Ночные бдения

– Не может быть, – промычал он, тыкая мечом мертвого стража. – Ты и вправду демон, господин, раз смог одним мечом и двумя ударами перебить их всех!

– Меня научил этому один хороший человек, бывший когда-то моим лучшим другом, но ставший врагом. Не будем терять времени, снимай с палачей одежду.

– С палачей? – удивился он.

Получив подтверждение тому, что не ослышался, он рьяно взялся за работу. Я тем временем, разоружил их всех, и все оружие постарался нацепить на себя, но передумав, оставил только два меча, веревку и хозяина зверя. Затем облачился в одежду палача и велел Тэннелу сделать то же самое.

Через минуту в камере осталось только пять трупов, запертых в гнездилище ужасов, а двое палачей, натянув капюшоны, спешили по коридорам.

– Ты знаешь куда идти, Тэннел? – спросил я, придерживая под одеждой меч.

– Нет, господин, но если вы один справились с четырьмя, то я не сомневаюсь, что вы перебьете весь Замок, полный воинами…

– Не будь идиотом, Тэннел, – оборвал я его, не поняв шутки. – Не можешь помочь – помолчи.

Навстречу нам попался небольшой отряд стражи, я напрягся, но больше ничем не выдал своего беспокойства. Начальник стражи чуть поклонился нам, ничего не ответив, мы проскользнули мимо. Только когда последний стражник скрылся за поворотом, мы перевели дыхание.

Впереди была лестница.

– Как ты думаешь, Тэннел, нам вверх или вниз? – спросил я.

– Только вверх, только к свободе! – улыбнулся он.

Мы поднялись на пару этажей и переглянулись: лестница вела все вверх и вверх, так мы чего доброго попадем на крышу.

– Предлагаю посмотреть, что здесь, – сказал я, открывая дверь.

Взору моему открылась большая пыточная камера, слышались стоны, отвратительно пахло.

– Ну вот и вы, господа, сколько можно ждать? – послышалось из глубины комнаты. – Проходите скорее!

Я закрыл дверь и ринулся вниз по лестнице, Тэннел за мной, но никто и не думал гнаться за нами. Мы вышли на этаж и двинулись по длинному темному коридору, навстречу то и дело попадались стражники, приветствовавшие нас знаками почтения.

– Сдается мне, нас скоро поймают, если мы не выберемся отсюда, – прошептал Тэннел.

– Не дрейфь.

Коридор закончился узким окном, забранным решеткой.

– Черт! – выругался я.

– А вы что думали, это же тюрьма, – усмехнулся Тэннел.

Я выглянул в окно: там довольно далеко, виднелись длинные низкие постройки – конюшни.

– Отлично, – сказал я и подергал решетку, она оказалась намертво прикреплена к камню.

Я достал меч, просунул его между прутьями и попытался разжать их, очень медленно поддавалась решетка, за время заключения я ослаб, да еще и потратил много сил, сражаясь в камере.

– Помогай! – шепнул я Тэннелу, и мы вместе взялись за меч.

Увлеченные работой, которая двойными усилиями шла хорошо, мы не заметили, как к нам подошли трое стражей.

– Чем это вы занимаетесь? – спросил один недоуменным голосом.

– А вот чем, – ответил я, вытаскивая меч и всаживая его в сердце бедняги. Двое других не растерялись.

– На помощь! – крикнул один из них и замолк, пронзенный мечом Тэннела, третий успел вытащить меч, но к своему несчастью, не успел им воспользоваться.

В коридоре послышался топот.

– Тэннел! – сказал я, подавая ему меч, – ломай решетки, и да поможет тебе Господь.

Я сложил убитых штабелем и приготовился к обороне, которая была совершенно бессмысленна, я один никогда бы не справился с отрядом стражи численностью в двадцать человек.

Но то ли Тэннел рассвирепел, то ли страх придал ему сил, но он с таким остервенением взялся за окошко, что бедные прутья буквально трещали под его напором.

Я же тем временем отражал первые атаки стражи. Коридор был узок, и два человека не могли сражаться рядом, не рискуя поубивать друг друга, это было мне на руку, но я был лишь человеком, просидевшим целый год в полутемной камере, с ослабленным зрением и реакцией, с надломленными силами, а их было двадцать, сильных и здоровых.

– Умоляю, Тэннел, скорее! – крикнул я, чувствуя, что сдаю.

– Уже все готово! – крикнул он, вынимая меч.

– Прыгай!

