Расщелина

Все детали маршрута экспедиции и предполагаемых районов поиска минералов, сопутствующих более тщательному изучению возможных мест залегания желтого металла, предстояло обсудить в ближайшие дни. Материальное обеспечение предстоящих исследований Крутояров брал на себя, полностью опираясь на исследовательский интерес и научные данные, какими располагал его друг. О цели и задачах экспедиции знали только двое. Хотя Гордей и доверял своим людям, но лишние разговоры о планах и формировании обоза, желательно было хранить в тайне. Цель его должна будет выглядеть обычно; доставка оборудования и продовольствия старателям – одиночкам. Спирт для Копачей в тайге – дороже золота. Намечалось, от части, за спиртоносов сойти; там этот товар и в обмен на пушнину пойдет, да и рыбные запасы к зиме поправит. Хоть всюду и стояли обустроенные, промысловые избы, но на этот раз планировалось идти дальше, на север, где не хожены тропы и нет своих проводников. Эти сложные вопросы крайне необходимо будет решать по ходу следования, но побеспокоиться предстояло уже сейчас.

Ближе к полуночи, когда захмелевшие завсегдатаи и гости уютного заведения начинали понемногу расходиться и однообразные, назойливые просьбы донимали управительницу трактира не столь сильно, Анна, с чувством скрытой тревоги, задумалась над вчерашней, странной встречей трех друзей в ее доме. Один из них был не из местных, и объявился у Сидора с совершенно неясной целью; на первый взгляд он показался человеком самолюбивым и немного даже дерзким, чем вызывал некоторые опасения. Само собой напрашивался вопрос; зачем он явился и в чем его интерес к Сидору? Какова, в их дружеских, давних отношениях, роль Василия, совершенно чужого им человека?

И вот сегодня этот тип был здесь, в заведении, среди таежников Крутоярова, что он здесь ищет? Внешне совсем не походило, что странный гость был хоть с кем-то более или менее знаком. И лишь один из обозников, как ей показалось, признал в нем своего дружка; уж больно долго длилось их общение. Все-то он шнырял от стола к стойке, ввязывался неожиданно в разговоры и щедро пытался угодить. Изрядно подпившие, разгулявшиеся на радостях возвращения мужики, то и дело смеялись над шутками и уместным остроумием новичка, ничуть не сомневаясь в его искренности и простоте, откровенно принимая за своего: «Знакомства заводит, – подумала Анна, – ведь они его знать не знают. Зачем ему это?»

Среди вчерашних друзей дяди Сидора был и Василий Рагозин. Неужели все трое чем-то связаны, а еще трагичнее, причастны к сегодняшнему происшествию, ведь она хоть и случайно, но отчетливо слышала, как Шершень, кажется, так называл его дядя, подбивал Сидора на некое тайное дело. Потом случился пожар, о котором в заведении так много говорили: «Случайность или может быть умышленный поджог? – задавала она себе вопрос. – Хотя совсем не факт, и все это только ее домыслы; за руку злоумышленников никто не ловил. Ведь если предположить, что Павла не было дома; он кажется, где-то учится, то-ли в гимназии, то-ли в ремесленном, то в доме оставалась лишь больная женщина. Что же могло произойти? Если поджог, то кому нужна была ее смерть и почему с ней обошлись так жестоко? Что думает об этом Павел?» – Анне от чего-то захотелось поделиться с ним своими мыслями, ведь ему сейчас невероятно одиноко.

Появившаяся неотложная работа прервала ее размышления. Последние ночные гости, большей частью обозники, уставшие с дороги и уже совершенно не способные держаться на ногах, начинали расходиться, а кого-то просто необходимо было устроить на ночлег, благо место в усадьбе имелось, и управляющий, не возражал.

Высветила кумачом багряная зорька, день сулил быть теплым и ясным. Управившись с тяжелой работой, после бурной и суетной ночи, Анна спешила домой, быстро шагая мимо спящих угрюмых изб, по узким и безлюдным проулкам, стремясь поскорее добраться до постели и предаться долгожданному покою. Однако назойливые думы все возвращали ее к вчерашнему, нашумевшему случаю. Ей, как никогда, хотелось знать правду и, от чего-то, никак не шел из головы тот незнакомый ей юноша, которого судьба так безжалостно наказала, лишив материнского участия и любви. Такой отец, каким она знала Василия, наверняка не способен будет удержать семью от распада, хотя может быть она и не права. Совсем не нравилось, что в ее доме странным образом появился чужой человек, потом случился подозрительный пожар, и дядя Сидор, до этого живший себе спокойно под ее строгим приглядом, вдруг попросил уйти, чтобы не слушать или не слышать их тайные разговоры. Для чего явился этот странный гость вечером в трактир? Что-то несомненно объединяло эту троицу? Многого Анна пока не знала, однако тревожное чувство стойко завладело ею.

