Самосбор: Легенды Гигахрущевки

В отделении, где работала Степина мама, лечили всяких бродяг и «потеряшек». Зачастую, они блуждали по коридорам, забыв номер своего этажа и ячейки. Это были люди без памяти и личности, найденные случайными прохожими. У каждого из них своя история и своя боль. Обычно, пациентов забирали родственники или друзья. Но те, от кого все поспешили отвернуться, могли рассчитывать только на помощь Степкиной мамы. На нее могли надеяться те, кому надеяться уже было не на кого.

* * *

Однажды вечером, когда Степка встретил маму с работы, а теперь сидел у нее на коленях и рассказывал, что сегодня пытался сам почитать, в дверь нетерпеливо постучали. Мама отправила мальчугана на кушетку, вручила тюбик с концентратом и побежала открывать. За вентиль она взялась дрожащими руками.

За порогом стояло трое. Их темные большие фигуры отбрасывали длинные тени на пол ячейки. Одного из них Степа знал – это был главный врач маминого медблока. Он всегда ходил очень важно и осанисто. Двое других были в страшных масках с длинными хоботами. Степка поежился. Они выглядели страшно.

– Мария Александровна, только что обнаружили каких-то несчастных. Группа довольно большая: женщины с детьми, да старики, по большей части. У всех кожные нарывы и что-то с глазами. На раздражители не реагируют, бормочут нечто невразумительное. Я такого еще не видел. Вы обязаны помочь.

Мама повернулась и посмотрела на Степку грустными-грустными глазами.

– Мы Вам выдадим дополнительный паек. Партия будет Вами гордиться! – вкрадчиво продолжал главврач.

Затем он перешел на шепот. Сначала спокойный. Потом все более и более яростный. Слов было не разобрать. Он смешно размахивал руками, а Степина мама лишь кивала, опустив голову. Совсем как Степка, когда разбил мамину любимую кружку. Вдруг шепот стих. Гермодверь жилячейки закрылась. Мама подбежала к Степке и крепко-крепко обняла его.

– Степашка, ты тут побудь, ладно? – голос ее дрожал. Она говорила очень быстро. – Мне нужно полечить очень больных людей. Ты ложись спать, а я… Приду, но поздно. Так что не жди и ложись. Договорились?

– Договорились, – буркнул себе под нос Степка. Ему вдруг очень захотелось плакать и просить маму, чтобы она осталась. Чтобы этого было не заметно, он насупился.

«Ей надо. Она – врач!» – сейчас эти слова почему-то не успокаивали.

– Присмотри тут за всем, как ты умеешь! Люблю тебя, Степашка! – она быстро поцеловала его. Степка почувствовал на щеке мокрый след. Неужели он все-таки расплакался?

Гермодверь захлопнулась. В жилячейке стало очень тихо. Степа подошел к двери, повис на вентиле и с трудом повернул его. Со сдавленным шипением, затвор отрезал ячейку от остального Хруща. Мальчуган юркнул на кушетку, затих и прислушался. Но кроме его дыхания, ничего слышно не было.

Смену спустя мама не вернулась.

На второй смене постоянного одиночества он устал плакать. Голова болела, нос забился, а на рыдания никто не приходил. Теперь он лежал на кушетке и просто тихо скулил.

На четвертой смене этаж залило самосбором – сирены не переставали выть всю ночь. Перекрикивая жуткий гул, из-за закрытой двери, Степку звал знакомый ласковый голос. Но он знал, что нельзя поворачивать вентиль, пока воет сирена. «Даже если это я буду звать тебя с той стороны», – сказала тогда мама. Пытаясь перекричать рев сирен, Степка вновь забился в истерике.

На шестой смене закончился концентрат. Разбросанные по полу маленькой жилячейки тюбики образовывали страшный беспорядок. Но Степка не хотел убираться. Он теперь вообще ничего не хотел. Лишь лежал и смотрел на медицинскую сумку, которую мама второпях забыла взять с собой. «Я должен был напомнить. Это из-за меня она не вернулась», – раз за разом повторяемые фразы заставляли губы мальчугана кривиться в новом приступе плача.

