Расщелина

За соблюдением правил этикета и ведения застольных разговоров, Гордею все же не терпелось уединиться с Иваном и наконец-то основательно поговорить. Встречались они редко, большей частью общаясь по переписке, а вот сейчас им обоим предстояло начать совместную работу по организации интересной и многое сулившей экспедиции. Уже через пару месяцев, как только подсушит майским теплом тропы, после весенней распутицы, все необходимое к выходу обоза должно быть готово. И они оба уйдут в тайгу на долгое лето, а возможно и осень. Что особо радовало Гордея – так это то, что работая в должности профессора у себя на кафедре в Екатеринбурге, Иван умудрился побывать за зиму в Москве и заручиться должной, и нужной поддержкой, и одобрением со стороны Российского Географического общества, его ведущих специалистов по геологии минералов, крайне заинтересованных в результатах поисков, обследования, изучения, и организации первичных, начальных разработок полезных ископаемых Северного Урала.

Все детали маршрута экспедиции и предполагаемых районов поиска минералов, сопутствующих более тщательному изучению возможных мест залегания желтого металла, предстояло обсудить в ближайшие дни. Материальное обеспечение предстоящих исследований Крутояров брал на себя, полностью опираясь на исследовательский интерес и научные данные какими располагал его друг. О цели и задачах экспедиции знали только двое. Хотя Гордей и доверял своим людям, но лишние разговоры о планах, и формировании обоза желательно было хранить в тайне. Цель его должна будет выглядеть обычно; доставка оборудования и продовольствия старателям – одиночкам. Спирт для Копачей в тайге – дороже золота. Намечалось, от части, за спиртоносов сойти; там этот товар и в обмен на пушнину пойдет, и рыбные запасы к зиме поправит. Хоть всюду и стояли обустроенные, промысловые избы, но на этот раз планировалось идти дальше, на Север; где не хожены тропы и нет своих проводников. Эти сложные вопросы необходимо будет решать по ходу следования.

Ближе к полуночи, когда мягкотелые завсегдатаи и гости уютного заведения начинали понемногу расходиться и однообразные, назойливые просьбы донимали управительницу трактира не столь сильно, Анна с неким ощущением любопытства и тревоги, задумалась над вчерашней, странной встречей трех друзей в ее доме. Один из них был совершенно не знаком и, тем самым вызывал у нее опасения; уж больно шершавым казался он на первый взгляд. Само собой напрашивался вопрос; зачем он сюда явился и в чем его интерес к Сидору? Какова, в их дружеских, давних отношениях, роль Василия, чужого им человека?

И вот сегодня этот тип был здесь, в заведении, среди таежников Крутоярова, что он здесь ищет? Внешне совсем не походило на то, что он был хоть с кем-то более или менее знаком. И лишь один из обозников, как ей показалось, признал в нем своего дружка; уж больно долго длилось их общение. Все-то он шнырял от стола к стойке, ввязывался неожиданно в разговоры и щедро пытался угодить. Изрядно подпившие, разгулявшиеся на радостях возвращения, мужики то и дело смеялись над шутками и уместным остроумием новичка, ничуть не сомневаясь в его искренности и простоте, откровенно принимая за своего. «Знакомства заводит, – подумала Анна, – ведь они его знать не знают; выходит не завсегдатай он здесь. Зачем ему это?»

Среди вчерашних друзей дяди Сидора был и Василий Рагозин. Но это было утром, размышляла Анна, а около полудня она ушла в трактир; Крутояров особо попросил ее накрыть вечерний стол в честь встречи друга. Ведь если прибудет обоз, то и трактир до утра вряд ли закроется. Необходимо было подготовиться к приему гостей.

Неужели все трое как-то причастны к сегодняшнему происшествию, ведь она слышала, хоть и случайно, как новоявленный гость подбивал Сидора на какое-то тайное, как ей показалось, дело. С чем это было связано, Анна не знала, а потом случился пожар, о котором в заведении так много говорили: «Случайность или умышленный поджог? – задавала она себе вопрос. – Хотя это совсем не факт, за руку злоумышленника никто не ловил. Ведь если предположить, что Павла не было дома; он кажется, где-то учится, то-ли в гимназии, то-ли в ремесленном, то в доме оставалась лишь больная женщина. Что же могло произойти? А если предположить поджог, то кому нужна была ее смерть и почему с ней обошлись так жестоко? Где же был ее сын?» – Анне от чего-то, вдруг, хотелось думать об этом, наверняка чувствующем себя одиноко, парне.

