Расщелина

Оставалось лишь приятно улыбнуться, взглянув в глаза Анны.

– Ну тебе же интересно знать, как купец первой гильдии отреагирует на твою просьбу?

С удовольствием соглашаясь на завтрашнюю встречу, Павел был рад, что в лице Анны обрел надежного и умного товарища, которому можно было доверить самое важное и сокровенное.

Глава восьмая

Таежные тропы

Ночью Василию слышалось безмятежное бормотание дремлющей долины. А мысли тревожно блуждали неподалеку от навеса, сработанного им для ночлега. Никогда еще в такую пору, не отваживался он охотником в тайгу ходить. В лесу – весна, для приплода, птица под гнездовья место готовит; здесь тишина и покой потребен. Для охоты осень природой положена; зверье сыто, бока наедены, да и злости в нем после сытного лета куда меньше. А в столь раннюю пору природа в полудреме; ветер, да холод по рощам гуляет, тепла ждут чащи непролазные. Одно беспокойство и для зверя голодного, и для охотника неосторожного да недалекого.

Снег не сошел, а росомаха, гляди уж, на тропу вышла; все излазает, все оглядит да обшарит, словно долгой зимы ей мало? Не приведи такой бестии путь охотника пересечь – неотвязная натура. Как дьявольский медведь, что ростом не вышел, только вот вредности в этом звере по более будет. Эта вечная бродяга не упустит своего. Ловкий и бесстрашный демон севера, так его еще называют; этот измором берет да наглостью, что не каждому зверю свойственна. Это ночное животное жрет все; волки да рыси разбегаются. Свое всегда возьмет. Ее вон, даже медведь побаивается. Тут и дерево не спасает; следом лезет… Ведь изведет, а со следа не сойдет пока не собьешь табаком, или добычи кусок на тропе не бросишь. Обоняние получше волчьего; благо хоть те с оттепелью в глубь тайги уходят. Не время охоты для них, слякоть да болота оживают. Дичь гоном не взять; тропы растаяли, с грязью помешались. Даже вой по ранней весне редок – понимает зверь, что лесу и без того тоскливо. Да и волк ближе к волчице держится; будущее потомство охраняет, а подруга на сносях укромного места ищет. Не до гонок тут по сырой чаще. Мышей, да падали, после зимы всегда в достатке.

А человек, войдет в лес неосторожно, нашумит, наломает. Спихнет неуклюже камень с кручи; и станет он крушить, да мять без надобности все, что понизу стоит. Кому на лапу, кому на хвост упадет и все то зло от него по лесу сонному, после зимы не побуженному, гулять пойдет. Тут вот и думай; шумно по нехоженой тайге шагать, или таиться…

Тропы Василий находил легко, шел проверенной дорогой. Беспокойство, однако, следом шло, неотвязно и въедливо проникая в душу, селя тревогу, но пробуждая осторожность и опасения. День, что спичка, отгорел не грея, и погас. Впереди вторая ночь; иначе семь десятков верст по тайге никак не одолеть. Раскисшие болота вокруг обходить пришлось; слаб и опасен весенний наст. Так уж лучше лишний круг, не то не просушиться и за ночь, без особых запасов и сна не будет. А поутру и ходок из тебя никудышный. Вот и стремил Василий хотя бы в два ночлега опасную глушь, да болота пройти, а там уж луга, да хутор. Пусть хоть и не жилой, но укрыться, где найдется. Слабо верилось ему, что остался кто-либо на хуторе. Должно быть и дом его прогнил уж весь, не завалился бы только. В город из хутора давным-давно никто не наведывался. Знамо умерли все, а то может и ушли последние поселенцы; подались кто куда, путями неведомыми. «Ну и то ладно, – думал Василий, – важно, чтобы хатенка какая цела осталась. Укрыться бы, да подготовить, что Шершень велел».

Иного пути, чем через хутор, к Томильской балке нет – в этом Василий был уверен. Знал и то, что именно в этой таежной дали и промышляла в то время Мария; его хитрая теща. Стало быть, там и искать потребно. Знал Василий; где теща, там и золото – и досталась же такая… Там, в глубинах Томильских болот и могила ее. О том только Захарий и знал. Только вот где?.. Этого выведать не довелось, от того и топчет теперь тропу в места запорошенной временем памяти, где упрятаны самородки, а может статься и большее. Потому и Павла дорожка здесь проляжет, не пройти ему мимо хутора, не минует их встреча, а там уж и разговор по душам… «Не обойти сыну отца, не убрать с пути его интерес», – уверенный в праведных думах, тяжело ступал по прошлогодней прели Василий.

– Пора бы на привал, а то темнеет быстро. Обсушиться, да согреться внутренне, благо Сидор подсобил. – Вслух радовался скорому ночлегу утомленный переходом Василий. А чтобы уютно передохнуть, предстояло поработать.

Срубленный еловый лапник вмиг укрыл поляну; тут и на лежанку, и на запал костра. Позже и сушняк Василий из соседей рощицы подтянул; ночь долгая, тепла просит. Срубил, да умело отесал жердины для навеса; вспомнились старые навыки, жизнь она учит лишь для пользы, а лишнее и непригодное, то, как пыль, дождями смыто. Отесал и стянул их наскоро сыромятными ремнями, которые держал в своем охотничьем мешке. Надежно строил. Скоро в обратный путь, а ночлег, он всегда важен. Своего инвентаря у Василия не было; продал, пропил и прогулял все напрочь. А тут Шершень в тайгу шлет, если бы не друг, трудным стал бы ночлег. А руки помнят и помогают; другого выхода у него нет – иначе каторга. И ружье у Сидора с доглядом, и патроны; а кроме как у него, где взять?

Посерело небо, стало хмурым. Ночь вот-вот… Торопила Василия непогода. Успел лишь костер заладить – задождило. Не шибко, но с туманом, сырым и липким, что гнус под вечер. Не дает разгореться пламени. Перенес Василий навес к костру, укрыл огонь, спасая его и свое тепло. В нем одном защита; тут не скупись, не волынь, а обеспечь ему сухость, да дровишки успевай подкладывать. А сушняк, что по погоде срубил, то под бок подгреб. Только бы не намок, не подвел; ему ночью гореть, а Василию греться его теплом.