Спустя семисменок после того, как Степкина мама ушла, в дверь жилячейки настойчиво постучали. Затем еще и еще. Степа не открывал. Он безучастно слушал, как за дверью кто-то сдавленно ругается. Затем совершенно безэмоционально смотрел, как дверь начали прорезать плазменным резаком. До высокого дяди в фуражке, щеки которого были гладко выбриты, а пальцы пахли кислыми сигаретами, ему не было никакого дела. Этот дядя сказал Степке, что тот поживет у него, пока мама не вернется. Когда они вышли из жилячейки, то другие дяди, в страшных масках с хоботами, приложили ладони к вискам. Поднимаясь по лестнице, Степка обернулся. Его блок уже начали заливать первыми кубометрами бетона. Но ему это уже было совершенно безразлично.

* * *

«…личным составом 516-го особого взвода ликвидаторского корпуса блок БЖ-ЭЛ-РГ-1734-АК(б) был подвергнут аварийной консервации, на основании директивы Генсека № 534, часть 11, параграф 9. Основанием для консервации послужило появление в блоке недееспособных граждан с ярко выраженным агрессивным поведением. Подробная информация по инциденту содержится в отчете 64-ВО-11…»

Степан лишь горько усмехнулся. Очередная папка, которая не давала ни малейшего представления о том, что случилось в ту злополучную смену. Отчет полетел на пол, в кучу таких же многостраничных, исписанных ничего не значащими общими фразами документов.

– Недееспособные граждане с ярко выраженным агрессивным поведением, – процедил себе под нос Степан. – Партия в своем репертуаре. Топит свой страх и непонимание ситуации в болоте бессмысленных канцеляризмов.

Степан глянул на гору отчетов о событии трех-гигацикловой давности и устало потер виски. «Сколько уже сегодня было дел? Сотни две, три?.. Хотя, может и больше». Когда-то ему казалось, что стоит лишь получить в руки документы, как загадка развеется, все станет просто и понятно. Когда он выпускался из блока, готовившего к службе будущих сотрудников Комитета, то считал, будто в архивах этой всемогущей структуры можно получить ответы на любые вопросы. Он был уверен, что ему откроется новый горизонт знаний о ГХ, как сокращенно называли преподаватели-офицеры Гигахрущевку. Но реальность больно саданула по физиономии своей беспринципной жестокостью. За корочкой первого отчета, который он взял в архиве, не оказалось нужной информации. Второй тоже не сообщал чего-то конкретного. Третий и четвертый по счету отправились обратно на полку архива даже быстрее, чем предыдущие.

«Обезумевший чекист» – так Степана, когда-то бесконечно давно мечтавшего стать врачом и помогать людям, прозвали коллеги. Все свободное от работы время он начал проводить в архиве Комитета. Сменами напролет он изучал тексты документов и сверял их с показаниями свидетелей. Через его руки прошли тысячи листов со стенограммами допросов. Чекист запрашивал информацию даже из партийных архивов с грифом «Секретно», получая закономерные отказы, но продолжая рыть бетон в направлении истины. Он был обязан узнать, что же именно произошло в его блоке в тот злополучный семисменок. Но сколько бы рапортов о похожих инцидентах ни прочитал Степан, везде он вяз в обилии терминов, насколько подробных, настолько же и отдаленных от сути произошедшего. Каждое происшествие описывалось сотнями предложений, которые топили сознание в трясине бессмыслицы и словоблудия. Понять что-либо из таких текстов было совершенно невозможно.

«…кратковременный контакт сотрудников организационно-штатной структуры военизированного отдела Чрезвычайного Комитета Партии с агрессивно настроенными лицами, лишенными гражданского статуса и носящими объединяющее их название, позаимствованное из общепринятой обесцененной лексики, получил развитие…»

– Чернобог ногу сломит в этих дебрях. Ну кто так рапортует?

Подобные ничего не значащие слова и громоздкие конструкции нарушали все существующие правила написания рапортов и отчетов. При формировании такого текста необходимо соблюдать краткость и добиваться максимальной информативности. Но все материалы, хоть косвенно связанные с темой, интересующей чекиста, были написаны столь отвратительно, что выудить из них информацию не выходило.

Взяв наиболее свежее дело об «Агрессивных лицах, лишенных гражданского статуса», Степан открыл раздел задействованного личного состава ликвидаторского корпуса. В списке значилась добрая дюжина фамилий. С тяжелым вздохом, чекист встал и в очередной раз направился в архив.

