
Полная версия
Расщелина
Ночью плохо спалось и, ерзая на постели, Павел вспоминал неожиданную и удивительную встречу с Анной. Никак не шли из головы приятные думы. Оживая среди мрака, виделись ее глаза; большие и светлые, они казались ему прозрачными озерами, отражавшими россыпь далеких, мерцающих звезд. В них можно было утонуть. Почему раньше, глаза людей мало занимали его; он обыкновенно смотрел в них, и видел то, что и все? Отчего волнительный взгляд этой девчонки он видит даже в темноте? Странно это… Почему ее глаза не дают ему спать? И вновь, поворачиваясь на другой бок, Павел атаковал измятую подушку, ловя себя на мысли, что ему вновь хочется увидеться с Анной. Он не договорил, он не узнал, что хотел, поэтому совсем не приходит сон. Лишь навалившаяся вдруг тревога последних дней, вновь вернула его на земную твердь, с ее жестокой несправедливостью, алчностью и пороком присутствующими во всем; как день и ночь, как существующий, незыблемый закон жизни…
Впервые, задумавшись об одиночестве, от которого в лицо веяло тоской, отсвечивая гранями нищеты и безысходности, Павел представил себе свое будущее. Не может ведь он бесконечно жить у учителя, пользуясь его человечностью и добротой. Ему уже семнадцать, и он должен начинать учиться заботиться о себе сам, больше некому. Потребуются какие-то средства, чтобы просто жить, имея самое необходимое… У него их нет, как нет ни матери, ни отца. Была семья, которой он вдруг лишился, стал сиротой, столкнувшимся с одиноким осмыслением своего будущего. Но мать завещала ему нечто важное. Он ценит и будет всегда бережно хранить ее заветы. Павел вспомнил о самородках, которые бабушка сохранила для него. Неужели пришло то самое время, когда ему просто необходимо будет воспользоваться хотя бы одним из них. И мать просила его об этом, явно понимая, что без семьи, без помощи со стороны, будет трудно. Но пусть даже он найдет их, хотя сделать это будет не просто, и вынесет из тайги. Что потом? Это ведь далеко еще не деньги, на которые в лавке он может приобрести необходимые ему вещи. Это золото, которое, наверное, стоит много денег и только поэтому становится очень опасным. Запросто в ломбард его не сдашь; любопытных будет много и может случиться так, что после будет уже не до него…
Хотелось посоветоваться с Анной, но как сказать ей об этой семейной тайне, которой он не в праве делиться? И потом, они совсем мало знакомы. Обещанием данным матери он дорожит, а память и воспоминания бабушки, хранит в сердце. Ночь шла, отсчитывая минуты и часы, а Павел размышлял. Не слишком ли он доверчив и не рано ли ему вообще думать о каком-то золоте? Нужен совет, но даже учитель, как казалось, не смог бы помочь ему, поделись он с ним. Что-то идущее из глубин души подсказывало Павлу быть бдительнее и осторожней. И пусть даже учитель, добрый и рассудительный человек, относящийся к нему с уважением; но тайное должно до нужной поры оставаться тайным. И только он теперь хранитель знаний Марии.
Еще уверенней успокаивал себя мыслью Павел; о каких самородках он думает, о каком золоте? Ведь его еще нужно отыскать и, вообще, что это – золото? Он совершенно не знает как с ним обходиться, чтобы не угодить в лапы бандитов или повсюду рыскающих жандармских ищеек и доносчиков? Отец, как осторожно предостерегала его мать, не остановится ни перед чем. Он станет преследовать, если догадается или прознает, что ему известна тайна бабушки. Вот откуда в первую очередь нужно ждать опасности. Отныне они враги, и Василий наверняка видит в нем приемника всех тайн, которые ему так и не удалось выведать ни у Марии, ни у жены. А если отец становится опасен и, по вполне понятным причинам, задумает искать сближения с ним, то ему нужно быть крайне осторожным в выборе окружения. Что если эта троица ищет на него выходы через Анну? Но, думая об этой девушке возникало желание; говорить только хорошее и доброе. Разумеется, она не такая… Он верит Анне, но даже на нее, он не может пока полностью положиться. Павлу очень хотелось вновь видеть эту необычную девчонку, ожидая не только общения со сверстницей, открытия нового, неведомого ему мира, но и чего-то большего, влекущего и приятного, нужного как воздух, как звезды, как некая таинственная связь земли и неба.
