Ночные бдения

– Я уже забыл о нем, друг, – рассмеялся он, подняв руки. – Но что мы будем делать с этой ордой? Я не могу не открыть воинам Тобакку.

– У меня есть одна идея, но она очень рискованна.

– Все равно, надо отсюда выбираться, пока эти псы не почуяли неладное.

– Нет, Мос, мой план как раз и заключается в том, чтобы эти псы почуяли неладное. Нужно вызвать стычку между твоими и моими людьми, и в разгар битвы улизнуть. Иначе никак. Их слишком много, а ты умудрился забраться в эту бочку.

– Начальника стражи ко мне! – заорал Мос.

Начальник прибежал быстро, на лице у него было написано желание растерзать всех. Всех.

– Что это за люди там, внизу? – спросил Мос.

– Надо спросить у господина хотера, – злобно и насмешливо ответил он.

– Это не мои люди, – холодно ответил я и тут же взвизгнул, подпрыгнув на месте. – Это повстанцы!

Тишина была зловещей.

– Что прикажете? – спросил начальник стражи.

– Уничтожить, – резко приказал Мос. – Уничтожить всех до одного. Эти свиньи не достойны ходить по земле.

И начальник стражи резво побежал организовывать войну.

– Собирайся, Мос, – лихорадочно толкнул я его. – Собирайся во имя Светлоокого. Переоденься, никто не должен догадаться, что это ты. Во время схватки перейдем на сторону людей набожника и, затесавшись в задних рядах, бежим.

Леперен быстро вышел и спустя немного времени, вернулся переодетый в одежду простого воина. Затем мы без шума спустились в нижний зал. Стражники поливали «повстанцев» кипятком, а они, в свою очередь, выламывали дверь. Мы спрятались за внутренней колоннадой и, и когда воины набожника ворвались в залу и завязался неравный, но очень горячий бой, незаметно нырнули в толпу защитников лежащего в роще хотера. Я бестолково махал мечом, стараясь никого не задеть, а Мос порывался воевать по-настоящему, но все же медленно отступал. Вскоре мы оказались в задних рядах и, уже не скрываясь, выбежали на улицу.

Из кустов выскочил воин и пораженно уставился на меня.

– Что с вами случилось, господин? – спросил он. – Прикажете отступать?

– Стража теснит наших, их слишком много, откуда только взялись и все прибывают, я ранен и мой товарищ тоже. Скорее на штурм! – заорал я командирским голосом.

Человек двадцать выскочило из засады и побежало к дому. Мы, усиленно хромая, добежали до сосновой рощи и сели на траву рядом со связанным хотером. Мос действительно был ранен, хотя и не опасно. Пока Маклака перевязывал его, я переоделся в свой неприметный костюм.

На городской башне ударил колокол три часа. Битва еще была в самом разгаре, и, кажется, стражники теснили людей набожника. «Они сильно за это поплатятся», – подумал я, – «даже если останутся живы».

– Ты останешься здесь, – сказал я хотеру. – Я выну кляп, и после того, как мы уйдем, можешь орать в усмерть, пока тебя не найдут.

Маклака почесал длинный нос и весьма резонно заметил:

– Андрэ, не лучше ли прикончить его, и все дела. Не в моих правилах оставлять врагов в живых, если с ними можно разделаться. Ведь этот вонючий пес служит набожнику.

Я призадумался: Маклака был прав, но мне не хотелось убивать людей. Что мне сделал этот хотер? В конце концов, он помог мне выполнить поручение Пике.

– Нет, – ответил я, – будет, как я сказал. Мос уходи. Дальнейшее тебе лучше не знать.

Мос тяжело поднялся с земли, придерживая повязку, и мы обнялись.

– Для великого охотника всегда открыты двери моего дома в Липпитокии, – сказал он.

– Не дай бог нам с тобой увидеться, друг, – сказал я, улыбаясь, и ладный купец, пожав мне руку, скрылся среди деревьев.

– Мос, – крикнул я ему вслед. – Никогда больше не занимайся политикой. Маклака, нам пора.

Под покровом ночи мы окольными путями вернулись в дом с розовыми ставнями.

6.

