Ночные бдения

– Мое сердце разбито, Ролес, – задыхаясь от тоски, сказал я, – видит бог, лучше бы я убил его, мне было бы легче.

Я молча уставился на огонь, слушая, как дождь барабанит по стенам хлипкого жилища перевозчика. Я завернулся в подсохший плащ, лег на пол и попытался уснуть, но сон не шел, в сердце, разбуженном, бушевали шторма.

Нао вернулся только через час. Не сказав ни слова, он лег у порога и, видимо, уснул. Я тоже забылся сном, но лишь под утро, когда серый моросящий рассвет стал проглядывать в щели в стенах. Сон мой был тяжек и беспокоен.

Разбудил меня Ролес. Утро настало и в распахнутой настежь двери цвело великолепными красками, омытыми дождем.

– Не стал бы вас будить, но тот человек, ваш э… друг, хочет с вами поговорить.

Я встал и без лишних слов вышел из хижины. Нао стоял у берега Ситула и поил свою лошадь. Я быстро спустился с холма и подошел к нему.

– Вчера я ездил за лекарством в Ситул, – грустно сказал он без вступлений, – Шанкор больна и, видимо, скоро отойдет в мир иной, открылась рана, полученная ею в бою у стен Города и обезобразившая ее лицо. Стоит ли тебе видеть ее?

Сердце горестно заныло: женщина, которую я любил и ненавидел так сильно, умирает, разве стоит вспоминать прошлое, которого не было?

– Она умирает? – глухо спросил я.

– Да, если ты едешь, то стоит поторопиться, мне хотелось бы попрощаться с ней.

Я опустил руку на шею лошади и погладил ее, если Шанкор ненавидит меня, то приятно ли ей будет узнать перед смертью, что я жив и невредим, несмотря ни на что?

– Но она ненавидит меня? – полуутвердительно сказал я надтреснувшим голосом.

– Не думаю, – тихо ответил Нао, сочувственно глядя на меня, – скорее наоборот. Так ты едешь?

– Да-да, я готов, – сказал я и побежал к хижине.

Ролес уже седлал коней, и я удивился его расторопности.

– Я подумал, господин, что вы захотите как можно скорее покинуть это место, – улыбаясь, сказал он.

– Да, я уезжаю, – подтвердил я, борясь с волнением.

– А я? – с надеждой спросил он. – Я не останусь, я поеду с вами. Клянусь, вы даже не заметите беднягу Ролеса.

– Хорошо, – сказал я.

10.

Утро было великолепным (кажется, я уже писал что-то подобное), после дождя все преобразилось, трава стала изумрудной, деревья блестели, небо было прозрачно-чистым, а бурный Ситул утих и плавно нес свои синие воды.

Мы с Нао ехали впереди, Ролес значительно отстал, чтобы, как он считал, не мешать нам, но мы молчали. Я не находил темы, на которую стоило беседовать с артаком, Нао вообще не считал разговор со мной необходимым.

Меня мучили сомнения: а правильно ли я сделал, согласившись ехать к умирающей Шанкор, будет ли с этого толк, знает ли она, где Пике, захочет ли видеть меня, и еще я, кажется, до сих пор ее любил.

– Что произошло, Нао? – наконец, решился я нарушить молчание. – Почему вы оказались разбиты, ведь план был хорош?

– А кто ему следовал, этому плану? – с сарказмом спросил он. – Мы атаковали Северные ворота, но у Тобакку было слишком много воинов, сама императорская охрана выступила против нас. Зажиточные горожане испугались грабежей и встали на сторону набожника. Мы даже не успели войти в Город, а уже были разбиты. Шанкор отказалась от двойного нападения, ведь ты, наверняка, посвятил Тобакку в этот план?

– Нет, – тихо ответил я. – Я, можешь себе представить, оказался в Замке Роз только потому, что не хотел открывать тайну подземного хода, ведь тогда в доме Пике я мог вернуться через него и остаться свободным, но в таком случае набожник узнал бы про ход.