К концу смены на его столе оказались личные дела всех, кто принимал участие в операции.

«Перестрелко Василий Ильич

Воинское звание: рядовой

Должность: стрелок-садист

Табельное оружие: Жёрнов АРД-46

Статус: демобилизован

Блок проживания: __________

Зеленов Сергей Сигизмундович

Воинское звание: рядовой

Должность: стрелок-граблист

Табельное оружие: Грабли КНТ-1/34

Статус: демобилизован

Блок проживания: __________»

– Хм, странно, – пробормотал Степан, листая страницы одного личного дела за другим. – Все списаны. Адреса выскоблили. Лезвием, что ли? Ну и заморочились.

Удача настигла чекиста на самой последней папке. Командир отделения, судя по личному делу, все еще числился в резерве ликвидаторского корпуса. И блок его проживания был написан черным по белому. Быстро переписав на клочок бумаги адрес, Степан одним движением сгрёб все папки в стол, второпях запер его, схватил куртку и бросился прочь из отдела. По этажам он понесся стремительно, едва касаясь ступеней. Он всю жизнь старался не задерживаться в коридорах без веской причины. Ведь самосбор не прощает медлительность.

* * *

Крепкий мужичок впустил Степана в жилячейку без лишних вопросов, стоило ему увидеть «корочку» Комитета. Он был из тех людей, которые, в силу своего одиночества, никогда не ждут гостей, но всегда готовы к их появлению.

– Проходи, садись. Меня Василием звать!

– Степан, – вежливо кивнул чекист и опустился на предложенный стул.

– Ну рассказывай, Степан, как там, на самосборных фронтах? До меня тут только слухи доходят, да и только. Скука смертная, знаешь ли, в резерве. А куда денешься – начальство сказало сидеть, вот и сижу.

– На фронтах… – Степан замялся, – неспокойно.

– Ну а как же? Наш брат ликвидатор бдит, как умеет. Да вот как «Жерновами» ни работай, как напалмом ни жги гадость эту, все равно плодится. У-у, нечисть!

– В последнее время я наблюдаю за цепочкой инцидентов… – чекист говорил, осторожно подбирая слова, – которые меня беспокоят. К таким я отношу и ту операцию, в которой ты, Василий, принимал участие. Я к тебе за этим и пришел. Мне нужно знать детали произошедшего.

Ликвидатор мгновенно сошел с лица. Весь его недавний энтузиазм погас. Он нахмурился и ссутулился. Он тяжело вздохнул и полез рукой под стол. Оттуда он выудил бутылку этанола, плеснул содержимое в граненый стакан на два пальца, разбавил водой и залпом опрокинул в себя. Протяжно рыгнув, он уставился в стену невидящим взглядом. Молчание затянулось.

– Я расскажу тебе все, что помню. Но не удивляйся, что понять из моих слов ты ничего не сможешь. По-другому все равно не получается…

Василий начал говорить неожиданно тихо. Голос его словно резко потерял всю былую силу и сорвался на хриплый шепот. Степан подался вперед, чтобы не упустить ни единого слова…

Когда ликвидатор замолчал, часы показывали конец смены. Его длинный путанный рассказ завел чекиста в еще более глубокие дебри непонимания. Сложносочиненные конструкции речи ликвидатора не означали ничего конкретного. Суть рассказа прикрывалась словом, никак с ней не связанным, то – скрывалась за следующим, и так до тех пор, пока от изначального смысла не оставался лишь полуистлевший след. В сухом остатке, Степан услышал ровно то же самое, что вычитал в рапорте.

– …увидеть все было можно, а вот понять – нет. Смотришь, а мысли против воли твоей брыкаются, на другие вещи перескакивают. Обычные, бытовые. Сколько Сидору пайков за подгон пузыря осталось отдать, цвет гермодвери в родной жилячейке, вкус концентрата – вот что на уме вертелось, пока мы смотрели. Я все видел, но понять…познать… не смог. Такой вот парадокс.

– Так ваша группа ликвидировала угрозу?

Ликвидатор лишь понуро замотал головой.

– Перекрыли за собой коридор, да пару подсобных переходов. Володька там остался, отстал тогда… Подробнее не расскажу, даже не спрашивай – сам слышал, что из этого выходит. Никто из тех, кто тогда выбрался, не сможет описать ту смену по-человечески. Не получается и все тут! В башке черная-черная-черная паутина одна. Черная-черная! Кого хочешь спроси, – ликвидатор перешел на едва внятное бормотание. – Черная. Спроси кого угодно. Ченрая пуатина. Не лопучается ничего.

