На штыке прозы и поэзии

Но я был к этому готов…

3 октября, 2021 г.

Восточный ветер

Услышал ветер я, что дул с Востока,

И сразу вспомнил вдруг родимый край.

Но не дойти туда, ведь он далеко,

Так дуй же, ветер–друг, не преставай!

Как шаловливый сын, как блудный странник.

Тебя я ждал сейчас, и ты пришел!

Я помню детство, друг, и кнут, и пряник…

Но ты скажи мне, как меня нашел?

Иль дуешь рядом ты, чтоб грусть навеять?

Подумал ревностно, что я забыл?

Что я сижу, как трус, благоговея,

Забыв, откуда ты, мой друг, прибыл?..

2019 г.

Лучший день

Обычным днем сижу я на скамье.

Прекрасный день. Бесспорно, лучший день.

Я в том углу, где солнца нет – лишь тень;

И ветер сильный дует в спину мне.

И как тогда, на дальнем бреге я –

И ближний берег для души далеко,

Как будто где–то утонул глубоко

Последний мой оплот – судьба моя.

Как пенится грядущая волна!

За ней грядет еще, еще и снова…

Так с уст сойдет одно иль боле слово,

Дойдет ли то потом до сердца дна?

И бьет чрез край, вода за борт зальется.

А в небо зришь – ни капли нет, ни града.

Но разве для воды живет преграда?

И все сидишь, и ждешь, и жаждешь солнца.

Угрюмый ветер сквозь тебя пройдет.

Ах, ветер–друг, возьми меня с собой!

Готов пройти сквозь ливень я любой,

Верни туда, где жил из года в год…

И здесь, муссон, где я, скамья и тень,

Ты преврати меня с душою в прах.

Развей меня на глиняных брегах,

Чтоб волны омывали каждый день.

2018 г.

Необыкновенный полночный променад

Я совершал полночный променад

Средь улиц, окаймленных темнотой,

И чувствовал, что в сонме автострад

Ужасный силуэт следит за мной.

Луною освещенные дома

Зажженными глазами презирали

Живую тень, которой не дана

Привычная религия морали,

Которой довелось уже сполна

Отпить из кубка славы и печали,

Теперь же за другим бредет она,

Цепями закрепленная из стали.

Деревьев затемненных очертаний

На тротуарах множество от фар,

И силуэту черному страданий

Дают, ветвями нанося удар.

Болевшая, усталая душа,

О, как тебя сомнения терзали –

Меняла старый шаг на новый шаг,

Оставшись непокорною в опале.

Преследуемый собственною тенью,

Истерзанною розгами судьбы,

Я слал свои заклятья провиденью,

В отчаянье забросивши мольбы.

Когда себя к ней цепью приковал,

Я оторвал свои бесценны крылья.

О, кем я был! О, кем теперь я стал?

Упавши с неба, задыхаюсь пылью.

Свеченье фонаря тянуло вверх,

А силуэт в слезах клонил назад,

В амбициях завидев неуспех.

Я совершал полночный променад…

2019 г.

Поэмы

Праль и Мораво

Покаяние краю

Воспой, поэт, поэт луны,

Тот странный, дивный край,

Муссон где ломит валуны,

Сайгаков гонит стай,

Где рек простор затмит глаза,

И лев живет, не дуя в ус,

Сребрит бережья волн коса,

Темнит раздолья гнус,

И молнии гнут кривой излом

И режут бревна, щепь метя,

И ливни бьют сквозь бурелом –

Средь чащ пройти хотят,

А ночь черна, как земь югов;

Где лес сосною кроет ель,

И стелет снег холодный кров,

Звенит в ручьях капель!

Воспой, полнощнейший поэт,

Как жар влечет из почвы влагу,

Горит сквозь пар свинцовый след,

Взывая в нас отвагу.

Костровый свет наш слепит взор,

Дурманит душу дымокур,

И где–то в недрах крайних гор

Шахтерский роет бур!

Предай листам бумаги ты

Свой опыт прошлых дней,

Пиши о том крае земли,

Пьяни рассказами о ней,

Как дождь пьянит цветы…

Древний Клот

Я повесть дивну заведу

От самых давних лет,

Когда чернела темь в саду,

Не знали люди свет.

