Незаконнорожденный. Посольство в преисподнюю

Скандинав, тяжело дыша, остановился между несколькими кучками прозрачных камней, бывших когда-то висящими сосульками. К нему, сияя, бросилась Ильэ. Несколько человек умчались по тоннелю назад, сообщить жителям деревни, что путь к спасению свободен. Вокруг радостно прыгали люди отряда Кавра. Сам он взобрался на какую-то кучу камней и, размахивая неведомо откуда взявшимся топором, что-то горячо и быстро говорил. Вокруг него стали группироваться люди. И скандинав тоже направился к нему. Кавр, продолжая говорить, по-прежнему воинственно размахивал топором. Вдруг топор вырвался из его руки и, взметнувшись вверх, врезался в низкий потолок где-то над головой скандинава. Раздался хруст. Ильэ с разбегу толкнула скандинава в грудь настолько сильно, что он сделал шаг назад, но не удержался на ногах и упал, а на место, где он только что стоял, на котором находилась теперь она, с потолка рухнул огромный угловатый валун. Раньше на месте его удерживали каменные сосульки, связанные друг с другом силой колдовства. Теперь же ничто больше не удерживало его на месте, и он был готов упасть от любого внешнего импульса. И получил толчок от топора, так несчастливо вырвавшегося из руки Кавра. Своей тяжестью камень раздробил Ильэ плечо, раздавил часть груди и навалился на ноги.

Кавр вскрикнул и бросился к ней. Раньше его к ней подскочил скандинав, а затем и другие люди. Общими усилиями они попытались сдвинуть камень. Но он был настолько большим и тяжелым, что у них ничего не получилось. Ноги Ильэ внизу, под камнем, были раздавлены его тяжестью. Мучения время от времени передергивали ее лицо, когда людям удавалось хоть немного сдвинуть камень с места.

Откинуть его можно было только с помощью бревен, используемых как рычаги. Это быстро поняли все, и несколько человек убежали в тоннель, чтобы найти их.

Люди столпились вокруг лежащей на полу с закрытыми глазами Ильэ. Под голову ей подложили сложенную куртку. Кавр стоял над ней и слезы катились по его лицу.

Но вот она открыла глаза и обвела взглядом окружающих ее людей. Скандинав опустился рядом с ней на колени и взял ее за уцелевшую руку. Ее лицо вдруг стало удивительно спокойным, и она негромко заговорила, делая длинные паузы:

– Женщины моего народа сами выбирают своих мужчин. Один раз – и навсегда… Я полюбила тебя с первого взгляда – и на всю оставшуюся жизнь. Не твоя вина, что всему лучшему периоду жизни отпущено было лишь два дня – вчерашний и сегодняшний. Но они были, и никто никогда не сможет отнять их у меня…

– Мне ни с кем и никогда не было так хорошо, как с тобой вчера. Я, хотя бы и перед смертью, узнала, что такое любить, любить так, как в вашем мире, счастье, никогда прежде не доступное никому в нашем мире… Ты дал мне почувствовать тепло, то, что никто из моего народа никогда не знал и никогда уже не узнает, ибо он уходит обратно в воду, свою стихию, туда, где родились его предки и куда мой народ должен вернуться. А вода всегда прохладна… Я и теперь чувствую тепло твоей руки. Оно придает мне силы на то, чтобы сказать тебе все это…

– Я не успела ни сказать тебе о своей любви, ни станцевать для тебя танец признания. Он много значит в нашем мире, но может ничего не значить в твоем. Возможно, ты бы отверг меня, ведь ваш мир иной. Или принял бы. Не знаю… Я стояла бы перед страшным ожиданием твоего выбора. Но судьба сжалилась надо мной. И послала камень…

– Эта глыба решила за меня то, что я не сумела сделать сама. Я не могла оставить тебя и уйти с моим народом – я бы умерла там без тебя. Я навсегда осталась бы здесь, в этом мире, с тобой. Но срок жизни для нас, женщин водяных людей, в вашем мире крайне невелик. И здесь меня также ожидала бы смерть… Камень сделал выбор за меня. И срок моей жизни закончится через несколько мгновений…

– Молчи, не мешай мне, я чувствую, знаю это, и хочу успеть высказать тебе все до конца… Ты подарил народу воды долгую жизнь, а мне высшую ценность, которую никто никогда не в силах будет отнять – знание истинной любви. Возьми мой прощальный подарок. Один раз в жизни женщина моего народа может сделать такой подарок своему мужчине. Ты мой единственный мужчина и навсегда останешься им для меня…

Она положила его руку себе на грудь, и он ощутил нечто вроде медальона, висящего на шнурке у нее на шее. Скандинав осторожно снял его. Тонкий плоский прозрачный камень висел на шнурке, пропущенном в небольшие отверстия в его двух углах. Он повесил его себе на шею.