Тем временем в доме Анны не все шло гладко. Не осталось того уюта и покоя, какой хранило ее жилище до появления неприятного гостя. Она интуитивно чувствовала его присутствие в доме, хотя Сидор всячески уверял, обратное. Божился, что друг его ситный редко заходит; все у него дела, то в Жандармерии за прошлое, то в городской жилищной конторе: «Ну надо же человеку где-то жить, – возражал племяшке дядька, – вот и хлопочет по делам, чего ему приходить?» Но хозяйка знала; если Сидор говорит «нет», значит – «да», заходит, только вот чаще в ее отсутствие и этот факт тревожил все больше. Однажды, придя с работы, Анна все же столкнулась с неприятным ей типом у самых ворот.
– Хозяйке дорогу, – уважительно предложил Шершень, ловя на себе неосторожно брошенный, пренебрежительный взгляд Анны.
– Я Вас не приглашала, – задержалась Анна, давая понять, что она не собирается устраивать из своего дома притон для встреч приятелей Сидора.
– Так в чем же дело? Пригласи, красавица, а то дядька у тебя хоть и щедрый, но не зовет. Как видишь, сам иду, дела есть.
Анне не нравился игривый тон, но отвечать грубо ей не хотелось; сердцем чувствовала, что с этим человеком не любая шутка может сойти с рук.
– Я ему передам, чтобы он свои дела с Вашими в другом месте устраивал. Здесь не приют для бездомных, – не сумела сдержать свой пыл Анна. Насторожилась и была права; реакция последовала мгновенно.
– Ты, девонька, не говори так со мной, не надо. Я бываю очень обидчивым. Жалеть будешь.
– Забирайте Сидора, если он Вам так необходим и поищите другое место для бесед, – не унималась Анна.
– Ретивая ты, хозяйка. Поостерегись, таких норовистых лошадок объезжать принято.
Не дождавшись приглашения, Шершень прошел в дом первым. Анна решилась войти следом, но сдавать свои позиции она была не намерена, а разговор с дядькой еще предстоял. Войдя, она высказала претензии Сидору в присутствии приятеля и, не желая продолжать неприятный разговор, ушла к себе в комнату.
– Ты, Сидор, племяшку то придержи, а то наворотит, чего не поправить. Пора бы ей место указать, приятель. Не уважительно она со мной обошлась, да и тебя вон, уж из дому гонит.
– Да что ты, что ты, Шершень, – переходя на шепот запричитал взволнованный Сидор. Это она так; на службе намаялась должно, отойдет. Что тут горячиться, девка с характером и всего. А я улажу, все улажу… Сейчас может пойдем лучше куда? Зачем нам… – Сидор неуклюже осекся, побаиваясь собственного шепота.
– Куда пойдем, садись… Разговор есть. Удумал, от девки бегать; мала да глупа курица, чтобы квохтать. А нет, так образумим. Ты, Сидор, пуглив стал, погляжу, или забыл, что мы в Самаре с такими делали? Пусть только вскинется, рада не будет.
Анна не желала продолжать неприятный разговор, который мало действовала на обоих. Занялась своим… Мысли, то и дело, возвращали ее к приятной встрече с Павлом; хотелось разобраться в хитросплетениях, связанных с неожиданной гибелью его матери и наводящим на подозрения исчезновением отца. От нахлынувшего волнения не спалось и она невольно услышала, о чем шла речь в смежной комнате. Понимала, что, подслушивая поступает не совсем хорошо, но в сложившейся ситуации этого требовала необходимость. К тому же, как она поняла, уходить гость и не собирался; упорство тоже его конек…
«Пусть поговорят», – решила Анна. Ей вовсе не хотелось лишать себя возможности знать, или хотя бы догадываться о намерениях приятелей.
Глава седьмая
РешимостьДалеко в лес, без ружья, идти опасно и рискованно. А зачем ружье, размышлял Павел, если он даже стрелять не умеет. Никто не научил. Плохой из него охотник, а тайгу покорять собрался, упрекал себя юноша. И знакомых у него нет, и ружья тоже. Единственный его вдохновитель – это учитель, но он другой науке учит: «Где обрести необходимые навыки, – размышлял Павел, – без них он никак не сможет выполнить задачи, поставленные перед ним жесткими обстоятельствами. Такая наука запросто не дается. Здесь время и опыт – главные учителя. Ходил он в детские годы в лес, и не один раз, да вот только красоту его и помнит. Все остальное, за ненадобностью, мимо пронеслось; не достать ту память уже. Однако знал, что прежде ориентироваться в тайге мог хорошо, однако далеко с матерью не захаживал; совсем не то, что Мария себе позволяла. То совсем другой смысл; в нем тайный зов, на который откликаются, иначе не познаешь того, к чему суть души стремит, да и жизнь вдали от людей своей правде учит».