«И потом, что было известно о дяде? – размышляла она, ускоряя шаги. – Да почти ничего. Она знала лишь то, что он неожиданно явился из далекой Самары. Отец при жизни мало рассказывал о своем брате, а мать так и не нашла времени перемолвиться с дочерью о близком родственнике. Сама же она, в то время, совсем не питала к этому интерес. А вот теперь решила присмотреться к покладистому Сидору и странным гостям ее дома».

Темнело в неуютном лесу почти так же быстро, как и трезвел обеспокоенный случившимся Василий. Пронизывающим холодом, вперемешку со стойким ознобом похмелья, окутала незадачливого беглеца сырость промозглого вечера. Лихорадило и трясло при любом неверном движении. Впереди ночь; тьма кромешная, ни зги не видно, ни спичек тебе, ни костра. Не готовил себя к такому обороту Василий, да и отвык уж по лесам бродить, как в молодые годы. Не самое лучшее время, в бега пускаться. Не его это потреба – испуг загнал. Сейчас торопливые ноги несли его к людям, обратно; туда, где тепло, уют и свет: «Только вот куда идти? – задавался он вопросом. – Оставалось только одно; к Сидору, больше некуда. Голова шумела; ей было, от чего. Шершень, конечно, спросит за крутой фортель; ведь он по-тихому велел сидеть, как никак общее дело наметили. А тут такой оборот, будь он не ладен. Выходит, теперь на него все повесят; и пожар и Варьку упертую, а это много… Нет уж! – соображал устало Василий. – Я, так вот, запросто, в руки не дамся. Уходить надо на Погорелый хутор, туда не сунутся».

Заморосил мелкий, гнетущий дождь. Принялся смывать с лица и рук Василия тяжелое бремя недоброго дня. В потоках небесной, чистой воды медленно тонул его сегодняшний грех, мутными струями стекая к ногам; мерзкое и подлое бегство от семьи, людей и совести: «Ничего, отсижусь и вернусь, только вот без ружья в лесу никак не обойтись. Надо прежде к Сидору, он выручит; выпить, успокоиться, переждать. Заодно и с Шершнем перетолковать; ему я ничем не обязан, а поможет выпутаться, то и расклад другой. Если нет – ждать ему от меня нечего…» Замаячили огни окраины. Василий устремился к свету, в лесу больно тоскливо стало, да и продрог до жути.

Шершень надолго в трактире не остался, привлек на себя достаточное внимание, решил хватит; как появился неожиданно, так незаметно и ушел. Совсем не случайно, еще по старым Самарским делам, наладил былое знакомство. Он слабо верил и никогда, в прошлом, не полагался только на удачу, она всякая бывает. Но сейчас, Авдей мог пригодиться, и упустить возможность войти с ним в тесный контакт, он не мог. Отчасти на него и был расчет. Просил лишь об одном; при случае замолвить за него доброе словцо; мужикам ли, обозникам или самому барину… Что есть, мол на примете один добрый человек, мыкает без дела, с работой просил помочь. Из пришлых, а на ноги встать хочется. По таежным делам бывалый, как и всяк мужик и, что серьезно к жизни относится. Авдей кивнул глазами, а Шершень уже знал; этот сделает, а нет – жалеть будет.

Войдя в дом приятеля, Шершень был не мало удивлен, вновь увидеть за столом все того же Василия.

– Ты чего здесь? Договорились же на завтра, я отдохнуть хочу.

Василий хмурым взглядом обвел недовольного знакомца.

– Я не к тебе зашел, а вон, к Сидору и не спрашиваю; чего ты здесь забыл? Если жить определился, то это зря; тебе завтра же Анька прогонные выпишет, а заодно и дядьку попросит, я девку знаю. Ее это дом, и ты здесь никому не указ.

– Проходи, садись, – подсуетился Сидор, – ну чего вы опять за старое, шкуру делить, поладили уж вроде, что предъявлять-то? По нужде Василий зашел; слышал в трактире небось про пожар, или не в толк тебе, что это его дом погорел. Идти ему некуда, вот и заглянул, посоветоваться, стало быть, что да как…

– Ну и что теперь? Шуму вон на весь город. Уговор был тихо сидеть и ждать. Поди хвосты за тобой, или сам поджог? – Василий стерпел, нервно глядя на приятеля, – Тогда собирайся и проваливай, а то все дело загубишь, – Зло сверкнул черными, недобрыми глазами Шершень.