– Если тебе потребуется помощь народа воды – просто брось его в воду. Весь народ воды явится, чтобы помочь тебе. В этом и заключается великий смысл подарка – женщина может помочь своему мужчине в самый трудный момент его жизни силами всего народа. Правда, помощь такая может придти только один раз в жизни. И большинство мужчин у нас так никогда и не воспользовались подарком, – слабо улыбнулась она и закрыла глаза.

Ильэ говорила все тише. И ему теперь приходилось наклоняться к ее губам, чтобы разобрать то, что она хотела сказать. Изредка изо угла рта ее показывалась струйка крови, и тогда она замолкала, справляясь с собой. Мертвая тишина царила вокруг. Люди стояли молча, никто не произнес ни звука. Внезапно она снова открыла глаза.

– И последнее, важное для тебя. Мой народ уйдет к себе, и здесь завтра будет большая вода. Но ты успеешь перейти напрямую, если поспешишь. Прощай, мой единственный!

Слова, произносимые ею, до дна выпили весь оставшийся запас жизненных сил. Голова ее откинулась назад и в огромных глазах, которыми она, не отрываясь смотрела на него, медленно угасло внутреннее свечение. Он выпустил ее руку и поднялся на ноги.

В тоннеле раздался шум, и сюда подбежали люди, несущие большие толстые бревна. А следом за ними стали один за другим прибегать и другие жители деревни. Вскоре вся деревня, включая и детей, собралась у тела Ильэ, которое с помощью бревен, орудуя ими как рычагами, освободили от тяжести валуна.

Кавр, завернув ее тело в ткань, поднял его и направился в широкий тоннель, к которому теперь можно было безопасно пройти. Тоннель привел к еще одной пещере, половину пола которой занимала вода. Кавр положил тело Ильэ у воды и отошел в сторону. Скандинава легонько подтолкнули вперед, подсказывая, что пришел его час прощаться с ней. Он взял ее очень легкое тело на руки и осторожно, стараясь не плеснуть, погрузил его в воду. Оно медленно скрылось в глубине. Один за другим к скандинаву подходили люди, обнимали и прижимались к нему. Затем они направлялись к воде и погружались в нее вместе с детьми. Они тоже медленно уходили на глубину, и их тела на его глазах изменялись – они еще больше вытягивались в длину, превращаясь в нечто, напоминающее то ли ветвистое дерево, то ли корни какого-то растения, и исчезали в пучине.

Последними к скандинаву подошли Барг и Кавр. Они также обняли его и, взявшись за руки, ушли в глубину, изменяя свой человеческий облик. Деревня опустела. Народ воды вернулся в свою стихию, унеся с собой ту, что любила его больше собственной жизни.

Скандинав, немного постояв, направился было к выходу, но журчание сзади заставило его оглянуться. Вода начала понемногу подниматься в озерце, заливая пол позади него. И тогда до него дошел смысл прощальных сказанных ею слов – вода поднимется и затопит деревню, скрыв ее от постороннего взгляда. Ильэ, умирая, думала о том, как спасти его…

Скандинав понимал, что это счастье – встретить такую любовь на жизненном пути. Любовь, отдающую всю себя без остатка. И пусть счастье продлилось всего несколько дней, оно все же было в его жизни. И он понимал, что и в дальнейшем будет искать такую же любовь, огромную, всепоглощающую, такую, чтоб погрузиться в нее с головой и отдать всего себя, так, как это сделала Ильэ, девушка народа воды…

Солнце уже всходило над горизонтом. Скандинав быстро вышел из тоннеля вверх, не оглядываясь, пересек деревню и направился в близкую на глазах тающую полосу тумана.

Когда он, помятый, с кровавыми полосами на щеке, вышел из тумана, караван был еще на месте и никуда не ушел.

– Значит, искали и надеялись, что найдут меня, потому и не ушли, – подумал скандинав и быстро направился к шатру.

– Да что с тобой? Ты что, упал где-то в тумане? – удивленно воскликнул стоявший рядом с шатром Набонасар.

Скандинава словно обухом ударили.

– А долго я отсутствовал? – спросил он.