А ведь в городке настоящие охотники были; даже о купце Крутоярове, он не раз слышал. Только вот самому в трудном, охотничьем деле, разобраться сложно; здесь опыт и наставник нужен, чтобы навыки владения оружием приобрести. Впереди целая жизнь; ну что он за мужчина, без тайги, без умения общения с природой. Вокруг леса, да горы, а он кроме звезд ничего заманчивее не видел; жизнь не должна проходить мимо, лишь в мечтах и грезах. За последние годы, он не получил от отца ничего, кроме тревожного чувства беды, таящейся где-то за спиной. Все это время, Павел продолжал жить лишь с верой в лучшую долю; какая уж тут охота и какие навыки? Всему, что им было не познано, что не дала ему юность, предстояло учиться. До звезд Сергея Николаевича нужно было еще дотянуться, прежде чем познать их таинственный свет и благодать.
Павел искал повод для встречи с Анной: «А ведь она работает у купца, в лавке или трактире, – припоминал он, – сейчас это было не важно. Но, будучи завсегдатай заведения, девушка могла бы свести его с бывалыми охотниками. Ее многие знают; может стоит завести знакомства? Тогда он с удовольствием возьмется за дело; хватит сидеть, пора начинать жить. Кипучая жизнь звала его, суля радость приключений, богатство общения и благо от людей, которых он почти еще не знает. Но они есть; люди живут и радуются, страдают и благодарят судьбу за каждый прожитый день, а может даже строят ее сами. О, как это здорово!»
Павлу хотелось радоваться, он так давно не смеялся – почти забыл, зачем и для чего дано человеку это чувство? Ведь оно было им не востребовано, его вовсе не существовало. И даже сейчас, как бы он не силился улыбнуться – не получалось, как у других. Павел не понимал, вернее не осознавал; что может побудить человека к веселью? Некий внутренний настрой, всплеск эмоций, но ведь и этому должны быть присущи причины. И когда он впервые увидел необычную девушку, с красивыми и веселыми глазами, открытым и смелым сердцем, ему захотелось смеяться и радоваться, наверное, даже чего-то большего. Он любил лишь свою мать, утомленную жизнью женщину, иной любви до этой поры у него не было. И вот появилась Анна, изменившая весь его внутренний мир. Кто она, почему может так влиять на его чувства, какой магической силой владеет эта девчонка? А может быть дело вовсе не в ней и виною всему он сам, его возраст?
Тихая рябь одинокого озерка, местами напоминавшего болото, угомонила Василия, ослабила пыл. Продираться чащобой, не ведая, что ждет впереди, совсем не хотелось. Сказывалась усталость. В пору о ночлеге позаботиться, не то тайга за тебя возьмется и после уже не гневайся на собственную нерасторопность.
Трудился Василий натужно; не то, чтобы дело новое, не знакомое, а вот беда – отвык. И не припомнит уж; когда последний раз по лесу бродил. В городе оно, куда проще выживать; там жизнь, что лавка. А она товаром набита; хочешь ешь, хочешь пей, только плати ежели карман широк. На хуторе Погорелом прежде все иначе было; пахота с утра до ночи и торговли никакой, сам себе и лавка, и закрома. И ежели хозяйство супругами с добром ведется, то и мужик всегда справный, при деле; тут и конь, и всякая прочая живность при нем. Там друг без дружки никуда; от того и ладилось, сообща. А вот город разлаживает людей. Воротит друг от дружки. Лень, да язву в их души селит. Злился Василий, что так-то, но поделать ничего не мог; обуздала его беззаботная, ленивая жизнь, от того и навыки охотника подзабылись. Не теми стали и хватка, и воля. Осталось лишь стойкое желание; поскорее бы куда за стол упасть, пусть не свой, но сытный. За ним проще и спокойнее. Жизнь, одна другую заменила, что теперь на это роптать. Однако, деваться некуда, обстоятельства и сама цель, трезвили и гнали порочные мысли прочь, не до них было Василию. Он один среди сырой, голой и голодной тайги, а впереди ночь. Потея спиной и затылком, Василий взялся за топор…
До слуха Анны долетали обрывки пьяной, нескладной речи; вперемешку с воспоминаниями былого, неслась лишняя брань, слабо обозначавшая контуры наметившейся беседы. Затаившись мышью, Анна старалась вникнуть в суть разрозненных мыслей и желаний собеседников. Время тянулось, донося только бред невнятного говора. Анна напряженно и внимательно ждала конкретного разговора, ради которого наверняка и пришел гость.