– Боже, здесь так высоко! – пролепетал он, только что заметив это.

– Прыгай! – закричал я, толкая его.

Бедняга Тэннел с диким воплем вывалился из окна, а за ним последовал и я.

Шлепок о землю был очень чувствителен, я ощутил, как все внутренности перевернулись от боли.

Я открыл глаза и увидел обеспокоенное лицо Тэннела, с высоты раздавались проклятия и ругань.

– Сможешь ли ты подняться и идти? – спросил Тэннел, ощупывая меня.

– Чего бы мне это не стоило, – прошептал я, стараясь не обращать внимания, как все болит.

Опираясь на Тэннела, я поднялся и застонал.

– Что болит, господин? – тревожно осведомился он. – Умоляю, пойдем, иначе нас поймают, я уже слышу голоса стражи.

– Тэннел, скорее к конюшням, – прошептал я, садясь на землю, – приведи лошадей, давай же!

Тэннел сорвался и побежал, я даже не ожидал от него такой прыти. Из Замка послышались возбужденные голоса, и я увидел приближающихся воинов. Сжав в руке меч, я приготовился умирать, но когда озлобленные псы готовы были уже впиться в мою глотку, вдруг, рассекая сумерки, послышался оглушительный клич и конский топот: как призрачный всадник, верхом на коне, в белом балахоне из полумрака показалась фигура Тэннела, который бестолково вращал над собой мечом, изображая благородного мстителя. Картина эта даже на меня оказала должное впечатление, стражники отступили и разинули от удивления рты.

Тэннел подвел ко мне вторую лошадь, она была не оседлана, и я с трудом, издавая жалобные стоны, вскарабкался на нее. Тэннел еще раз возопил, поднял вверх меч и крикнул:

– Тридцать лет из-за одной мухи, будьте вы прокляты!

Он хлестнул мою лошадь, и мы на всем скаку влетели на площадь, рядом плескалась темная вода Митты, впереди был Город Семи Сосен, который мы миновали, вызывая ужас у случайных прохожих.

На северных воротах нас попытались задержать стражники, но передумали, увидев меня, скачущего во весь опор на белом коне, в белом балахоне палача, забрызганном кровью, с длинными белыми развевающимися волосами, это был самый призрачный ужас, виденный ими в жизни.

Во весь опор мчались мы с Тэннелом по залитой лунным светом холофольной дороге, два призрака в ночи, двое восставших из ада.

Это был гениальный побег. Никогда в жизни я не проделывал более отчаянных вещей. В Городе заговорили об ужасных предзнаменованиях: два белых призрака-мстителя проскакали от Замка Роз через весь город и покинули его, вызвав смуту. Народ взволновался, тот народ, который разгромил войска Шанкор под стенами Города Семи Сосен и воздвиг править собой Тобакку; и тут вдруг, как предзнаменование того ужасного, что ждет их в наказание за нарушение традиций, появились эти белые люди. Шушукались стражники на карауле, бормотали священнослужители, гудели улицы, храмы курили благовония, люди молились, и не утихал этот шум, и не успокаивался народ, даже официальные слова, что призраки – лишь двое заключенных, бежавших из Замка Роз, не повлияли, ведь никто не может бежать из неприступной тюрьмы – так верил народ.

Мы с Тэннелом в ту ночь недалеко уехали от Города Семи Сосен, мне совсем сплохело, так что старику пришлось снять меня с коня и уложить у ручья в небольшой сосновой рощице. Он омыл мое лицо и спросил, что болит.

– Ах, Тэннел, – ответил я, все болит, а особенно спина.

Тэннел перевернул меня и начал осматривать, но не найдя никаких повреждений, пришел к выводу, что я здоров.

– Кажется, сломаны все ребра, а может и позвоночник, – усомнился я, – у меня очень болят плечи.

Тэннел пожал плечами и предложил мне поспать, может быть, полегчает, а он не лекарь, и помочь мне не может.

Поняв, что это, в самом деле, так, я закрыл глаза и уснул.

Проснувшись, я пошевелился и почувствовал сильную боль в руках и в действительно сломанных ребрах, но ничего больше не болело. Я поднялся и огляделся: вокруг высились сосны, земля была покрыта мягкой травкой, рядом среди деревьев, бежал чистый ручеек, и я, напившись и умывшись, почувствовал себя совсем хорошо.

– Тэннел! – крикнул я, не увидев нигде своего товарища.

