Царская дочь

С днём рождения тебя!

Мы желаем тебе возрастать во Христе!

Святым Духом наполняться мы желаем тебе!

И поаплодировали, как же без этого!

Сестра Михайлова ещё не выучила пасторшу, и приняла за неё громогласную, громадную бабу в нелепой, модной у старух, шляпке. Она, кряхтя, залезла в старый джип и крикнула:

– Кому на станцию – садитесь!

Позже выяснилось, что в тёплое время года пастор добирался в церковь на… велосипеде, а в холодное – на автобусе. Ему, как многодетному отцу, полагался бесплатный проезд.

– Что же вы не сели с ними, доехали хотя бы до площади! – укоризненно покачала головой какая-то сестра.

– Мне туда не нужно.

В модных «сникерсах» с их внутренними каблуками ужасно неудобно спускаться с покрытой первым снегом «горы», оставленной в древности сошедшим ледником, а «очень хорошая дублёнка» оказалась тяжёлой, неудобной, и не согревающей при такой сырости. Но довольно элегантной.

За Катей увязался седой знакомый из автобуса, брат Владимир:

– А откуда они узнали? – как ей показалось, с издёвкой спросил он.

Михайлова же не могла знать, какое положение он занимает в церкви! Здесь, как и у детей Божьих, были свои звёзды, какие-то Варгузовы.

– Я просила их меня поздравить.

Катя вспомнила, как после богослужения он допытывался до каких-то тёток:

«А давайте пойдём сейчас все в Ферзёво пешком!»

«Нет, Володя, иди один куда хочешь! Это мы в молодости ходили…»

До «границы», но это только от ближайшей остановки, было пять километров.

Жил же брат Володя в соседнем Королькове, в посёлке Ткач.

– А что же вы у себя не ходите? – спросила Михайлова, чтобы заполнить паузу.

– Мы раньше ходили. И в «Восход» ходили.

Михайлова нашла статью Ульяны Скойбеды о «ребцентрах» в архиве «Комсомолки». Очень интересно, но всю картину портило хамство: журналистка называла спившегося участника войны в Нагорном Карабахе «алкашом». Катя подумала, что пишет малолетка, которой добрая мама утром перед работой мажет хлеб маслом, но это была уже женщина в возрасте, удостоенная отдельной статьи в Википедии!

Принимая Владимира за фанатичного брата, Михайлова «призналась»:

– А я до вас ходила к детям Божьим. Но бабки решили, что я много съела, и выгнали меня.

– А я один раз был у них в Мыльниках.

– Вам дали после служения бутерброд?

– Нет, наверное, чужим не дают.

– Ещё как дают, просто обед в соседнем корпусе! Должны были пригласить…

А может, сейчас уже не кормят, денег нет?

И Михайлова поняла, что Владимира не интересовала религия, просто он чувствовал себя одиноко. Куда ещё пойдёшь, как не в church? Это самое мудрое, называть эти американские «церкви» на их родном языке – «чёрчь». За всё время их разговора Владимир ни слова не сказал о Боге и Библии. Он её и не открывал, наверное.

Старик увязался провожать Катю, всё хотел вычислить её дом. Но они спокойно прошли мимо её девятиэтажки. Она довела Владимира до дороги, и он опять хотел вернуться. Но телефон Михайлова ему оставила, так как была до того одинока, что была рада даже такому собеседнику.

– Надо же, вам можно просто позвонить! – поразился «брат». – С Новым годом там поздравить…

А дома была, как всегда, гнетущая обстановка. К Оксане подходить было страшно. Она вежливо спросила:

– Екатерина, а у вас нет чёрных ниток? Мне надо куртку Серёге зашить, а свои я после переезда найти не могу.

И хозяйка принесла ей не только нитки, но и модные бело-голубые джинсы и кофточку с крошечными пуговками из ассортимента Раисы Михайловны:

– Я осенью торговала вразнос, – соврала Катя, – а это то, что осталось от моего «бизнеса». Видите, с ценниками, никто не носил! А мне мало.

