Самосбор: Легенды Гигахрущевки

«Перед полноценным запуском проверю все еще раз. В свою писанину заглянуть лишним не будет. Тем более, все равно еще инструкцию писать, пусть пока здесь все полежит», – подумал Николай и запер ящик на замок, спрятав ключ во внутренний карман.

Для надежности.

* * *

Конец смены Николай встретил наедине со своим детищем. Кивнув на прощание приободренным мужикам, спешащим домой, он погрузился в настройку «Старателя». Аппарат получился отличным, но не без недостатков. При идеальной наладке он работал, как партийные часы. Но стоило сдвинуть на миллиметр подъемный стол или автоматические тиски, как проблемы возникали одна за другой. Вопреки своему имени, машина получилась капризной. Настроить ее мог только тот, кто буквально чувствовал интенсивность вибрации каждого элемента и мог подкрутить очередной винт не потому, что так написано в инструкции, а потому что «звучит он как-то странно».

«Ну, ничего, – подумал Николай и щелкнул тумблером включения «Старателя», – пока я на нем поработаю. А потом, глядишь, и обучу кого».

Машина уже знакомо дернулась и заработала. На этот раз гораздо плавнее, чем перед комиссией в начале смены. Шатуны перестали скрипеть и ходили без стука, щедро смазанные черной массой. Николай запустил машину безо всякой нужды, просто так, еще раз посмотреть на отточенные движения механизма. Загрузочный бункер был пуст, работала только механика. Синхронные движения штоков подачи, ориентатора, дозатора и выталкивателя завораживали. Точность, четкость и выверенность. Торжество логики и человеческого интеллекта. Праздник разума.

Громкое шипение сжатого воздуха при каждом смыкании прессов отсекало посторонние звуки. В цеху осталась гореть лишь лампа на столе рядом с аппаратом. Повсюду был мрак, в центре которого неумолимо, с математической точностью, работал сложный механизм. Николай опустился на пол и привалился спиной к гудящему «Старателю». Весь пройденный за эти полцикла путь он сейчас ощущал своей вздрагивающий спиной. В груди его разлилась спокойная радость. Теперь жизнь непременно наладится. И далеко не только у него одного.

Вдруг, краем глаза, Николай уловил какое-то движение. Быстро пробежавшую тень, которой не могло быть здесь в такой поздний час. Решив, что даже если это причуды его уставшего мозга, стоит проверить, инженер, не вставая с пола, подвинулся и выглянул из-за станка. Ящик с документами, еще в начале смены надежно запертый на замок, еле освещался настольной лампой «Старателя». Но теперь его не было видно вовсе. Чья-то спина закрыла обзор. Николай хотел было крикнуть незнакомцу, но осекся.

«А если из наших кто? Напугаю еще. Нехорошо получится».

Поднявшись на ноги, инженер собрался кашлянуть и привлечь к себе внимание, как вдруг его отношение к незнакомцу резко изменилось. С глухим металлическим стуком на пол, прямо под ноги фигуры в черном упал сначала замок, а затем и массивный болторез. Резко выдвинув ящик, непрошенный гость зашуршал бумагами и вытащил наружу толстую папку, столь знакомую и ценную. На ее обложке было большими буквами выведено: «УАР 31-Б СТАРАТЕЛЬ. ТЕХНИЧЕСКАЯ ДОКУМЕНТАЦИЯ».

Недавняя эйфория в груди Николая сменилась мгновенно вспыхнувшей яростью. Глаза его заволокло мутной пеленой. В голове тотчас родилось решение.

«Ворюга! За работой моей пришел?!» – захотел крикнуть в спину незнакомца Николай, но горло его перехватило от бешенства. Вместо этого, все еще стоя за «Старателем», скрытый от глаз вора, он схватил газовый ключ, лежащий рядом, и бросился вперед.

Все произошло быстро. Даже слишком. Понять разъяренный инженер ничего не успел. В два прыжка он приблизился к спине незнакомца. Газовый ключ был занесен над головой, готовый обрушиться на затылок обидчика. Вложив в удар всю свою массу, Николай начал движение, метясь в основание черепа. Но, в тот же момент, время будто замедлилось. Не то услышав, не то почувствовав опасность, незнакомец в черном плаще резко развернулся. Он сделал это с нечеловеческой скоростью. Лишь на мгновение инженер увидел перед собой горящие пламенем сквозь линзы рваного противогаза глаза. Стремительно блеснул клинок. Мгновенная вспышка боли погасила сознание Николая.