С этих пор все изменилось. По Городу пронеслась интересная весть: отряд стражников-наемников напал на отряд охраны хотера, при этом последних сильно побили. Оставшихся в живых стражей порядка обвинили в пособничестве повстанцам и, особо не разбираясь, казнили в тот же день. Иногда на улицах вспыхивали стычки между воинами набожника и стражами порядка, оскорбленными в своих верноподданнических чувствах. По Городу поползли слухи об украденном письме и обмане хотера набожника, при чем основные действующие лица наделялись магическими силами. Я, например, вылетел через окно, чем поразил солдат, и они потеряли преимущество, а хотер набожника, прежде чем сдаться, положил около сотни повстанцев.

Изменилось и отношение Пике ко мне, он был восхищен и слышать не хотел, что все произошло само собой, и если бы торговцем не оказался Мос Леперен, я был бы уже мертв. На улицу я почти не выходил, это стало слишком опасно, как неправдоподобен был мой образ в народных слухах, описание моей внешности было у каждого стража порядка.

Тем временем, пока я бездельничал, Пике пребывал в невероятной активности, он куда-то бегал по десять раз на дню, ночью к нам приходили разные, но в основном богатые люди, и я понял: готовится наступление. Откровенно говоря, это была самая дурацкая идея из тех, что я слышал. С восемью тысячами воинов напасть на столь хорошо укрепленный город в надежде на то, что горстка смельчаков, будучи незамеченной охраной, откроет ворота подошедшей незаметно к городским стенам армии. Это же надо – незаметно! Как можно не заметить восемь тысяч человек, топчущихся под стенами. Это бредовый план, и я был уверен, что он провалится. И вообще, все вокруг казались мне полнейшими идиотами, и я в том числе. В последнее время мне думалось, что все происходящее – нелепая галлюцинация, которую я вынужден смотреть, а закончится она тем, что мне снесут башку.

Но Пике не дал мне сидеть и любоваться галлюцинацией.

В ту ночь он пришел очень поздно, и не один. Его сопровождал Маклака. Пике бесцеремонно растолкал меня, велел вставать и одеваться. Это не понравилось мне, очень не понравилось. Когда тебя будят среди ночи – ожидай неприятностей.

– Придется тебе на время уехать из Города, – сказал Пике, подавая мне кувшин с хлипсбе. – В Городе большие беспорядки, в наших рядах объявился предатель, который знает о тебе и обо мне. Мы убили змею, но многое потеряли. Я найду другое укрытие, а ты поедешь в Карна-Утор, отвезешь Шанкор письмо от Илетты. Маклака тебя будет сопровождать, он знает дорогу. Лошади ждут кварталом ниже. Самое главное: письмо ни в коем случае не должно попасть в руки набожника – это грозит гибелью всем. Если вам суждено умереть, пусть оно умрет вместе с вами. По прибытию будешь в распоряжении Шанкор. Она тебя куда-нибудь пристроит, но в Город тебе возвращаться не стоит, можешь лишиться головы. Вот одень это, – и он протянул мне длинноволосый черный парик, украшенный ярким бантом, зеленую юбку (любимую одежду девушек хотского происхождения), расшитый блестящий лиф и кафтан.

Не сразу я понял, что буду путешествовать в обличии женщины, а когда сообразил, то очень развеселился. Вот это шутка!

– Ага! – рассмеялся я, – а Маклака будет моим мужем?

– Это уж как вы договоритесь, – махнул рукой Пике. – Если попадешься, Андрэ, пусть даже самые тяжелые пытки не вырвут у тебя ни слова обо мне и нашем деле. Отказывайся от всего. Да поможет тебе твой Бог.

Переоблачившись в женщину, я с пристрастием оглядел себя в маленькое зеркальце. Девушка из меня вышла, прямо скажем, замечательная: высокая, стройная, с правильными чертами лица и белой кожей, длинные черные волосы, украшенные бантом, спускались до пояса. Но за голенище сапога я заткнул хозяина зверя, а в складках юбки спрятал небольшой меч. Письмо я положил за лиф, ближе к сердцу, подумав, что могу лишиться его уже сегодня ночью, сердца, я имею в виду.

– Да ты красавица! – присвистнул Маклака. – Намучаюсь же я с тобой.

Мы выпили по чарке вина и, распростившись с Пике, отправились в опасное путешествие.

В середине ночи двое пилигримов верхом на лошадях подъехали к западным воротам. Один из них был женщиной.

Стражник на воротах дремал, опираясь на копье, ему явно не улыбалось бодрствовать всю ночь при свете факела на дозорном посту. Я ухмыльнулся и прошептал на ухо Маклаке:

– Смотри, двое молодцов могут взять эти ворота.

– Ну да. Скажи об этом Шанкор.

– Нет, Маклака, взять-то они возьмут, только удержать не смогут.