– Надо же, с кружевами! – восхитилась Оксана.

У хозяйки день рождения, а она, заискивая, подарки дарит!

Квартирантка зашила сожителю куртку, вернула катушку и сердечно поблагодарила.

Позвонил Владимир, и Катя обрадовалась.

– У кого-то сегодня день рождения! – своим усталым, старческим голосом, напомнил он. – Как будешь праздновать?

– Никак. У меня никого нет.

Наверное, он думал, что Михайлова будет отмечать шикарно, как знаменитость, как ему недоступно. Коттедж на пару дней снимет, или ресторан. Как говорят в Дагестане, чужой цыплёнок кажется индюком, а свой индюк – цыплёнком.

– А давай я к тебе приеду! Мне так приятно…

– Я никого не принимаю. У меня нет евроремонта.

Вот это было правдой. «Княгиня никого не принимают…»

– Да я не смотрю! Мне лишь бы было, на чём посидеть! Я помогу убраться! Или давай погуляем…

– Так у меня же муж есть!

Но она всё равно искала себе по-настоящему близкого человека.

***

Вечером Михайлова пошла в воскресную школу.

У неё сложилось впечатление, что здесь собираются только свои, избранные, куда посторонним вход воспрещён. Хотя здесь просто все были из одного храма.

Нервная девица в узких джинсах и платке, исчезла, зато семейная пара из Ферзёво, с девочкой, приезжала каждый раз. Мужчине, строчащему в ежедневнике, Родиону, лет сорок восемь, и его жене, Тане, тоже хорошо за сорок. А может быть, она специально себя старила, чтобы выглядеть «поправославнее». Только представьте себе чёрные грубые волосы, собранные в жалкий хвостик, безобразную чёрную юбку, персиковую кофту из ужасного, будто резинового, волокна, и апофеоз – вещевой мешочек на плече, в каких советские школьники носили сменную обувь.

Девочка же, которую они по-взрослому звали только Софией, красивая, высокая, с длинной русой косичкой, – была очень шумной и гиперактивной. Сейчас она разыгрывает сценку в лицах «Лиса и заяц». Бабушкам понравилось, и Кате тоже.

– Артистка растёт!

Только кем приходилась София Родиону и Татьяне, было непонятно. Она звала их и мама, и папа, и баба, и деда. Да и по возрасту годилась им во внучки.

Ещё Михайловой запомнилась бабушка в серой беретке, не пропустившая ни одного занятия, но она так и не узнала её имени. А бабушка в шапке с косичкой, жившая в Ферзёво, говорила кому-то:

– Я люблю, когда ко мне приходят гости.

И стало Кате от этого так тепло, так уютно! Найти бы кого-то своих…

Сегодня как раз говорили о Священном Писании. Отец Алексий совершенно не признавал Синодальный перевод, юбилея которого так ждали все churches.

– Да, я согласен, что отношусь к этому экстремистки, но читать нужно только нашу русскую Библию, а не Синодальный перевод! Он – масонский! Из Синодального перевода полностью изъята Святая Троица!

– Нет, в книге Бытия осталась, – заметила Михайлова. – «Сотворим человека по образу и подобию нашему»; «Теперь Адам стал как один из нас, знающих добро и зло…»

– В Ветхом хоть что-то осталось! А из Нового Завета Троица удалена полностью!29 Вот скажите, какой плод съели Адам и Ева?

– Там написано, что просто «плод», но мы привыкли считать, что яблоко.

– А на самом деле – инжир! Вы вспомните, как Иисус проклинает смоковницу! Ему скоро идти на крест, а он какую-то смоковницу проклинает! Почему? Потому что именно с неё начался грех. Первая заповедь была о посте! Когда человек не слушается, у него нарушается разум. Жена увидела, что «дерево приятно для глаз». А вы видели их, эти плоды смоковницы?

