Перекрестка поворот

Она вскочила, смяла в кулаке сигариллу и швырнула на стол. Потом вскинула руки к лицу, закрыла ими глаза, словно хотела стереть, забыть, не видеть прошлое, и медленно опустилась на стул.

Гера, с кривой ухмылкой наблюдавший за ней, поднялся, обошел стол и встал у Марины за спиной. Он положил горячие руки ей на плечи и принялся их мягко массировать.

– Он тебя не забыл, – сказал Гера без всякой злости. – Тебя трудно забыть.

– Ты испортил мне жизнь, – всхлипывала, спрятав лицо в ладони, Марина. – Растоптал все, что было. Все, что могло быть.

– Забудем старое, – вкрадчиво сказал Гера. – Я хочу помочь тебе и освободиться самому. Столько дряни на душе.

Он оставил Марину, подошел к окну и долго смотрел на море.

У выхода из бухты, охваченной пологим берегом и бетонными волнорезами, виднелся темный край горизонта. Поблескивая свинцовыми боками, по бухте метались волны. Не найдя выхода, они бросались на гранитную набережную, обрушивались на нее всей тяжестью и вздымались миллиардами брызг. Потом плашмя падали на каменные плиты и, пришибленные, уползали обратно в море.

– Я тоже хочу уехать, – сказал наконец Гера.

– Куда? – спросила Марина.

– К теплому морю, – Гера кивнул на фотографию, – туда, где остров с пальмами и невесомая жизнь.

Марина промолчала.

– Для этого нужны деньги, – продолжал Гера. – Много денег. Чтобы жить с удовольствием.

Марина молчала.

– Короче, – встряхнул головой Гера, – ты помогаешь мне – я помогаю тебе.

– Хочешь?..

– …чтобы ты Оуквуда в себя влюбила, – закончил фразу Гера, – и убедила поработать на меня.

– А если не получится?

– Что? – спросил Гера.

– Жеку влюбить, – ответила Марина.

– Выбора нет, – глаза Геры снова отливали сталью.

– Почему?

– Ленка останется со мной, – он изобразил улыбку. – До конца дела.

Марина нахмурилась.

– Если что не так, – продолжал Гера, – лично ей башку оторву. – Помолчал и добавил, словно выстрелил: – С радостью.

– По закону … – начала было Марина.

– Заткнись, дура! – взорвался Гера. – Тут я закон! Понимаешь? Захочу – раздавлю. Кому станет дело? А ты, – он ткнул в Марину пальцем, – подо мной ходишь. Запомни!

Марина знала эти вспышки бесконтрольной ярости, когда Гера мог сделать все, что угодно. Даже убить.

Она сидела, затаив дыхание, и не сводила с него взгляда, но в глаза старалась не смотреть.

Гера успокоился так же внезапно, как и вспыхнул. Провел ладонью по волосам, глубоко вздохнул, достал из бара виски и плеснул в стакан.

– Сможешь Ленку видеть, когда захочешь, – уже спокойно сказал он. – А теперь, – выпил виски, – к Лехе.

– Что со Степаном Алексеевичем?

– Жив, – сказал Гера. – Пока.

А потом добавил, точно для себя:

– Не нравится он мне.

                                           * * *

В офисе компании интернет-знакомств «Helen International, Inc.» Марину с Герой ждали деловитый фотограф в жилете со множеством кармашков и визажист, худощавый парень с ужимками гея.

Сам Леха, толстый, шумный, говорливый, радушно встречал гостей у входа.

– Аркадий, – представил он визажиста, который зарделся, словно девушка, и едва не присел в реверансе, – очень талантлив. Победитель областного конкурса. Будет работать с Мариночкой.

Гера брезгливо отвел глаза от визажиста. Боксер смерил Аркадия тяжелым взглядом, и тот, оробев, отступил в сторону.

– Петр, – Леха показал на парня с цифровой камерой на шее, – фотохудожник.

– Снимки, – сказал Гера, – сам отберу.

– Конечно, – закивал Леха: – Прошу в студию.

В большой студии был накрыт стол для фуршета. На скатерти, свешивавшейся почти до самого пола, стояли тарелки с микроскопическими канапе, нарезкой, марокканскими апельсинами и турецким виноградом.

У Марины засосало под ложечкой.