Позвякивание упряжи разбудило задремавшего стража, и он охрипшим ото сна голосом осведомился, кого несет черт в такое время.

– Я странник. Хот Абразамотерос, – подобострастно ответил Маклака.

– Ты что, странник? Почему выезжаешь ночью? Жди утра, – хмуро ответил страж.

– Не можем мы ехать утром! – тонким голосочком воскликнул я. – Солнце взойдет, и мы не успеем на обряд Луны.

– Тьфу ты! – сплюнул он.

Я слез с коня, танцующей походкой подошел к стражнику, наклонился к нему и прошептал на ухо:

– Не ломайся, красавчик, пропусти бедную женщину и ее недоумка-мужа. Такой славный парень не должен отказывать даме.

– Это ты-то дама?! – хмыкнул он.

– Да, я женщина ничего себе.

– Ничего себе женщина, я не открою ворота, даже если вы попытаетесь меня подкупить. У меня приказ – ночью никого не пропускать, ловим демона. Глупость это все, конечно же, но приказ есть приказ. Покажи-ка свои прелести, красотка, – и рука его потянулась к моей груди.

Я быстро прикинул, что никаких прелестей показать ему не могу, а быть раскрытым в начале пути – что может быть глупее! Я нагнулся, будто для того, чтобы приподнять край юбки и выхватил из-за голенища хозяина зверя. Приставив кинжал к груди нахала, я жарко и кокетливо прошептал ему в губы:

– Сейчас я покажу тебе прелести, распутник. Наверняка твой начальник оценит. Я честная женщина, Светлоокий охраняет достоинство замужней женщины.

– Да что ты, шальная! – воскликнул он, не без страха отталкивая мою руку. – Что за женщины пошли! – ворчал он, открывая ворота.

Миновав единственное наше препятствие, я обернулся и послал стражу воздушный поцелуй.

– Тебе надо было родиться женщиной, – шутливо заметил Маклака.

– Я хорошо знаю женщин, – похвалился я, – у меня их было много.

– Ну, еще бы! С такой-то внешностью!

– Не все женщины покупаются на внешность, – пискляво заметил я.

– Конечно, остальные любят деньги или кое-что другое любят. Женщины безмозглы.

– И Шанкор?

– Хм, – сказал Маклака, – она, конечно, женщина, но о таких персонах говорить я воздержусь.

– Боишься ее?

– Я видел ее однажды, и видел, как толпа нормальных мужиков, сильных воинов почтительно замирает в ее присутствии, и еще я знаю, что мало найдется женщин с ее умением владеть мечом. Впрочем, она все же женщина.

– Кстати, насчет внешности, мне кажется ты прав. Этот красавчик-стражник мне по вкусу, хоть и безмозглый, – рассмеялся я.

Двое пилигримов верхом на лошадях уходили по дороге, мощеной холофолью, прочь от Города Семи Сосен, сквозь ночной туман. Я невольно оглянулся и мысленно попрощался с Городом, к которому уже привык. Суждено ли мне вернуться? Не погибну ли я в пути, на дороге, которая кишит разбойниками и солдатами. Опасен был мой путь, и что ждало меня впереди – встреча с идиоткой Шанкор, которой я почему-то должен служить? Почему бы мне не бросить Маклаку и не уехать куда-нибудь, в Липпитокию к Леперену, начать новую жизнь?

Весь остаток ночи ехали мы и весь день. Погода испортилась, время от времени накрапывал мелкий осенний дождик, доставляя массу неприятностей. Дорога очень утомляла меня. В отличие от Маклаки, я не привык так долго ехать верхом, так что к вечеру чертовски устал и буквально валился с коня.

Остановились мы у первого же постоялого двора, стоило мне попросить. Это был небольшой, но очень популярный постоялый двор, а популярен он был тем, что в округе вообще не было больше мест, где можно переночевать, не считая, конечно, кусты. Небольшое двухэтажное здание из серого камня соседствовало с удобной и обязательной конюшней: только конным было по средствам переночевать под крышей, нищие пешеходы спали под открытым небом.

Мы вверили лошадей конюху, а сами вошли в переполненную людьми и запахами общую залу. Хозяин нашелся сразу – жирный наглый боров (и почему только все хозяева постоялых дворов такие). Увидев империалы в руках моего спутника, он провел нас на второй этаж и выделил вполне удобную, но очень грязную комнатушку. Мы не высказали претензий: получить даже такое жилье в дороге считалось счастьем. Закинув в угол дорожный мешок, я, было, завалился спать, но Маклака предложил спуститься в общую залу и поискать чего-нибудь съестного, чтобы не тратить сухие запасы. Я, естественно, возражать не стал.