Кусты зашевелились, и из них вылез мой сосед по камере; теперь при ярком дневном свете я мог хорошенько его рассмотреть: невероятно худой, бледный, заросший кудрявыми волосами с проседью, с глубоко запавшими глазами и заостренным аскетическим лицом, он был под стать своему траурному одеянию, забрызганному чужой кровью.

– О, господин! – воскликнул. – Я же говорил, что вы быстро поправитесь, ведь вы демон.

– Меня зовут Андрэ, – тихо сказал я, поморщившись от боли в сломанном ребре.

– Все равно, вы мой господин, – улыбнулся Тэннел, – вы вытащили старика на свет божий, я сегодня рыдал, глядя на зеленую травку и ручеек, тридцать лет не видел я ничего, кроме маленького зарешеченного окошечка, мой господин.

– Это не имеет значения, Тэннел. Главное, как нам теперь быть, что делать, ведь нас будут искать и искать очень хорошо, а спрятаться нам негде.

– Разве у вас нет нигде друзей? – спросил он, умываясь.

– Ни одного друга, Тэннел, кроме тебя, а те, что были, или сами нуждаются в защите, или не станут мне помогать, даже если им пообещать бессмертие. Мы должны бежать туда, где никому в голову не придет нас искать. Но прежде я хочу рассчитаться по долгам.

– Что вы говорите, господин?! – испугался Тэннел. – Да появись вы в Городе Семи Сосен, вас тут же вновь посадят в Замок Роз!

– О нет, туда я больше не вернусь. Говоря по чести, Тэннел, мне очень нужно найти хота Пике, но прежде, – я на минуту замялся, – но прежде отыскать одну женщину, которая точно знает, где старик. Я пойду искать Шанкор.

– Шанкор?! – Тэннел ужаснулся. – Вы точно спятили! Где вы ее найдете?

– Найду, хоть из-под земли достану, – усмехнулся я. – Но бросим это. Я не держу тебя, ты свободен, иди, куда хочешь. А сейчас предлагаю поохотиться и привести себя в порядок.

Предложение было принято с большим удовольствием. С горем пополам мы изловили зверушку и поджарили ее на углях, затем вымылись в ручье, постирали свои хламиды, я с удовольствием побрился и обрезал длинные космы.

Тэннел отказался покинуть меня и заверил, что пойдет туда же, куда пойду я, не отстанет ни на шаг, родных у него нет, а люди когда-нибудь узнают, что он беглец, и тогда его обязательно вернут в Замок Роз или просто прибьют.

С наступлением ночи мы покинули наше гостеприимное убежище и двинулись по южной дороге, белые плащи палачей наверняка вызовут сомнение, нам нужна была другая одежда, и лучше всего неприметная одежда скотоводов, нам нужны были новые имена, лучше всего простые, но это будет уже другая история.

9.

В час заката на пустынной дороге, ведущей из Ситула в Касарай, показались два всадника. Они представляли собой такое разительное отличие, что бросались в глаза, но никого не было на пустынной дороге, и некому было подивиться на них.

Первый всадник был уже немолод. Бывший когда-то черным, как смоль, кудрявый волос поседел, живые глаза запали, потускнели, но время от времени в них проскальзывал озорной огонек молодости. Лицо, покрытое сетью мелких морщинок, от солнца стало темно-коричневым, что делало его еще более хмурым и спокойным. Всадник, судя по всему, скотовод, имел великолепные усы и бороду. Он был одет так же, как и все скотоводы из провинции Лакха. На нем были кожаные штаны, простая рубаха, короткая, выкрашенная в зеленый цвет, довольно поношенная и потертая куртка, теплая шапка, а ноги обхватывали обычные сапоги. Его вороной и почему-то породистый жеребец с горячим темпераментом то и дело брыкался и с вожделением и лукавством поглядывал на соседку – белую молодую кобылу. Сбруя коня отличалась прочностью и простотой, что все равно не могло умалить великолепия жеребца.

Второй всадник был довольно молод, на вид ему можно было дать лет тридцать, не больше. В отличие от грубой внешности скотовода, он был очень красив и отличался той особой мужественностью, которая так нравится людям обоих полов. Непослушные пряди волос были надежно скрыты под шапкой, стальные глаза и бледная кожа, чуть тронутая загаром, сильно контрастировали с внешностью скотовода. Он был отлично сложен. У него не было ни усов, ни бороды. Ловкие сильные пальцы постоянно перебирали поводья, что свидетельствовало о некоторой нервозности, но в лице было столько силы, уверенности и ума, что заставляло воина увидеть в нем воина. Одет он был изящнее и лучше скотовода. Штаны он носил не из кожи, а из хорошей мягкой шерсти, вместо куртки – плащ, в ухе болталась золотая сережка, расстаться с которой его не заставило бы ничто на свете, на пальцах нанизаны перстни, один из которых был символом особого расположения Тобакку; если бы не поношенность одежды, его с легкостью можно было бы принять за хотера или артака. Его белая лошадь была спокойна и уверенна, как и ее хозяин, в ней чувствовалась порода.