– Ты, Сидор, побольше самогона готовь или прикупи где-нибудь, не в первой тебе. Деньгами обеспечу, а в лесу он сгодится. Васька хату приготовит, с хутора воротится, вот ему и передашь. Здесь нельзя оставаться, пусть сразу же уходит обратно.
Слушая, затаив дыхание, Анна начинала понимать, о чем идет речь.
– Только я, Шершень, в тайгу не ходок. Ты уж избавь меня, лучше тут на месте; чем надо обеспечу, не в пору мне по кочкам лазать, где сырость, да холод, боюсь не управлюсь.
– Ты мне там без надобности. Здесь пока будь, на хозяйстве, мало ли… Но знай, ежели позову, то не пойдешь, а побежишь.
Сидор неприятно съежился, но сказанное проглотил.
– Исполню, как велишь, – заверил он обнадеживающе.
– Сам, временем за мальцом пригляжу, чтобы не ускользнул, или того хуже, не учинил чего по глупости; ума то нет, а уже при золоте. Тут особый пригляд нужен, потому как юнец знает много, но открыто не скажет – это факт. Надо бы подумать, чем его разговорить? Неровен час; ноги сделать удумает. Смекаешь? Тут, брат Сидор, нельзя его другим дядям перепоручать. Наш он и все тут…
«Кто же это? Кого они хотят заставить говорить? И причем здесь какое-то золото? – силилась понять Анна. Однако отчетливо расслышала, что они собираются следить за каким-то юнцом. – Но зачем?»
Большего узнать не удалось; гость собрался уходить и в комнате стало шумно. Анна устало предалась размышлениям. Сидор еще долго возился в сенях, а войдя, неуклюже споткнулся о табурет и пока не улегся, выражал досаду и зло бурчал.
Утром, преодолевая все «за» и «против», Павел решил прогуляться до трактира «У Гордея». Он много раз слышал о нем, но бывать в такого рода заведениях ему не приходилось. И вот, на удивление, ноги сами туда понесли. Причина была уважительная, хотя место он выбрал не совсем удобное; захожие в трактир – люди бывалые, вмиг на смех поднимут, если что не так пойдет. Возможного конфуза перед Анной, Павел не боялся, но все же хотелось поговорить без свидетелей.
Внутри чадно; мужики махрой дымят, галдят наперебой без умолку, да пиво пьют. Прошел к стойке, огляделся, а Анны нет нигде; другая работница заказы по столам разносит, да все поглядывает на него. Не по себе как-то стало, подождать решил. Притихло заведение; мужики, чьи лавки вдоль стен, сквозь дымный туман, нетрезвыми глазами захожего буравят. Новичка с ног до головы оглядеть норовят, вот-вот спросят:
«Куда батя смотрит? Рановато как бы парню – глаза ясные, кожа белая. Не отбился бы от рук, малец…»
Спешно проходя мимо, женщина коротко спросила:
– Чего тебе?
– Я к Анне, – неловко ответил Павел.
– Дома она, позже заходи, – услышал он в ответ. – Может что передать? Так скажи, – глядя на растерянность парня, улыбалась молодая работница.
– Зайду! – Павел быстро вышел, неловко прикрыв за собой едва скрипнувшую дверь питейного заведения: «Больше сюда ни ногой, совсем не подходящее место. Будет лучше встретить ее возле дома», – упорядочив мысли, Павел осмотрелся на свежем воздухе.
Ждать долго не пришлось. Аня была опрятно одета и выглядела, как показалось Павлу, даже немного старше его. Охватило некоторое волнение: «Он был уверен – она младше, да и какое это, собственно, имеет значение… Не смотря, ни на что, жизнь Анны не так проста и, рано потеряв родителей, ей уже приходится не легко». – Одного этого было достаточно, чтобы чувствовать себя рядом с ней более юным и малоопытным. Еще издали, увидев Павла, она обрадовалась. Подошла, улыбаясь и луча глазами с такой силой, что оставшихся на небе туч, как не бывало; так показалось Павлу и на душе сразу посветлело…
Анна посмотрела на него внимательно: «В ее глазах он, наверное, выглядит хмурым, озабоченным мальчишкой, что понятно не красит его и, изначально оставляет так мало шансов на откровения с необычной девушкой», – пронеслось в голове Павла.