– Что ты говоришь! – иронично воскликнул Нао. – Разве ты не сам пришел к набожнику и предложил свою помощь?!

– И ты поверил слухам! – рассмеялся я. – Не будь дураком, артак, я пришел и сдался, и после этого Тобакку предал меня пытке, вот посмотри, – я остановил лошадь, задрал штанину и показал ужасные рубцы, оставшиеся на коже от игрушек Миатарамуса. – Да? И после этого он держал меня неделю связанным так, что я превратился в инвалида, и после этого он бросил меня на год в темницу?!

Нао выглядел растерянно, он удивленно смотрел на меня и качал головой.

– И это… это правда?! – воскликнул он. – Я не знал этого!

– Не знал! – я горько рассмеялся. – Как можно быть таким идиотом и поверить, что я способен на предательство, ведь ты же знал меня, понимал, ты говорил, что брат мне, что я твой друг! А, в конце концов, ты и Шанкор предали меня. Ни весточки не дали вы в Замок Роз, лучше бы вы подослали убийцу в камеру, чтобы избавить меня от пыток. Нет! Проще было поверить слухам, распускаемым Тобакку, чем верить в мою честь. А Шанкор написала набожнику письмо, она отказалась от меня, назвала пешкой, да я и был пешкой в ваших грязных руках. Что, по-твоему, мне оставалось делать, когда я был предан друзьями?! Друзьями, которые прислали убийц, когда я стал ненужным мусором хитроумных планов!

– Боже, о Боже! – повторял Нао, он выглядел потрясенным и растоптанным. – И после всего этого ты не убил меня, хотя мог?!

– Да, у меня все-таки есть честь, пусть она не стоит ни гроша, но она есть, и я не убиваю безоружных. Но кончено! Теперь я свободен ото всех клятв и обещаний, и все, чего я хочу – уйти в свой мир, вернуться в свой дом или кануть в небытие, это уж как придется.

Нао молчал, по лицу его бродили тени сомнения, оно выражало то страдание, то гордость.

– И она, она знала?! – в волнении воскликнул он.

– Да. Она не могла не знать.

Нао с раскаянием посмотрел на меня и сказал:

– Теперь ты даже не захочешь пожать мне руки, но клянусь, я ничего этого не знал! Когда ты не пришел в назначенный час, я отправился тебя искать, но тщетно, как в воду канул, никто не знал, не видел. Я сообщил об этом Шанкор. А потом из дворца пришла весть, что ты переметнулся на сторону Тобакку. Я не верил, но Сахет своими глазами видел тебя у трона, по левую руку от набожника! – Нао в ярости сплюнул. – И погибло все, погиб Сахет, пожертвовавший жизнью ради попытки убить предателя, Сахет! – начальник императорской стражи, единственный стоящий полководец в нашем разношерстном воинстве! Андрэ, клянусь тебе, все так и было!

– Верю, – буркнул я и тронул лошадь.

Больше мы не разговаривали. Я угрюмо смотрел перед собой, раздумывая о превратностях судьбы, так неожиданно и так вовремя столкнувшей нас с артаком.

К полудню мы въехали в лес и направили лошадей по небольшой дорожке, змеившейся среди деревьев. Через некоторое время она вывела нас к крохотному лагерю, раскинувшемуся на поляне. Это были остатки грозного войска повстанцев, уставшие, гонимые, но гордые духом люди, преданно охраняющие покой умирающей предводительницы.

При появлении Нао люди вскочили и побежали к нему.

– Лекарь Ситула умер, и в округе не осталось никого, способного оказать помощь.

– А кто это с тобой? – спросил один, не узнав меня.

– Этот господин снимает с душ грехи и очищает их от зла, – с вызовом ответил Нао.