– Слегка перекусим, – предложил Леха, открывая бутылку шампанского, – потом за дело.

В дальнем конце комнаты размещались зеркало во всю стену и парикмахерское кресло. Угол справа был оборудован под фотостудию. Стены выкрашены в темно-серое, причем одна сторона гладкая, а другая – фактурная.

– Если стены белые, – объяснил Петр, заметив Маринин взгляд, – свет практически неуправляем и контраста нет.

– Понятно, – она улыбнулась фотографу.

В том же углу стояли отражатели и софтбоксы, крепления с бордовыми, фиолетовыми, синими, зелеными и белыми драпировками, высокие стойки студийного света.

– После вчерашнего расслабиться никак не могу, – пожаловался Гера. – Тебе Полковник звонил?

– Вечером. Материл Депутата на чем свет стоит.

Гера скривился:

– Что-то Полковник пугливым стал. Виски есть?

– Специально для тебя, Герман Альбертович, – отставил шампанское Леха, – бурбон из Кентукки, пойдет?

– Валяй.

Леха махнул рукой Аркадию, и тот мгновенно исчез, чтобы появиться с бутылкой виски и ведерком льда.

– Молодец, – похвалил Гера. – Знаешь дело.

– Стараемся, – скромно принял похвалу Леха. – Иностранцы каждую неделю приезжают. Устраиваем встречи прямо на фирме, чтобы лицом в грязь не ударить. Сам понимаешь.

– Понимаю, – сказал Гера, бросил в стакан несколько кубиков льда и налил виски. – Мне Полковник тоже звонил.

– Разве он не вернулся? – Леха удивленно поднял брови.

Гера отрицательно покачал головой:

– Пойдем. Поговорить надо.

– Угощайтесь и арбайтен, арбайтен, арбайтен27, – позвал присутствовавших к столу Леха и призывно захлопал в ладоши.

Сам же вместе с Герой направился к выходу. Марина проводила их долгим взглядом.

Возвращаясь из Боснии, она мечтала найти Леху. Всю дорогу обдумывала план мести, воображая одну кару страшнее другой. Но не надумав ничего особенного, налила в баночку соляной кислоты, чтобы спалить гаду глаза, и отправилась по его адресу.

Хозяина на месте не оказалось, зато в квартире Марину встретил целый выводок детворы. Жена, растрепанная деревенская клуха, объяснила, что муж в командировке, и когда приедет, неизвестно. Узнав, что Марина знакомая Лехи, только-только приехавшая из-за границы, пригласила в гостиную.

– Проходите-проходите, – приветливо тараторила она, – хоть побалакаем чуток.

Жили они скромно и тесновато.

«На что деньги уходят? – подумала Марина. – Ведь не копейки заколачивает».

Жена Лехи собирала чай и трещала, не переставая. Рассказала, что муж из командировок не вылезает – бизнес требует много времени. Сообщила, что дети, а их оказалось пять, отца почти не видят и очень скучают.

– Вот, со средним хотел на рыбалку пойти в субботу, да не знаем, успеет ли вернуться, – говорила она. – Мальчишка извелся, отец обещал спиннинг из загранки, вот и ждет, места не находит.

«Из загранки, – подумала Марина. – Знает ли эта тетка, чем благоверный занимается?»

– С катушкой удочку привезет, – похвастал мальчишка, крутившийся под ногами. – Ультралайт. На окуня пойдем.

– Куда? – по инерции спросила Марина.

– Как куда? – удивился он. – К татарам на озеро.

– Около горы есть озерцо, – объяснила Лехина жена. – Семья татарская живет. Харчевню держат. Плов, манты, чебуреки.

Леха, по ее словам, любил там рыбачить. Тишина, покой, горы в воде отражаются. Воздух пряный.

– Устает он, – посетовала жена, разливая чай. – Угощайтесь. Сейчас Ленусика привезу. Чтоб за компанию.

Марина вздрогнула.

Тезкой ее дочери оказалась девочка лет двенадцати в новенькой инвалидной коляске.

– Здравствуйте, – тихо, словно камыш на ветру, прошелестела девочка.

– Здравствуй, – сказала Марина.

– Вы с папой работаете? – спросила Ленусик.

Марина растерялась, не нашлась, как лучше ответить, и потому лишь утвердительно кивнула.