Узнали ли вы этих всадников? Нет?! Тогда прислушайтесь к их разговору.

– Послушайте, Маркуэлл, – сказал старший из спутников, серьезно глядя на друга. – Мы уже две недели скитаемся по провинции Лакха, но все безрезультатно. В поисках разгромленной армии повстанцев мы рискуем лишиться голов. Слышали вы вчера, как судья Ситула сказал господину градоправителю проверить нас ну хотя бы на предмет правильности взглядов?

– Уж не поэтому ли ты, милый Ролес, силой увлек меня оттуда? – улыбаясь, спросил красавчик.

– Именно, именно, господин мой, уж очень вы в открытую играете, я бы на вашем месте залег на дно где-нибудь на границе Империи, в горах, где среди отребья никто не станет расспрашивать о прошлом. И хотя, видит бог, вы ловко врете, но всегда можно оступиться, если под ногами у вас устойчивой правды.

– Именно в горы, Ролес, мы и направимся после Касарая. Если и в Чикидо я не найду хоть кого-нибудь из «старых друзей», – на этом слове лицо господина Маркуэлла приняло жестокое выражение, – то мы с тобой должны будем разбежаться, Ролес, я останусь навеки гонимым странником, а ты сможешь остаться среди добытчиков камня и заделаться одним из них!

– Тьфу, на вас, господин мой! – вознегодовал Ролес. – Я же сказал, что никогда не брошу вас.

Маркуэлл ничего не ответил, лишь нахмурился.

В это время из-за далеких вершин перевала медленно выплывала темно-синяя грозовая туча, отдаленно грохоча и сверкая яркими молниями.

– Нам надо поторопиться, скоро пойдет дождь, – совсем не весело сказал Маркуэлл.

Подул ветер. Сначала это был маленький, чуть заметный ветерок, который порывами наращивая скорость, превратился в настоящий ураган. Ветер пригибал к земле тонкие молодые деревца и с треском ломал сучья больших, поднимал пыль с дороги, застилая глаза спутникам и лошадям. Хлынул дождь. Крупные его капли ударили по лицу, и уже очень скоро одежда друзей стала такой мокрой, будто бы их окунули в реку. Ветер с силой ударял капли о тела коней и людей, заставляя их вздрагивать от жгучих ударов, которые оставляли после себя горящий след. Сильно похолодало. Темные тучи неслись по небу, раздавались оглушающие грозовые удары. Ядовито-оранжевые стрелы молний вспыхивали то там, то тут, и одна из них к ужасу перепуганных лошадей ударила в стоящее у дороги дерево, расщепив его надвое.

Ролес повернул коня и, прикрываясь, насколько это было возможно, воротником куртки, прокричал Маркуэллу:

– Мы должны повернуть! До Касарая еще добрых два часа езды, а буря разыгралась не на шутку. Здесь неподалеку я видел хижину перевозчика через Ситул, там мы могли бы переждать грозу!

Пришлось два раза прокричать этот призыв, прежде чем Маркуэлл смог разобрать некоторые отрывки речи Ролеса.

Всадники повернули к лесу. Здесь ехать было легче, так как капли дождя застревали в густых кронах деревьев. Но леса провинции Лакха отличалась непроходимостью, и у всадников ушло вдвое больше времени, так как местами дорогу приходилось вручную расчищать. Мелкие колючки жутий успевали впиваться в любое существо, пробирающееся через эти заросли, рвали одежду, оставляли царапины.

Наконец, путь окончился, и всадникам открылась великолепная картина дикой природы и, не будь они в столь плачевном состоянии, Маркуэлл, любивший красивые пейзажи, не преминул бы полюбоваться необычайным видом. Там, за Ситулом, небо было лазорево-голубым и абсолютно чистым, как слеза. Красная заря отбрасывала на разбушевавшуюся реку малиновые блики. Эту романтическую картину довершала маленькая хижина перевозчика, сотрясавшаяся под порывами грозы.