Грязные, залитые вином столы, тянулись от края до края залы. Одни путешественники жались к жарко натопленному очагу, другие сидели за столами и либо ели и пили, либо играли в азартные игры.

Мы сели в уголок и попросили бойкую служанку принести еды. Все в зале были мужчинами, поэтому десятки глаз устремились на меня, привлекательную и молодую. Я чувствовал себя очень неловко, и в самом деле, женщиной.

Не успели мы начать трапезу, как снаружи послышалось ржание коней и топот; через несколько минут в комнату ввались человек десять воинов и кривоногий, но довольно симпатичный коротышка, одетый с необыкновенной роскошью. Человек держал себя вызывающе, но, тем не менее, старался находиться рядом со своей блистательной охраной. Командирским голосом он потребовал комнату, и был со всеми почестями препровожден хозяином.

– Ну и хлыщ, – усмехнулся я, жуя какую-то гадость, сдобренную хотской саракозой и стараясь не замечать ее вкуса.

– Артак Дупель, – спокойно ответил Маклака.

– Артак? – удивился я. – Ну надо же. Чего он забыл в этой глуши?

– Ездил, вероятно, разыскивать известную нам особу, – тихим голосом ответил Маклака.

– Для чего?

– Насколько я знаю, она сильно оскорбила его, отказавшись выходить за него замуж. Когда-то у них была большая любовь, а потом она презрела его ради другого. Он, понятно дело, обиделся. Ну а теперь ее деятельность – еще один повод для преследования. Только теперь он ее сделает не невестой, а помойщицей. Эта мразь – один из приближенных набожника. Вот точно: каков хозяин, таков и слуга.

– Да, он мерзок, – подумав сказал я, – я бы тоже за такого не вышла.

Маклака расхохотался и продолжил трапезу.

Но артак вернулся. Он ворвался в залу, принеся относительную тишину и испуганно перекрещивающиеся взгляды. Можно не сомневаться, что многие путешественники, подобно нам, обсуждали прошлые дела Дупеля и Шанкор. Артак решительно оглянулся и, увидев свободное место как раз напротив меня, направился к столу.

Злые колючие глазки изучающе вперились в мое лицо, затем опустились на грудь и руки, вызвав во мне притворный трепет. Видимо, удовлетворившись осмотром, негодяй слащаво улыбнулся, и я заметил на его лице вожделение, признаки которого были понятны мне, как мужчине, но этот гад увидел во мне женщину.

Протянувшись через стол, он схватил мое лицо холеной рукой и смачно поцеловал в губы. Я обалдел, обалдел и Маклака, только Дупель был доволен.

– Сегодня ночью, крошка, ты будешь моей – самодовольно заявил он. – Надеюсь, твой муж не будет возражать, – и он бросил на стол несколько империалов. – Я щедро плачу.

Не в силах ответить ему как положено, мы с Маклакой молча смотрели, как сволочь запихивает в рот куски мяса и пережевывает их. Стряхнув оцепенение, я тоже принялся за еду, теперь она казалась мне еще более отвратительной.

– Жду тебя в своей комнате, крошка. И не вздумайте бежать с моими деньгами, – сказал он и погладил меня по руке.

Когда Дупель ушел, я выскочил из-за стола и подбежал к тазу с водой. Я с отвращением полоскал рот и тер губы, стараясь смыть следы этого поцелуя. Ни в каком наряде нет мне покоя. Неужели у меня такой женоподобный вид, что этот мерзавец принял меня за женщину?

Поднявшись в комнату, я застал Маклаку в спешке собирающим вещи.

– Мы уезжаем, – торопливо сказал он, спихивая свою грязную одежду в мешок.

– Естественно, – как можно беспечнее ответил я, – не могу же я провести ночь и Дупелем. Хотя может быть, он того…

– Сейчас не до смеха, Андрэ, – с тревогой в голосе сказал он. – Скоро этот говнюк придет за тобой, и тогда ты умрешь, потому что не женщина. Мы не можем рисковать, у него слишком много людей.

В зале было полно людей артака, и нам пришлось прыгать в окно, рискуя переломать себе ноги. Падая, я задел правой рукой какую-то деревяшку и поранил предплечье. Кое-как перемотав рану тряпкой, я сел на коня, уже приведенного Маклакой, и мы покинули постоялый двор, так и не успев отдохнуть.