Толпа расступилась, и мы втроем проехали к шатру. Спешившись, я отдал поводья Ролесу и велел быть наготове, лошадей не уводить, и ждать здесь. Он понимающе хмыкнул, и ничего не сказал.

Нао предостерегающе посмотрел на меня и велел подождать снаружи, а сам, откинув полог, вошел в шатер, из которого пахнуло сыростью и гнилью.

– Позвольте сказать, господин, – прошептал Ролес. – Не нравится мне здесь, эти люди загнанные злые собаки. Вам здесь небезопасно.

– Мне небезопасно везде, где бы я ни был.

Сердце гулко билось, в волнении подскакивало и дрожало, ох, как непросто мне было перебороть чувства и быть спокойным, унять дрожь и нервозность.

Воины на поляне в беспокойстве собирались в группки, недоверчиво и очень недружелюбно глядя на меня, я сильнее натянул капюшон и закутался в плащ, хотя холодно не было. Нао долго не возвращался, и я начал волноваться, не в силах больше скрывать нетерпение. Наконец, он вышел, лицо его было печально, видно было, что он с трудом сдерживает слезы.

– Ты можешь войти, – тихо сказал он, кивая на вход. – Постарайся не обращать внимания на запах. Она хочет тебя видеть и говорит, что это знак свыше.

Я вошел в шатер, и в глазах у меня помутилось, я на мгновение зажмурил их. Внутри был полумрак, отвратительно пахло разлагающимся мясом. Я подошел к небольшой кровати, на которой лежала Она, вся закутанная в одеяла, лишь одни огромные глаза, выражающие мучительную физическую боль, с тоской глядели на меня.

Превозмогая себя, я подошел и сел на край кровати, затем скинул капюшон, открыв лицо.

– Не думала, что увижу тебя на земле еще когда-нибудь, – чуть задыхаясь, глухо сказала она. – Ты изменился, страдания закалили тебя, теперь ты настоящий мужчина.

– Я был им всегда, – с дрожью в голосе сказал я, ее я сдержать не смог.

– Разве теперь это имеет значение, – грустно сказала она. – Для чего ты пришел?

Говорить ей было трудно, она задыхалась и запиналась, голос ее изменился, исчезли властные нотки и гордость, это был голос смертельно уставшей женщины.

– Я пришел простить тебе все грехи. Я пришел узнать, где Пике.

– Свои грехи я возьму с собой, – с усмешкой сказала она. – Для чего тебе Пике? Старик не причинил тебе зла, если хочешь мстить, мсти лучше мне.

– Старик может причинить мне благо. Он нужен мне, Шанкор, пойми! – почти взмолился я.

– Он любит тебя, – задумчиво сказала Шанкор, и глаза ее улыбнулись. – Скажи… ты… ненавидишь меня?

– Нет, – тихо ответил я.

– И ты прощаешь мне мою ошибку, мои амбиции, недоверие к тебе? – тихо спросила она.

– Мне нечего тебе прощать, ты сделала то, что считала лучшим для своей страны, а я для тебя всегда был на втором месте, – дрогнувшим голосом ответил я, чувствуя необъяснимую жалость к себе.

– Но ты прощаешь меня? – требовательно спросила она.

– Прощаю, – выдохнул я.

– О спасибо, спасибо Бог, что ты не сделал его злым и черствым, спасибо, что у него сердце человека и душа святого, что бы я делала, если бы он оказался непримиримым и не прощающим, если бы он не смог забыть все беды и прийти в мой последний час, чтобы отпустить в зеленые луга, – она минуту помолчала, отдыхая, затем продолжила. – Ведь я не встретила бы тебя там, хотя надеялась. Теперь я могла бы умереть спокойно, если бы тяжелый камень не влек мою душу ко дну. Только ты один можешь освободить меня от него.

– Что я могу сделать для тебя? – спросил я, беря ее высунувшуюся из-под одеяла руку, она была красная, горячая и распухшая, рука не нимфы, а ужасного монстра.