Появившаяся неотложная работа прервала ее размышления. Последние ночные гости, большей частью обозники, уставшие с дороги и уже совершенно не способные держаться на ногах, начинали расходиться, а кого-то просто необходимо было устроить на ночлег, благо место в усадьбе имелось, и управляющий, не возражал.

Высветила кумачом багряная зорька, день сулил быть теплым и ясным; шла весна…

Управившись с тяжелой работой, после бурной и суетной ночи, Анна спешила домой, быстро шагая мимо спящих угрюмых изб, по узким и безлюдным проулкам, стремясь поскорее добраться до постели и предаться долгому сну, сулящему благостное успокоение. Однако назойливые думы все возвращали ее к вчерашнему, нашумевшему случаю. Ей, как никогда, хотелось знать правду и, от чего-то, никак не шел из головы тот незнакомый ей юноша, которого судьба так безжалостно обделила, лишив материнского участия и любви. Такой отец, каким она знала Василия, никак не способен будет удержать семью от распада, хотя может быть она и не права. Совсем не нравилось, что в ее доме странным образом появился чужой человек, что случился весь этот странный и подозрительный пожар, что дядя Сидор, до этого живший себе спокойно под ее строгим приглядом, вдруг попросил уйти, чтобы не слушать или не слышать их тайные и пьяные разговоры. Для чего явился этот странный гость вечером в трактир? Что-то несомненно объединяло эту троицу. Многого Анна пока не знала, однако тревожное чувство стойко завладело ею. И потом, что было известно о дяде, размышляла она, ускоряя шаги; да почти ничего. Она знала лишь то, что он неожиданно явился от куда-то из Самары. Отец при жизни мало рассказывал о своем брате, а мать, знавшая многое из его прошлого, так и не нашла времени перемолвиться с дочерью о родственнике, а сама Анна, в то время, совсем не питала к этому интерес. А вот теперь решила присмотреться и к Сидору, и к гостям ее дома.

Трезвел обеспокоенный Василий быстро; так же, как и в лесу темнело. Окутала незадачливого беглеца прохлада вперемешку со стойким ознобом похмелья. Лихорадило и трясло при любом неверном движении. Не нравилась ему ночь; тьма кромешная, ни зги не видно; ни спичек тебе, ни факела. Не готов он был к такому обороту, да и отвык уж по лесам бродить, как в молодые годы. Не самое лучшее время, в бега пускаться, не его потреба, это испуг загнал. Сейчас торопливые ноги несли его к людям; туда, где тепло, уют и свет: «Только вот куда идти? – задавался он вопросом. – Оставалось одно; к Сидору, больше некуда. Голова шумела и было, от чего. Шершень, конечно, спросит за такой фортель; ведь он по-тихому велел, как никак общее дело наметили. А тут этот пожар, будь он не ладен. Выходит, теперь на него все повесят; и пожар и Варьку упертую, а это много… Нет уж! – соображал устало Василий. – Я вам так вот, запросто, в руки не дамся. Уходить надо на Погорелый хутор, туда не сунутся».

Заморосил, ускоряясь мелкий, противный дождь. Принялся смывать с лица и рук Василия тяжелое бремя недоброго дня. В струях небесной, чистой воды тонул его сегодняшний грех, мутными струями стекая к ногам, грех безучастного бегства от семьи, людей и совести, которая шагала за ним по пятам и он, то и дело, слышал за взмыленной спиной ее торопливую, след в след идущую, поступь… «Ничего, отсижусь и вернусь, только вот без ружья в лесу никак не обойтись. Нет, надо к Сидору, он поможет, выручит. Заодно и с Шершнем перетолковать; ему я ничем не обязан и не должен, а посоветует, чего или отмажет, то и расклад другой. Если нет, то и ждать ему от меня нечего… В покое пусть оставит… К Сидору надо, выпить надо, успокоиться… Вон уж и огни замаячили». Василий устремился к огням, в лесу уж больно тоскливо стало, да и продрог до жути.