В одном краю царил Каноз –

Властитель дум и зал,

Старик, и, скажем, из заноз

Большой он самой стал

Не то, чтоб каждому из всех,

Хотя бы для вельмож.

Один лишь вид взывал в них смех:

На черта был похож.

Но глубоко в своей душе

Он мнил себя мисси́ей.

Однако город весь уже

Погряз в бюрократи́и.

Любил глаголить царь стихи

О мире, о долгах.

Писал, срываясь на «хи–хи»,

За ним его слуга,

Стоявший справа от руки –

А может, и не справа –

Как киль, что режет гладь реки,

Писец его Мораво.

И писарь сей устал от кип

Исписанной бумаги.

Каноз совсем уже осип

Твердить трактат отваги.

Мораво тоже уж давно,

По скромным завереньям,

Твердить в душе трекляты «но»

Потух на злоученья:

Каноз всегда хотел слагать

Стихи о жизни. Просто

Еще просил он собирать

Их в сноп людского роста.

Устал любой сие писать,

Услышавший бы ныне

Слова царя, мол, надо знать

Закон о нем и сыне.

(Дурною славою живет

Усталый, старый город.

Его прозвали «Древний Клот»,

Кто был душою молод).

Мораво млад, и все с тоской

Он к сердцу принимает:

Ему талмуды день–деньской

Писать не подобает.

В один лишь день, в один момент

Ситину, мать, покинул.

Ему мечта и аргумент

Тогда была, и стимул.

Так мыслил он тогда:

«Еще один, последний день

Веду я службу, господа.

Кому в провинции не лень –

Пусть сам страдает тот.

А я прочуял жизни соль –

Покинуть Древний Клот,

Прибыть в столицу – Жоль…»

Дорога в Жоль

И вот бредет один писец,

Оставлен на мороз.

Виной тому, Господь–истец, –

Скупой старик Каноз.

Но был он тверд, душой силен,

Из никелева сплава

Как будто б, право, сотворен

Прекраснейший Мораво!

Он чаял жизнь начать свою,

Забыв ужасну боль,

В мирском, конечно же, «раю»,

Иначе – город Жоль.

Дорогой дальней, лесом ли

Мальчишка брел один.

Я знаю точно, здесь брели

Герои из былин…

Так вот, он шел недели три,

Пока на чистом поле

Не встретил знак гнилой в пыли:

«Приветствуем вас в Жоле!»

С подхода город удивил

Писца по невезенью:

Дорога – поле, знак изгнил:

Порос чужою ленью.

Но все же шел – а как тут быть?

Ему тут что ли крест найти

И голову сложить?

Осталось только шаг пройти…

Врата встречают щедротой

Изящного убранства.

Сребрят церквей своих главой

Просторы нова царства!

И страж кричит и вопрошает:

«Ты кто такой, откуда ты?» –

И в миг один прегорождает

Проход через мосты. –

«Скажи или уйди, глупец,

А то найдем управу!»

Ответил сразу млад писец:

«Древнейший Клот, Мораво».

«Древнейший Клот? Ты что несешь?

Болезнь? Цинга? Зараза?

Таких не знаем, ежь–матрешь…»

Но тут выходит страж другой,

Не дав закончить фразу,

И молвит всех впустить.

«Обычно нужно за такой

Подарок заплатить!» –

Твердил второй. И подсобил

Грошами им герой…

Приветствие Царя

Толпа людей, вокруг народ,

Играют песню барды –

Пирует Жоль! И царь идет,

Блестят его кокарды!

Сегодня он поднял зарплат

Количество и златность

Для всех бесчисленных солдат,

Повысил ратну знатность.

Шагает воинов стройный ряд,

Лоснятся их наряды,

Сверкает сонм кольчужных лат

Средь улиц витьеватых.

Дворцы – услада из услад

Для писарева взгляда.

Богатый Жоль похож на клад,

Устроенный из злата.

А где–то за углом совсем

Идет отряд дружины.

Кричит глухой, мычит, кто нем,

Во славу стар режима:

«Ликуй, бедняк, хвали царя!