Ролес пришпорил коня и начал спускаться вниз с довольно высокого холма, сделав Маркуэллу знак следовать за ним.

Вскоре они подъехали к хижине. Это было крохотное полуразвалившееся сооружение из гнилых палок, перевитых веревками, а вместо крыши были настелены ветки сагорового куста. Дверь была открыта, и ветер безжалостно терзал ее.

Друзья привязали коней к большому раскидистому дереву, по возможности укрыв их от непогоды, а сами вбежали в хижину.

Убожество царило в ней: маленький закопченный камелек в углу, груда тряпок вперемешку с сеном вместо кровати, грубо сколоченный стол; хозяина в доме не было.

Ролес стянул с себя мокрую куртку и, разводя огонь, сказал:

– Беднягу перевозчика буря, наверное, застигла на том берегу Ситула, но мы воспользуемся его гостеприимством, маловероятно, что он вернется до утра.

Маркуэлл снял плащ, развесил его над чадящим камельком, а сам подсел к огню.

– Теперь до утра придется сидеть здесь, – с досадой сказал он. – Как ты думаешь, Ролес, унесете нас ветром вместе с хижиной или нет?

– Мне нравится, господин, – сказал Ролес, усмехаясь, – что вы в любой ситуации не теряете чувства юмора. Но не бойтесь, хоть бури в Лакхе и сильны, они не уносят домов.

Так, весело переговариваясь, сидели два друга у огня.

Ну что, узнали вы их? Да-да, господин Маркуэлл, бездельник-вельможа, странствующий по Империи, ни кто иной, как я. А Ролес? Конечно же, Ролес – Тэннел, принявший божеский вид и таскавшийся повсюду за мной.

Ограбив на дороге пару путешественников, мы смогли сменить одежду палачей на мирное платье и присвоить себе новые имена.

Вот уже почти пол года я искал Шанкор, изъездил пол страны, я шел, видимо, за нею по пятам. Все, что я хотел, – спросить, где Пике, где чертов старик, способный отправить меня домой, а если не сможет – я останусь с ним, чтобы вдоволь беседовать о философии антиподов и правильном устройстве мира.

В Ситул нас забросил тонкий намек, сделанный мне бродягой, которого я по доброте душевной накормил; он сказал, что видел в Ситуле чертовку Шанкор. Но, прибыв в Ситул, я не обнаружил и следов ее. Теперь мы с Тэннелом хотели посетить Касарай, а затем Чикидо, причем Чикидо оказался последним местом, где она могла скрыться. Я чувствовал, что близок к цели и готов поймать удачу за хвост.

Нас искали. Приезжие из Города Семи Сосен рассказывали, что в столице ужесточился контроль, и теперь без специального разрешения невозможно ни попасть в Город, ни покинуть его. Да и в крупных городах, которые мы иногда посещали, стража внимательно осматривала всех подозрительных. Подозревать меня не позволял перстень набожника, красовавшийся на указательном пальце. Хоть Тобакку и засадил меня в Замок Роз, он в порыве ярости не побеспокоился лишить меня своей милости, и его милостью меня не могли теперь поймать. Я смеялся и ликовал, представляя, как бесится теперь мой господин!

Опустошив скудный ужин перевозчика, мы с Ролесом уселись у огня и предались веселой болтовне. Он рассказывал, какие страшные бури видел в молодости, они вырывали из земли с корнями деревья и уносили крыши. Я буду называть его Ролесом, с вашего позволения, так я привык его вспоминать, имя Тэннел вызывает во мне образ темной сырой камеры в Замке Роз и ничего более, но об этом я не желаю больше думать.

Гроза бесновалась за стенами нашего маленького убежища, буря гудела в трубе, раскаты грома сотрясали стены, дождь ручьями лился через плохо залатанную крышу, но нам было все нипочем у яркого огня. Я сказал Ролесу, что не завидую путнику, попавшему в такую передрягу, и как картинка к моим словам, этот путник не замедлил явиться.

Сейчас я думаю, что это был перст судьбы, которая, что не делает, все делает к лучшему, и в мудрости направляет нас, а тот, кто не умеет читать знаки судьбы, сам виноват в своих бедах.

Дверь в хижину сотрясалась от чьих-то сильных кулаков, Ролес глянул на меня и сказал:

– Никак хозяин пожаловал.

Он поднялся и, отворив дверь, впустил путника, мокрого, закутанного в плащ и, видно, очень замерзшего. Он просил о крове, и я узнал его голос. У меня хорошая память, уж поверьте, и я не мог не узнать этого вестника судьбы.