– Здравствуй, Павел! – и Анна озорно посмотрела на него, – Ты так удачно проходишь мимо. А я тебя заметила.
– Я не случайно. Признаюсь, я Вас ждал, – Павел на секунду замешкал.
– Не обращай внимания, это случается, ведь мы еще мало знакомы.
– Ты работаешь сегодня вечером? Я заходил, но не застал. Сказали будешь позже, вот я и решил дождаться.
– Да, я к «Гордею», а у тебя что-то срочное? Мне хотелось даже немного пораньше выйти; между прочим, нам нужно поговорить. Есть одна причина. Думала даже начать тебя разыскивать, но где? Куда ты исчез, не сказав и адреса? – Анна усмехнулась, игриво качнув головой.
– Вот видишь; у меня к тебе всего лишь просьба, а у тебя уже целая причина, – Улыбнулся в ответ Павел, – У нас, наверное, мало времени, чтобы все обсудить. Я провожу тебя до работы, заодно и поделимся.
– Я могу немного задержаться.
– Ну тогда мы еще больше узнаем друг о друге. Ты не возражаешь?
Решимость Павла ничуть не обескуражила Анну, а напротив; словно вспенила, взбодрила ее состояние ожидаемого, неожиданно нахлынувшего, бриза, приливной волной окатившего их обоих.
– Тогда начнем с тебя, ты мужчина…
– Хорошо! – согласился Павел. – Ты знаешь, Аня, мне многое сейчас предстоит сделать; так уж вышло, что проку от моего отца никакого. Он исчез и это, даже лучше, чем если бы он был рядом. Тревожит то, что я оказался совсем не готов к такому повороту. Мне еще многому предстоит учиться в этой жизни; быть сильным, чтобы принимать собственные решения. Не вообще, а конкретные, важные и отвечать за поступки, которые за ними последуют.
Анна внимательно слушала, по понятным причинам, разделяя беспокойство и озабоченность Павла.
– Позже я наверняка поделюсь с тобой этими своими внезапными заботами, но пока мне хотелось бы заняться собой и, чтобы ты мне помогла в этом.
Аня с удивлением посмотрела Павлу в глаза. Просьба выглядела немного странно. Он колебался, она заметила это.
– Чем же я могу помочь?
– Мое раннее детство прошло на хуторе, далеко отсюда, в лесу. Тогда для меня не существовало лучшего места на земле. Я сросся с природой, полюбил ее всей душой. Со своей матерью я часто бывал в самых потаенных уголках тайги. Многое помню из трогательных и интересных рассказов бабушки. Там мы все вместе жили счастливо и даже отец был другим человеком. Природа многое значит для людей, она делает их чище и мудрее, учит видеть и понимать главное. Когда поселение сгорело, нам пришлось переехать сюда, а хутор так и прозвали Погорелым. Мы с матерью несколько раз бывали в тех местах позже, пока она была в силах. Там еще жили люди; сейчас не знаю, наверное, уже никого не осталось. К чему это говорю? Мое будущее в какой-то мере станет связано с тайгой, с ее правилами и нравами, хотя мне многое уже не ново, но то было детство, а оно большей частью сложено из цветных картинок. И потом, когда рядом опытный человек, поневоле полагаешься на его умение и знания, а свое оставляешь на потом. Вот и я, как-то особо не вникая, в детстве больше полагался на опыт матери. Сейчас понимаю, что тайга требует волевого характера, и чтобы стать настоящим охотником, нужно знать, и любить природу, жить ею…
Анне даже в чем-то нравились рассуждения Павла. Однако ее тревожила не совсем понятная, необоснованная, как ей на первый взгляд казалась, тяга к природе, к ее необузданным, суровым и диким нравам: «За этим может крыться либо натура человека неравнодушного к ней, либо вызванный чем-то интерес. Но чем? Павел давно жил в городе и тут его странная, вдруг пробужденная, неожиданная тяга к природе» – Анна невольно задалась вопросом.
– Но ведь у тебя будет профессия, работа, ты только еще входишь в жизнь. Зачем тебе тайга? Природа и охота – я вижу это, как любимое увлечение, отдых. Разве не так? – Анна с умилением попыталась донести до Павла свое отношение к его выбору.