Какой сегодня день!

Вставай, румяная заря,

А нам вставать не лень…»

Монарх по улице грядет,

Под ним червона лошадь.

Пришел его теперь черед

Прийти на златну площадь.

К трибуне встал и речь завел,

Взыскавши мысли зернь.

Пред ним стояла с многих сел

(Градская тоже) чернь.

И рек тогда прекрасный Праль

О том, что нужно право

Хвалить и умножать, как в старь.

Внимал ему Мораво.

И так понравилась уж вдруг

Монаршья эта мысль,

Что от моральных прежних мук

Избавился наш писарь.

И парню захотелось так

Пойти в казены службы,

Готов пахать был за пятак

На славны града нужды…

Посадские карнизы

Светило бросило лучи

На городские стены,

Теплом огревши кирпичи,

Сжигая брызги пены.

Никто в прекрасный день такой

Не был объят тоскою,

Ведь в месте том корчмарь любой

Мед, пиво лил рекою.

Гуляка пил портвейн, вино,

Смеялся, что есть мочи.

Толпа гуляла за окном

До самой поздней ночи.

Как самый крупный патриот,

Приветствующий право,

Ушел что в Жоль, покинув Клот,

В момент тот был Мораво.

Но ночь темна, довлеет сон

Над сыном стар Ситины,

Поэтому решает он

Приехать в дом гостиный.

К тому же здешний край суров

На мерзлую погоду.

Любому здесь полезен кров,

Кто хлад не знает сроду.

К чему, бишь, я? Ах да! Суров!

И сразу заселился

Мораво в крайний из домов,

Когда уснуть решился.

И лился свет со всех сторон

И с каждого карниза,

И был посад сей облачен

Как будто б в златну ризу.

Но вот в одной из темных зал

За крохотным столом

Сидел огромный генерал

(Стол – Моська, он же – Слон).

Он пил горилку, как привык,

Всю залпом из горла.

И дребезжал его кадык,

Как маятник, тогда

(Надеюсь, мне простят строку,

Где рифма невпопад.

Простите, дети, старику

Его на вирши взгляд).

На это взор со стороны

Мораво обратил,

На то, как ветеран войны

Хмельной напиток пил.

И тот, второй, вдруг пригласил

Усталого Мораво

С ним выпить вместе, что есть сил,

За Праля и за право!

И шли часы. Их разговор

Надолго затянулся,

И писарь наш слугой во двор,

По счастью, приглянулся.

А как уж так случилось, я,

Поверьте мне, не знаю,

Скажу лишь, что, мои друзья,

Вас пить не призываю

Нигде, никак и ни за что.

Напели мне сороки,

Мол, пьянство–то у них зашло

До следующей попойки,

А там писец узнал о том,

Что знатный генерал

Имеет связи со двором

(Так он ему сказал),

А дальше ветеран ему,

Как в память стару брату,

Помог с работой самому

В дворце, где Праль, по блату…

Монарший дом

Встречает всех своим сребром

Изящного убранства

Известный здесь Монарший дом

(Точней не всех – дворянство).

Прошел лишь день, как генерал

Помог герою сказа,

И наш безвестный писарь стал

Уж царского приказа.

И вот уже весь высший свет

Налево и направо

Твердит о том, что лучше нет

Писца, чем млад Мораво.

Грядут недели дел его,

А он за Пралем пишет,

Но сам в душе слова давно

Монаршие не слышит.

Вы спросите: «Но как же так?»

А я вам: «Ну еще бы!

Ведь царь ему дал особняк,

Да с видом на трущобы!»

Похоже, что постиг писец

Натуру государя:

В толпе – герой, в душе – глупец.

«Каноз не хуже Праля…» –

В уме твердил наш писарь.

Понять не мог он, почему

Простая вроде мысль

Чуть раньше не пришла к нему?

Ведь стопки всей бумаги

Давно скопились ростом так

Высотностью, как флаги.

Не человек, а целый флаг!

И вот совсем уже писца

Перо поисписалось.

Писать он мог, но наглеца

Понять не получалось.