– Тебе не противно касаться меня… теперь? – с беспокойством спросила она.

– Разве мне может быть противно касаться тебя? – ласково возразил я.

– Мое тело распухло и покраснело, горло сдавила невероятная тяжесть, трудно говорить… лицо обезображено, я гнию изнутри и снаружи, это страшная смерть, за гордыню небеса послали мне ее, – с горечью сказала она. – Сохранилось ли в твоем сердце место для жалости ко мне? Думаю, нет, но какое теперь это имеет значение, все, что было с нами, лишь прошлое для меня.

– Не говори так много, тебе вредно, – сказал я. – Где Пике?

– Пике! – рассмеялась она. – Я не скажу, где Пике, пока не вырву у тебя одно обещание. Позови Нао.

Я крикнул артака, он вошел бледный и сдержанный.

– При тебе, артак, хочу я продолжить этот разговор, – задыхаясь, сказала она, – о, надо спешить, я умираю. Я верю, что ты, Андрэ, спасешь Империю и вернешь ей традицию, потому что незыблемое нельзя заменять гнусным, ибо тогда все рухнет. Мы слишком погрязли в своих амбициях, тебе же не нужно ничего. Пике говорил, что в тебе есть и сила и доброта. Все, чего хотела я: сохранить традицию, по которой власть всегда была в руках Императора, справедливого и милосердного. Я из гордости считала, что это моя честь и мое бремя, но я умираю. Я думаю, что и ты достоин чести нести это бремя. Клянись всем дорогим для тебя, что сделаешь это, я передаю тебе свою власть, не освободиться тебе, пока ты не вернешь в Империю порядок, я беру тебя в свидетели, артак. Клянись, Андрэ, скорее, я умираю и могу не успеть! Ну же! – воскликнула она, и в голосе ее я услышал исчезнувшую Шанкор. – Скорее, клятву в обмен на Пике!

– Клянусь! – не видя другого выхода, произнес я.

Тишина воцарилась в шатре, только Шанкор дышала часто и тяжело.

– Теперь, артак, уходи, – с большим трудом прошептала она.

Нао, молча и потрясенно, вышел из шатра.

Она сжала мою руку и совсем слабо сказала:

– Прости меня за то, что я вырвала у тебя эту клятву. У трона Светлоокого или в аду я буду молиться, чтобы ты исполнил ее. Пике ушел на Северный мыс. Там у Говорящих гор, есть маленькое поселение, где живет прорицатель Делт, к нему бежал Пике в надежде найти покой и мудрость. Но помни о клятве. Пике не мог ошибиться: ты тот, кто продолжит мое дело, доведет его до конца, только ты…

Она замолчала, закрыла глаза. Я сидел, напряженно всматриваясь в нее, и сердце мое рвалось на части.

Глаза ее улыбнулись, и она сказала:

– Я уже вижу свой путь и лодку у берега, в этой воде я омою наболевшее тело, и она очистит мою грешную душу, одно возьму я с собой: мою любовь к тебе, это все значимое, что я сделала в жизни, а остальное – мусор. Жаль, что я была так горда, и не приняла твою любовь, когда она еще была жива. Я всегда была слишком гордой, поэтому и погибла. Тот вечер у ручья – это лучшее, что было в моем темном существовании. Живи, любимый, и помни о клятве. Ты должен успеть до вечера, ведь вечером она уезжает, – ее язык стал заплетаться. – Она уедет, и ты никогда не увидишь ее более, поспеши, любовь моя, поспеши, а я ухожу, лодка уже ждет меня. Прощай, я люблю тебя, – с этими словами она умерла.

Когда я понял, что дух ее уже далеко, слезы сами брызнули из глаз, я упал ей на грудь и разрыдался.

– Я тоже люблю тебя, – прошептал я.

Нескоро я смог собраться с силами и встать, но это произошло. Я вышел из шатра: у входа стоял Нао и несколько воинов, изумленно смотревших на меня.

