Анналы тенниса

(подпись).82

Итак, Пьер Жантиль был в 1612 году королевским паумье; следует надеяться, что стиль его игры был лучше, чем почерк. Его жалованье в 500 франков в год, не было ниже его положения; и под его руководством царственный ученик не потерял интереса к игре.

Существовали также корты в Фонтенбло и Сен-Жермене; по-видимому, два из них были пристроены к бывшему дворцу, о чем говорят до сих пор, и вполне вероятно, со времен Франциска I, хотя этот дворец был в значительной степени перестроен Генрихом IV.

На редком виде 1614 г. с высоты птичьего полета, озаглавленном «Портрет королевского дома Фонтенбло» (Portrait de la Maison Royale de Fontaine Belleau) работы флорентийца Алессандро Франчини (Aleхander Francini), очень ясно показан блок зданий, описанный как Lee Jeux de paume, в левом углу улицы Кур дю Шеваль Блан (Cour du Cheval Blanc). Рис. 7 является точной копией этой части изображения. Две цифры 8 обозначают два корта, один закрытый, а другой открытый, как они тогда существовали. Они описаны в «Путешествиях Авраама Гёльница» (Travels of Abraham Gölnitz)83.Аббат Жильбер [Abbé Guilbert] в своем описании дворца Фонтенбло сообщает нам, что корт (вероятно, крытый) был сожжен в 1702 году: есть другое его описание, сделанное Сильвестром (Silvestre) в 1667 году; но к тому времени он, очевидно, уже был изменен. Одиночный корт, который имел большие размеры и был лучше приспособлен для четырех игроков, чем для двух, в то время все еще стоял и даже порой использовался. Тамбур старого открытого корта все еще можно увидеть в Жарден-де-Дайан (Jardin de Diane) [Сад Дианы].

Рис.7. Крытый и открытый корты (Lee Jeux de paume) в Фонтенбло. Гравюра А. Франчини, 1614 г.

Похожий вид на королевский дворец в Сен-Жермен-ан-Лей, сделанный М. Азиниусом (M.Asinius) по рисунку А. Франчини, 1614 год, показывает теннисный корт (рис.8), странное нормандское здание, очень короткое по пропорциям и с высокой скатной крышей. Именно из этого дворца, что Людовик XIII написал письмо кардиналу де Ришелье, датированное 4 мая, 1637 г.84, в котором он говорит, что его paumier не может получить заработной платы или компенсации расходов: «Бедный ла Ланд (Ia Lande), которого я показывал Вам в саду еще не получил никакой выгоды ни от своего путешествия [переезда] ни от того, что я ему заплатил». 11 декабря 1640 года он снова пишет из дворца85: «… Я не разговаривал с маркизoм Сен Маром (Cinq-Mars) [конюший короля, приставленный к нему кардиналом Ришелье] с последних пяти вечера, который, не сказал мне ни единого слова, кроме тех, которое были сказаны во время игры в la paume, а затем расстался с ним как можно скорее, он настолько высокомерен, что уже нет возможности мучиться…»

Рис. 8. Теннисный корт в королевском дворце в Сен-Жермене. Гравюра М. Азиниуса по рисунку А. Франчини, 1614 г.

Этот интересный отрывок придает отношениям Сен Мара с кардиналом и королем совершенно иной характер, нежели тот, который обычно считался исторически правдой. В приписке король добавляет: «Si le Grand va a Ruel et quil vous parle de moy gardes moy vne oreille», т. е. будьте осторожны, повторяйте мне каждое слово, которое он говорит! в это же время великий французский художник Жак Калло (Jacques Callot) сделал гравюру, вызвавшую много споров, в которые нам нет нужды вдаваться. Достаточно сказать, что гравюра датирована 1616 годом и что сомнительно, чтобы Калло выполнил ее в столь ранний срок; она относится, вероятно, ко времени двадцатью или тридцатью годами позже. Сюжет называется «Чудо святого Мансуи» (Le Miracle de Saint Mansuy), и в нем появляется Жан Порселе (Jean Porcelet), епископ Туля (Toul) на Мозеле, изображающий Святого, а за ним следует принц, сопровождаемый своими придворными. Место действия находится на берегу реки, в отдалении виден остров Сен-Мишель. Святой возвращает к жизни сына принца, который был убит ударом теннисного мяча. Рядом с мальчиком лежит мяч, а у его ног-ракетка. Его поддерживает слуга, который поднимает его за плечи. В средней части картины изображения проходящих турниров и других игр. Примечательно, что ракетка нанизана по диагонали, как на плане корта в Лувре, выполненном Скаино в 1555 году (рис. 8). Здесь, вероятно, играли на открытом воздухе.