– Маленькие, страшные!

– И это масоны назвали его «деревом познания добра и зла»! На самом же деле оно «древо разумения доброго и лукавого». Вы замечаете, как меняется смысл?

– «Древо разумения доброго и лукавого…» Ну надо же!

– Возьмём самое начало. Дух Божий носился не «над водой», а над водами. «Тьма над бездною» – именно туда были сброшены бесы. «И был вечер, и было утро: день один» в Синодальном – «день един» в русской Библии! Смотрите, какая разница, один и един! Единый – это неделимый, времени ещё не было. А после грехопадения время уже пошло.

Все собравшиеся оказались поражены сегодняшней лекцией.

– А я всё равно очень люблю Синодальный перевод, – призналась Михайлова. – Многие стихи я знаю наизусть.

– Это хорошо, – сказал отец Алексий.

В конце беседы все желающие испрашивали благословения, а Михайлова всё никак не могла запомнить, как складывать руки правильно. На этот раз она подошла и просто сказала:

– А у меня сегодня – день рождения.

И отец Алексий даже оживился как-то:

– Что ж, многая лета тебе. Благословляю тебе прожить этот год.

Глава 10

«Маячки»

В среду Марина прислала смс:

«Здравствуйте, Екатерина! Я сегодня не успеваю на домашнюю группу, я в Москве. Если хотите, я скину вам адрес, где происходит «домашка».

Видимо, Марина и вся church, сильно скучали по школе, где «домашкой» называли домашнее задание, контрольную работу – «контрошкой», а ластик – «стирашкой».

Михайловой было неловко идти на чужую квартиру без сопровождающего, потому что Марина как бы брала «всю вину на себя», но Катя подумала: не получилось в тот раз, не получится в этот, – так она никогда туда не попадёт. Выгонят так выгонят.

Марина прислала адрес. Сестра Зинаида Григорьевна жила в элитной новостройке, в микрорайоне Подсолнечник.

Туда ещё нужно было умудриться попасть! И Михайлова прошла насквозь свой микрорайон Заречье по Комсомольской, и уткнулась в страшный, перегруженный Троицкий проспект. «Свечка» Зинаиды Григорьевны светилась напротив, но подойти к ней невозможно, дорогу разрезала бетонная перемычка! Если только по радуге! И Катя спустилась к остановке, перешла по «зебре», обогнула несколько громадных и уродливых, как в спальных районов Москвы, уже не новых «муравейников», дом буквой «Г» с КПЗ на первом этаже, и из двух кирпичных новостроек еле выбрала нужную. И вовсе не «свечка», целых два подъезда! Позвонила в домофон, и Михайловой безо всяких вопросов открыли.

У брата Валеры Явлинского в дни общений впускали точно также.

В подъезде цветы, постелен ковёр, а в будке, как и у Валеры, консьержка. Верующие, наверное, в простых домах и не живут! Церберша вопросила:

– Вы к кому?

– Я в … третью квартиру.

– Ах, к Зинаиде Григорьевне!

Михайлова подумала, что незнакомая пока «сестра в Святом Духе», который тоже божественная личность, пользуется здесь дурной славой, но ошиблась: на доске объявлений список «совета дома», и Егоркина З. Г. – его председатель!

Лифта здесь два, грузовой и пассажирский. Площадки огромные, с внезапными поворотами и ответвлениями, и Катя вспомнила лабиринты из журнала «Весёлые картинки», и с трогательных, канувших в небытие, детских страничек «Комсомольской правды», и газеты «Ежедневные новости. Подмосковье»: «Помогите ёжику добраться до яблока!»

Но Минотавры здесь не водились, пол покрыт коричневой плиткой, на стенах картины и вышивки, в кашпо и жардиньерках – цветы.