– Не понял? – переспросил Степан.

– Не получается ничего, говорю. Черная она. Чер-на-я!

Ликвидатор начал заговариваться. С каждым словом его стало потряхивать и передергивать. Рот содрогался в сильном спазме. Вдруг он вскинулся и посмотрел чекисту прямо в глаза.

– Хочешь покажу? Там черное! Я знаю, где можно пролезть! Там нам бетона не хватило!

Не дожидаясь ответа, Василий вскочил и, сильно шаркая ногами, бросился прочь из ячейки. Драную майку и домашние тапки на нормальную одежду он так и не сменил. Недолго думая, Степан рванул вслед за ликвидатором.

Вскоре они добежали до заброшенного коридора. Один из бетонных барьеров, ведущих в законсервированный блок, был частично разрушен. «Бетона пожалели», – подумал чекист, карабкаясь к зияющему чернотой проему. Он не обратил внимания на ликвидатора, который, опустившись у стены, с дебильной улыбкой начал пачкать бетон измазанными в копоти ладонями.

* * *

«…таким образом, идентифицировав направленную на меня необоснованную агрессию, я незамедлительно предпринял действия, предотвращающие нанесение различных физических повреждений как мне, так и выданной в организационной штатной структуре Чрезвычайного Комитета форме. Приняв решение о направлении моего движения по ранее пройденному маршруту, но в обратном направлении, я разорвал оральный контакт с агрессивно настроенным лицом, лишенным гражданского статуса, и покинул пределы жилищного фонда, подлежащего зачистке и последующей консервации.»

Довольный собой, Степан захлопнул папку с рапортом о проведенной им полевой разведке. Дважды сменив в ручке чернила, он кропотливо и аккуратно заполнил все сорок страниц своим каллиграфическим почерком. Пока он писал, в голове его роились разрозненные мысли, не имеющие никакой связи и последовательности.

Он не думал о темном коридоре, в котором воздух был пропитан сладковатым запахом разлагающихся тел.

Он не вспоминал синее, неестественно вздувшееся лицо матери на рвано двигающемся туловище.

Он не представлял ее ледяные обескровленные губы, приникшие к его рту.

Он не ощущал вкуса черной слизи, хлынувшей в его глотку во время Первого Кормления.

Степан убрал ручку в ящик стола. Черную. На эту смену его работа была закончена. Черное. Можно было идти домой. Дома его ждала банка сочных червей. На стенах заботливо висели заточенные штыри, которые можно вонзить в плоть. Потолок был измазан в саже с Его метками. В сладком ожидании Второго Кормления он, раз за разом, шептал себе под нос молитву, которая сама собой возникла в его сознании:

Тайная ячейка

В Хруще каждому найдется занятие по его способностям. Умеешь работать руками и хочешь приносить людям пользу – держи смену на заводе по производству бетона. Не хочешь – держи двойную смену. Любишь держать в своих руках жизни нескольких человек, словно кукловод – каптерка лифтеров ждет твоей заявки. Пишешь романы? Кабинет, заваленный книгами бухучета, в твоем распоряжении. Имеешь грозный взгляд, поставленную речь и твердое желание навести порядок в бетонном мире? Ряды уборщиков будут рады столь ценному кадру. А уж если не умеешь совсем ничего, то варианта целых два: либо ликвидаторский корпус, либо руководящая должность. Тут уж как повезет.

Николай Концентренко, инженер-аппаратчик 3-Г разряда, решил когда-то не идти против своей фамилии и устроиться на завод по производству зеленого концентрата. Профессия у него была ходовая, а должность – совмещенная. Так что трудодней и положенных продовольственных талонов у него всегда было в избытке. А это как нельзя лучше способствует добросовестному труду, особенно в цеху розлива пищевого сырья в тару.