– Нисколько, – удивившись его словам, ответил Набонасар, – ты только что зашел в туман и сразу же вышел из него. Однако вид у тебя такой, словно ты где-то бродил дня три, не меньше.

Скандинав, отвернувшись, смотрел вдаль невидящими глазами. Где-то там, за туманом, в котором время текло совершенно по другому, осталась деревня людей воды, где он прожил долгих несколько дней, встретив чудесную девушку, единственную на земле, и тут же потеряв ее. Здесь же прошел всего один миг…

– Ты что, заболел? – участливо спросил его Набонасар, – на тебе лица нет!

– Поднимай караван, – не глядя на него, сказал скандинав, – у нас мало времени. Надо успеть уйти отсюда.

Услышав последнюю фразу, из шатра выглянул Хутрап. Бросив взгляд на скандинава, он понял, что тот неспроста отдает такую команду.

– Ты что-то знаешь, что не знаем мы? – спросил он.

– Завтра здесь будет озеро, – ответил тот, – нам надо успеть уйти. Времени на завтрак и отдых нет.

Хутрап кивнул Набонасару, и лагерь быстро пришел в движение. Тем временем туман растаял, испаренный начавшим пригревать солнцем. А вскоре вереницы верблюдов и лошадей отправились в путь, ведомые скандинавом, то и дело поглядывающим на открывающуюся далеко сбоку на горизонте группу деревьев.

За день не было сделано ни одной остановки. Скандинав отмалчивался, когда его просили рассказать, откуда он знает про озеро и откуда у него появились свежие шрамы на лице, похожие на след огромных когтей, присущих скорее льву. Но ведь львы здесь не живут.

Солнце начало клониться к закату, когда откуда-то сбоку стал нарастать низкий гул. Он постепенно заполнил собой воздух, окреп, и вдруг разорвался раскатами грома. А в том месте, где виднелись деревья, высоко вверх взметнулся толстый водяной столб, заметный даже на большом расстоянии, на котором находился караван. Он бил, не переставая. Потоки воды поднимались вверх и низвергались на землю. А на небе висела красивая радуга, крайне редко виданная в этих краях.

Лишь когда караван преодолел первые встречные холмы, скандинав прекратил дневную гонку и остановил его на ночлег. Ночью сторожевые посты слышали только гудение бьющего вверх водяного столба. Ближе к утру гул стих. И утром же, едва начало светать, один из караульных примчался к шатру с сообщением. Все вскочили и бросились к ближайшему посту.

Там, где вчера прошел караван, сегодня водой была покрыта большая площадь. На месте естественной впадины образовалось озеро.

…Вода быстро нашла выход, в одном месте прорвала естественную дамбу и, извиваясь меж холмов, устремилась по сделанному ею же руслу, став еще одним правым притоком Тигра. Через некоторое время русло стало глубже, и значительная часть воды из озера ушла. Оно существенно уменьшилось в размерах. Но существует и в наши дни. И, возможно, когда-нибудь кто-то смелый опустится в глубину и там обнаружит и россыпи драгоценных камней, и вход в тоннель и пещеры. И, преодолев их, сможет познакомиться со странным народом, называющим себя людьми воды и живущим глубоко в ее толще. И от него узнать правдивую историю любви девушки их народа и сына земли, ставшую легендой и передающуюся из поколение в поколение…

26. Ларак

Вечером у костра скандинав рассказал о своей встрече с народом воды. Все присутствующие с интересом рассматривали медальон, прощальный подарок Ильэ, передавая его из рук в руки. Однако, едва Энинрис хотела взять его, то вскрикнула и отдернула руку. А у нее на пальце, которым она коснулась медальона, моментально вздулся волдырь, как от ожога. Медальон снова внимательно обследовали, но ничего такого, что могло бы причинить такую травму, не обнаружили.

– Мне показалось, что внизу под ним была пчела, – сказала Энинрис, – видимо, это она ужалила и тут же улетела.

С ней согласились и утвердительно закивали головами, хотя обладавший острым зрением и все замечающий Шамши и готов был поклясться, что никакой пчелы там не было. Раздраженная Энинрис так зло посмотрела не него, что он замолчал и отошел в сторону.