Нужная Михайловой дверь приоткрыта. Навстречу выходит шикарная дама в чёрной «конторской» юбке и синей летней кофточке с большим белым воротником-ришелье. Было в этом наряде что-то мило старомодное. Женщинам же уютно в одежде их юности. Михайлова вон тоже оделась в стиле 90-х: чёрные леггинсы с едва различимым рисунком, двухсторонний свитер. Лицо у женщины с тёмным румянцем, а волосы короткие, пышные, очень удачно окрашенные в чёрный; он нисколько её не старил.

Михайлова поздоровалась, представилась, сказала, что её пригласила сестра Марина. Хозяйка весьма любезно приняла дублёнку с золотисто-коричневым палантином и повесила их в шкаф-купе.

Катя опоздала, но в гостиной пока ещё были только Егоркина и толстая сестра в возрасте, Татьяна Васильевна, вся какая-то пёстро-узорчатая, как халцедон.

– Я вас вспомнила! – воскликнула Зинаида Григорьевна. – Вас же поздравляли в воскресенье! И в автобусе вы с нами ехали!

И у Михайловой опять, как тогда с Владимиром, возникло тягостное ощущение, будто она покусилась на что-то царское. Но он был всё-таки не совсем адекватным человеком со своими пешими переходами.

– У вас лицо что-то знакомое, – не отставала ониксовая Татьяна Васильевна. – Вы не из «Восхода»?

– Нет, я же не наркоманка.

– Да там же не только зависимые…

Михайлову всё время узнавали, как Штирлица в поезде, а точнее, с кем-то путали. Она очень не любила, когда так говорят. Будто её на чём-то поймали.

Но Катя напрягла лобные доли, отвечающие за память, и решила, что, скорее всего, Зинаида Григорьевна и Татьяна Васильевна – те самые «маячки», за которые она тогда зацепилась, чтобы не заблудиться в Сокольниках.

Екатерина осмотрелась. Комната угловая, на лоджию ведёт узкая щель из необычного для их старых квартир места. Зинаида Григорьевна любила цветы, и у окна целый зимний сад. Два дивана, большой и маленький, шкафчик с тонкими религиозными брошюрками и стеллаж с безделушками. Компьютер с плазменным монитором, из интернета играла харизматская «духовная музыка», – страстная, заводная. Дверной проём – огромный, и люстра из множества хрустальных шариков.

Но Михайловой в этой мажорной комнате стало как-то неуютно.

– Стручковы опаздывают сегодня, – объявила Зинаида Григорьевна.

Вскоре стал подтягиваться народ, годящийся Егоркиной в дети и внуки. Кудрявый брат с тёмным лицом, похожий на мулата, молодая парочка с малыми детьми и зачехлённой гитарой, брат с длинными и стройными, просто «тополиными» ногами и огромным брюхом, – они с его маленькой, и тоже толстой женой, уселись напротив Кати на маленьком диванчике. А Марины всё не было.

– Итак, – гневно заквохтала хозяйка, словно курица-наседка, когда все цыплята были в сборе, – меня зовут Зинаида Григорьевна, я – лидер домашней группы. Пусть сейчас каждый расскажет о себе.

Первой откликнулась ониксовая дама. Оникс же – «библейский камень».

– Меня зовут Татьяна Васильевна. Я пришла сюда из «Восхода». Я была там, потому что моя дочь Света и зять Саша – наркозависимые. Я уже на пенсии, но ещё работаю.

– А мы – Аня и Ваня, – представилась парочка с гитарой. – Мы – беженцы из Мариуполя. Иван участвует в прославлении. У нас двое детей, Ваня и Каролина.

– А почему Каролина, вы что, поляки?

– Нет, потому что красиво!

Кудрявого мулата звали Серёжа Щербан, и он из Молдавии. Пузатый брат с удивительно стройными ногами – Тигран, но с русыми волосами и голубыми глазами, вылитый Агайк! А вдруг родственник? Раиса Михайловна, церковная «база данных», с возмущением говорила, что Агайк – «пятидесятник, поменял деноминацию!» Его толстая жена – русская, её зовут Наташа, и у них есть дочка Кристина.