– Все, – тихо сказал я.

Нао и все остальные вошли в шатер, и послышалось тихое бормотание: они просили у умершей прощение за все зло.

Я сел на траву возле лошадей и прислонился к дереву. Я отпустил ее, там ей, наверное, хорошо. Знаю, мы обязательно встретимся, когда и я покину мир живых, и будем вместе навеки. Нет, я не грущу, родная, ты сделала все, что должна была сделать, у каждого свое предназначение, и каждый совершает ошибки; не забыть мне тебя и, возможно, не простить, нет, не за то, что ты предала меня, а за то, что вырвала клятву завершить начатое тобой, только за это.

Нао вышел из шатра и подошел ко мне, глаза его были красны, в них поблескивали еле сдерживаемые слезы.

– Не грусти, артак, – тихо сказал я. – Она бы не одобрила сожаления.

Нао сел рядом и задумчиво посмотрел вдаль, сквозь сосны и пространства, будто бы стараясь различить ее растворившийся дух.

– Что ты будешь делать теперь? – спросил он. – Я о том, станешь ли ты исполнять данное перед лицом смерти обещание?

– Лучше бы ты дал это обещание. Разве я смогу?

– Ты? – Нао улыбнулся сквозь слезы. – Ты сможешь. Я помогу тебе собрать новую армию, вдвое сильнее этой, армию настоящих, верных людей, не желающих быть рабами Тобакку. Мы пойдем в Город Семи Сосен, мы выполним твой план до мельчайших подробностей, будем повиноваться любому твоему приказу, мы станем силой, способной перевернуть Мир. Ты – станешь набожником, будешь повелевать нами, я верю, что ты благородный человек, раз смог простить Шанкор и отпустить ее душу. Мы свергнем Тобакку, вернем власть Императору, мы построим мир по твоему желанию. Не упускай шанс, мало кому выпадает такая удача, Бог протягивает тебе руку и отворяет врата, разве не об этом ты мечтал?

Что я мог ответить ему? Да, я мечтал не об этом, я мог бы стать большим человеком в этом Мире, но отдал бы все, чтобы стать никем в мире своем. Но я дал клятву, я повесил на шею огромный камень, что не давал духу Шанкор покинуть бренный мир.

Я согласился.

11.

Пронзительный весенний ветер задувал под кафтан, он был холодным, северным, он принес прощальный привет зимы, и вероятно, готовился обрушить на заблудшего путника дождь и бурю. Я поплотнее закутался и всадил шпоры в бока коня, надеясь, что быстрая скачка немного меня разогреет. Зевс только этого и ждал, с радостным ржанием помчался он наперегонки с ветром, и камни с бешеной скоростью отлетали из-под его копыт.

Иногда сквозь призрачные тучки выглядывала луна: она освещала мрачные корявые деревья, кое-где свет ее тонул в мутных водах гнилого озера – хмурая Липпитокия гостеприимно приветствовала меня.

Но ни ветер, ни ночь не могли умерить моего счастья, в кармане рубашки я вез то, что возможно, покончит с распрями в этой стране, вернет мир и освободит меня от тяжкой клятвы, лишним грузом висевшей на моей шее.

Я заблудился, понадеявшись на сбивчивые объяснения замерзшего путника, невесть каким чудом оказавшимся у меня на пути в горах, на высоте снегов, и вместо Чикидо оказался в Липпитокии. Мой верный спутник, поехавший вперед, чтобы предупредить о нашем возвращении, наверняка уже хватился меня и бьет тревогу. Улыбка тронула мои замерзшие губы, когда я представил, как Ролес умоляет артака отправить отряд на выручку.

И как назло пуста была дорога, ни одного путника не встретил я этой холодной ночью, ни одного селения не попалось мне, где я мог бы осведомиться о правильном направлении.