Жилка изобретателя, которая билась в Николае с самого его детства, редко когда оставляла его в покое. Оказавшись в некомфортных условиях, он сразу же начинал их неумолимо менять. После перевода его в этот цех, бригада разжилась, например, радиусным ключом, сваренным из фрагментов труб и колеса передачи. Благодаря этому смена оснастки станков стала проходить гораздо быстрее! Из ржавых листов и разобранного электродвигателя был собран простенький канальный вентилятор – в цеху существенно понизилась влажность. Не то, чтобы все это можно было окрестить технологическими чудесами, но почему-то только Николаю было не лень облегчить труд себе и окружающим. Остальные же тащили лямку трудодней с вечным нытьем и ожиданием получки – чтобы тотчас спустить ее на подпольный самогон. Николай в пристрастии к алкоголю ни разу замечен не был.

В начале очередной смены, привычно фасуя свежесваренный концентрат, Николай выключил настольную лампу и потер уставшие глаза. Света в цеху не хватало. Чтобы сделать правильный загиб тубы по ГОСТу, приходилось щуриться и постоянно вглядываться до рези в глазах. Либо штамповать сотни изделий за смену, половина из которых возвращалась назад с участка приемки – количество брака было колоссальное.

– Мужики, вы как еще не ослепли? – спросил Николай, повернувшись к остальным аппаратчикам.

– А у нас тут текучка кадров. Полтора гигацикла работаешь и дальше собственного носа уже все «плывет». Зато отправляешься на пенсию и, вуаля, целыми сменами плюешь в потолок, – весело ответил кто-то из работников.

– Угу, а потом всю жизнь дорогу перед собой палкой простукиваешь, чтобы стены лбом не собирать, – пробурчал Николай. Ослепнуть на четвертом гигацикле жизни ему не хотелось. В его голове начал зарождаться план.

Спустя семисменок он забарабанил в дверь начальника производства перед началом смены. Открыли ему не сразу. Кряхтя и недовольно бубня, хромающий старик открыл ему дверь и указал на место у стола. Других работников он к себе не пускал, но из-за колиных побрякушек, у него были самые высокие показатели выпуска продукции в кластере. Так что проигнорировать такого сотрудника старик не мог.

– Давай, выкладывай. Что твой котелок сварил на этот раз?

– В моем цеху невозможно работать.

– Это я слышу от тебя каждый раз после перевода на новый участок, – хохотнул начальник производства и хлопнул себя по коленям. – Ладно, вещай.

– В помещении нет нормального света. Да и даже при хорошем освещении, глаза – не идеальный прибор. Из-за этого получается много брака. По моим наблюдениям, приемка возвращает назад около тридцати пяти процентов тюбиков. Пара аппаратчиков большую часть времени заняты только тем, что исправляют косяки предыдущей смены.

– Ничего. Научатся! За пять-шесть циклов все становятся профи, а потом…

– А потом еще через пять циклов они ослепнут к чернобожьей матери, – оборвал его Коля. – И всю оставшуюся жизнь будут сидеть на иждивении кластера вместо того, чтобы работать. А тем временем показатели производства вновь упадут, пока новое поколение не освоится. Угадал?

– Ну, знаешь ли… – старик почесал затылок и отвел взгляд. Все было в точности так. – Не все так драматично, но…

– Проблема, так или иначе есть. Правильно?

– Давай-ка я тут вопросы буду задавать! – разозлился начальник производства. Он чувствовал себя школьником, попавшимся на вранье. – Показатели – мое дело. Не твое. По делу скажешь че-нибудь?

Вместо ответа, Николай молча положил на стол большой лист бумаги. На нем был какой-то рисунок.

– И что это?

– Решение Вашей… то есть нашей, – поправил сам себя Николай, – проблемы. Вернее, эскиз этого решения.

– А конкретнее? Я руководитель, а не инженер. Тут без пол-литра не разберусь.

– Это тубонаполнительная машина. С помощью сжатого воздуха и электричества, она будет фасовать концентрат в автоматическом режиме. Мне нужны материалы, чертежи некоторых изделий из Вашего личного архива конструкторской документации и двадцать четыре семисменка времени.

– Сколько-сколько? Полцикла? Документы? Хренова туча материалов? И все это ради какой-то игрушки, которая заменит парочку людей? Иди ты к Чернобогу, Коль. Честно.

– Я прошу многого, знаю. Но, поверьте, результат Вас впечатлит. Я сделаю ее очень производительной.

– «Очень» – понятие, как говорится, эмпирическое. Сколько она в смену сможет нафасовать? У нас десять аппаратчиков, каждый делает по 500 туб за смену. Твоя железяка хоть одного заменить сможет?