– Что ж, – объявила Михайлова, когда до неё дошла очередь, – меня зовут Екатерина Михалёва. У меня нет никаких родственников, и я среди вас – просто иностранка и чужеземка, так как единственная местная.

– Так я тоже – местная, – фыркнула сестра Татьяна Васильевна. – Я родилась на Парковой, в ФУБРовском доме…

– Трудно, конечно, сразу запомнить все ваши биографии.

– А это и не нужно, я просто хотела, чтобы вы все познакомились, – всё также жёстко и недовольно ответила хозяйка дома.

И домашнее служение началось. Брат Ваня прочёл молитву, на которой, в отличие от детей Божьих, никто не встал, сыграл на гитаре несколько хвал, – слов Катя, разумеется, не знала. Как раз подошла Марина Стручкова.

После восхваления разбирали воскресную проповедь, – кто что запомнил и как понял. В заключение вопросили:

– Кому за что молиться?

– Нам – за собственное дело, – мечтательно сказала беженка Аня. – Надоело работать на дядю, хотелось бы иметь что-то своё…

Счастливые беженцы! А сколько их погибло в 90-е, – из Чечни, Прибалтики и Средней Азии! Хорошо, если хоть вагончик в лесу заимели!

– Есть просьба, – вспомнила Зинаида Григорьевна. – Кто из вас едет утром в сторону метро Щёлковская? Нужно отвозить ребёнка в христианскую школу к девяти.

Татьяна Васильевна попросила за детей-наркоманов. Ещё нужно было молиться за «прокол под проезжей частью».

– А вам, Катенька? – уже ласково спросила Зинаида Григорьевна.

Михайлова воспринимала всё это по язычески – как волшебство, но решила огласить молитвенную нужду, – а вдруг поможет?!

– У меня скопился большой долг за квартиру, чтобы я могла как можно скорее его погасить.

И Ваня, сидя в обнимку с гитарой, сказал на это задумчиво:

– Тогда, наверное, надо молиться о работе.

– Вы работаете, Катенька? – всё также ласково спросила Зинаида Григорьевна.

– Сейчас нет.

Все встали и загудели на иных языках. Это был какой-то ужас, у Михайловой волосы дыбом встали! Но перемежевались и молитвы на русском, и Катя запомнила, как брат Ваня ласково помолился о ней:

– Пусть Екатерина найдёт работу, которая ей по душе, и расплатится с долгом…

– Аминь!

– Мы давно не молились за пустой стул! – объявила Зинаида Григорьевна и подошла к какому-то страшному белому стулу. – Господи, благослови, чтобы этот пустующий стул занял новый человек, наш друг или родственник, или же человек, которого мы ещё не знаем. Аминь!

– Аминь!

– Что, теперь «Отче наш»? – с надеждой спросила хозяйка.

И собравшиеся прочли молитву Господню в современном переводе. Все стали обниматься и пожимать друг другу руки, как и дети Божьи.

– Прошу всех к столу! – пригласила Зинаида Григорьевна.

В кухне висела семейка домовых, талисманы и обереги, чего не должно быть в доме верующего человека.

Ванечка помолился за еду. Зинаида Григорьевна была отличной хозяйкой, приготовила прекрасное овощное рагу в хрустальной вазочке. Было много нарезок, и сестра Аня Мудрецова занудливо выговаривала своему сыну:

– Тебе нельзя есть много колбасы, это вредно.

Обсуждали прокол и строительство church.

– Я помню, – сказала Зинаида Григорьевна, – как в конце 90-х стояла на том самом месте, где сейчас гипермаркет, и молилась: вот бы здесь появилась наша церковь! Но всё равно это место мною освящено: там не продают сигареты, а в ресторане нет спиртных напитков!

– Но есть алкогольный отдел в несколько рядов!