Один из многих примеров использования кортов для театральных и подобных представлений, упоминается Талеманом де Рео (Tallemant des Réaux) [французский писатель XVII в., известный своим сборником коротких биографий Historiette], когда на сцене в Jeu de paume игралась пьеса, по сюжету которой Жан ле Камю (Jean le Camus), ставший впоследствии Maitre des Requétes [Мастер ходатайств- в Средневековой Франции, а также в некоторых других странах Европы-титул, дающий высокие судебные и административные функции], будучи мальчиком едва избежал смерти от когтей льва86.

В 1682 году Ш. Гюльпо (C.Hulpeau) опубликовал (Paris, 12mo.) книгу под названием Le Jeu Royal de la Paume, содержащую первый набор правил игры, которые, существуют до нынешнего дня, что более полно отмечено в следующей главе. Репродукция грубой гравюры его работы, использована как фронтиспис настоящей книги.

В мае 1641 года в Париже была напечатана любопытная брошюра, под названием «Песнь о игре в мяч, войне, победе, мире и других событиях» (Carmen de Lvdo Pilæ Reticvlo, Belo comparato, victoria & pace perpetua inde-ventura) которая, как кажется автору, никогда еще не была описана. Автор, некто Фрисар (Friseart), начинает свое описания с подхалимского двухстраничного обращения к кардиналу Ришелье, в котором он объясняет, что намерен провести параллель. в своем стихотворении, между игрой в теннис и войной, развязанной двумя великими королями Франции и Испании, в которой, после многих перерывов и продлений военных действий, самый христианский король Людовик XII, вышел победителем, и предписал условия мира католическому королю Филиппу IV, своему побежденному противнику. Фрисар также сообщает нам в этом предисловии, что он был тогда «самым старым из ныне живущих теннисистов, и, если его тщеславие не обмануло его, то и самым уравновешенным».

Затем следует сама «Песнь», объемом семь с половиной страниц, в которой он вводит свой предмет, символический pila palmaria, или теннис (Tennis), и ссылается на имена некоторых явно известных игроков: Брито (Brito), выходец из Британии; paruus Robriceus, названный в честь Робрики87, где родился, и «трудно победить, за пределами его видимой силы»; мирный Черро (Cherro) (? Chéreau) с всегда сомкнутыми губами; Галдинус (Galdinus) (? Gaudin), «с накрашенными веками, человек весомый и по годам, и по заслугам»; и Грималдью (Grimaldue), «такой же большой, но и быстрый, как лошадь». Невозможно сделать больше, чем угадать эти имена, замаскированные автором в латинскую «одежду». Затем он переходит к упоминанию реальных игроков, двух королей и того, как они часто играли между собой, но ни один из них не смог одержать решающую победу; и он описывает их альтернативные успехи, сравнивая их с блестящими ударами в теннисе, сделанными сначала одним, а затем другим, с постоянным результатом наступающей ночи, прежде чем игра могла быть завершена. В конце концов, день назначен, и остается только выбрать корт для решающего поединка; и наконец выбор пал на Нанси (Nancy).