Василий хмыкнул, обращаясь к Сидору:

– Ружье с патронами дай, и я уйду; дома у меня нет, а в тайге без ствола никак. Чего тут бодяжить, ежели друзья таким боком воротят?.. «Рано, однако, ссориться, – встревожился Василий, – всячески стараясь не показывать свою растерянность напористому Шершню. – Но пока, пусть он будет ему лучше приятелем, чем врагом, от которого спину прикрывать понадобится, а доводить до этого вовсе не хотелось. Он конечно же понимал, что попал с этим злосчастным пожаром под подозрение жандармов и теперь его, по известным причинам, станут разыскивать. Но что он может? Сдаться властям и рассказать правду о том, как не поджигал собственный дом и никого не убивал. Надо быть идиотом, чтобы не поверить в преднамеренность поджога. Сын первый же сдаст его, рассказав о том, как он донимал мать. Павел знает и наверняка о многом догадывается, ведь не раз выслушивал его нападки, и вовсе не глуп. Нет, в этом случае его ждет каторга… Бежать и скрываться – значит самому сознаться в содеянном. А если пойдут по его незамысловатому следу, то итог один; та же тюрьма ждет его с распростертыми объятьями. Что лучше? И тот и другой выбор – дерьмо… Остается третий, наиболее соблазняющий ход, хоть со слабым и сомнительным смыслом, но завидной и богатой перспективой. Ну, разумеется, если карта ляжет, а вот тут многое будет зависеть от него».

Ночь дала возможность, как прозорливо хотелось Сидору, высказаться всем… Находясь под давлением собственного безвыходного положения, когда без поддержки и помощи друзей не обойтись, Василий успокоился и решил раскрыть свои козыри первым:

– Я знаю, где есть золото и уверен, что если мы его возьмем, то следок и дальше потянется. – Опустошил он натруженный мозг, наверняка полагаясь на то, что Шершень захватит наживку…

Так оно и вышло:

– О как! – встрепенулся Шершень, меняя кислую гримасу на интерес, от которого даже глаза иным огнем высветили. – Давай, Сидор, накрой-ка здесь посолидней; послушаем, Василий говорить хочет. – Хозяин, и без того, суетно бегавший у стола, словно трактирная услужливая душа, без проволоки принялся подливать, да подкладывать, наконец-то уверовав в то, что деловой разговор вот-вот завяжется.

Василий рассказал все, что знал о двух золотых самородках, про которые слышал от своей тещи, став случайным свидетелем разговор дочери с матерью, когда жили они всей семьей на старом, Погорелом хуторе, в тайге. Одна жена тогда только и знала; каким таким странным образом матушка ее, заплутавшая в дикой тайге, тремя месяцами позже, цела и невредима из лесу вышла. Затаились, да затворились они от него, после того случая; ничего не выведать, старайся, не старайся – пустое… А тут нужда; застал их за откровением, затаился и слушал. Узнал, что Мария с золотом из тайги воротилась, а тайну клада, что сама устроила, в себе хранила. Словно чувствовала тогда близость конца, вот и решала с дочерью поделиться. Мне известно где схрон, потому, как и умерла теща в аккурат на том месте; странно умерла, а вот похоронить ее именно там просила, на холме – это я уж позже от Захария, узнал. Признался Василий, что по этой самой причине и терзал он Варвару; дознаться пытался, а та все в себе хранила, да только вот вчера, на пожаре, возьми да сгори, так и не сказав ему главного. Побожился Василий, что греха на нем нет; жена за невысказанное, мол и поплатилась. А пожар; и сам в толк не возьмет, от чего занялся? Не поджигал он собственный дом, к чему? И в мыслях не держал подобного.

В продолжении всего повествования Шершень, затаив дыхание, слушал, не прерывая и не допытывая. Лишь когда Василий замолчал, спросил:

– Так ты, выходит, толком и не знаешь; где оно, золото твоей тещи, или все же?..

– В подробностях, конечно, не знаю, но где искать, соображение имею.

– И чего же раньше не искал, если соображение имеешь?