– Проблема наша, – вздохнула жена Лехи, пододвигая к Марине чашку с чаем. – Все, что зарабатываем, на нее уходит.

– Папа обещает, – сказала Ленусик, – что я буду ходить.

– Деньги на Германию собираем, – вздохнула жена Лехи. – Клинику нашли. Только очень дорого.

Тем временем Боксер, взяв бутерброд, отошел вместе с фотографом к студии. Тот объяснял ему, как регулируется освещение при съемке и какой свет лучше, постоянный или импульсный.

Аркадий взял Марину под руку и модельно продефилировал к парикмахерскому креслу. Усадил, легким движением завернул ее в невесомую накидку по самый подбородок и поинтересовался, не давит ли. Потом внимательно посмотрел на Маринино отражение в зеркале, обошел вокруг, пощупал волосы, чуть взбил их, на мгновение закрыл глаза, а вслед за этим артистически взмахнул рукой и объявил:

– Сначала стрижка.

– Стрижка? – удивилась Марина. – Но у меня есть стрижка.

– Нет, Мариночка, – Аркадий прижал руки к груди, – у тебя нет стрижки. Я покажу, что такое настоящая стрижка.

Он нежно вымыл ей волосы пахучим шампунем и также нежно вытер мягким розовым полотенцем.

– Стричь будем горячими ножницами.

– На самом деле горячими? – засмеялась Марина.

Вместо ответа Аркадий достал прямые ножницы, формой похожие на обычные, но только с черными накладками на лезвиях и проводом на одном из колец ручки. Расправил провод и воткнул вилку в розетку.

Улыбка сползла с лица Марины.

– Очень популярно теперь, – объяснил он, – и полезно для волос.

Через полчаса Аркадий отошел в сторону, взглянул на Маринину стрижку и довольно заулыбался.

– Здорово, – смотрела в зеркало Марина. – Просто здорово.

Она давно не чувствовала себе так легко и уверенно.

– Аркадий, ты – гений.

– Ну, не совсем, – скромно замялся он, – просто могу кое-что лучше других.

Марина увидела позади себя Петра и Боксера. Фотограф одобрительно кивал, а Боксер растянул толстые губы в улыбочке и сочно цокнул. Точно так же цокали визитеры у Бодомира, когда прохаживались вдоль сцены, на которой танцевали вокруг шестов девчонки в нижнем белье. Настроение разом испортилось, и мимолетная радость сменилась усталостью.

Аркадий это заметил и погнал зрителей прочь.

– Теперь визаж, – сказал он.

– Где ты всему этому научился?

– Ах, – легкомысленно взмахнул рукой Аркадий, – везде понемногу. В школе визажа и на курсах стилистов, у нас и даже в Италии. Алексей учебу оплатил.

– Итак, – Аркадий потер пальцы друг о друга, – приступим.

Когда Леха и Гера вернулись, Марина была готова к съемке.

– Поздравляю, – потрепал Аркадия по щеке Леха, – отличная работа. Не женщинка, – он посмотрел на Геру, сжимавшего в руках спиннинг, сложил пальцы в горсть и поднес к губам, – цветок.

– Как твоя дочь? – спросила Марина у Лехи. – Поправилась?

– Ленусик? – удивленно переспросил тот.

– Да, старшая, с больными ногами.

– Сделали операцию, – с гордостью сказал Леха. – Теперь танцует. Пишет стихи.

Он горделиво улыбнулся:

– Выпустила книжку. Мне посвятила.

– Хорошо, – сказала Марина. – Интересно было бы почитать.

– Замуж собралась, – продолжал Леха. – Парень стоящий. Чистый.

– Передавай привет и поздравления, – сказала Марина.

Она вспомнила, как распрощавшись, вышла во двор Лехиного дома, достала банку с кислотой и вылила под дерево. Лужица зашипела, задымила, ударила в нос резкой вонью. Марина отвернулась и с размаха швырнула пустую банку в стену.

Гера глядел на Марину с нескрываемым удовольствием, словно рыболов, оценивающий блесну. «Клюнет, – говорил его взгляд, – обязательно клюнет».

– Сходите в примерочную, – распорядился Леха. – У нас для съемок любой гардероб найдется.

Фотосессия продолжалась еще полтора часа. Сидя в кресле и стоя, гордо подняв подбородок и скромно потупив глаза, в легкомысленной шляпке и в темных очках.