Автор спешит туда, но находит, что все подходы охраняются, и, чтобы получить возможность пройти, вынужден подкупить огромных, голодных и жаждущих немецких охранников обильными подношениями вина. Внутри он находит приветствие от «друзей Марса и игры» и описывает стены, двери и остальные части корта, а также компанию, собравшейся там. Среди последних он упоминает одного «испанца, полного благовоний, сидящего в primis Xystis (первой галерее, или на передней скамье) и выдыхающего курительные запахи». Этот приверженец табака, по-видимому, вызывает у автора и остальной компании антипатию, поскольку те с удовлетворением наблюдает, как летящий туда-сюда мяч, выбивает ему передние зубы и разбивает нос; что ясно доказывает, что на галереях тогда не было никакой сетки. Наконец появляются короли, французский государь в сопровождении знатной свиты и испанский король в сопровождении вельмож, уроженцев испанских колоний и индейцев «отвратительного вида.» Испанец, одетый в черное, и его противник, одетый в белое, но оба благородного роста и осанки, входят во двор одновременно; там они пожимают друг другу руки, а вельможи и пэры обнимаются. Расставив по местам судей, причем одно из них предназначалось невидимому, но всевидящему судье, каковым, по общему мнению, был Ришелье, они определили сумму своего пари, причем испанец предложил сыграть за землю, небо и все, что находится под ними, к большому неудовольствию зрителей, которые оказались включенными в эту сумму; и сет состоял из пяти партий, из которых необходимо было выиграть три, чтобы стать победителем. Кстати, это знаменует собой старую практику, когда сет состоит из любого количества игр, на которые договорились игроки.

Эта вводная часть интересна скорее для изучающего историю, чем для теннисиста, и не следует останавливаться на ней более подробно. Затем игра ведется в форме диалога, изредка прерываемого третьим говорящим, в лице маркера. Это настолько любопытно, поскольку иллюстрирует игру в то время, описанную опытным игроком, что автор дает ее почти дословно и литературно.

ФР – французский король, ИС – испанский король, М- маркер.

ФР. Бросьте свою ракетку, я выбираю гладкую [или правую сторону]: разве я не угадал? Поэтому сначала вы должны принять мяч. Вот первый удар88: я подаю мяч на пентхаус, держите его!

ИС. Я вас не задерживаю, я всегда готов.

ФР. Вы ударили ниже шнура; я набираю пятнадцать очков.

Ну же, играйте; мяч отскакивает от стены.

ИС. Здесь вам опять сопутствует удача.

ФР. Я верю в нее; но также в свои искусство и ловкость вместе взятые: у меня теперь тридцать. Принимайте!

ИС. Подавайте.

ФР. Я посылаю мяч вскользь вдоль края пентхауса, но надеюсь не на счастливую случайность, а на свое искусство, ибо так он чаще всего попадает в выступ [фр. pied] без всякого отскока.

ИС. Я отбил его после первого отскока: давайте спросим.

М. После второго.

ФР. Сорок пять. Держите мяч.

ИС. Играйте дальше; я буду отвечать на вашу подачу с лета.

ФР. Но я, стоя в твердой позе, возвращаю мяч в решетку корта (grille).

Я выигрываю первую из трех игр. Да благословит Господь это начало!

Вот! Я подаю мяч.

ИС. Я принимаю его. Добрый Юпитер, будь благосклонен!

Смотрите! Я добился довольно близкой погони (chase). Прекрасно!

Здесь есть и другая [отметка] – отметьте ее маркер, но отметьте хорошо.

М. Вы должны сменить сторону, это две погони89.

Первый мяч после второго отскока ушел за пределы погони.

ИС. Я набрал пятнадцать.

ФР. Пусть маркер один решает.

М. Мяч выигрывает гонку на ширину пальца. Другой – у двери.

ИС. Я выиграл этот розыгрыш.

ФР. И я тоже. Маркер, соберите голоса.

Что это за странная фраза, которую я услышал, когда спрашивает маркер: «Я не знаю, о чем вы спрашиваете, но испанец выиграл этот удар». О, какой удивительный человек, который судит то, чего, по его словам, он не знает!

М. Он убежал: слабый голос бестелесен.

ИС. Я обращаюсь к зрителям.

ФР. Я тоже обращаюсь: но для чего?

ИС. Я подозреваю, что впустую.

ФР. Я так не думаю, пусть судят те, кто находится рядом с погоней.

Спросите у них, маркер.

М. Могу ли я доложить о том, что я собрал?

ИС. Повторите это четко.

М. Все они в один голос сказали, что французский король выиграл эту погоню, а ваш мяч проиграл ее. Вам всего пятнадцать.