Громкий вскрик и стук газового ключа об пол утонули в шуме работы станка. Идеально работающий механизм невольно лишил своего создателя надежды на помощь.

* * *

Звуки сирены начали пробиваться в сознание с трудом, словно сквозь тяжелую вату. Вслед за ними возник резкий свет. Секунды медленно, как воск с горящей свечи, скатывались обжигающими каплями в небытие. Капля за каплей. Вокруг все становилось раздражающе громким. Неприятный свет уже резал глаза даже сквозь закрытые веки. Николай пришел в себя.

Заметив слабое шевеление пациента, встрепенулся дремавший до того хирург. Он ловко облачился в халат, незаметным движением надел шапочку и маску, протер руки спиртом и оказался перед пациентом в момент, когда тот только разлепил тяжелые веки.

– Не переживайте, вы находитесь в медблоке, – эскулап старался говорить тихо и вкрадчиво, но даже такой звук сильно бил по ушам инженера. – Я нашел вас под своей гермодверью перед самым самосбором. Уверяю, вам очень повезло! То, что вы остались в живых – чудо. Настоящее чудо!..

Николай попытался сесть. Попытка не увенчалась успехом.

– …и если бы ваш неизвестный спаситель не донес бы вас сюда, шансов проснуться у вас бы не было, товарищ! – хирург покачал головой. – К сожалению, раны оказались крайне опасными. Заражение крови, высокий риск гангрены…

Инженер напрягся и опять попробовал подняться. Вновь неудача.

– …так что у меня попросту не осталось выбора. Мне пришлось…

Николай предпринимал отчаянные попытки слезть с койки. Нужно было помочь себе. Взгляд его скользнул по собственному плечу. Внутри у него все оборвалось.

– …мне пришлось ампутировать ваши руки.

В стенах медблока раздался протяжный вопль, полный пронзительной горечи. Он бы перерос в истерический визг, но хирург отреагировал оперативно. Крики пациента затихли вместе с введением двойной инъекции морфия.

* * *

Человек – уникальное порождение мироздания. Он способен привыкнуть к чему угодно, лишь бы было время на адаптацию. То, что сегодня кажется ему адом, назавтра становится бытом и скучной рутиной. Пищевой концентрат превращается в жратву, о которой искренне мечтаешь целую смену, несмотря на гнилой привкус. Бетонные коридоры Хруща, лестницы, ведущие в неизвестность и переходы, замкнутые сами на себе в бесконечном фрактальном подобии, с легкостью заменяют дом.

Стоит человеку только свыкнуться с нормальностью происходящего вокруг и все: он встраивается в новый порядок вещей – покорно склоняет голову и взваливает на плечи ношу новой реальности. И груз этот вдруг становится не таким уж неподъемным, каким казался вначале.

В способности приспосабливаться заключается главная слабость человека. Но именно в этом и кроется его великая сила.

Спустя пять семисменков Николай принял свое положение. Перестал бросаться горлом на острые углы при любой возможности и успокоился. Но не смирился. В жилячейке с ним теперь обитал его давний приятель и коллега по цеху Дима Жижов. Его веселый гогот от собственных шуток, которые он рассказывал Николаю вечерами напролет, слегка рассеивал тоскливую тишину. Резал на лоскуты унылое одиночество и возвращал… Если не к жизни, то хотя бы к осмысленному существованию. Горе отступило под напором жизнерадостности Димки, который не давал своему другу времени на плохие мысли.

А горевать было из-за чего. От рук инженера – его главного инструмента и механизма – остались короткие обрубки чуть выше локтей. Вместе с руками изобретатель лишился всякой тяги к жизни. Но на ее месте, с каждой ночью, проведенной наедине с мыслями о будущем, все больше росла мрачная решимость.

Начальник производства оставил Николая в штате на должности мастера. Инженер приходил на завод на половину смены, руководя настройкой и переналадкой «Старателя». Теперь он был единственным носителем информации о станке. В ту злополучную смену вся документация была похищена. Чекисты, начавшие расследование, лишь развели руками – следы неизвестного человека в противогазе терялись на первом же лестничном пролете. Самосбор уничтожил большую часть улик. Прибывшие после него на зачистку ликвидаторы сожгли все остальное. Дело безнадежно заглохло и было передано в архив.