Конечно, скандинав рассказал далеко не все, умолчав про некоторые детали своего нахождения в тумане, касающегося лично его. Однако его рассказ был выслушан и воспринят присутствующими, как некая чудесная сказка. Все в нем было настолько нереально, что поверить в то, что это все было на самом деле, можно было с огромным трудом. И если бы ни столб воды, давший жизнь озеру, ни откуда-то взявшийся медальон на шнуре из материала, который не делают на земле, и ни странный вид самого скандинава, вошедшего в туман чисто выбритым, а через считанные мгновения вышедшего из него с трехдневной щетиной, то никто бы не поверил в реальность происшедших с ним событий.

Весь следующий день караван двигался на восток с некоторым отклонением к северу. Впереди лежала еще одна священная река – Тигр. Русло ее было раза в три-четыре уже, чем у Евфрата, зато скорость течения в два раза больше, и в связи с этим переправа хотя и существенно уменьшившегося по сравнению с первоначальным, но все еще громоздкого каравана была делом не из легких. Путь лежал в сторону небольшого города Ларака, расположенного на правом берегу Тигра. Там Хутрап намечал осуществить переправу, чтобы затем через несколько переходов выйти к подножию гор, границе с Эламом.

Неподалеку от города, пока еще скрытого от глаз невысокими холмами, каравану встретился чабан, пасущий на их склонах отару овец. Опираясь на толстую палку с загнутым концом, с обветренным морщинистым лицом, он спокойно смотрел на проходящих мимо людей и верблюдов.

Хутрап, Набонасар и скандинав подъехали к нему и остановились рядом.

– И вам где-то досталось? – кивнул старик головой на проходящих мимо солдат, некоторые из которых белели повязками после дорожных схваток и приключений.

– Почему ты сказал «и вам»? – сразу же насторожился скандинав, – что, здесь кого-то тоже ранили?

– Вы направляетесь в Ларак? – вопросом на вопрос ответил старик, и после утвердительного кивка Хутрапа, угадав в нем самого главного, обращался уже к нему.

– Ваш караван не похож на обычный торговый, – сказал он.

Подъехавшие к нему всадники переглянулись.

– Как ты угадал, старик? – спросил Набонасар.

– Что тут угадывать? – усмехнулся чабан, – слишком много солдат и мало груза для продажи. Я немало повидал караванов на своем веку, и ходил с ними не раз. И теперь вижу красавцев-коней, достойных ходить разве что под царским седлом. Следовательно, вы послы, и везете подарки какому-то из царей. И на вашем месте я бы обошел Ларак стороной.

– Это почему, ну-ка, поясни! – потребовал Хутрап.

– Два дня назад был я в городе, отвозил туда сыр на продажу. Чудные дела творятся там. Правитель города закрылся в своем дворце и носа оттуда не кажет. На улицах происходят постоянные стычки. Городская стража не вмешивается, охраняет сама себя. Кто с кем дерется и за что – я не понял. Вот только находиться там опасно – голову потерять там легче, чем купить шапку, чтобы покрыть ее. Я едва сумел продать сыр, а деньги у меня отобрали на выходе из города. Хорошо, что я догадался взять с собой только небольшую часть, а все остальное оставил у сына. Он живет в городе.

– А чем сын занимается? – спросил Набонасар.

– У него в городе семья, он плотник, строит корабли для купцов, которые сплавляются вниз по реке.

– И что, находятся такие смельчаки? – удивился Набонасар, ведь там Лагаш на реке стоит.

– Во всяком случае, без работы пока не оставался.

– Послушай, старик, – обратился к нему Хутрап, тебя нам сама богиня Пиненкир послала! Видишь ли, мы идем далеко, в Элам, везем подарки царю. Ты это правильно подметил. Мне надо переправить караван на другую сторону Тигра. Не мог бы твой сын помочь в этом? Я заплачу и тебе за труды, если ты сведешь меня с ним, и его не обижу.

– Можно то это можно, – почесывая затылок, сказал старик, – вот только я же сказал, что ныне дело это небезопасное…

– Вот, возьми задаток, – Хутрап бросил старику слиток, который тот поймал и даже попробовал на зуб, – в городе получишь еще два таких. А поведешь всего двоих, меня и вон того молодца, – и Хутрап указал на скандинава, – по рукам?

– Ну, ладно, – вздохнул чабан, – уговорил. Не ты уговорил, а твои слитки. Так и быть.

Он повернулся к холму и крикнул что-то. Тут же прибежал мальчишка лет десяти.

– Внучок мой, – с гордостью сказал чабан, – понятливый, придет время, заменит меня. Он с отарой побудет, пока я вас в город сопровожу.

Он сказал мальчишке несколько фраз, которых то внимательно выслушал.