Шершень надолго в трактире не остался; решил особо себя не светить, как появился неожиданно, так незаметно и ушел. Совсем не случайно встретил дружка; еще по старым Самарским делам. Бывает же такое; Шершень почти не верил и никогда, в прошлом, не полагался на такого рода удачи, однако сейчас Авдей мог пригодиться и упустить возможности войти с ним в тесный контакт, он не мог. Просил его лишь об одном; при случае замолвить за него доброе словцо; мужикам ли, обозникам или самому барину… Что есть, мол на примете один добрый человек, мыкает без дела, с работой просил помочь. Из пришлых, а на ноги встать хочется. По таежным делам бывалый, как и всяк мужик и, что серьезно к жизни относится. Авдей кивнул глазами, а Шершень уже знал; этот сделает…

Войдя в дом приятеля, Шершень был не мало удивлен, вновь увидеть за столом все того же Василия.

– Ты чего здесь? Договорились же на завтра, я не собираюсь опять падать за стол, отдохнуть хочу.

Василий хмурым взглядом обвел недовольного знакомца.

– Я не к тебе зашел, а вон, к Сидору и не спрашиваю; чего ты здесь забыл? Если жить определился, то это зря; тебе завтра же Анька прогонные выпишет, а заодно и дядьку попросит, я девку знаю. Ее это дом, и ты здесь никому не указ.

– Проходи, садись, – подсуетился Сидор, – ну чего вы опять за старое, шкуру делить, поладили уж вроде, что предъявлять-то? По нужде Василий зашел; слышал в трактире небось про пожар, или не в толк тебе, что это его дом погорел. Идти ему некуда, вот и заглянул, посоветоваться, стало быть, что да как…

– Ну и что теперь? Шуму вон на весь город. Уговор был тихо сидеть и ждать. Поди хвосты за тобой, или сам поджог? – Василий стерпел, нервно глядя на приятеля, – Тогда собирайся и проваливай, а то все дело загубишь, – Зло сверкнул черными, недобрыми глазами Шершень.

Василий хмыкнул, обращаясь к Сидору:

– Ружье с патронами дай, и я уйду; дома у меня нет, а в тайге без ствола никак. Чего тут бодягу водить.

– Ну что ты, Василий, не кипишуй, на ночь в лес, не гоже это. Друга я всегда приютить смогу. Давайте спокойно перетолкуем, а там и решим, чего делать. Сегодня Анька вон, на всю ночь у купца, а завтра с утра и пойдешь, коли нужда.

Шершень шумно прошел к столу и сел напротив Василия. Молчание затянулось. Сидор, боясь недоразумений, с тревогой уставился на взволнованных обоюдным недоверием приятелей.

– Хочу послушать твою правду. Говори… – холодно заявил Шершень. – А ты, Сидор накрой, если уж делового разговора не миновать. Ночь она правду скажет, темни не темни…

Василий, немного успокоившись, ничуть не возражал против откровенного разговора, но со своим пока не спешил; пусть новоявленный козыри раскинет.

– Ты мне одно скажи, без этих твоих пантов; за каким хреном ты сюда явился? Не сидеть же тараканом за печкой у Сидора, а то все ходишь кругами, вынюхиваешь.

Хозяин в мгновение накрыл стол, с тревогой чувствуя зреющее напряжение охватившее общее застолье. В довершение и бутылочку подтянул; какой деловой разговор без ее прозрачного и теплого участия.

– Давайте выпьем, а там каждый свое скажет, – смягчая ситуацию накала, обратился Сидор.

– А хоть бы и так, ты что мне дорогу решил перейти, или сдать с потрохами? Так вот знай; я здесь хоть и новичок, но перед властью чист и взять меня не за что. И ты, знаешь наш вчерашний уговор; сидеть тихо, пока я дело улажу. Не сидится тебе… Давай, валяй, чего ты там натворил, а зубы скалить будешь; выкину как щенка и даже Сидора слушать не стану. – Шершень, не чокаясь, махнул пол стакана и отвалился, съедая взглядом неуживчивого соседа.

– Да ты грозишься, никак? – отбивался Василий, – А я-то знаю, чем тебя Крутояров обоз так привлек, для чего к себе его расположения и доверия ищешь. Золотишко с очередного обоза тебя манит, за которым купец в тайгу лезет. Нет у меня фактов, не копал особо под тебя, но зря мужики эту тему тереть не станут. Пробивает слушок сквозь щели-то.

– Подрываешь ты, Василий, мое доверие к тебе, а чтобы его вновь вернуть, ты мне сейчас ответишь; кто тебя надоумил со мною за «рыжуху» треп вести, или ты попутал чего? Если нет, то и говорить нам не о чем; выпили, разошлись. – Решительно оборвал беседу Шершень.