– Искал, да не вышло тогда, холм тот далеко, не находишься. А места гиблые, да зверья полно. Словом, не одолел я тогда схрон, а позже и хутор погорел, в город выбираться пришлось. А отсель, за так, тех мест не достать. Вот и пытал Варьку, чтобы уж коли идти, то наверняка.

– И где же теперь нам этот твой схрон искать? – сыпал вопросами Шершень.

– Сын у меня есть, Павлом зовут. Он знает – это уж точно. Близки они были, во всем друг другу доверяли. Только вот разговор с ним, после случившегося, вряд ли получится. Упертый, весь в мать… Вот если по-тихому проследить за ним, это в самый раз будет. Если застать с самородками, то и об остальном золоте он тоже все расскажет, где-то же в тайге Мария его нашла, и жена моя тоже наверняка про-то знала. Позже из него все и вытряхнем, вместе дожмем мальца.

– И как же твой малец в тайгу сунется, без опыта, без навыков, или ты ему их привил? Может за ухо потянем, так доведет?

– Он те места получше меня знает, не раз с матерью на хутор ходил. А сейчас, когда брюшину подведет, жизнь заставит, полезет и в тайгу, в этом я не сомневаюсь, кормить его более некому. Так что, думаю, нам есть чем заняться. И дело это, Шершень, будет посытнее твоего сомнительного обоза…

Глава шестая

Неожиданное знакомство

На похоронах матери Павел отца не видел и прощание с Варварой прошло без его участия. Этот факт выглядел странно и немного подозрительно, словно непроизвольно указывая на причастность Василия к пожару. Даже городской следователь, вызывавший сына для дачи показаний в связи со смертью матери, интересовался странным отсутствием законного мужа на похоронах супруги: «Не в отъезде ли хозяин?» – так и спросил. Павел ответил, что не знает, где в настоящее время находится отец и, при случае, сам бы хотел задать ему некоторые вопросы. В последующие дни, в свободное от занятий время, Павел находился у своего учителя, который из добрых намерений, выделил ему в своей квартире маленькую комнатку. Он жил один и от чистого сердца вызвался помочь парню.

Павел обходил почти все городские трактиры и сомнительные заведения, пытаясь случайно напасть хотя бы на слабый след отца, исчезнувшего по странным обстоятельствам. Хотя владельца сгоревшей усадьбы усердно разыскивала Жандармерия, но даже они ничего утешительного сказать не могли. Василий Рагозин попросту исчез. Сидор же, прикинувшись непричастным, отмежевался от расспросов Павла, когда тот навестил его, зная, что их тесная дружба была известна всем. От пытливого взгляда юноши не могла ускользнуть наигранная растерянность преданного дружка: «Знает, но от чего-то молчит? – подумал Павел, однако лезть назойливо в душу не стал, определил для себя дистанцию. Человек сам решает; с чем и как ему жить…

Выходя со двора, он случайно столкнулся с девчонкой, которая шла навстречу. Их мимолетные взгляды встретились и разминулись. Однако, замедлив шаги, оба обернулись почти одновременно. Павел выжидающе замер. Широко раскрытые глаза незнакомки с нескрываемым интересом, смотрели на него. Глаза передают многое; желание, волю, порой даже восторг, но на то нужны особые причины. У Павла не было повода разглядывать девушку, но обернувшись он заметил за собой, что делает это с удовольствием. Он видел необычную незнакомку впервые.

– Вы были в моем доме? – спросила она.

Павел замешкал с ответом.

– Вас кажется Павел зовут? Не удивляйтесь, я видела Вас как-то с друзьями и запомнила имя.

– Вообще-то я уже поговорил с Вашим отцом.

Павел с любопытством вглядывался в лицо девчонки. Она показалась ему излишне смелой и внимательной.

– И зачем он вам понадобился?

– Если уж мы случайно встретились, то хотелось бы спросить только об одном.

– Спрашивайте!.. – бойко ответила Анна, слегка будто бы даже улыбнувшись.

– Я вашего имени не знаю?

– Меня Анна зовут.

– Рад знакомству. Скажите, Анна, не было ли за последние дни у Вас в доме, Василия. Я знаю, что он водил дружбу с Вашим отцом.

– С чего Вы взяли, что Сидор мой отец? – удивленно ответила девушка. – Он просто дядька.

– Я не знал, по сути, вы живете в одном доме. – Павел ждал ответа, полагая, что может быть Анне хоть что-то известно о его отце.

– Вы знаете, Павел, давайте пройдемся, ну если у Вас, конечно, есть немного времени для общения. Я бы хотела поговорить с Вами как раз по этому вопросу и, если честно, даже искала повод для встречи.