Когда Николай об этом услышал, то лишь тихо сказал:

– Теперь все в моих руках, – и горько-горько усмехнулся.

Свободное от работы время Николай стал тратить на обходы соседних гигаблоков. Вскоре жители всех окрестных ячеек привыкли к калеке в старом, наверняка доставшемся еще от деда, ликвидаторском кителе, выспрашивающему у каждого встречного о всякой несусветице. Большинство украдкой смотрели на него и качали головой с сочувствием. Потерявший все безумец, который утратил сознание в бесконечных коридорах – таким его видели теперь окружающие. Они искренне жалели его, но, втайне даже от самих себя, вздыхали с едва заметным облегчением – опять нечто ужасное произошло с кем-то, а не с ними. Когда увечья, помешательство и смерть напоминают о себе ежесменно, перестаёшь им ужасаться. Ты лишь делаешь жалостливую мину, потому что так принято, и незаметно радуешься, что беда вновь тебя миновала.

На расспросы о неком человеке в чёрном плаще и порванном противогазе, жители лишь разводили руками. Некоторые открывали гермодвери от жалости, увидев инвалида, некоторые – от настойчивости, горевшей в его глазах. Но все чаще ответом на громкий стук подкованного сапога инженера о металл служила гробовая тишина. С каждой сменой приходилось уходить все дальше от родного блока.

Перестав появляться на заводе, Николай смог уходить еще дальше. Чтобы каждый раз не тратить время на возвращение, ночевать он начал в коридорах. Было страшно попасть под самосбор, но и с этим удалось смириться. Странная отрешенность выдавила его из души. Осталась лишь цель. И ничто кроме нее не имело значения. Николай брёл от ячейки к ячейке и без конца спрашивал, просил, рассказывал и умолял открыть. Раз за разом его провожали взглядом, полным боли и сожаления. Изобретатель позволить себе такой взгляд не мог.

– …в противогазе, говоришь? Да что ты вообще несёшь? В защитных масках ходят только ликвидаторы!

– Я не стал бы врать. Мои руки, их…

– К Чернобогу твои руки! Знаю я вас, проспиртуете мозги этанолом, а на работе потом с похмелья лапы суете под станок. И ходите потом, побираетесь. Идиоты, блять, убогие. Убирайся нахер с этого этажа! Сделай в этой жизни хоть что-то!

– Я сделал в ней гораздо больше тебя, мудак плешивый, – инженер сплюнул на пол и собрался идти дальше.

– Чего-о?..

Инженер недооценил едкость собственных слов. Он успел увидеть только мелькнувший перед носом увесистый кулак. В следующую секунду пространство разорвалось снопами искр, брызнувшими из глаз. Бетонный пол больно саданул по затылку. Послышался грохот захлопнувшейся гермодвери. Разговор, очевидно, не задался.

– Живой? – над Николаем склонилась потасканная физиономия с семисменной щетиной и седой шевелюрой. Физиономия участливо продолжила, – У него жена с начальником блока шашни крутит, вот он и срывается на всех, – фраза прозвучала так, будто перед инженером пытались оправдаться. – Так что не серчай. Давай-ка лучше я тебе помогу.

Неожиданно сильные руки подхватили Николая и помогли ему подняться на ноги. В голове гудело. Картинка в глазах противно плыла. Ноги предательски подкосились, и изобретатель вновь приложился бы теменем о негостеприимную поверхность, но незнакомец оказался шустрее. Он был высок и плечист. Лишь дребезжащий старческий голос выдавал его внушительный возраст.

– Э-эхэх…, да ты так далеко не уйдёшь. Давай-ка ко мне в ячейку. Передохнёшь немного.

– Я… – Николай поморщился от подступающей к горлу тошноты. – Мне идти надо. Тороплюсь, – закончил он немного увереннее.

– Слышал уже, что торопишься, – усмехнулся незнакомец. – Весь ваш диалог послушал. Человека в противогазе, говоришь, ищешь? Так он газер. Узнать о них редко кому удаётся, а найти – и подавно. Обычно они сами выходят на контакт. Как, например с тобой. Или с моим хорошим другом. Когда-то очень давно…

Николай встрепенулся и глянул в глаза незнакомцу. Непохоже, чтобы тот врал. Сердце в груди изобретателя заколотилось, к голове прилила кровь. От этого ушибленное место резко напомнило о себе тупой болью. Наружу, сквозь стиснутые зубы, вырвался непроизвольный хриплый стон. Незнакомец истолковал его по-своему.