ИС. Мяч сделал два отскока, достигнув пентхауса90. Я набираю тридцать очков.

ФР. Здесь я сдаюсь.

ИС. Я подаю.

ФР. И я возвращаю мяч в «луну» (lune)91. Сколько беготни туда-сюда с этим мячом! По тридцати: вы ударили выше стены.

У меня сорок пять.

ИС. Но и вы ударили выше стены: у нас обоих по сорока пяти. Ну же, я подаю.

ФР. У меня преимущество.

ИС. Снова «ровно»: и это повторяется очень часто, поспешим, ибо усердие благоприятствует победе.

ФР. Поэтому продолжим игру. У меня хорошая погоня и преимущество.

ИС. Почему преимущество?

ФР. Сейчас мой мяч ударился о доску (фр. l’ais).

М. Меняйтесь сторонами: это третий чейз.

СП. Принимайте.92

ФР. Я здесь. Ваш мяч наконец-то попал в сетку.93 Маркер, отметьте мне две «сухие» игры (love).

ИС. Мы слишком сильно вспотели; сейчас не хочется заканчивать весь сет. Доиграем его в другой раз.

ФР. Соглашение, которое мы заключили, не позволяет этого, и все громко выступают против этого:

Многие заключены в тюрьму в стенах сурового Плутона,

Все принято на наш счет в прахе войны.

Народы, живущие далеко на разных берегах,

Те, что живут под властью империи, или являются независимыми,

Ждут конца нашей игры и конца этому труду.

Вы думаете, что эта ночь не должна положить конец нашему спору?

Моя победа будет полной, если вы отложите матч.

Есть законы игры и есть очень древние обычаи.

Хорошо, что теперь мы раз и навсегда взяли на себя этот труд.

Это воля каждого; пусть наша битва теперь закончится.

ИС. Вы так считаете? Тогда я должен сейчас рискнуть всем своим состоянием.

Я очень часто видел, как выигрывали те, которые начинали неудачно.

ФР. Но пока победа склоняется ко мне. Я надеюсь, что доблесть и удача встретятся на моей стороне.

ИС. Что ж, раз мы установили такое правило, так пусть теперь спор закончится. Должно быть, это последний день нашей войны. Я перехожу и подаю94.

ФР. Пятнадцать, ниже шнура: отскок от выступа стены мертвый ник, тридцать.

ИС. Все против меня: и мячи, и погони,

И сами ракетки, и само солнце; задерните шторы.

Как получается, что я никак не услежу за своенравным отскоком мяча?

Я сделал близкие погони,

М. Меняйтесь сторонами.

ФР. Маркер, отметь первую погоню.

М. Третий чейз.

ИС. Смотрите, я подаю мяч на пентхаус.

ФР. И я еще быстрее возвращаю его в малую опасность (little hazard) [le Trou]. Теперь до победы мне остается только один удар.

ИС. Последняя погоня идет за отметкой [фр. au pied, = лучше, чем пол-ярда]: играйте на малую опасность или в доску [l’ais].

ФР. Если я попаду, то выиграю весь матч.

ИС. Тогда играйте. Я подаю.

ФР. Я принимаю, попадаю в доску, и она гудит.

Я выигрываю три гейма: победа в партии досталась нам.

ИС. О боги! Возможно ли побеждать в таких погонях?

Я уверен, что всякую удачу нужно преодолевать стойкостью,

Но вы связаны законом повторных игр (repeated games).95

ФР. Мы не связаны никаким другим законом, кроме того, который был предписан вначале: но, если, однако, если вы готовы поставить на кон другой мир, который вы можете низвести с луны, я сыграю с вами. Справа, слева, позади нас и наверху все в один голос согласны: что нужно для победы тому, который уже выиграл все?

Автор больше не может дальше цитировать эту забавную брошюру, ибо это заняло слишком много места. Это кажется вдвойне интересным: и картина игры, разыгрываемой на корте Quarré с «отверстием» (le trou), «луной» (la lune), «доской» (l’ais), но без деданса (dedans); и также манеры и обычаи того времени, с обычным униженным преклонением Ришелье, сидящего арбитром в борьбе между двумя самыми могущественными нациями континента, даже в последний год своей жизни. В этой брошюре он призван в дальнейшем, диктовать условия мира; а завершает поэму панегирик кардиналу, произнесенный самим Людовиком.

