Какова же в России память о Якове Вилимовиче Брюсе?

Есть в нашей стране медаль его имени. Она так и называется: медаль имени Якова Брюса. Это, как у нас говорят, награда ведомственная, то есть та, которой награждают не по указу Президента Российской Федерации, а по решению того или иного органа государственной власти (министерства, например). В данном случае это Федеральная служба по экологическому, технологическому и атомному надзору (Ростехнадзор). Медаль учреждена в сентябре 2009 года и выглядит вот так:

Ею награждаются те, кто внесли большой вклад в дело экологической, технологической и атомной безопасности нашей страны, а также принимают активное участие в международном сотрудничестве в этих областях[226]. В Москве располагается также Фонд Якова Брюса, занимающийся вопросами промышленной безопасности и, в частности, финансирующий исследования в этой области[227].

На первый взгляд, в нашей стране есть немало мест, носящих имя этого заслуженного человека, но это совсем не так. На Дальнем Востоке, например, где-то в 50 километрах к юго-западу от Владивостока, располагается полуостров Брюса. Но назван он так, потому что впервые был описан в 1855 году английским адмиралом Брюсом[228] – однофамильцем (а, может быть, и родственником) Якова Вилимовича. В центре Москвы, недалеко от Консерватории, можно найти Брюсов переулок, но он, совершенно очевидно, получил своё название по дому его племянника, Александра Романовича Брюса, который когда-то находился здесь[229] и в сильно перестроенном виде сохранился до сих пор[230]. Некоторые москвичи наверняка знают о так называемом «Брюсовом доме», стоящем в районе Разгуляй по адресу Спартаковская улица, дом 2/1 (сейчас в нём находится Московский государственный строительный университет, бывший МИСИ). Чего только про него ни рассказывают: и что Брюс замуровал там собственную жену, и что спрятал в одной из стен вечно идущие колдовские часы, а снаружи повесил плиту, которая накануне войны краснеет или покрывается кровавыми пятнами. Это всё, конечно же, отголоски сказок про него времён Петра Первого: мол, колдун и чародей. На самом же деле строительство указанного здания (официально оно называется домом Мусина-Пушкина) было начато в 1790 году[231], то есть через 55 лет после смерти шотландца, так что он в нём бывать никак не мог. В Санкт-Петербурге есть Брюсовская улица, но и она названа в честь не только Якова, но и его брата Роберта[232]. Примерно в 50 километрах к востоку от Москвы, недалеко от железнодорожной станции Монино, сохранилась принадлежавшая ему усадьба, в которой он умер. И даже она называется, скажем, не Брюсовка, а Глинки (в настоящее время в ней размещается санаторий)[233]. Это, кстати, самая старая усадьба Подмосковья.

Больше в России мне неизвестно ничего, напоминающего о деятельности этого незаурядного человека. Нет ему памятника, нет артиллерийского либо какого-либо иного учебного заведения, воинской части или, например, обсерватории, носящей его имя. Был, говорят, в усадьбе в Глинках, его музей, но потом его закрыли[234]. В общем, традиция не очень-то помнить иностранцев, служивших России, похоже, не обошла стороной и Якова Брюса.

В заключение хотелось бы кратко рассказать о старшем брате Якова Роберте. Так же как и он, Роберт участвовал в обоих Азовских походах Петра, а также в Северной войне: битве под Нарвой (1700 год), взятии Нотебурга, Ниеншанца, Выборга и Кегсгольма, основании Санкт-Петербурга. Он был его первым обер-комендантом, то есть заместителем коменданта, внёс немалый вклад в строительство города и неоднократно отгонял от него шведские войска. За свою честную службу он в 1710 году получает звание генерал-лейтенанта. Роберт (или, как его звали в России, Роман Вилимович) умер в 1720 году в возрасте 52 лет и похоронен в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга[235].

Патрик Гордон, Франц Лефорт, Корнелиус Крюйс и Яков Брюс были наиболее видными помощниками Петра Великого из числа иностранцев, но делали они своё дело в окружении огромного количества других иноземцев, как военных, так и гражданских. Они, хоть и не были столь же близки к царю, но служили ему, – а значит, и нашей стране, – верой и правдой. Поэтому о некоторых из них я просто не могу не сказать нескольких слов.

