Хочу быть как ты

Дверь приоткрылась, и без стука ввалился толстый Гарик.

– Пойдём здоровье поправим красненьким, – сказал он, осматриваясь. – До ужина ещё час. Самое время.

– Прости, брат, – ответил я. – В поезде расслабились малость, да и хватит. Здоровье теперь буду поправлять десятикилометровой пробежкой.

– Да ладно! – удивился Гарик. – От десятикилометровой пробежки здоровью один только вред!..

А ведь ещё вчера – нет, позавчера – я бы ему поверил, подумал я с горьким презрением к себе, позавчерашнему, и стал натягивать кроссовки.

* * *

Десять километров вдоль берега моря дались мне с трудом. Даже, впрочем – кому я вру – догадываюсь, их было в этот раз пока не десять. Может, восемь. Или семь. Да хоть бы и шесть. Пять – тоже красивая цифра. Кто там их разберёт, тем более уже настали сумерки. Рулетки же у меня при себе не имелось.

Пробежав их – сколько было, столько и было – я разоблачился, залез в море и окунулся с головой в холоднющую воду, из которой с визгом выскочил обратно. Душ в лагере ещё не включили. Затем, собственно, мы сюда и приехали – чтобы всё постепенно включать. А также таскать, красить, чистить, олифить – словом, пидарасить, в переводе на древнегреческий. К счастью, уже работало электричество. Электрик прибыл двумя днями раньше, вместе с завхозом-кастеляншей.

От пляжа в море уходил дощатый пирс на бетонных сваях, длиной метров двадцать. Должно быть, летом к нему причаливали какие-нибудь прогулочные лодки или с него ныряли в море студенты и прочие отдыхающие. Сейчас же он стоял гол, сыр и скользк. Я, конечно, нырять никуда не стал – заходил окунуться с берега, потом уже залез на доски, чтобы не пачкать ноги в песке. Отжимая плавки, вдруг подумал: вот что, в контексте осуществления в себе радикальных перемен, надо ещё научиться нырять. Башкой вниз в холодную воду. И супруге это продемонстрировать, когда поедем в отпуск в Коктебель. Ей же нравятся всякие мачо. В прошлом году, когда я вернулся из экспедиции, где целый месяц с утра до вечера занимался тем, что вытравливал за борт и вытягивал обратно на палубу тяжеленную косу с сейсмодатчиками, вследствие чего накачал себе невероятные мускулы, супруга, ощупав меня по возвращении, высказала полнейшее одобрение этаким во мне переменам. А что? Меняться так меняться.

До ужина я, гордый собой и своими достижениями, успел вскипятить себе крепкого чаю.

В открытой столовой начальник лагеря выступил перед рассевшейся за столы рабсилой в количестве человек примерно двадцати с небольшой речью, разъясняющей порядки в лагере. Приехавшая рабсила состояла из двух частей: одна – работяги и сотрудники кафедр, другая – строители. По поводу строителей Гарик мне объяснили ещё в поезде: наглые, агрессивные, держатся особняком, все как один законченные алкаши.

Среди рабсилы присутствовали и две женщины, не считая третьей, уже мне знакомой, – завхоза-кастелянши Зинаиды Максимовны. Одна была бухгалтер Ксения Маратовна с шиньоном, другая – довольно молодая особа с дерзким и весёлым взглядом и уже со свитой: трое мужиков, из строителей, сидели с ней за столиком и свирепо поглядывали друг на друга и на возможных претендентов. Я предпочёл её не разглядывать и отвернулся: кто знает, что им в голову придёт, заметь они моё любопытство.

– Слушать меня всем поголовно! – начал бравый полковник своё выступление. – Чтобы не было потом глаз… вопиющих в пустыне!

Дальнейшего я не слышал, потому что, сохраняя серьёзное и внимательное выражение лица, полез в карман за записной книжкой – записать bon mot. Друг Элик Алиев коллекционирует армейские перлы, обещает когда-нибудь уехать в Израиль и там издать отдельной книжкой – подарю ему. Как-то раз я ему подарил перл от майора Холодова, сказавшего, что «овал есть круг, вписанный в квадрат с разными сторонами». Элик от восторга побежал мне за пивом. Пожалуй, сегодня я ещё раз получил шанс заработать на пиво. Или чёрт с ним, с пивом, потребую, чтобы в книге была ссылка на меня. Глядишь, прославлюсь. На весь Израиль. Хотя бы.

Как неспециалиста ни в чём, то есть бесполезного для общества экземпляра, меня определили в бригаду к дяде Ване.