Глотнув из фляжки хлипсбе, я придержал Зевса и оглянулся: пространства были пусты и тихи, ветер крепчал, собирался дождь, а укрываться в этих болотах было чистейшим безумием, они кишели трясинами и подземными реками, во время дождя выходившими на поверхность. Если откинуть возможность попасть в болото, то оставались еще ядовитые змеи, явно облюбовавшие эти места. Можно было повернуть назад, к перевалу, но тогда я потерял бы пару дней, чтобы снова перелезть через это проклятое ущелье. Сделав еще глоток вина, я пришпорил Зевса, и мы помчались дальше.

Сердце билось часто и сильно, когда я думал, что совсем скоро увижу своих дорогих друзей, если конечно, выберусь из Липпитокии в Чикидо, а на этот счет у меня возникали различные сомнения. Нет, не разбойников боялся я, и не хищных зверей, я боялся опоздать к назначенному сроку в назначенное место.

Далеко впереди на дороге показались трое всадников, их военная экипировка блестела в лунном свете, я недовольно сморщился – не хватало еще столкнуться с вояками Тобакку, у них всегда возникает море вопросов к бедным путникам, а у меня были веские причины избегать расспросов. Я сильнее натянул шапку с париком на глаза и передвинул меч так, чтобы в случае чего быстро его выхватить – нехитрые приготовления, ставшие уже привычкой.

Какой черт мог занести подданных Тобакку в эту местность, где каждый выступ грозил им ударом в спину?!

Присмотревшись повнимательней, я удивился еще больше: один из всадников был не просто солдатом, в нем угадывался человек благородных кровей, и этот факт насторожил меня еще больше.

Когда мы сравнялись, он натянул поводья своей лошади и знаком велел мне остановиться.

– Доброй луны, господин, – подобострастно сказал я, останавливаясь и прикладывая руку к груди.

– Кто ты, странник? – властно спросил он, не ответив на мое приветствие.

– Меня зовут Маркуэлл, я торговец, – ответил я.

– Торговец? – рассмеялся он, – и где же твои товары?

– Я отправил их вперед с доверенным, а сам, отстав, заблудился, – сказал я почти чистую правду. – Не могли бы вы указать мне путь, которым следует ехать, чтобы попасть в Чикидо, достопочтимый господин?

– В Чикидо? – удивился он. – Какого черта ты там забыл?

– Там мои товары, господин.

– Торгуешь камнем?

– Да, везу камень из Чикидо в Хотию, а оттуда всякую всячину.

– Большой навар?

– Не особенно, но я человек скромный, – нетерпеливо ответил я: вопросы аристократа уже начали нервировать меня, что-то в чертах его лица, надменного и презрительного, казалось мне знакомым. Где же я его видел?

– Есть семья?

– Нет, я один, вдовец.

– Но я вижу у тебя меч под плащом. Ты воин?

– Я человек мирный, господин, но считаю необходимым защищаться от разбойников.

– Я не знаю, где Чикидо, черт побери, – скривился он. – Но вот твое лицо мне кажется знакомым.

– Позвольте поинтересоваться вашим именем, господин, – сказал я.

– Я не делаю из этого тайны, но на кой черт тебе знать мое имя! Я всего лишь хотел спросить, не знаешь ты, есть ли тут поблизости хоть какое-нибудь жилье.

Мне страшно захотелось отправить выскочку туда, откуда ехал я – там, на день пути не было ни души, но он мог заставить меня сопровождать его, а это было бы большой и невосполнимой потерей времени.

– Если вы поедите по этой дороге, то хочу вас разочаровать: там никто не живет.

– Чудесно! – рассмеялся он. – Ты тоже можешь не рассчитывать на ночлег, там, – он указал в сторону, куда я ехал, – тоже никто не живет. Похоже это край вымерших людей. Можно ли остановиться в этом лесочке?

– Не думаю, – сказал я. – Здесь полно болот и змей, к тому же скоро пойдет дождь, тогда мы завязнем тут на века.