– Принимайте, – наконец сказал Петр, выведя снимки на дисплей компьютера.

Гера лично пересмотрел все фотографии несколько раз. Наконец выбрал три.

– Я бы взяла эту, – сказала Марина, показывая еще на одну.

– Нет, – отсек Гера. – Только эти.

– В системе уже зарегистрировали, – сказал Леха, – анкету заполнили, сейчас добавим фотки, и дело сделано.

– Можно посмотреть, что вы там про меня написали? – вмешалась Марина.

– Зачем? – посмотрели на нее Гера и Леха. – Когда ответит, тогда и будешь смотреть.

– Иди домой, – сказал Гера. – Завтра в девять будь здесь. Ты теперь на Леху работаешь.

– Только без опозданий, – со смешком предупредил Леха. – Я этого не люблю.

Он повернулся к Гере:

– Ну что, в это воскресенье на озеро?

Глава 6

Замминистра МВД принял полковника Тарабутко в самом начале рабочего дня и сразу перешел к делу. Генерал говорил без обиняков, жестко и требовательно, каждый раз переспрашивая:

– Ты, полковник, мыслю мою догоняешь?

– Так точно, – отвечал Егор Данилович и чувствовал, как неприятно потели ладони и бухало сердце.

– О художествах твоих известно, – говорил замминистра, коротко скользнув взглядом по кожаному кейсу, который Тарабутко оставил на стуле у дверей из кабинета, – и закрывать глаза на это теперь никто не будет, другие времена.

– Так точно, – сухо сглотнул начальник ГУВД.

– Следовательно, – замминистра с усмешкой посмотрел на золотые, не успевшие потускнеть полковничьи звезды, – вопрос надо решить оперативно и желательно полюбовно.

Полковник непонимающе поднял брови.

– Не с тобой. Не трусь, – усмехнулся генерал. – Я о приятеле твоем. Портовике.

Он оторвал листок перекидного календаря, чиркнул на нем золотым «паркером», затем поднялся и вплотную подошел к Тарабутко.

– Вот, – сказал замминистра, протянув Полковнику листок с небрежно написанной шестизначной цифрой. – Последнее предложение.

– Маловато будет, – Егор Данилович скосил взгляд на бумажку. – Порт, все-таки. А Герман, сами знаете, тертый калач.

– Вот именно, – кивнул генерал, – только завтра за его шкуру гроша ломаного не дадут, – он сделал многозначительную паузу. – Догоняешь, к чему я?

Егор Данилович понимающе кивнул. «Шерхан, Депутат… Гера, Леха, – перебирал он имена, словно четки, – до которого из них еще кривая доведет?»

– Значит, пусть соглашается и рвет когти, пока не поздно. Растолкуй ему.

– Слушаюсь, – вытянулся начальник ГУВД. – Разрешите идти?

– Погоди. Депутатом занимаются, кроме нас, СГБ и прокуратура. Ты им не мешай, но и в свое хозяйство особенно не пускай. Понял?

– Так точно.

– Теперь иди.

Полковник развернулся «кругом» и четким шагом вышел из кабинета, не вспомнив об оставленном кейсе.

                                           * * *

Электронный будильник пропел бодренькое: «Back in US… Back in US… Back in USSR…»28 Джек подхватился с постели, но тут же замер. Сердце громко бултыхалось в груди, мокрый ворот пижамы лип к шее, мутило, и рот казался запекшейся коркой хлеба. Он покосился на желтую упаковку со слонобойными обезболивающими, которые прописал доктор из приемного покоя, ощупал спину – нет, даже намека на боль в почках не было. А ведь день спустя после больницы он снова играл и, когда его пару раз крепко припечатали к борту, перетряхнув все внутренности, думал, придется снова мчаться в приемный покой. Обошлось.

Но если не банальный страх перед болью, тогда почему так тревожно, словно потерял равновесие и никак не можешь его восстановить?

Держась за край стола, Джек всматривался в электронное табло будильника, на котором высвечивалась пульсирующая пятерка с нулями. Скок. На месте последнего нолика появилась единичка.

Джек провел языком по сухим губам. Потянулся к окну и отдернул штору. На улице было темно и сыро. Мелкий густой дождь напоминал серебристую паутину, а от вчерашнего неожиданного снегопада не осталось и следа.