– Тихо-тихо, я не издеваюсь! – он жестом указал на открытую дверь своей жилячейки. – Идём, поговорим…

Сергей Харитонович говорил, попутно помогая Николаю влить в глотку мутный самогон. С каждым опрокинутым граненым стаканом, голова инженера все больше пухла от новой информации. Все обстояло далеко не так просто, как ему казалось в самом начале, когда план о мести лишь начал складываться.

Хранилище. О нем старику было известно мало, да и то – с чужих слов. Некая тайная ячейка, существование которой строго засекречено как для обычных граждан, так и для партийных чиновников. Скрытая ото всех, она, в сущности, является огромной библиотекой или даже архивом, содержащим в себе все достижения и изобретения жителей Гигахруща. Там могут быть художественные книги, исторические исследования, конструкторская документация и многое, многое другое. Масштаб этого Клондайка не представляет никто.

Газеры. Полумифические фанатики, появляющиеся из ниоткуда и так же внезапно исчезающие. Никто из столкнувшихся с ними не смог подтвердить или опровергнуть причинно-следственную связь, но все сходились в одном – после их ухода тут же начинался самосбор. Эти нелюди, облачённые в чёрные плащи, никогда не снимали с себя противогазы, даже если те были порваны. Кто-то даже утверждал, будто под резиной шлем-масок рассмотрел голую кость, а сами средства защиты намертво приросли к их лицам. Но это всего лишь слухи. Однако достоверно известно, что именно газеры и рыскают по всему Хрущу, наполняя Хранилище ценными материалами. Их мотивы неизвестны никому. Немногие из них идут на разговор.

– …и предсказать, где они появятся в следующий раз, невозможно, – поднял палец в воздух Сергей Харитонович.

– А что с другом вашим? – спросил захмелевший Николай.

– С каким? – удивленно спросил старик. Его взгляд помутнел от выпитого.

– Ну, вы сказали, что к другу приходил один такой… газер.

– А-а-а, к Ромычу-то, – с плохо скрываемой тоской протянул Сергей Харитонович. Он непроизвольно сгорбился и словно сделался меньше, осунулся. Губы его дрогнули. – Приходил… Забрал что-то. Давно еще, в молодости. Ромка, помню, сначала сам не свой был. Потерянный ходил, точки какие-то на лифте ставил. А потом вроде отошёл, к жизни вернулся. Уж сколько циклов с тех пор прошло. Да вот только без толку все…

– В смысле? – непонимающе спросил инженер.

– Пропал он. Два цикла уж как. Вместе с сыном и… ячейкой своей.

– Это как так?

– А вот так. Утром пошел его проведать, да в домино партейку разыграть, а вместо его ячейки… Ну… Пусто, в общем. Ни двери, ни койки, ни ковра на стене – ни-че-го. Темный проем, голые стены без намека на вентиляцию и воздух… Затхлый такой, нездешний. Я только глянуть и успел – тут же ликвидаторы подбежали, шланг внутрь бросили и все. На месте ячейки моего друга – надежная бетонная пломба.

– То есть вы думаете, что это могли быть…

– Думают другие. Думают, что Гигахрущевка в очередной раз сломала чью-то жизнь безо всякой логики и смысла. А я знаю. Это все из-за них. И их Хранилища. Так что если ты собрался отыскать эту ячейку, – с этими словами старик посмотрел Николаю прямо в глаза. В его взгляде полыхала когда-то подавленная, но сейчас вновь разгорающаяся ненависть, – то заклинаю тебя Чернобогом, сделай это. Во что бы тебе это ни стало!

* * *

Длинный стальной ключ от жилячейки незаметно исчез в ящике стола ушлого начальника блока. Его поросячьи глазки засверкали от удачно провернутого обмена. Николай его энтузиазм не поддержал. Холодный взгляд сверлил инженера толстого человека в пиджаке за большим столом. Тот не выдержал и отвел глаза. Сейчас он выглядел жалко.

– Ладно, держи справку свою. Будешь теперь на довольствии, как рядовой стрелок ликвидаторского корпуса на пенсии. На этих харчах не располнеешь, но про другое и разговора не было. Куда тебе ее сунуть?

– В карман. Нагрудный, на кителе, – ответил инженер с металлом в голосе. От каждого его слова начальник блока чувствовал себя все неувереннее.