Василий, хоть и пожалел, что сгоряча на золото соскочил, но все же понял, что задел Шершня за живое. Теперь он поведется и, спекулируя на «рыжье», ему станет удобнее заинтересовать и увлечь за собой этого делового соперника. Но пока, пусть он будет ему лучше приятелем, чем врагом, от которого после и спину прикрывать понадобится, а доводить до этого Василию вовсе не хотелось. Он конечно же понимал, что попал с этим злосчастным пожаром под подозрение жандармов и теперь его, по известным причинам, станут разыскивать: «Что он может? – полагал Василий. – Сдаться властям и рассказать правду о том, как он не поджигал собственный дом и никого не убивал. Надо быть идиотом, чтобы не поверить в преднамеренность поджога. Сын первый же сдаст его, рассказав о том, как он донимал мать. Павел знает и наверняка о многом догадывается, ведь не раз выслушивал его нападки, и вовсе не глуп. Нет, в этом случае его ждет каторга… Бежать и скрываться – значит самому сознаться в содеянном. А если пойдут по его незамысловатому следу, то итог один; та же тюрьма ждет его с распростертыми объятьями. Что лучше? И тот и другой выбор – дерьмо… Остается третий, наиболее соблазняющий, хоть со слабым и сомнительным смыслом, но завидной и богатой перспективой, план; разумеется, если карта ляжет, а вот тут многое будет зависеть от него».

Ночь дала возможность, как прозорливо счел Сидор, высказаться всем… Находясь под давлением собственного безвыходного положения, когда без поддержки и помощи друзей не обойтись, Василий все же решил раскрыть свои козыри первым:

– Я знаю, где есть золото и уверен, что если мы его возьмем, то следок и далее потянется. – Опустошил натруженный мозг Василий, наверняка полагаясь на то, что Шершень захватит наживку…

Так оно и вышло:

– О как! – встрепенулся Шершень, меняя кислую гримасу на интерес, от которого даже глаза иным огнем высветили. – Налей-ка, Сидор, Василий говорить хочет.

Хозяин, и без того, суетно бегавший у стола, словно трактирная услужливая душа, без проволоки принялся подливать, да подкладывать, наконец-то уверовав в то, что деловой разговор вот-вот завяжется. И Василий рассказал все, что знал о двух золотых самородках, про которые слышал от своей тещи, случайно подслушав разговор дочери с матерью, когда жили они всей семьей на старом, Погорелом хуторе, в тайге. Одна жена тогда только и знала; каким таким странным образом матушка ее, заплутавшая где-то в дикой тайге, тремя месяцами позже цела и невредима из лесу вышла. Затаились, да затворились они от него, после того случая; ничего не выведать, старайся, не старайся – пустое… А тут нужда; застал их за откровением, затаился и слушал. Узнал, что Мария с золотом из тайги воротилась, а тайну клада, что сама устроила, в себе хранила. Словно чувствовала тогда близость конца, вот и решала с дочерью поделиться. Мне известно где схрон, потому как и умерла теща в аккурат на том месте; странно умерла, а вот похоронить ее именно там просила, на холме – это я уж позже от Захария, узнал. Признался Василий, что по этой самой причине и терзал он Варвару; дознаться пытался, а та все в себе хранила, да только вот вчера, на пожаре, возьми да сгори, так и не сказав ему главного. Побожился, что греха на нем нет; жена за невысказанное, мол и поплатилась. А пожар; и сам в толк не возьмет, от чего занялся? Не поджигал он собственный дом, к чему? И в мыслях не держал подобного.

В продолжении всего повествования Шершень, затаив дыхание, слушал, не прерывая и не допытывая. Лишь когда Василий замолчал, спросил:

– Так ты, выходит, толком и не знаешь; где оно, золото твоей тещи, или все же?..

– В подробностях, конечно, не знаю, но где искать, соображение имею.

– И чего же раньше не искал, если соображение имеешь?

– Искал, да не вышло тогда, холм тот далеко, не находишься. А места гиблые, да зверья полно. Словом, не одолел я тогда схрон, а позже и хутор погорел, в город выбираться пришлось. А отсель, за так, тех мест не достать. Вот и пытал Варьку, чтобы уж коли идти, то наверняка.

– И где же теперь нам этот твой схрон искать?