Командиры на суше

Адам Вейде

Адам Адамович Ве́йде был близким соратником Петра I, пользовался его доверием и уважением. Не думая поначалу о военной карьере, он дослужился до генеральского звания, но значительно больше был известен современникам как дипломат и особенно как военный теоретик. Очень большой вклад внёс он и в создание современной петровской армии. Секретарь австрийского посольства Иоганн Корб, лично встречавшийся с Петром и с его окружением и оставивший после поездки в Москву очень интересный дневник, назвал Вейде «значительнейшим»[236] из приближённых к царю лиц. А вот что писал о нём в 1887 году русский военный историк генерал-лейтенант Павел Осипович Бобровский: «Адам Адамович Вейде принадлежит к числу наиболее просвещённых деятелей в царствование Петра Великого /…/. Из всех обрусевших иноземцев, воспитанных и выросших в России, /…/ [он] в царствование Петра бесспорно занимает самое видное место после Лефорта»[237]. А кто сегодня в России хотя бы слышал фамилию этого человека?

Адам Вейде был сыном немецкого полковника, обосновавшегося в Москве, и родился в 1667 году[238], очевидно, в Немецкой слободе. Доподлинно неизвестно, действительно ли немцем он был. Вы знаете, что немцами в те времена называли всех иностранцев, не говоривших по-русски. Во всяком случае, писа́л Вейде на прекрасном голландском языке[239]. Может, его отец был из Голландии? А некоторые историки утверждают, что его предки происходили из Австрии или Священной Римской империи, как она тогда называлась[240]. В пользу этого приводится тот факт, что Пётр I трижды (!) направлял его туда с различными ответственными поручениями.

Вообще-то молодой Адам мечтал о том, чтобы стать врачом, но так уж получилось, что жизнь его пошла по военным рельсам. Вряд ли мы когда-нибудь узна́ем, когда он познакомился с Петром, но это явно произошло во время «потешных» сражений Преображенского полка, в рядах которого оба «служили». Письма, которыми они обмениваются после отъезда царя в июне 1694 года в Архангельск, свидетельствуют о том, что отношения между ними вполне дружеские, причём Вейде уже майор Преображенского полка[241]. В первом Азовском походе он числится инженером, вместе с уже известным вам Яковом Брюсом и голландцем Францем Тиммерманом[242], который среди них старший[243]. Такая должность даётся ему неспроста: Адам увлекается фортификацией, и царь полагает, что тот уже обладает солидными знаниями в этой области. Но здесь происходит неувязка: заложив под стены Азова мину, Вейде ошибается в расчётах, и прозвучавший взрыв им вреда никакого не причиняет, а вот несколько сотен стрельцов взлетают на воздух[244]. О царской реакции на эту ошибку ничего не известно. Во втором Азовском походе документы называют Вейде флотским «капитаном 5 роты»[245], он спускается по Дону до казацкой столицы Черкасска, но в целом сведения о его роли в боевых действиях в 1696 году чрезвычайно скудны. Зато доподлинно известно, что сразу же после взятия Азова Пётр отправляет его в столицу Священной Римской империи город Ве́ну для сообщения её императору об этом важном событии (в той войне наши страны были союзниками). Едва успев вернуться в декабре в Москву, Вейде вновь направляется к императору, на этот раз с извещением о скором прибытии к нему Великого посольства, а в марте 1697 года, уже в составе посольства, опять едет за границу. Нетрудно заметить, что за неполный год он четыре раза проделал путь от Москвы до Вены, а это почти 2.000 километров. А дороги тогда были – не современные автострады. Особенно в России.

Через некоторое время после пересечения русско-шведской границы Пётр отправляет Адама в Вену в третий раз. Теперь он должен уточнить некоторые протокольные подробности, но главное – присмотреться к организации австрийской армии, в то время одной из лучших в Европе. Пребывание в столице Священной Римской империи оказывается для Вейде исключительно плодотворным: он не только изучает порученные ему вопросы в теории, но и знакомится с ними, так сказать, на практике. Адам Адамович становится свидетелем блистательной победы молодого австрийского военачальника Евгения Савойского над турецкой армией в битве при Зенте (современный сербский город Сента, на севере страны). В том сражении 40-тысячная австрийская армия в пух и прах разносит 80-тысячную армию Оттоманской империи[246]. И в первую очередь за счёт дисциплины, умелого маневрирования и высокой выучки. Этот урок Вейде запомнит на всю жизнь. Он напишет царю, что лично убедился в том, что успех в военном деле зависит не от многочисленности войска, а от его выучки: «от доброго порядка»[247].