– Так…вот сюда, значит…Ага, готово, – неуклюжие пальцы затолкали документ лишь со второй попытки.

Николай коротко кивнул и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пошел на выход, чеканя шаг.

– И… вот еще! Про обмен наш…не болтай, ага?

Ничего не ответив, инженер хлопнул за собой дверью, толкнув ее культей. Теперь его единственным домом была жилячейка Димки Жижова. Ну, что же, и это ненадолго.

Получая нищенскую норму пищевого концентрата, Николай вовсе перестал появляться на заводе. Чтобы его детище не пылилось без дела, изобретатель с горем пополам обучил Диму работе за станком. Сделать переналадку оборудования он, конечно, был не в состоянии, но хотя бы исправно обслуживал сложный агрегат. Большего от Димы и не требовалось – завод уже увеличил свои показатели выхода продукта на два порядка.

В один из вечеров, Дима застал своего товарища склонившемся над столом. Его глаза были закрыты. На лбу выступил пот. От звука открывшейся гермодвери он вздрогнул.

– Коль, ты чего? – растеряно спросил Дима, замерев посреди ячейки.

– У меня будет одна просьба, которая тебе не понравится, – произнес изобретатель, буравя своего друга безумным взглядом. – И ты ее для меня выполнишь…

Работа закипела в конце следующей же смены. В обмен на оставшиеся чертежи собственных изобретений, Николай договорился о приобретении необходимых материалов. Вскоре жилячейка наполнилась грудой инструментальной стали, старыми списанными баллонами из-под аргона и десятками разворотов с чертежами изделия и схемами электропитания. Инженер договаривался, убеждал и руководил, практически не отдыхая. Дима был его верными руками и старался облегчить жизнь товарищу всем, чем мог. Он понятия не имел, что за той чертой, которую переступил его одаренный друг, ни один человек помочь ему был не в силах. Изобретатель мало ел, практически не спал и целыми сменами не разгибался, склонившись над документами. Все сложные схемы он чертил в голове. На бумаге они появлялись лишь когда Дима возвращался с завода и перечерчивал то, что ему говорилось. Пронзительный взгляд Николая теперь все чаще был направлен куда-то вглубь себя. Не концентрируясь ни на чем конкретном, он проходил сквозь предметы и устремлялся дальше, через бетонные стены и стальные гермодвери, туда, где должно было находиться скрытое от глаз человека Хранилище. Вскоре от инженера остался лишь этот взгляд. Лишь он держал на ногах высушенное, скособоченное и осунувшееся тело. Лишь не потерявшие остроту зрения глаза не давали телу окончательно раствориться в бесконечности Хруща.

Семисменок тяжелой работы сменялся семисменком еще более изнурительного труда. Пол жилячейки был завален грудами деталей, частями электросхем и недоработанными прототипами. Все свободное время Дима Жижов, под постоянным надзором своего друга, вытачивал, сверлил, собирал и подключал. Работа кипела, как когда-то, бесконечно давно, во время создания «Старателя». Но теперь, вместо надежды и веры в будущее, которое непременно станет лучше от результата работы, инженером руководило нечто совсем иное. В его душе осталась лишь остервенелая решимость к своему последнему походу и мрачное желание неотвратимого конца.

Спустя десятки смен кропотливого труда, когда оба товарища уже привыкли жить, скрючившись над очередной частью изобретения, все внезапно закончилось. Последний элемент конструкции оказался на своём месте. Стрелки манометра и мультиметра показали нормальное давление сжатого воздуха и напряжения сети. Они, наконец, были готовы. Новые руки. Два массивных стальных протеза с мощным электроприводом, способным мгновенно обеспечить силу сжатия новых пальцев Николая в сотню килоньютонов.

– Этого достаточно, чтобы скомкать гермодверь, как лист бумаги, – пробормотал Дима. Он знал для чего сделаны эти протезы. Знал, хоть это никогда и не произносилось вслух. Знал, но боялся признаться даже самому себе.

– И уж точно достаточно, чтобы вскрыть дверь Хранилища и перебить хребты всем, кого я там найду, – мрачно закончил Николай. На его лице подрагивала кривая улыбка.

На самодельном верстаке, рядом с протезами, остался небольшой граненый кусок стали. Николай заметил его, немного прищурился, и резко повернулся к Диме.