Павлу от чего-то было приятно принять понравившееся предложение своей неожиданной знакомой.

– Давайте в парке прогуляемся, заодно и поговорим – предложил он.

Анна заговорила первой; ей хотелось поделиться с Павлом недавними подозрениями, по поводу новых и очень сомнительных приятелей ее дяди.

– Что касается вашего отца, Павел, то он действительно заходил; дня четыре, пожалуй, прошло. Это еще до того страшного пожара было. Мне очень жаль, что погибла ваша мама, как же Вы теперь, где?

Павел замялся с ответом.

– Нашелся один человек. Я ему доверяю.

– Так вот, – оживилась Анна, – их трое, дружков так называемых. Один из них Сидор, мой дядя. Второй, приезжий незнакомец, однажды утром явился, не здешний он. Завязалась беседа; я тогда после ночи отдыхала. В трактире у Крутоярова работаю. Позже и твой отец к ним присоединился. Понятно, что они загуляли, и поспать мне неудалось. По неволе пришлось слушать весь их пьяный бред. Что меня особенно насторожило – это их намерения провернуть одно важное дело; то ли с купцом местным связанное, то ли с обозами его. А отец твой какие-то личные проблемы решить собирался.

– А что за дело, ну с чем связано? – Поинтересовался Павел.

– Да в том то и вопрос, что нет ничего конкретного. Одно знаю; этот заезжий тип, с виду, явный уголовник. Вечером он в трактир приходил, активно так с возвратившимися обозниками общался. Те, на радостях, за языком не следят. Да и знакомый у него среди них есть, Антипом зовут. Уж больно приветствия их были теплыми, словно годы не виделись. После того утра, Василия я больше не видела, но дружбу с Сидором он водит.

Павлу нравился доверительный настрой Анны, и она быстро расположила его к себе.

– В тот день я почти сутки была на службе. Обоз воротился и работы было много. Может они там допоздна сидели, не знаю, но этот самый Шершень, как они его кличут, был в полном порядке и в трактир пришел около девяти часов вечера. Выходит, после долгой разлуки, друзья целый день гуляли. И чем они занимались никто не знает.

– Пожар случился немногим после полудня. Значит, мой отец, должен был быть вместе с ними. Зачем ему уходить? От застолья его трудно оторвать.

– Ну мало ли; могли поссориться и разойтись. Хотя, до моего ухода на рынок, их отношения были мирными.

– Отчего же после пожара отца нигде нет; он даже на похороны не явился? И жандармерия знает о его странном исчезновении. Выходит, вся вина лежит на нем, и он даже не попытался выстроить для себя хоть какое-то алиби. Он просто сбежал… – Павел непонимающе развел руками.

– Ну почему ты считаешь, что это его рук дело? Зачем Василию учинять поджог? Повода никакого нет. Не из-за жены ведь, чем могла она довести его до такого? – Анна не совсем понимала мыслей юноши.

– Это, Аня, особая тема, – ответил уклончиво Павел.

Анна ничуть не смутилась.

– Я была рада знакомству, пойдем, – Анна поднялась и глаза их вновь на мгновение встретились. – Не обходи меня, если нужна будет поддержка. Мы ведь на ты, а значит доверяем друг другу.

Долго кружил Павел по темнеющим кварталам мрачного, немноголюдного городка, терзаясь догадками и радуясь необычной встрече. Он никогда не был знаком с девушкой; знал, что когда-нибудь это произойдет в его жизни, но чтобы вот так, запросто… Перед его взором продолжали оживать, удивительно чистые и правдивые, глаза Анны, которая так открыто расположила его к себе. Они лучились необычайным светом откровения, которого так не хватало ему сейчас. Ее отзывчивость и желание продолжить общение, рождало в нем ответное чувство доверия, возможность делиться без остатка всем наболевшем и терзавшем его душу.

Минули вот уже третьи сутки, как Василий ушел в тайгу, на Погорелый хутор. Не сама цель, искать в глуши кого бы то ни было, вынуждала отправиться в путь. Важно знать; уцелело ли одиноко стоявшее среди леса поселение, за долгие годы его отсутствия? Может пуст, безлюден и заброшен вовсе. Никто не ведал, что со старообрядцами стало; могли давным-давно сорваться с мест и уйти, куда глаза глядят? А то, может статься, и жив кто из селян, терзался он сомнениями.