Бледные конусы света от уличных фонарей выхватывали вереницу запаркованных бампер в бампер машин, между которыми неуклюже трусил не уснувший на зиму скунс, черный, со снежной тропкой вдоль спины. Засеменил мимо рододендровых кустов, нырнул в их тень так, что лишь белая ленточка порхала какое-то время в темноте. Из-за угла, стрекоча двигателем, вырулил допотопный «Понтиак»: иммигрант-босниец привез утренние газеты.

Джек посмотрел на постель, где, спрятавшись под стеганым «камфортером»29, точно в норке, спала Бо-Ми. Еще раз мысленно прокрутил вчерашний вечер.

«Может, все приснилось? Может, ничего не было? Может?..»

Он закрыл глаза и потянул носом воздух, стараясь унюхать то, что казалось давным-давно забытым, выброшенным, похороненным в прошлой жизни.

                                           * * *

Запах сена, прихваченного первым заморозком. Выбившаяся из-под края вязаной шапочки прядь. Блестящие сумасшедшие глаза.

– Не бойся, – говорила Марина, склонившись над ним. – Теперь можно. Все-все.

Между синими облаками проглядывала луна, флуоресцентно-белая, в бледных голубых прожилках. Она освещала небольшое поле позади общежития, в котором остановились студенты, присланные на помощь колхозникам. Ребята-технари жили на первом этаже, а девчонки с иняза на втором, чтобы местные парни их не беспокоили понапрасну.

Марина прижалась к Жеке, нащупала его руку и сунула себе под куртку.

Голубой свет скользил по полю, превращая рытвины в долины и кратеры лунного пейзажа, прорисовывая длинные тени от сухих обрубков кукурузных стеблей, мерцая ртутью в чешуйчатой ряби пруда. Невысокая скирда стояла единственным пристанищем в этом холодном безжизненном неоновом свете.

– Ты меня любишь? – не опуская глаз, спросила Марина.

– Да.

– Тогда не спрашивай, а делай, что прошу.

– Хорошо, только я не умею.

– Научишься, – засмеялась Марина. – Дело нехитрое.

– А как же Гера? – спросил он.

– Молчи, – сказала она. – Ничего не говори.

Жека чувствовал на щеке ее дыхание, прерывистое и горячее. Шершавость обветренных губ, искавших его губы. Чувствовал пальцами ее грудь и сосок, тычущийся в ладонь.

– Нет, – сказал он. – Я так не хочу.

– Почему?

– Сегодня со мной, завтра – опять с ним.

– Дурак, – сказала она, вытолкнула его руку из-под куртки, соскользнула вниз и, спотыкаясь о земляные кочки, пошла к светящемуся окнами общежитию.

                                           * * *

Джек очнулся от воспоминаний и открыл глаза. Сдвинул створку окна, впуская воздух с улицы. Вдохнул еще раз, пытаясь поймать запах подмороженного сена. Нет, просто свежий, чуть покалывающий воздух. Конечно, приснилось. Все, все, все приснилось.

Тихонько, чтобы не разбудить Бо-Ми, он вышел из спальни и спустился на первый этаж. На кухне сменил в кофеварке фильтр, засыпал пахучую колумбийскую арабику, налил воды и щелкнул красной кнопкой. Кофеварка зашипела, забулькала, и через минуту кофе смолистой струйкой побежал в кофейник, защекотал горьковатым ароматом ноздри. Джек приложил ладони к глазам и потер их. Потом провел рукой по колючей щеке. За входной дверью послышались мягкие шаги, и к порогу шлепнулась увесистая газета.

Джек знал, что ему надо определиться. Теперь. Пока не проснулась Бо-Ми, пока не наступило время, когда не до раздумий, а надо бриться, принимать душ, гладить рубашку, завтракать в «Тим Хортонз»30, ползти по хайвею в даунтаун31, благодарить на ходу Бога за все, что Он для него сделал в предыдущий день. До ланча отвечать на звонки, согласовывать графики, тестировать полученный софт, вызванивать программистов-наемников по всему миру, мирить график-дизайнера из Украины с программером-индусом и наконец бежать в суши-бар, чтобы за обедом переговорить с потенциальным клиентом. После ланча писать программу, сидеть на совещании у начальства и снова программировать. С шести до восьми гонять шайбу за «Вангиков». После игры идти в ближайший паб отмечать победу или заливать проигрыш. Шутить, громко разговаривать, хлопать парней по спинам, заказывать очередную пинту пива. А вечером по свободному хайвэю мчаться домой, слушая неторопливый джаз, и ни о чем, ни о чем не думать. Иногда звонить в эскорт-агентство и заказывать Бо-Ми, чтобы она осталась у него до утра.