На кухне хозяйничала завхоз-кастелянша Зинаида Максимовна – повара приедут только к открытию сезона. Увидев меня в очереди за хавчиком, она разулыбалась и бухнула мне в пюре не один кусок жареной печёнки, как всем, а целых три.

Путь мой из столовой к себе лежал мимо комнаты 29. Дверь была открыта, а на пороге стоял толстый Гарик.

– Зайдите, – сказал он тоном, не допускающим отказа. – Надо обсудить один вопрос.

За столом сидел с нетерпеливым видом тощий Гарик. На столе в окружении мандаринов возвышалась гигантская бутыль красного вина.

В углу на койке сидел, скукожившись, юноша Эдуард. В глазах его и в натянутой на розовую физиономию улыбке стояла безысходность.

* * *

С утра наша бригада приступила к уборке мусора на территории. Бригадир – ласковый старикан по имени дядя Ваня – не требовал от нас трудовых подвигов, скорее следил, чтобы мы не надорвались.

– Пер’дохните, ребяты, – эту фразу он повторял чаще всех остальных.

Пушистое создание под названием Эдуард, одетое в чистенький джинсовый костюмчик, тоже оказалось в нашей чернорабочей бригаде – чего и следовало ожидать; дитя, с какой стороны на него ни глянь – без слёз умиления не получится – не оставляло сомнений в своей совершенной бесполезности перед вызовами этого мира.

Четвёртым был некий Витя Калачёв, 25 лет, лаборант с химфака. Он сразу вогнал меня в блевотное состояние. И не тем, что у него дурно пахло изо рта, не мелким ростом и не мерзейшего вида редкими усишками под носом, а тем, что, едва открыв рот, он забубнил о бабах, сально ухмыляясь и заглядывая мне в глаза снизу вверх, явно ожидая от меня одобрения и поддержания темы. Точнее, забубнил об одной из них, понятно, о какой; завхоз-кастелянша и бухгалтерия интересовали Витю значительно меньше. Он страдал оттого, что она всего одна, спрашивал моего мнения, греет ли её кто-нибудь по ночам, рассказывал, что в прошлом году баб приезжало много, было из кого выбирать и т.д. Заодно посоветовал мне держаться от неё подальше, потом что давеча у строителей уже кто-то кому-то настучал в бубен – и всё из-за неё, стервы. Как будто я вообще проявил к ней какой-то интерес. Он потел, хихикал и трындел не умолкая, явно намереваясь перейти к рассказам о своих собственных похождениях по бабам в прошлом году. Можно подумать, меня сильно всё это интересовало. У меня вон Достоевский лежит на тумбочке нечитанный – а тут какие-то мелкие проблемы спаривания зверушек в местном зоопарке.

Так что, получив задание: таскать из сарая на спортплощадку деревянные щиты, я, чтобы не участвовать в этих мерзостных разговорах, предпочёл встать в пару с Эдуардом, а Витю поставили на лопату – надеюсь, фаллический предмет скрасил ему жизнь хотя бы теоретически. Я ждал, что Эдуард на щитах вымрет сразу, но он не вымер. Вымер, наоборот, я – мы накануне засиделись в его комнате с Гариками, решая, как выразился Гарик, некий «вопрос» под местное вино, часов до двух ночи (о чём конкретно говорили – не помню). Эдуард всё это время читал в койке при тусклом свете лампы в потолке какую-то книжку и поглядывал на нас то с жалостью, то с ненавистью. Жалость, надо полагать, предназначалась мне, а ненависть, достойная юного партизана, которого фашисты взяли в плен и будут сейчас страшно мучить, – моим собутыльникам.

После очередного перетащенного щита я рухнул прямо на этот щит и зашарил руками по карманам – пока не вспомнил, что больше не курю. От внимания дяди Вани моя ретирада не ускользнула.

– Пер’дохните, ребяты, – сказал он.

Наконец, мы перетаскали все щиты и сложили их в штабеля. Далее нам предстояло чистить бетонный желоб, по которому откуда-то сверху стекала вода в сторону моря. Желоб был забит жидкой глиной, ветками, окурками – разным говнищем, одним словом. Эдуард глянул на свои беленькие импортные кроссовки и тяжко вздохнул. Мои кроссовки были попроще, чем у коллеги, но, однако же, единственные в моём гардеробе. Витя же, заметив наши с Эдуардом сомнения, усмехнулся торжествующе: он-то был одет в сапоги с отворотами, причём сапоги были сшиты из хорошей кожи, а отвороты были загнуты с каким-то особенным изяществом. Витя явно своими сапогами гордился – за неимением, надо думать, других предметов для гордости.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.