И у Мораво на душе

Скопилось много ссадин,

Готов он был давно уже

Уйти со дня и на день…

Особняк

«Пурга какая на душе!

Везде лжецы и воры,

Кругом притворство в неглиже,

Злодеев бродят своры!» –

Кричал Мораво от тоски,

Не зная, делать что же.

Бросать людей – не по–людски,

Бросать богатых тоже.

Газеты нумер свежий взял,

Хороший, зарубежный.

Писали там о том, как стал

Один царек небрежный

Парад военный в граде

Своем без тени проводить

Сомнений. Тут и нате!

Чума в стране внезапно ить!

Но царь не растерялся –

Провел парад и был таков!

А смотр тот прозвался:

«Парад военных мертвецов».

Но шум раздался из окна

(В саду кричал студентик):

«Нам власть монаршья не нужна!» –

Устроил тот пикетик.

Забыл совсем герой уж наш,

Что выборы уж летом.

А там уже как голос дашь,

И как решат советы.

Решил себя в листы вписать

Соратников режима,

А там уже рукой подать

До власти–то, вестимо.

Выборы! Выборы!

«Сгоняйте с кресел стариков!»,

«Долой пургу, ненастья!»,

«Гляди, Мораво–то каков!»,

«Наш выбор – это счастье!» –

Неслось из всех из утюгов

(Ну, кроме, может, власти).

Хотя не так уж много и

Про это было стонов:

В тот день на площади пришли

Не десять миллионов.

Следили все, кто был готов,

За счетом бюллетеней,

Подсчетом честным голосов,

Чтоб было без сомнений.

Народ молился, хохотал,

Смотрел в Тетцира даль,

Писцу свой голос вдруг отдал –

Остался с носом Праль.

А тот рыдал, младенец как,

Давно сие не видел царь –

Вот так попасть впросак!

Ах, было лучше встарь!

Сказать, что удивился он,

Так вовсе молча лучше!

Покинут трон! Корона вон!

И свежий ветер дувши!..

Разделяй и властвуй

Прошло пять лет, и Новый Жоль

Возрос церквами к солнцу.

Писцу досталась нынче роль

Быть зла противоборцем!

Устали все от Праля дней,

Народ не ждал быть бедным.

Но шла молва, народ – за ней,

Что выбор был победным.

Никто не ожидал, но тут

Мораво стал отличным

Правителем, «спасцом от смут»,

Врагом коррупций личным.

И зрел сие любой в стране –

В казну вернулись деньги.

Трущобы нищих в стороне

Сносились помаленьку,

И возводились терема,

На славу построенны.

Народом были времена

Сии благословленны!

Корень зла

Как нет и худа без добра,

Так зло без счастья тает.

Коль слава та была скора,

Так Праль о ней узнает.

Решил бесславный экс–король

Найти писцу управу,

Ему Мораво был, как соль

Посыпана на рану.

И чаял он, искал места,

Где писарь провинился.

Но вот проблема, вот беда:

Везде лишь пригодился!

Но все же тот нашел, за что

Писца упрятать можно,

Никто не знал, но дело то

Пятнадцать лет ничтожных

Всего–то так произошло.

И, мол, не ведает народ,

Какое «чудо» к ним пришло,

Заняв места господ.

И вот уж за Мораво вдруг

Таится сонм «предательств»,

Хотя и Праль, наш власти друг,

Не вверил доказательств.

И вот уже летит в врата

Нью–Жоля колесница,

И Праль на ней с свистком у рта,

Веля вести в темницу

Почтенного Мораво слуг,

Да и того в придачу.

Но помнил писаря заслуг

Народ, отвесив сдачи.

На каждый дюйм нельзя упасть

И яблоку простому.

Народ стеною встал за власть

Спасителю градскому.

А как уж было дальше, я,

Увы, не разумею.

Пером лиричным острия

Писать пустяк не смею…

Заключение

Лоснится рожь, река бежит,

Летит прекрасна птица,

Охранник поле сторожит,

Пшеница колосится!

Разросся дуб, растет и ель

На телесах равнины.

Закончил бард легенды трель

О сыне стар Ситины.

Воспой, поэт, поэт луны,

Далекие преданья,

Сказанья темной старины

Без тени оправданья!