Во время этого и последующего царствования Людовика XIV la paume во Франции чрезвычайно процветал. Великим игроком был известный герцог де Бофор (Duc de Beaufort). 14 мая 1649 года Ги Патен (Guy-Patin) [французский врач и литератор XVII в.] рассказывает о нем такую историю96: «здесь не говорят ни о ком, кроме господина де Бофора, к которому парижане, и особенно рыночные женщины (les femmes de la Halle), питают особую привязанность. Четыре дня назад, когда он играл в трипот в Марэ-дю-Темпл (Marais du Temple), большинство этих торговок сбились в кучки, чтобы посмотреть, как он играет, и помолиться за его успех. Когда они подняли шум, входя в дом, обитатели дома стали жаловаться, и герцогу пришлось покинуть корт и заставить их замолчать, чего он не мог сделать, не позволив этим женщинам войти по нескольку раз, одна за другой, чтобы посмотреть, как он играет; и, заметив, что одна из них смотрит на него благосклонно, он сказал ей: вы настояли на том, чтобы войти; какое удовольствие вы находите в том, чтобы видеть, как я теряю свои деньги?» – Господин де Бофор, играйте смело, вы не будете нуждаться в деньгах; я принесла двести крон, и, если нам понадобится больше, я готова вернуться и принести еще столько же. Тогда все остальные женщины стали кричать, что у них есть деньги к его услугам, за что он их поблагодарил. В тот день его посетили более двух тысяч женщин.»

Анекдоты об игре и игроках можно собирать почти без конца. Таллеман де Рео (Tallemant des Réaux) [французский литератор XVII в.]97 рассказывает об одном игроке из La Chaisnée-Montmor (около 1657), который, после проигрыша, забрасывал мячи, корзину для них, ракетку, и одежду, в грилль. Он приводит также другой пример игрока, который, проигрывая, имел обыкновение давать крону своему слуге, чтобы тот выходил на улицу и произносил за него несколько крепких ругательств.

В 1657 году голландский посол, составив отчет о главных заведениях Парижа, обнаружил, что в то время в городе было сто четырнадцать регулярных постоянно действующих трипотов.98

Он выражает некоторое удивление, что это число не было больше, хотя оно кажется нам достаточно большим в наши дни. Однако вскоре наступила Фронда, и тогда дела для же де пома наступили тяжелые времена: г-н де Бофор99 едва ли был в состоянии играть, а его поклонницы с рынка не предлагали ему свои кошельки; Париж был осажден королевскими войсками, голод свирепствовал по всему городу, и мало кто думал о ла поме. Одна из самых остроумных «Мазаринад» (Masarinades) [публицистические произведения во Франции времен Фронды (1648—1653 гг.)] того времени, названная le Ministre d’Etat flambé, описывает страдания, которым подвергся Париж, не упуская из виду тяготы бедного paumiere, который больше не мог получить денег, поставленных на кон под веревку (cous la corde):

L« Orviétan est pris pour sot,

Il n’a ni théatre ni baume

Et Cousin, Saumur, et Sercot

Ne gagnent plus rien à la paume

или в вольном переводе,

L’Orvietan [целебное снадобье и ярмарочный аттракцион, демонстрирующий его действие] перестал развлекать дураков,

Для этого нет ни сцены, ни бальзама.

А Кузе (Cousin), Сомюр (Saumur) и Серко (Sercot)

Больше не зарабатывают ла помом.

Так мы получаем еще три имени паумье, которые в противном случае были бы утеряны, чтобы добавить к скудному списку, во главе которого стоит Марго (Margot), а за ней еще долго следуют Бекке (Becquet) и Пьер Жантиль (Pierre Gentil).