Николай довольно усмехнулся и наклонился над столом, чтобы старик поймал каждое сказанное им слово.

– А вот здесь и начинается самое интересное: этот агрегат будет делать 2000 изделий в час. С учетом работы на нем неопытного аппаратчика.

Из кабинета начальства Николай бодрой походкой сразу же направился в заводской архив. Во внутреннем кармане у него лежал ключ от закрытых секций с документами и целая кипа подписанных разрешений на выдачу дефицитных материалов и изделий. Впереди было полцикла напряженной работы.

Шесть графиков изнурительного труда пролетели за один миг. Даже выделенных руководством материалов порой не хватало. Николай всячески выкручивался и докупал некоторые детали за собственный паек. Он постоянно ходил по цехам других предприятий, договаривался, убеждал и подкупал, чтобы ему выточили необходимые части механизмов. Ночами стоял за станком в цеху механической обработки, выпросив ключи у сторожа. С нижнего этажа ему пришлось протянуть линию сжатого воздуха прямо через бетонные перекрытия. Две смены ушли только на то, чтобы ради пары гибких трубок пробить железобетон в несколько метров толщиной. Работа затягивалась там, где должна была пройти гладко. Но идеей постройки машины загорелись даже работники завода. Многие оставались после своих смен, чтобы подсобить безумному изобретателю. Прямо перед завершением, выяснилось, что у завода не хватает подведенной мощности. Пришлось срочно прокладывать новый кабель от подстанции двумя этажами выше. Это удалось сделать всего за смену – на помощь пришел каждый аппаратчик цеха. Иногда казалось, что успеть воплотить задуманное в какие-то полцикла невозможно. Но, в жуткой спешке и нехватке всего, чего только можно, Николай совершил настоящее чудо. Его проектом вдохновился каждый, кто был рядом. И только совместными усилиями вчерашних разгильдяев и пьяниц, которые еще пару графиков назад мечтали лишь поскорее выйти на пенсию, агрегат был достроен в срок. В объявленную смену, посреди цеха, полного работников, одобрительно похлопывающих Николая по плечу, состоялось торжественное открытие установки автоматического розлива УАР-31Б «Старатель».

Под взглядом комиссии из руководства завода, Николай подошел к машине для ее первого запуска. Он повернул десяток вентилей, и по сотне гибких трубок, хитро проходящих сквозь стальные детали, с громким шипением заструился сжатый воздух. Стрелки манометров подскочили в красную зону. Открылся автоматический клапан сброса избыточного давления. Короткое громкое шипение, и приборы показали – давление системы стабильно. Оставалось только повернуть тумблер подачи питания на агрегат. Николай взялся за красный рычажок.

– А не ебанет? – крикнули сзади.

– Не должно, – отрезал Николай и щелкнул выключателем.

«Старатель» сильно дернулся. Индикаторы ожили, озарив цех разноцветным сиянием. Неожиданно громкий предупредительный гудок заставил всех вздрогнуть. Взревел компрессор, выводящий машину на рабочее давление. Со скрипом пришел в движение поворотный стол. «Забыл смазать». Посадочный стакан с тарой подъехал к дозатору, выровнялся ориентатором по фотометке и…

… получил впрыск дозы съедобного концентрата. Вслед за ним подъехал следующий тюбик, за ним еще и еще. Ни одна капля драгоценной массы не пролилась мимо. Скоростная фасовка началась успешно. Цех за спиной Николая взорвался овациями.

– Коля – голова! А котелок-то выварил! Вот теперь заживем! – слышалось отовсюду.

На плечо инженера легла тяжелая ладонь директора завода.

– Смотри только, чтобы работала без косяков. Завтра же запускай в штатном режиме. В жилячейке у тебя какая квадратура?

Услышав ответ, директор хохотнул и протянул Николаю руку.

– Обеспечим тебе человеческие условия, будь спокоен! И разряд тебе повыше дадим. Скажем, 1-Н, для начала. Чтоб посолиднее было.

Это была победа. Крепкое рукопожатие закрепило громкий успех. Под неутихающий гул работников, комиссия удалилась из цеха. Смущенно отмахиваясь от поздравляющих его коллег, Николай взял толстую папку с накопившейся документацией по проекту и положил ее в железный ящик рядом с аппаратом.