Как гнев людской меняет быт,

Ведомых возглавляя,

Как корень зла навек разбит,

Что только дух гуляет!

Зайди, поэт, издалека,

Времен поведай лучших,

Про мира дни, медов века,

Года людей минувших!

Но только в сердце боль рябит,

Досада горло режет,

Язык в мозоль до крови сбит,

В устах невольный скрежет.

Забыто все за ширмой лет,

Забыт и Жоль, и Клот.

Последний стих пропел поэт,

А новый уж нейдет…

2020 г.

Поэма Бридж

Начало

С попытки первой, верный друг,

Я сон тебе перескажу.

И чтоб не усомнился вдруг,

Тебя я клятвенно заверю,

Что сей рассказ – не ложь, но правда.

Я брел средь темно–красных стен.

И на полу, как ржавы пятна,

Желто–оранжевым ковром

Лежали мягкие кубы.

И точно помню, что со мной

Был путник странный,

Он во всем мои движенья повторял,

Глядя куда я шел.

Мы с ним о чем–то говорили,

Забыв, откуда мы прибыли.

Но собеседник не искал

Пути иль выхода отсюда.

И вот средь сотни лабиринтов

Я путь нашел, ведущий в место,

На кухню странную похоже,

Там ждал меня уже швейцар:

– Ах, это Ты, скорей за мной!

Тебе секрет раскрыть я должен.

Идем, не спрашивай зачем,

Куда мы держим путь.

И вел меня сквозь блеск металла

Столов кухонных, ложек, кружек.

Из стен, окрашенных красиво

В лже–изумрудный цвет,

Тусклейший луч светил.

Глядя вокруг на лоск шкафов,

На лампы белые с плафонном,

Я вспомнил – шел со мною друг.

Но где же он? Пропал навек!

Пройдя к двери, в нее зашел

Мой проводник к секретам мира.

Зашел. Исчез. Ни слуху больше.

Пришлось идти за ним.

И, дверь открыв, увидел я

Огромный по размерам зал,

Уж больше на ангар похож.

Затем протер глаза…

Десятки, тысячи фигур

Из пластика пред мной стояли.

Исполнены из ярких красок.

По внешности – подобье зла.

В том месте ни тепло, ни хладно.

И звуков слабых, сильных нет.

Зато в углу просторной залы

Стояли разные столы.

На них рисунки, снимки были,

Да что там были, просто есть

В моем живом воображенье!

Мой дух застыл внутри меня:

Ужасные картины видел

Я в тот момент, в том месте я.

И тел частей десятки были

На них воплощены.

Как сильно я тогда забылся!

И время потеряло ход!

И мой швейцар давно оставил

Меня в той комнате одним.

Окутал страх меня неведом!

Скачок! Бегу уже к двери!

Вот я на кухне! Стоп, минуту…

«Откуда взялся здесь бардак?» –

В моем уме звучала фраза.

Действительно, на кухне был

Порядок видимый нарушен.

Все на полу уже лежало,

Хоть раньше было на местах.

И больше испугался я.

«Где выход в красный лабиринт?» –

Подумал я побежал

К своим пути истокам.

Но встретили меня на нем

Солдаты странные в костюмах.

Заметил их первей.

И понял я: «Они за мной

Пришли. Убить меня готовы.

Но в чем повинен я?»

Скорей бежал. Нашел тогда

Ведущий спуск

Все вниз и вниз…

Я в тень и глубь пустился…

Сквозь мрак пробрался я.

Во свет вошел чрез двери.

Ослеплен был мой в тот же миг

Спокойный, краткий взор.

И сотни, тысячи витрин

Пред мной тогда, светясь сребром,

Открылись вдруг, но я не знал

Подобных им еще.

Таких, мой друг, не знал и ты:

Футуристично было все,

Антрапоморфны существа

Ходили меж витрин.

И страх не чувствовал уж я.

Проник в одежды магазин

Престранной марки, там меня

Радушно встретил робот.

Спустя минуты он одел

Меня в прекрасную одежду:

Она ярка, она бледна –

Она блестит цветами неба!