– Проходите, артак Нао, – насмешливо сказал я, вставая, – обогрейтесь у скромного очага, если конечно, вас устроит наша компания.

Нао побледнел, покачнулся и схватился за косяк.

– Не может быть, – прошептал он бескровными губами.

– Вы, я вижу, знакомы, – глубокомысленно заключил Ролес.

– Если у артака короткая память, – сказал я, чувствуя, как злость заполняет меня, – что ж, мне не трудно напомнить о себе.

– Не ожидал, – коротко сказал Нао, снимая плащ и подходя к огню. – Я думал, вас давно нет на свете, господин Андрэ.

Нао устал, это было видно по его лицу, измученному гонениями и неудачами, не от хорошей жизни глаза утратили блеск, а на лбу появилась глубокая морщина, делающая его лицо хмурым.

– Меня не просто убить, как вы помните, – усмехнувшись, ответил я.

– Если после всего того, что с вами случилось, вы сумели выжить и оказаться здесь, то преклоняю колено перед вашим мужеством, хотя вы этого не заслуживаете, как предатель.

Последние слова глубоко задели меня, и я непроизвольно начал защищаться.

– Если мне не изменяет память, стать им меня заставило ваше предательство! – тоном оскорбленного достоинства сказал я.

– Разве? – насмешливо спросил артак.

– Да! ведь это же вы с Шанкор бросили меня подыхать в Замке Роз, а потом подослали убийцу, чтобы покончить со мной?!

– А разве это не ты присягнул на верность набожнику и сдал все наши планы, разве не из-за тебя провалилось наступление? – спокойно спросил Нао, поймав меня за руку и разглядывая перстень. – О! Так я понимаю, ты до сих пор служишь своему господину. Какое же нечеловеческое задание закинуло тебя в этот богом забытый уголок земли?

– Я не служу набожнику! – воскликнул я, вырывая руку. – Я не служу никому и больше не собираюсь. В этом вашем Мире мне не осталось места.

– Каждому человеку в мире положено его место, иначе бы он распался, – с улыбкой почти совсем дружелюбной сказал Нао, но меня не могло обмануть показное расположение, я знал его, как облупленного.

– А что бы ты сказал, узнав, что я, возможно, занимаю чужое место, вытеснив с него хозяина? – ехидно спросил я.

– Если хозяин еще жив, тебе следует проявить благородство и освободить ему место.

– Именно это я сейчас и намереваюсь сделать, Нао, – грустно сказал я и спросил. – Ты можешь мне помочь?

– Не имею желания, – гордо ответил артак. – Ни желания, ни жалости.

– Я всего-то хочу найти Шанкор!

– Шанкор?! – нахмурился он. – Зачем? Чтобы она убила тебя собственноручно?

Я вспылил.

– Зачем ей пачкать руки, когда это может сделать ее паршивая шавка! – зло рассмеялся я.

– Что?! – Нао побледнел от злости и вынул меч. – С удовольствием! Завтра она получит твою голову.

– Не здесь, – спокойно сказал я, доставая меч.

Ролес всполошился, но сохранил благоразумие и не стал вмешиваться, понимая, что это личное, он лишь сделал мне знак, прося успокоиться.

Мы вышли под ливень, ветер дул такой сильный, что трудно было даже удержаться на ногах на мокрой глине, а не то, что сражаться. Я не боялся, что Нао убьет меня, я боялся другого – что я не смогу совладать с собой и убью его.

Это была самая глупая и невозможная битва, мы постоянно падали, но тут же вставали, вставший первым имел преимущество – он мог успеть занять устойчивое положение. Мечи сверкали, как молнии, вспышки которых освещали наши искаженные бешенством лица. Я выбил из рук Нао меч тем приемом, который он не мог знать, ибо я научился ему совсем недавно. Артак упал на землю, безоружный, и острие моего меча уперлось в его грудь. Я был очень близок к тому, чтобы безжалостно проткнуть его, но то, что осталось во мне от того Андрэ, который называл его братом и единственным другом, не позволило сделать это.

Я подобрал его меч и, не сказав ни слова, ушел в хижину.

Увидев мое измученное и расстроенное лицо, Ролес заключил:

– Вы его победили, но не убили.

Я закинул мечи в угол и сел к огню. Мне было плохо и грустно: разве два года назад я смог бы подумать, что когда-нибудь буду на шаг от того, чтобы убить человека, которого любил и которому верил.