– Все это так, Аня, но я мужчина и мы, к тому же, живем в таежном Урале, где горы и лес окружают нас. Мы не в силах их не замечать. Вся беда в том, что у меня вовсе нет навыков охотника, я даже из ружья не научился стрелять. Где, как и за какой срок я смогу приобрести их? Без этого, ну просто не обойтись.
Не совсем понимая Павла, тихо ступая рядом, Анна продолжала внимательно его слушать.
– И ты мне в этом поможешь, – уверенно заявил Павел.
– Как? – Анна удивленно посмотрела в его глаза.
– У меня впереди все лето, – вдумчиво продолжал Павел, – экзамен в ремесленном мне перенесли на осень, ну из-за всего, что случилось, конечно. Я бы просто сейчас не смог хорошо подготовиться.
– Да, я тебя понимаю, – соглашалась Анна.
– Так вот, я хочу, чтобы ты познакомила меня с Крутояровым; пойми, мне есть что предложить ему взамен, за его поддержку и понимание.
– И что же ты ему собираешься предложить? – Удивилась Анна. – Насколько я знаю, Гордей Крутояров готовит что-то, ну в смысле очередного обоза. К нему даже друг приехал и не просто погостить, а скорее всего с предложениями. Найдет ли он именно сейчас для тебя время, которого у него мало?
– Я думаю его заинтересует мое предложение, а для начала мне хотелось бы с ним увидеться. Без твоей рекомендации, он меня слушать не станет.
Анна согласилась поговорить с Крутояровым при первой же возможности, взамен на то, что Павел пообещает когда-нибудь поведать ей таинственный секрет предложения, которое способно подействовать на решение столь влиятельного купца. Павел обрадованно улыбнулся и пообещал Анне выполнить любое ее желание и даже каприз, но не сейчас. Обменявшись шутками, они, смеясь, двинулись дальше. Анна особо не спешила и времени для обоюдных откровений было достаточно. Она повела разговор дальше:
– Ты помнишь, Павел, когда мы сидели на лавочке, я рассказывала тебе про троицу, что зачастила в моем доме встречи устраивать. И вот, вчера вечером, я случайно слышала их разговор. Твоего отца среди них не было; после последней их встречи, он больше не приходил. Так вот, этот третий, заезжий дружок моего дядьки, делился с ним тем, что им, якобы, нужно одного юношу, ну как они там на своем выражаются, пропасти; то есть следить за ним собрались. Будто бы он многое знает и даже про какое-то золото тоже. И, что нельзя никак позволить ему ускользнуть или исчезнуть из поля их внимания.
Павел озадаченно посмотрел на Анну.
– Ты действительно все правильно расслышала и поняла? Может что-то еще?
– Нет, потом он ушел; больше я ничего не знаю, но я, от чего-то… – Анна прервалась, не веря своим догадкам. Продолжать не стала, а лишь большими синими глазами, не мигая смотрела на Павла.
– Думаешь, я…? – эта мысль напросилась сама.
– Третьим был только твой отец. Сидору какой-либо юноша отродясь не был нужен. Нет, это ни его идея. Новоявленный гость тоже, из приезжих и мало с кем знаком. Он многого знать не может. Подумай, кому ты мог понадобиться, если предположить, что речь шла о тебе?
– Продолжай, продолжай, у тебя это хорошо получается, – глубокие размышления Анны все больше настораживали Павла.
– Остается только твой отец, или я не права? Тогда возникает вопрос; что он мог им такого интересного рассказать, что они даже слежку за тобой устроить готовы?
– И вправду, зачем я отцу?
– Да не отцу, а этому гостю заезжему ты зачем-то понадобился, а Василий за тобой похоже их ногами побегать решил. Самого его наверняка жандармы всюду ищут. Скрывается, наверное, где-то. Беспокоит в этой истории то, что ты им всем троим, для чего-то, понадобился. Теперь подумай; что известно твоему отцу, или что он ищет?
Павел внимательно посмотрел на немного взволнованную, своими выводами, Анну. Она помогла, только что, размотать клубок его спутанных мыслей.
– Аня, ты умница, так смело обосновала свои подозрения. Мне пока что это в голову не приходило, а вот сейчас вижу, что ты права; есть причины… И если твои выводы верны, то мне действительно пока лучше избегать встречи с отцом.
– Вижу тебе на досуге нужно будет хорошо подумать, а я пока с Крутояровым переговорю. Если ты не против, можем завтра днем вновь встретиться.