– Да, но он в самом конце магазина.

– Зато от запасного выхода близко, – не сдавалась Катя.

– Жалко, что мы бросили промаливать город, – вздохнула лидер домашней группы. – Раньше мы объезжали всю Щёлочь на «Лексусе» и промаливали. И поэтому у нас так много разных церквей, ведь по соседству ничего такого нет! Надо как-нибудь снова начать…

– Я сейчас стал читать послание к Галатам, – сказал брат Тигран. – Недавно я окончательно возненавидел православную церковь. Сестра моей жены ходит в церковь в Тминниково. Делает только то, что ей скажет отец Сергий. Ненавижу отца Сергия! Ведь и в России была Реформация, но она оказалась подавлена…

– Да не было у нас никакой Реформации! – разозлилась Михайлова. – В Европе – «реформация католической церкви», а в России не было католической церкви. Если только реформы патриарха Никона, но это другое…

Катя даже рассказала про исторический роман «Хмель» Алексея Черкасова об изуверах из глухой старообрядческой деревни, хотя о книгах в наше время рассказывать в компании просто неприлично! Зачем книги, когда интернет есть!

– У них там считалось в порядке вещей блудить, сожительствовать без венчания, но за малейшее отступление от буквы пытали…

– Это тоже сказал отец Сергий? – тупо и невпопад спросил Тигран.

Оказалось, что Марина Стручкова, как ни странно, тоже целиком читала эту трилогию!

– Однажды мы зашли в церковь к старообрядцам, – вспомнил Тигран, – и стали там фотографировать. Но они нас выгнали, потому что фотоаппарат назывался ‘’Nicon’’. Они приняли нас за антихриста, ха-ха-ха!

– Вся проблема в том, что мы не умеем правильно молиться, – сказала Зинаида Григорьевна. – А я подумала, что иногда нужно прямо как-то со злостью попросить! Помню, как в конце 90-х мы снимали трёхкомнатную квартиру на Советской, и у нас целую неделю не вывозили мусор, уже гора выросла! И тогда я сказала: дух помойки, именем Иисуса Христа я повелеваю тебе убраться отсюда! И что же? В тот же день весь мусор вывезли!

– Так надо было позвонить в соответствующие службы.

Зинаида Григорьевна надулась, как мышь на крупу, и гневно сказала:

– Так я и обратилась в соответствующие службы!

Катя чуть не расхохоталась. Вот уж юмор так юмор, это тебе не грязная пошлятина «Comedy club»!

Когда пришла пора расходиться, Зинаида Григорьевна записала на листочке её номер и улицу проживания, обещав позвонить, если какие-то мероприятия. На прощанье она приобняла всех гостей и пожелала:

– Будьте благословенны!

Это прощание такое у харизматов, очень хорошее. Многие же слушатели воскресной школы давно знали друг друга и прощались так: «С Богом! Спаси Господи! Ангела-хранителя на дорожку!»

Оказалось, что рядом с домашней группой живёт лишь Татьяна Васильевна, – в том самом доме, где изолятор временного содержания. Марина шла на остановку и попросила её подождать.

Катя вышла во двор. Пока они гоняли духов помойки, успел выпасть праздничный снег.

А в доме, где отдел полиции, было совсем не празднично. С третьего этажа, из угловой квартиры, неслись мат и пьяные вопли. Разбили окно, куски посыпались вниз…

Марина спустилась, взяла Катю под руку, и они пошли по длиннющему двору милицейского дома. На ней мягкая чёрная шубка.

– Что это за зверь?

– Козлик!

– А у меня есть шубка из кусочков крашеной лисы, но она уже устарела…

– Разве шубы выходят из моды?

– Так на всё есть мода. И на вечерние платья, и на свадебные, и на меха.

– А сколько тебе лет?

Михайлова обычно на этот вопрос не отвечала, а тут вдруг призналась. Оказалось, что Стручкова младше её всего на полтора года, а она-то думала, что ей и тридцати ещё нет!