Но мне пора. Закрыл закрыл глаза

И оказался вдруг на земи.

Однако земь была не та –

Свекольных та была цветов,

А небо то моркови было.

Дома стояли на полях,

Поля иссечены кругами –

Следы огромнейших червей,

Доселе бывших здесь.

Как я тогда мечтал уйти…

Сбежать хотел из этих мест.

И ринулся сквозь дикий лес,

Пришел скорей к дороге.

Открылась предо мной тогда

Прекрасна эстакада.

Вела она чрез океан

На берега Земли.

Туда я путь держал…

Эпилог

Шагнул с причала в воду я.

Вода вокруг. Кругом вода:

«Дышу ли я? И где иду?

В горячке белой я, в бреду?..»

Уж шел по дну. И там видал

Людей, идущих вряд вперед.

Их демон гнал, презлой Дедал,

Что сок людской, как воду пьет!

Но я живой, хвала судьбе!

И все осталось позади.

Я был в плену, я был нигде,

Но нынче я прошу: «Веди

Меня, судьба, другим путем,

Чтоб было все всегда кругом

Приятно мне, и отчий дом

Светил чтоб маяком!»

Таков был сон, но человек,

Мой сказ услышавший сейчас,

Заступит сразу в спор неравный…

Скажу я так: в любой из вех

Всегда есть доля правды.

2018 г. Записанный сон.

На штыке прозы

Безумные дела

Утро. Рождественская пора. На улице шел густой снег, похожий больше на белых бабочек, порхающих тут и там. Возле моего дома стоял молодой человек. Он робко постучал в железную калитку, а затем немного отшатнулся от нее.

Я в крайне сонном состоянии вышел из своего скромного жилища. Затем прошелся по садовой брусчатке и открыл калитку. И вот мне пришлось лицезреть юношу. Я немного нервно ожидал узнать, что занесло его в это место. Но он, о чем–то задумавшись, отвел взгляд на мой ужасного цвета забор. Еще через пару секунд парень пришел в себя и вежливо поздоровался. Между нами состоялся короткий диалог:

– Прошу прощения, вы верите в Бога?..

– А могут ли субмарины летать?

После этих слов я закрыл калитку.

Зайдя обратно в дом и сев с кружкой чая у камина, я задумался: а во что верить? Нет, ну правда. Порой ведь случаются очень странные вещи, сам я их не видел, но люди верят в них.

Вот, например, знал я некоторое время Бэллу, юную художницу. Мы учились с ней на одном факультете. Иногда нам удавалось общаться в перерывах в этом сумасшедшем потоке дел. Разговоры у нас были разные. Иногда мне приходилось слышать от нее совсем уж удивительные случаи.

Одним из таких открытий стала для меня история призрака, поселившегося у моей подруги в квартире. Не верите? Сейчас все в точности перескажу.

Жила тогда Бэллочка на пятом этаже старого советского здания. А такие дома, как известно, насквозь пропитаны духом тайны и загадочности. Вот и у нашей юной художницы квартира тоже была пропитана таким «духом». Только вот он был настоящим.

Все началось с того, что в комнате ее начали падать собственноручно написанные картины. Сначала казалось, что во всем виноват сквозняк, потом, что дело в накренившемся от времени доме. Но все было иначе.

С некоторой поры дома у студентки начали валиться двери, причем прямо на нее. Будто кто–то покушался на жизнь девушки.

Еще позже вещи необъяснимым образом начали двигаться со своих первоначальных мест. Дело ведь еще и в том, что жила она совершенно одна. Бывало, конечно, что к ней захаживали редкие гости – друзья и родственники. Но в основном она упивалась одиночеством. Ах, куда же молодости без угрюмой тоски и апатии? Прекрасная пора!

В общем, фантастические дела творились прямо у нее на глазах, можно сказать. Но девушка не растерялась. Она знала номер одной «гадуньи», ну или гадалки, как вам удобнее. Позвонила ей. Та, в свою очередь, приказала намазать пол возле уборной яичным желтком, а над дверью клозета повесить алюминиевую ложку. Все это сделать нужно было непременно в полнолуние, в двенадцать часов, чтобы все «бесы» ушли.