– Сын у меня есть, Павлом зовут. Он знает – это уж точно. Близки они были, во всем друг другу доверяли. Только вот разговор с ним, после случившегося, вряд ли получится. Упертый, весь в мать… Вот если по-тихому проследить за ним, это в самый раз будет. Если застать с самородками, то и об остальном золоте он тоже все расскажет, где-то же в тайге Мария его нашла, и жена моя тоже наверняка про-то знала. Позже из него все и вытряхнем, вместе дожмем мальца.

– И как же твой малец в тайгу сунется, без опыта, без навыков, или ты ему их привил?

Может за ухо потянем, так доведет?

– Он те места получше меня знает, не раз с матерью на хутор ходил. А сейчас, когда брюшину подведет, жизнь заставит, полезет и в тайгу, в этом я не сомневаюсь, кормить его более некому. Так что, думаю, нам есть чем заняться. И дело это, Шершень, будет посытнее твоего сомнительного обоза…

Глава шестая

Неожиданное знакомство

На похоронах матери Павел отца не видел и прощание с Варварой прошло без его участия. Этот факт лишний раз доказывал причастность отца к пожару. Даже городской следователь из Управы, вызывавший его для дачи показаний в связи со смертью его матери, интересовался странным, как он считал, отсутствием законного мужа на похоронах супруги. «Не в отъезде ли хозяин?» – так и спросил. На что Павел ответил, что знать не знает, куда подевался отец и, при случае, сам бы хотел задать ему некоторые вопросы. В последующие дни, в свободное от забот время, он находился у своего учителя, который из добрых чувств и понимания сложного положения юноши, выделил ему в своей квартире маленькую комнатку. Он жил один и от чистого сердца вызвался помочь парню. Павел был благодарен за понимание и человечность. Ему действительно не к кому было идти со своей бедой; родственников и особо сочувствующих попросту не было. Был Сергей Николаевич, добрый и понимающий человек.

В свободное время Павел обходил почти все городские трактиры и сомнительные заведения, пытаясь случайно напасть хотя бы на слабый след, по странным обстоятельствам, исчезнувшего отца. Хотя Василия усердно и разыскивала Жандармерия, но Павлу они ничего утешительного сказать не могли. Рагозина нигде не было; он попросту исчез. И даже Сидор, прикинувшись непричастным, отмежевался от расспросов Павла, когда тот навестил его, зная, что их тесная дружба была известна всем. От пытливого взгляда юноши не могла ускользнуть хитреца, сочившая своей лукавой беспечностью из узких, поросячьих глаз преданного дружка: «Знает, но от чего-то молчит? – подумал Павел, однако лезть назойливо в душу не стал, определил для себя дистанцию. Человек сам решает; с чем ему жить…

Выходя со двора, он случайно столкнулся с девчонкой, которая шла навстречу. Их неожиданные взгляды встретились и широко раскрытые глаза с интересом, некоторое время смотрели в бездонные глубины сокрытых в них тайн. Глаза передают многое; желание, волю, а порой даже восторг, но на то нужны особые причины…

– Вы были в моем доме? Позвольте спросить; зачем? И кто вы?

Павел замешкал с ответом.

– Вообще-то я уже поговорил с Вашим отцом. Не хотелось бы повторяться, все одно впустую.

– От чего же? Вас кажется Павел зовут, я видела Вас как-то с друзьями и запомнила имя.

Павел с недоумением вгляделся в незнакомое лицо симпатичной девчонки.

– А я вот Вашего имени не знаю, но коли уж мы, так вот по случаю, встретились, то хотелось бы спросить только об одном.

– Спрашивайте, – бойко опередила Анна, слегка будто бы даже улыбнувшись.

– Ну, разумеется, как Вас зовут? И, это уже будет вторая просьба; не было ли в последние дни у Вас в доме моего отца? Его Василием зовут. Я знаю, что он водил некую дружбу с Вашим отцом.

– С чего Вы взяли, что Сидор мой отец? – удивленно ответила девушка. – Это брат отца, мой дядька. А зовут меня Анна.

– Очень рад знакомству и Вашему вниманию ко мне. И простите, я не знал, по сути, ведь вы живете в одном доме. – Павел ждал ответа, полагая, что может быть Анне хоть что-то известно о его отце.

– Вы знаете, Павел, давайте пройдемся, ну если у Вас, конечно, есть немного времени для меня. Я бы хотела поговорить с Вами как раз по этому вопросу и, если честно, даже искала повод для встречи.

– Хорошо, я буду рад поговорить с Вами, только куда мы пойдем, кругом слякоть, лужи. Прыгать по ним и разговаривать не совсем удобно.