Мрачный лес чернел проталинами. Пахло сырой прелью прошлогодней листвы и падших ветвей, лежавших всюду. Дорога до хутора долгая. В лесу мрак да слякоть. По балкам да прогалинам снег таять не собирается; окаменел посеревшей после зимы коркой, в лед оборотился. Не идет оттепель в тайгу, вот и гуляет среди сосен да осин холод. Лишь с майским теплом отойдет зима, а апрель, он на птичье пение богат и разнолик; то скворец милую сердцу песню споет, то краем болот полевки запищат. Углубился малость; вот тебе и вербный запах берега. Бородатый глухарь и тетерка почки склевывают. Вкруг красные, с сизым налетом, прутья тальника. Ему рано, позже оживет. А пока воробьи по веткам стаями, да ворон от сорок покоя ищет; верхом лететь норовит, земли не касаясь. В перебранку не вступает, да и кто ту сплетницу перекричит. Вот и ищет птица, где потише…

Василий, под стать ему, бесшумно следовал к своей цели. Тихие березы без листвы не шумят, ждут своего часа. Спеши, не спеши, а две ночи все одно в лесу ночевать. Без шалаша никак; земля после зимы, что лед, тут и хвойный настил не спасет. Уляжешься на ночлег без заботы, легкие разом и застудишь. Кострище разводить нужно, огонь и землю прогреет, и теплом одарит.

За спиной у Василия ружье двуствольное, а за поясом топор. По юности еще он в тайгу с охотниками ходил, знает их премудрости, да и с причудами леса знаком не понаслышке. Ранее не раз хаживал до Погорелого хутора; тропы знает, да и опасений особых нет. Медведь пока спит; скоро апрель его разбудит, тогда голодного зверя и побаиваться стоит. Худой да голодный он на своем пути все крушит. Вот и несет Василий в карманах пули, да картечь, дробь весной без надобности таскать. С погодой не повезло, а идти надо. Иного выхода нет; в городе опасно стало…

Боронили хмурые тучи лиственные вершины, кутали сосны да ели в мокрый, стелящийся туман. С севера надувало холод, нет от него спасения. Даже тайга ворот хвои словно в себя втянула, не гоже выставляться в этакую непогодь. А путнику каково; того и гляди околеешь, ни крыши над головой, ни теплого ночлега. Тут, брат, трудись не зевай; засветло управься, не то хмарь да темень одолеют, доконают и добьют незадачливого. Все брось, а навес из сосняка обеспечь; не то и огонь не поможет. Мокрая шуга со снегом забьет его, а потом и за горе-охотника примется. Засуетится недотепа, затылок вспарит, а толку уж не будет – пропал…

Загоготал, с переливом гусиный клин, к озеру скосил и вниз.

– Эх, не дотянули до выстрела, гусятины бы в самый раз. Переполошился Василий, не ждал. «Ужель полетели, рановато им кажись? До озерка то, через бурелом, да болото, не пройти быстро, – соображал он остановившись. – Да и к чему теперь; не факт, что птица там осядет». – Василий осмотрелся, бросил берданку за плечо и побрел вглубь чащи.

Шершнем было велено; обосноваться в поселении и ждать. Заодно и выведать обстановку. Уж ежели Погорелый хутор окажется безлюдным, то необходимо будет подновить одну из изб, обжить ее, чтобы при случае послужить могла. Василию и без особых указаний было ясно, что укрыться можно лишь на хуторе, подальше от людей и жандармских ищеек. В городе оставаться нельзя; все подозрения в поджоге дома и гибели в огне его супруги повесят на него, другого ждать глупо. Поэтому, чем скорее он уберется в тайгу, тем безуспешней будут поиски виновного, а значит и безопасней его жизнь. Единственное, о чем он просил Шершня, уходя в лес; чтобы тот непременно проследил за его сыном и попытался выведать или понять его намерения. Он был просто уверен, что Павлу известно о сокрытых самородках; ведь наверняка Варвара рассказала сыну о золоте, иначе и быть не могло. Это их, кровное; тут уж и к бабке ворожее не ходи. От того и молчала; для сыночка добро берегла, а ему, родному мужу – кукиш под нос. Не согласен был Василий с ее решением, но поделать ничего не мог. Оставалось лишь Павла придавить, да выведать про золото, что по роду унаследовал, там и его доля имеется. Однако, полагал Василий, у Шершня это лучше получится; способностей и возможностей для хитрой и тайной слежки за сыном у него больше. Да и маху не даст; за «рыжье» он мертвой хваткой уцепится…