Ла Фонтен (La Fontaine) [французский баснописец XVII в.] в письме к своей жене 9 сентября 1668 года так описывает одного из своих родственников, Франсуа Пиду (Frangois Pidoux) из Пуатье (Poitiers): «Мой родственник без усилий проводит одиннадцать часов верхом на лошади, хотя ему больше восьмидесяти лет. Что отличает его, особенно от других моих родственников, так это то, что он любит спорт и la paume, знает Библию наизусть и пишет противоречивые произведения; в остальном он самый веселый из людей и меньше, чем большинство мужчин думает о делах, за исключением своих удовольствий.»100

Итальянскому художнику [Джузеппе] Мителли (Mitelli) мы обязаны очень любопытной гравюрой101, изображающей игрока, окруженного картами, кубиками, деньгами, ракетками и мячами. Эти последние грубо выгравированы, как и вся пластина, но дают предположительно правдивое представление о ракетках и мячах того времени (1675 г.) в Италии. Ее точная копия воспроизведена на рис. 9, откуда можно увидеть, что ракетки, ручки которых защищены кожей, вообще не имеют средних частей и натянуты, как на фронтисписе Гюльпо, в том же вертикально-горизонтальном направлении, что и сейчас. Насколько нам известно, эти два примера являются единственными среди изображений ракеток до 1700 года. Трудно поверить, что они более верны, чем тщательные гравюры Скаино и Калло (Callot), которые мы видели ранее: представляется вероятным, что манера натягивания струн проходила тогда через переходную стадию, постепенно приближаясь к современному стилю.

В комедии Тома Корнеля (Thomas Corneille) [французский драматург XVII – XVIII вв.] под названием «Триумфальная женщина» (Le Triomphe des Dames), разыгранной в парижском театре Hоtel de Guénégaud102 в 1676 году, на сцене появлялись по четыре валета, дамы и короля, за которыми шествовали четыре раба, первый из которых представлял теннис, второй – бильярд, третий – игральные кости и четвертый – нарды.

В 1682 году, когда Людовику XIV было всего сорок четыре года, завершилась огромная работа по строительству Версальского замка. Новая резиденция короля содержала и великолепный корт. Это было удивительно, поскольку Людовик XIV, который в юности увлекался теннисом, никогда не играл в эту игру в свои зрелые годы. Однако, когда, он покинул дворец и переехал в Париж, строительство теннисного корта было передано в руки Николя Кретте (Nicolas Cretté), королевского паумье, и обошлось в 45 350 франков. Работы, начатые в 1606 году, были завершены к последним дням декабря того же года. Свита короля, принцы крови и дворяне сразу же стали посещать jeu de paume; но Людовик XIV не только никогда не играл, но даже не появлялся в галереях. Это ясно видно из любопытных «Воспоминаний» Данжо (Dangeau) [французский военный и дипломат XVII—XVIII вв., известный главным образом как автор знаменитых в своё время мемуаров]. (Mémoires of Dangeau), который, как известно, вел ежедневный и подробный дневник всего, что происходило при дворе великого монарха.

Теннисный корт в частично виден в великой работе Гавара (M. Gavard) «Версаль в 1667 году» (Versailles en 1667), в гравюре, скопированной с картины того времени.103 Он отчетливо виден и на плане, представленном Леру (Leroux) в той же работе.104

Чуть позже, но все еще при Людовике XIV, мы обнаруживаем, что раса паумье процветает больше, чем раньше. Данжо105 пишет так: «Король (26 октября 1687 г.) увидел выступление великих игроков в ла-пом и предоставил им привилегию, о которой они просили. В будущем они будут играть два раза в неделю в Париже и будут публично рекламировать себя, как комедианты. Их пятеро: два Журдена (Jourdains), Ле Пап (le Pape), Клерже (Clergé)106 и Серво (Servo)». Возможно, эта последняя фамилия должна быть Серко (Sercot), как в отрывке из Ministre d’Etat flambé, процитированном выше.

Игра, похоже, стала больше похожей на представление, чем на упражнение, которое нравилось публике. Сам король был не из тех, кто одобрял это на практике; он не любил никаких упражнений, и его здоровье не позволяло ему, по крайней мере до операции, проведенной Феликсом (Félix), заниматься каким-либо активным спортом. Он увлекался бильярдом – игрой, которая в то время приобрела большую популярность благодаря его предпочтениям.

Рис. 9 Изображение теннисных ракеток и мячей с гравюры Дж. Мителли, Италия, 1675 г.