– Да, сейчас не поймёшь, кому сколько лет, – согласилась Марина. – Катя, а твой муж знает, что ты ходишь в церковь?

– Нет.

А про детей Божьих он знал.

– А почему ты его не приглашаешь?

– А он утром спит, и не замечает, когда я ухожу и прихожу.

– Так всё равно надо приглашать!

– У нас всё сложно.

Эту нелепую фразу Катя вычитала «ВКонтакте» о «семейном положении» Вали Горевой, старшей сестры Валеры Явлинского.

– Так у нас с Володькой, как мы только поженились, один сплошной детектив!

Так они добрались до остановки. Марина на прощанье по-христиански поцеловала сестру Михайлову в щёчку, – ей нужно было ехать в посёлок, ныне городское поселение Городищи.

А Катя – вдоль китайской стены, которая есть в каждом подмосковном городе. И опять буквой «Г»!

Домой она вернулась где-то пол-одиннадцатого. На кухне трещало масло, – квартирантка Оксана с вечно недовольной, кислой физиономией, что-то жарила. Чистоплотностью она не отличалась, в раковине вечно плавали макароны.

Михайлова по вечерам читала в кухне, но, почувствовав себя оккупанткой, убралась в неудобную маленькую комнатку. Сейчас она пыталась одолеть занудный роман Даниэлы Стил «Сезон страсти»; аннотация оказалась интереснее самого произведения. Кейт Харпер (тоже Катя, жалко, что не Майкл), скрывает ото всех своего больного мужа. И Екатерина тоже частенько врала, что она не замужем.

Глава 11

Дознаватель

В пятницу, всё так же в семь вечера, всех приглашали на молитвенную, и Михайлова решила посмотреть и узнать, как там всё проходит. Она набрала Марину Стручкову:

– А где будет молитвенная, в Москве?

– Нет, в Щёлочи, в церкви! – как всегда восторженно, ответила Марина.

Часа в четыре вечера позвонила лидер домашней группы и устроила … самый настоящий допрос с пристрастием. Как Катя вчера поняла, когда-то с Тиграном у них была своя фирма, где сестра Егоркина трудилась главным бухгалтером.

– Катенька, здравствуйте! Вот вы сказали, что давно не работаете. Вы – пенсионерка?

– Я же не бабка ещё.

– Я имела в виду инвалидность.

– Нет.

– А на что же вы живёте?

– Ни на что.

– И вам никто не помогает?

– Никто. У меня же нет никого.

– Как же так можно жить?!! Я не понимаю!!!

– У каждого свои возможности.

– А сколько у вас комнат?

Начинается!

– Две, – соврала Михайлова, утаив одну.

– А вы готовы принимать у себя торговцев с социальных ярмарок?

– Как это? – не поняла она.

– Сдавать комнаты продавцам этих ярмарок!

– Пускать в дом неизвестно кого?!

Хотя это и был её чёрствый хлеб без масла, который Егоркиной не касался.

С тех самых пор, как год тому назад, в отместку за возвращение Крыма, в «чёрный понедельник» обвалился рубль (как и в 1994-м, только в «чёрный вторник»),30 из небытия, словно со дна океана, стали подниматься 90-е. Раскинули свои, как в весёлый еврейский праздник суккот, шатры «социальные ярмарки» (только раньше они были полосатые, а теперь добротные, однотонные). И Алексей Григорьевич Никаноров, бывший депутат райсовета, и единственный друг Михайловой, имевший два высших гуманитарных образования, но работающий … инженером по технике безопасности в детском городке, зная об её чёрном бизнесе, позвонил и предложил двух заезжих торговок мёдом. Ярмарка, или праздник кущей, как раз раскинула свои шалаши близ городка, всё затоптав и изгадив. Но бог торговли, Гермес-Меркурий в своих крылатых античных сандалиях, не стал им покровительствовать.