Темные неясные тучи клубились в небе, сквозь неясную туманную пелену проглядывала полная луна. Не успели мы проехать и километра, как начал накрапывать дождь, он неприятно моросил, весьма осложняя нам видимость дороги. По такой погоде, решили мы, Дупель не станет нас преследовать, и поехали тише, чтобы не сбиться с пути.

Немного погодя, мы все же решили свернуть с холофольной дороги, опасаясь преследования, и ехать стало еще труднее. Невольно остановились мы, вглядываясь в густую мокрую темноту.

Маклака привстал на стременах и прислушался, дав мне знак молчать. Я тоже напряг слух: где-то вдалеке, непонятно с какой стороны, раздавался топот конских копыт.

– Вряд ли это Дупель, – прошептал Маклака и попытался определить источник звука. – Не настолько же он дурак, чтобы из-за денег плутать в дожде.

Я тоже начал оглядываться и с тревогой понял, что не представляю, где дорога – настолько размыло землю.

– Маклака! – воскликнул я, забыв об осторожности. – Куда нам ехать?

Повертев головой, Маклака мрачно ответил:

– Не знаю. Предлагаю подождать конный отряд. Скорее всего, это воины, возвращающиеся из провинции. Посмотрим, куда они направляются.

Мы нерешительно озирались, а топот все приближался. Когда очередная вспышка молнии прорезала темноту, я увидел достаточно близко скачущего Дупеля и пятерку его людей.

– Дупель! – прошептал я Маклаке.

– И не один, – мрачно добавил Маклака, вынимая из ножен меч.

Я с удовольствием проделал то же самое, и первый же удар плашмя пришелся по голове артаку. Я отчаянно дрался, перекрикиваясь с Маклакой, чтобы не задеть его в темноте. Это была жестокая битва, не считая сразу же выбывшего из строя Дупеля, пятеро прекрасных бойцов накинулись на нас, – двоих. Маклака был очень умелым и сильным воином, он славно работал мечом, ловко отражая атаки трех мужиков. Другие двое набросились на меня больше из желания повеселиться, но я был уже не тем сопляком, который сражался на руинах Сарки, и я кое-что умел. Узкий лиф и мокрая широченная юбка, путающаяся в ногах, сильно затрудняли движения, поэтому они выходили нелепыми и безобразными.

Грязные ругательства летели в мою сторону, воины были шокированы тем, что простая бабенка так отлично владеет мечом, и не могли понять, как это возможно. Они просто не видели во мне мужчины, пока один из нападающих не воскликнул:

– Да это переодетый мужик!

К концу стычки стало светлеть, дождь почти утих, и когда полностью взошла луна и выглянула из-за туч, она охватила печальную картину смерти. Воины артака были мертвы, Дупель без сознания, но живой, сиротливо лежал в сторонке; это я его оттащил, чтобы он не мешал, еще в середине битвы. Маклака, тяжело дыша и опираясь на меч, придирчиво осматривал трупы, пытаясь увидеть признаки жизни: но все были мертвы.

– Хорошо сработано, – наконец, сказал он. – Ты не ранен?

– Я цел, – ответил я.

– Тогда поехали, – решительно сказал он, убирая меч.

– Погоди, а что делать с Дупелем?

– Как что? Убей его, – удивленно сказал мой спутник.

– У меня другая идея, – усмехнулся я. – Давай возьмем Дупеля с собой, он скоро очухается, преподнесем его Шанкор. Это же «язык», может он чего знает.

– Я свяжу его.

Перекинув бессознательного Дупеля через седло впереди себя, Маклака тронул лошадь, и мы галопом помчались в неизвестном направлении, горя единственным желанием удрать подальше от места бойни, на котором с минуты на минуту могла появиться остальная свита, вероятно, уже хватившаяся артака.

Рассветало, а мы все бродили по размытой дождями глиняной пустыне среди редких кустов. Дупель уже очнулся и отчаянно ругался, барахтаясь в веревках. Не обращая на него ни малейшего внимания, Маклака внимательно всматривался в окружающий пейзаж, стараясь найти нужное нам направление.

Я почти дремал в седле, крепко вцепившись в поводья из страха уснуть и свалиться с лошади. Насквозь промокший, я ежился под леденящей одеждой.

– Да что ты за баба такая! – орал Дупель, пересыпая свою речь матюками и проклятиями. – Что у тебя за мужик? Смог положить пятеро моих людей один!