– Осколок видишь?

– Вижу, это мы когда…

– Не важно. У меня резец выпал, пока карандаш во рту держал. Вкрути мне его туда. Если будет нужно, я тем уродам глотки перегрызу.

– Коль, там же заражение может пойти, подхватишь еще что-нибудь, заболеешь.

– Не успею, поверь.

– А обезбол? За ним ведь надо в медблок…

– К Чернобогу твой обезбол, – тихо оборвал его Николай. – Вставляй так.

* * *

В какой-то момент инженер сбился со счета, какое гигастроение оставил позади. Имя, номер родного этажа и жилячейки давным-давно выветрились из его памяти. В голове инженера пульсировала лишь цель. Он знал, что ищет и как поступит, когда найдёт. А почему он это делает и что послужило причиной – уже было неважно. Инженер перестал даже пытаться узнать о местонахождении Хранилища у случайных людей. Его, как он думал, вело возмездие, а оно не может ошибиться. Но такие мысли часто приходят в голову для оправдания своей безумной одержимости.

Однако, время от времени, все же приходилось идти на контакт с другими жителями, чтобы укрыться от самосбора. Изобретатель стучал в гермодвери с просьбой впустить его, но ответом, чаще всего, служила полная тишина. Но ему и не требовалось согласие жителей жилячеек. Зарядив батареи протезов и съев весь найденный концентрат, инженер оставлял позади себя лишь безвольные тела с перебитыми позвоночниками и искореженные гермодвери.

Наученный горьким опытом, когда навстречу попались ликвидаторы, инженер начал покидать ячейки, едва смолкали сирены. Этого было достаточно, чтобы скрыться на лестнице до подхода отрядов зачистки. Но, в обмен на драгоценное время, изобретатель получал горы слизи, бесформенные тела и непонятные отростки под ногами, через которые приходилось переступать.

Переждав в кое-как запертой ячейке очередной самосбор, инженер привычно выскочил в коридор и, повинуясь чутью, спустился на два лестничных пролета вниз. Этаж, на который он попал, выглядел покинутым. На полу не было слизи, как будто и не было никакого самосбора. Шаги в коридоре эхом разлетались вокруг. Не обращая внимания ни на что, изобретатель прошёл по коридору, завернул за угол, пересек небольшой открытый пятачок и вдруг… Нет, не увидел. Пока только почувствовал. Из глубины коридора, в котором не работало освещение, потянуло ласковым теплом. Инженер прибавил шаг. Теперь появился и мутный свет. Странно, что его не было видно раньше. Робкие лучи дарили покой и уверенность. Они словно подхватили инженера и повели его сквозь неуютный мрак и сырость Гигахрущевки. Не в силах больше плестись и экономить силы, он перешёл на бег трусцой, с трудом переставляя ноги под тяжестью стальных протезов и свинцовых батарей.

Неожиданно, будто из ниоткуда, из сияния возникла гермодверь. Она была заперта, но инженер точно знал, что он должен ее открыть. Не важно зачем. Не важно, что за ней. Он должен это сделать. Привычно вставив стальные пальцы в едва заметные щели между дверью и стеной, он начал выламывать переборку. Электропривод взревел, работая с максимальным усилием. Таких крепких дверей изобретателю еще не встречалось. В момент, когда уже показалось, что все, сталь не поддастся, дверь распахнулась. Легко и спокойно, будто и не была заперта. Инженер хотел подумать об этом, но не успел. Он замер, устремив взгляд вперед.

На него обрушилась сокрушительная волна света и тепла. Лицо обдало свежим воздухом, какого никогда не существовало в вентиляции Гигахрущевки. Изобретатель сделал шаг вперёд, переступив через порог и вдруг понял, что под ногами больше нет бетона. Вокруг распахнулось безграничное голубое пространство с клубами чего-то белого и воздушного. «Облака», – вспомнил инженер картинку из дедушкиной энциклопедии. Вдруг налетел порыв ветра, подхватил изобретателя и понёс вперед и вверх – навстречу свету и теплу. В лицо его бил воздух, который он никогда не вдыхал – свежий, несущий запах разнотравья и летнего зноя. Значения этих слов были ему неизвестны, но они возникали в голове сами собой, из неизвестных доселе закоулков памяти. Об этом некогда было задумываться. Он летел. Парил, то разрезая прохладную взвесь облаков, то вновь выныривая под бережные лучи света.