– Ну, с этим все, – подытожил старик, – я готов. А вот ты нет, – он обратился к Хутрапу, – уж больно ты приметный в своей одежде.

И действительно, Хутрап был в дорогой расшитой золотом рубашке, подпоясанной таким же расшитым поясом, на котором висел его меч с толстой рукояткой и огромным драгоценным камнем в ее конце.

Хутрап быстро здесь же переоделся в простую дорожную рубашку. И меч свой заменил более коротким кинжалом, скрыв его под длинной наброшенной сверху безрукавкой.

– Неизвестно, сколько мы в городе пробудем, – сказал он Набонасару, – во всяком случае, готовь ночевку здесь. Но внимание к себе старайся не привлекать. Пока светло, огонь не разводи – дым будет виден. Ночью же вас скроют холмы.

– Я понял, все сделаю, не беспокойся, – Набонасар кивнул головой и добавил, – может, возьмешь с собой жрецов? Кто знает, что там творится…

– И меня возьмите, – подобралась с другого боку Энинрис, – никогда в городе не была, так интересно!

– Еще чего! – возмутился Хутрап, – тебя там только не хватало! Да и опасно это может быть.

– А что, в этом что-то есть, – заметил Набонасар, – старик везет в город выдавать замуж внучку в сопровождении родственников. Почему бы и нет?

– Тоже мне, выдавать замуж! – презрительно фыркнула Энинрис.

Однако щеки ее зарделись маковым цветом.

– Ишь ты, не понравилось! – сдержанно засмеялся Хутрап, – однако, почему краснеешь? Ну, не обижайся, я пошутил. Ладно, берем и тебя с собой. И твоих молодых людей. Сама скажи им, чтобы собирались.

Энинрис по-детски захлопала в ладоши и вприпрыжку побежала к молодым жрецам, все это время остававшимся рядом с верблюдами.

Улыбаясь, присутствующие смотрели ей вслед.

– Молодая еще, однако глаза какие-то взрослые, – сказал старик, – как будто большую жизнь прожила.

– Ей крепко досталось, – заметил Набонасар, – семья погибла, она единственная спаслась.

– Да, такое нынче время, – согласился старик, – ты думаешь, он молодой, а он уже видел то, что другому за всю жизнь не углядеть, ты думаешь, что он старый, а это его жизнь так побила, согнула и потрепала…

А Энинрис уже вела сюда молодых жрецов, одетых в серую простую дорожную длинную одежду, готовых броситься вслед за ней в огонь и в воду. Ни мечей, ни кинжалов у жрецов не было видно.

По знаку Хутрапа старику подвели коня, на которого он довольно легко взобрался и тронул поводья. И небольшая группа направилась в сторону города.

Старик уверенно держался в седле. Так же уверенно держалась в седле Энинрис. Остальные были воинами, и к седлу им было не привыкать. И молодые жрецы теперь уже твердо сидели на конях. Кони шли ходко, и за грядой холмов впереди показались стены города, вокруг которых в беспорядке набросаны были кучки финиковых пальм. Вскоре всадники выехали на укатанную дорогу, ведущую одним концом куда-то в степь за холмы, а другим упирающуюся в городские ворота. По сторонам дороги находились распаханные и засеянные поля. На некоторых из них работали люди. Они опасливо посматривали на проезжающих мимо всадников, готовые или убегать, или защищаться. Однако, завидев среди всадников девушку, успокаивались, понимая, что это не какая-нибудь выехавшая грабить шайка бандитов. Изредка встречались отдельные строения, располагающиеся в центре групп из двух-трех десятков все тех же финиковых пальм.

Городские ворота были широко раскрыты. Однако интенсивного движения через них не наблюдалось. Пока группа всадников приближалась к ним, лишь несколько человек, ведущих овец, прошли в город, да несколько вышли из него.

– Обычно в воротах стоят сборщики налогов, которым платишь за разрешение на вход в город, а если принес что-либо на продажу, то берут налог за разрешение торговать на площади, – пояснил старик, – за разрешение на торговлю можно заплатить и на самой площади, но это стоит дороже, чем когда платишь при входе в город. Уж не знаю, почему это так ввели. Однако сейчас в воротах никого нет…

И действительно, вход в город был свободным. никто не задержал въехавших, никто ничего не спросил. Старик уверенно ехал впереди, лавируя по узким улицам города, и вывел к большой и совершенно пустой пристани.