– Черт побери, – выругался он. – Еще никогда я так не путешествовал, с самого начала мне это не понравилось. Что ты намерен делать, Маркуэлл?

– Не знаю, господин… – сделал я паузу, надеясь все же узнать его имя.

– Артак Мачен.

Это имя словно громом ударило меня. Артак Мачен! Ведь он же один из приближенных набожника, мы не раз встречались при дворе.

– Я, пожалуй, – напряженно сказал я, – поеду прямо.

– Там никого нет, говорю тебе, – возмутился артак.

– Это все равно.

Сильный порыв ветра налетел на нас и сбросил капюшон с моей головы, взметнул плащи у воинов.

Артак изумленно воззрился на меня, не понимая, видение я или явь. Я вытащил из ножен меч и попытался заколоть его, но Зевс шарахнулся и удар пришелся по лошади Мачена, она заржала от боли и понесла. Я дал шпоры коню и помчался к лесу.

Ветер звенел в ушах, мимо мелькали валуны, озерца, а сзади меня догонял один из сопровождающих высокородного лица. Я выдал себя, выдал нелепо и неудачно, теперь Мачен, добравшись до Города Семи Сосен, наверняка поведает набожнику, что я жив и здоров. Я не мог этого допустить.

Резко развернув коня, я с мечом наголо встретил преследователя, его красивое лицо было каменным и самоуверенным, по всему было видно – он опасный противник. Он ловко уворачивался от метких ударов, норовя выбить меч и взять меня живым, но бедняга и не подозревал, что сражается с одним из лучших воинов Империи. Однако его сноровка вызывала искреннее уважение, так что мне даже стало его жаль.

Я выбил его из седла, он быстро вскочил и побежал от меня в сторону ближайшего леса, но свалился в грязную лужу; я спешился и помчался за ним, но резко остановился, когда увидел, как он погружается в трясину. Парень, громко крича, тянул ко мне руку, умоляя помочь или избавить от страшной и мучительной смерти.

Я отвернулся, подошел к его лошади и, стегнув ее изо всех сил, выместил на бедном животном злое бессилие. Протестующе заржав, она ринулась навстречу гибели – в болота. Зевс стоял, понуро опустив голову, как будто чувствуя, что я поступил вразрез со своими взглядами. Я погладил его и, оправдываясь, сказал:

– Понимаешь, дружище, я не хотел, я знаю, это подло, но так будет лучше, сейчас мы поедем искать остальных.

Я вскочил на коня и медленно двинулся обратно, с опаской думая, что вероятно, еду не туда.

Худшие опасения подтвердились, я ехал уже полчаса, а дороги все не было, значит, – опять потерялся, только на этот раз я попал в сердце болота. Кругом были трясины, заросли кустарников и скалы, я определенно не знал, куда направлять коня, чтобы не попасть в такую же ловушку, как мой неудачливый соперник. Я проклинал себя за то, что сразу же не вступил в бой там, на дороге, а помчался в болота, надеясь уйти от преследователей, хотя как знать, каким был бы исход схватки, если бы против меня было трое вместо одного.

– Ничего, друг, выберемся, – сказал я и похлопал Зевса. – Было бы глупостью сгнить в этих болотах после того, что мы натворили.

Верный конь как будто понял меня и медленно пошел, обходя звериным чутьем обманные лужицы. Пошел мокрый снег, все сильнее и сильнее; он был холодным, шапку я потерял, а капюшон плаща почти не спасал меня от пронзительной влаги. Грустная улыбка тронула мою душу, когда я вспомнил, как бродил в метели с артаком Дупелем, но как все изменилось с тех пор! Забавно повторяется судьба, что за загадка!

Зевс, не видя почти ничего сквозь завесу снега и дождя, то и дело останавливался и жалобно ржал, но негде было укрыться, а промедление грозило нам гибелью, я то ласково уговаривал его, то строго понукал; вода прибывала.