Я посмеивался про себя, но не решался поведать артаку правду. Ее ему знать было незачем.

В то же время, заплутавший в зарослях кустов, навстречу нам ехал отряд лучников, бродивших в окрестностях в поисках пресловутой Шанкор.

Судьба была нам встретиться.

7.

К обеду я буквально спал в седле, позволяя лошади покорно шагать за конем Маклаки. Дупель тоже утомился и не докучал нам больше своими вполне обоснованными возмущениями, я даже завидовал ему: несмотря на неудобное положение в седле, он хотя бы мог спать, а я должен был следить за тем, чтобы не свалиться в грязь. Две ночи без сна, тяжелая битва и раскисшая дорога превратили меня в выжатый лимон.

Маклака с сосредоточенным видом ехал впереди и, кажется, совсем не устал, а может быть, он лучше умел держать себя в руках.

Пейзаж постепенно менялся, превращаясь в каменную пустыню с нагромождением скал, валунов и редкой жухлой растительностью. Тонкие деревца то там, то тут с трудом пробивались сквозь усыпанную острыми каменными осколками почву. По этой почве лошади шли медленно, то и дело оступаясь – бедные животные были измучены, и им, и нам требовался отдых.

– Маклака! – слабым голосом окликнул я его. – Может быть, сделаем привал, мы уже достаточно далеко отъехали.

Маклака хмуро оглянулся на меня и буркнул:

– Как скажешь.

Мы остановились у подножия большой скалы на маленькой каменистой площадке, нагретой начавшим пробиваться сквозь тучи солнцем. Маклака стащил полусонного Дупеля и отправил коней самостоятельно добывать себе пропитание в пустыне.

Я прислонился к нагретой гладкой поверхности камня и закрыл глаза – мелкие точки заплясали в темноте.

– Ты знаешь, Маклака, – сказал я, устраиваясь поудобнее. – Я, пожалуй, не буду есть. Я посплю.

И я уснул.

Дивный сон привиделся мне: я был дома, по-настоящему дома, но это было странно, я будто бы и не хотел домой. Лена разговаривала со мной о чем-то, Маринка с рассеченной губой грустно стояла рядом. Я хотел спросить, что с нею стряслось, но я спешил, меня не волновало ничего, я очень спешил на поезд. И я проснулся.

Багрово-кровавое солнце касалось краем безжизненной скалы. Дул слабый, но холодный ветерок, но небу ползли обрывки серых прозрачных туч.

Маклака сидел возле костра и поворачивал на вертеле какую-то птицу. Дупель с лицом мрачнее тучи, смотрел на закат.

– Маклака! – окликнул я своего сопровождающего. – Неужели я проспала весь день?

– Да, – безразлично ответил он, не сводя глаз с дичи. – Может быть, мы переночуем здесь, как ты думаешь? Дует капучка. Будет буря. Нехорошо оказаться в такую бурю в пустыне.

– Я не против, – ответил я и подсел к огню.

– А я против, – прогнусавил Дупель. – Я против.

– Будешь много болтать, – рявкнул я, – убью.

Дупель сжался и отвернул лицо.

– Далеко ли еще? – спросил я у Маклаки.

– Два-четыре дня пути. Мы много времени потеряли, блуждая в дожде, – ответил он, снимая птицу с вертела. – И благодаря ему, – он кивнул на Дупеля, – держались вдали от большой дороги. Но теперь мы перейдем эту пустыню и окажемся у леса. Там все будет гораздо проще: пища, свежая вода, да и лошади не будут бить копыта о камни. Да не беспокойся, – улыбнулся он, увидев, как я заозирался, заметив отсутствие лошадей. – Они скоро вернутся. Умные животные приучены самостоятельно отыскивать корм в скалах.

Оторвав у птички ногу, он подал ее мне, не забыл накормить Дупеля, и только потом угостился сам.

Оголодав от странствий, я с большим удовольствием уплетал птичку, каким-то невероятным способом отловленную Маклакой в безжизненной пустыне. Его сила и выносливость откровенно поражали меня и заставляли чувствовать себя слабаком.

Покончив с ужином, мы сжалились над совершенно замерзшим Дупелем и подсадили его к огню. Я закутался в теплый плащ по самые уши, но, тем не менее, жгучие прикосновения капучки оставляли на лице леденящие укусы. Маклака тоже замерз и усиленно швыркал большим носом, даже огненное тепло костра не помогало нам согреться. Несмотря на холод, мне удалось задремать.