– Там, дальше, – указал он рукой, – течет Тигр. А это на этом месте было небольшое озерцо, соединенное с рекой протокой. Вокруг озерца и стали селиться люди. Так возник город. А стены вокруг него появились не так давно, десятка два зим тому назад. Они и сейчас достраиваются, те, что прикрывают выход из протоки в реку. В озере вода чистая, а в Тигре мутная, желтая, несет песок и ил. Как цвет воды поменялся – все, ты уже в реке. И скорость течения большая, пешком не догонишь…

– А вон и дом сына – он показал на большой дом на два уровня, стоявший в ряду других таких же домов, едва только они свернули в одну из узких городских улиц неподалеку от порта.

Старик забарабанил по крепким большим воротам. Вскоре из-за них послышались шаги и чей-то голос спросил:

– Кого это принесло, на ночь глядя?

– Это ты, Ухуб? Что, родного отца пускать не хочешь?

Послышался лязг отпираемого запора, и одна створка ворот широко распахнулась. В проеме стоял крепкий высокий мужчина зим сорока от роду. В одной руке он держал длинный нож, в другой копье. В глубине двора настороженно ждали еще несколько вооруженных человек.

– Это ты, отец? Что тебя принесло в тревожное время? – спросил он, оглядывая приехавших с отцом всадников и задержавши взгляд на Энинрис, – и где ты раздобыл такую красавицу?

– Ухуб! – раздался из двери дома предостерегающий женский голос, – нечего на красавиц заглядываться!

Ухуб развел руками, а приехавшие вместе с его отцом покатились со смеху.

В дверях стояла опрятно одетая женщина, дородная, с властным лицом.

– Жена, – пояснил его отец, – не дает ему спуску…

– Сначала гостей впусти, затем задавай вопросы, – снова послышался властный голос.

– И вправду, чего это я, – сконфуженно сказал Ухуб.

Он посторонился, пропуская всадников во двор, затем закрыл окованные бронзовыми полосами ворота и замкнул их на крепкий запор. Находящиеся во дворе люди убрали оружие и разошлись по своим делам, не особо интересуясь приехавшими гостями. Лишь двое слуг подошли к ним и, приняв лошадей, повели в расположенную здесь же, в другом конце большого двора, конюшню.

– Кто это с тобой? – спросил Ухуб отца.

– Узнаешь, все узнаешь. Пошли в дом, – ответил старик, и вслед за сделавшим приглашающий жест рукой сыном все направились к дому.

Жена Ухуба тут же завладела Энинрис и увела ее на женскую половину дома, чтобы там расспросить о том, что встретилось по дороге. Однако вскоре они – одна как гостья, вторая как хозяйка – уже сидели вместе со всеми.

А мужчины сразу устроились за большим столом, на котором выросла гора всевозможной снеди, подаваемой двумя разбитными служанками. Судя по всему, сын старика чабана был не из бедного сословия. Да он и сам не скрывал этого.

– Я ему не раз говорил – перебирайся ко мне в город, – рассказывал Ухуб про своего отца, – а он все никак не соберется.

– А кто пасти отару будет? – не сдавался старик, – и внук при деле, пасти помогает.

Судя по всему, этот вопрос ставился доме постоянно. Каждый придерживался своего мнения, и полемика велась с переменным успехом. Во всяком случае, старик был пока при своей отаре, не сдаваясь сыну, тянущему его в город. Да и сын особо не настаивал. Он встревожился лишь, когда узнал, что у отца отобрали деньги, которые он оставил при себе, уходя от сына в прошлое свое посещение.

– Да, неладно стало всего дней десять назад, – начал рассказывать Ухуб, – вдруг начали исчезать купцы, а в город понаехали какие-то молодцы непонятного происхождения. Ходили по городу группами, что-то высматривали. Был случай, когда задрались с местными, так у каждого в руках меч оказался. Их становилось все больше и больше. Ты был здесь дней пять назад? – спросил он у старика, – точно, так и есть, а вечером за день до этого они сцепились с городской стражей, вздумавшей проверять повозки, которые для них что-то привезли. Была большая рубка, убили с десяток стражников. Ты был назавтра после этого, а еще через день эти прибывшие уже в открытую ходили с мечами и искали повод сцепиться со стражниками. Тогда те ушли в казармы, и уже сколько дней оттуда носа не кажут. Правитель города закрылся у себя в укрепленном дворце и тоже сидит тихо, словно ждет чего-то. Ты говоришь, в воротах нет никого? – спросил он отца, – вчера они же своих стражников поставили было и сами налоги со входящих собирать начали. А сегодня их уже нет. Странно все это.