– А вон, в парке, на лавочку присядем и поговорим, думаю их солнышко уже достаточно прогрело. И потом, это ненадолго.

Более или менее приличная скамейка нашлась быстро. Анна заговорила первой; ей хотелось поделиться с Павлом своими недавними сомнениями, по поводу новых и очень сомнительных приятелей ее дяди.

– Что касается вашего отца, Павел, то он был у нас; дня четыре прошло, еще до того страшного пожара. Мне очень жаль, что погибла ваша мама, как же Вы теперь, где?

Павел замялся с ответом.

– Простите меня, можете конечно же не отвечать. Наверное, глупо спросила.

– Да нет, ничего, все в порядке; нашелся один человек. Я ему доверяю.

– Так вот, – оживилась Анна, – их трое, дружков так называемых. Один из них Сидор, мой дядька. Однажды утром явился некий незнакомец, словом, не здешний он, приезжий. Завязалась беседа; я, тогда как раз после ночи отдыхать пришла. В трактире у Крутоярова работаю. Позже и твой отец к ним присоединился. Понятно, что они загуляли и поспать, само собой, не вышло. Так вот и пришлось, по неволе, слушать весь их пьяный бред. Что меня особенно насторожило – это их намерения провернуть, якобы, одно важное дело; то ли с купцом местным связанное, то ли с обозами. А отец твой какие-то личные проблемы решить собирался.

– А что за дело, ну с чем связано, конкретнее? – Поинтересовался Павел.

– Да в том то и вопрос, что нет ничего конкретного. Одно знаю; этот заезжий тип, с виду, явный уголовник. А вечером он уже в трактире «У Гордея» был, активно так с возвратившимися обозниками общался, а те, на радостях, за языком не следят. Да и знакомый у него среди них есть, Авдеем зовут. Уж больно приветствия их были теплыми, словно годы не виделись. После того утра Василий больше не заходил, или мы попросту не сталкивались, но дружбу с Сидором он водит.

Павлу нравился доверительный настрой Анны, и она быстро располагала к себе.

– В тот день я с вечера и до утра была на службе. Обоз воротился и работы было много; сами понимаете… Может они там допоздна сидели, не знаю, но этот самый Шершень, как они его кличут, был в полном порядке и в трактир пришёл около девяти часов вечера. Выходит, после долгой разлуки, они целый день гуляли.

– Пожар случился немногим после полудня. Выходит Василий, мой отец, должен был быть вместе с ними. Зачем ему уходить? От застолья его трудно оторвать.

– Ну мало ли; могли поссориться и разойтись. Хотя, до моего ухода на рынок, их отношения были мирными.

– Отчего же после пожара отца нигде нет; он даже на похороны не явился? И жандармерия знает о его странном исчезновении. Выходит, вся вина лежит на нем, и он даже не попытался выстроить для себя хоть какое-то алиби. Он просто бежал… – Павел непонимающе развел руками.

– Ну почему ты считаешь, что это его рук дело? Зачем Василию учинять поджог? Повода никакого нет. Ну не из-за твоей же матери, чем могла она довести его до такого? – Анна не совсем понимала мыслей юноши.

– Это, Аня, особая тема, – почти перейдя на ты, Павел, тут же, почувствовал себя неловко.

Анна, однако, ничуть не смутилась.

– Павел, – подхватила она мгновенно, – я не против, давайте перейдем на «ты», мне так даже больше нравится, ну и проще, конечно.

Павел согласился и, в душе, был очень рад, что совсем не знакомая ему девушка, так вот запросто, убрала преграду, мешавшую нормальному общению.

– Я была рада знакомству, пойдем. – Анна поднялась и глаза их вновь на мгновение встретились. – Не обходи меня, если нужна будет поддержка. Мы ведь на ты, а значит доверяем друг другу.

Еще долго кружил Павел по темнеющим кварталам мрачного, немноголюдного города, терзаясь догадками и радуясь произошедшему. Он никогда не был знаком с девушкой; знал, что когда-нибудь это произойдет в его жизни, но чтобы вот так, запросто… Перед его взором продолжали оживать, удивительно чистые и правдивые, глаза Анны. Они лучились необычайным светом доверия и откровения, которого так не хватало ему сейчас. Ее отзывчивость и желание продолжить общение, рождало в нем ответное чувство доверия, возможность делиться без остатка всем наболевшем и терзавшем его душу.