Так было последние пять лет, а может быть, даже шесть или семь. Так могло быть еще столько же, если бы не вчерашний случай.

Джек вытащил из кофеварки стеклянную посудину с крепким кофе, достал из шкафчика любимую красную кружку и наполнил ее на три четверти. Утром он пил кофе без сливок, чтобы проснуться.

Вчера случилось то, что когда-нибудь должно было случиться. Он знал это. Ведь за время его бродяжничества по свету Джек понял одну простую истину: мир на самом деле удивительно невелик, и люди в нем рано или поздно обязательно натыкаются друг на друга. Так что вчерашняя встреча была предопределена.

После работы Рэнди попросил зайти к нему.

– Нужен совет, – сказал он, отрываясь от компьютера. – Просто горит.

– Что-то с проектом?

– Нет, – отмахнулся Рэнди. – Проект тут ни при чем. Серьезнее.

– Да? – заинтригованный, Джек подкатил свободное кресло поближе к компьютеру американца.

– Ты русских баб хорошо знаешь?

– Русских? – удивился Джек. – Причем тут они?

– Я жениться решил, – выпалил Рэнди. – Там такие курочки! Просто обалдеть!

– Где? – не понял Джек.

– В компе, – Рэнди повернул монитор. – Гляди.

На Джека смотрела интернет-страница карионовского сайта знакомств. Рэнди, кликнув мышкой, открыл файл с фотографиями и начал переходить с одной страницы на другую.

– Видал, сколько! – качал он головой. – И каковы, а? Одна лучше другой!

– Да, хороши, – согласился Джек. – Только от меня что ты хочешь?

– Помоги выбрать.

– Смеешься? Их здесь сотни три.

– Четыреста пятьдесят четыре.

– Тем более, – Джек откатился от компьютера.

– Будь другом! Помоги! Я на трех остановился.

– Как же я тебе помогу?

– Ты русский. Ты их знаешь. Почитай. Посмотри. Скажи, что думаешь. А потом…

– Что?

– Я позвоню и попрошу ее говорить по-русски.

– Зачем?

– Как зачем? Они же по-английски ни бум-бум. Только со словарем.

– И что?

– Ты мне переведешь. Будь другом! Ну, пожалуйста. Дело на миллион.

– Ладно, – махнул рукой Джек. – Только по-быстрому. У нас сегодня игра, помнишь?

– Я-то помню, но ты же на таблетках!

– Ерунда, – отмахнулся Джек. – У меня это, как снег в Ванкувере, всю ночь сыплет, а к концу следующего дня точно не бывало.

– Ну-ну.

– Я тебе, кстати, новую клюшку купил, – улыбнулся Джек. – Вместо «Thank you» card.32

Рэнди, несмотря на лишний вес и значительный рост, был невероятно быстр и гибок, так что в команде его ставили играть вратарем.

– Спасибо, – обрадовался он. – Читай. Я для тебя «френч ваниллу» сделаю.

Рэнди поднялся и отправился в офисную кухоньку за кофе.

Джек открыл первую анкету. Имя, фамилия, возраст, рост в футах и инчах, вес в фунтах. С двух приложенных фотографий смотрела улыбчивая крашеная блондинка в платье с выразительным декольте. «Я очень общительный человек, – прочитал Джек в разделе „Своими словами“, – и всегда принимаю активное участие в общественной жизни».

Он засмеялся.

– Ты чего? – спросил вернувшийся Рэнди. – Что-то не так?

– Да нет, – ответил Джек, беря кружку с кофе, – просто вспомнилось.

– Что?

– Ты не поймешь.

«Я чувственная, верная, ориентированная на семью, – продолжал читать Джек, прихлебывая кофе. – Образованная, умная, добрая и нежная».

– Ничего, да? – заглянул в экран через его плечо Рэнди.

«Я – большой оптимист, и жизнь для меня – светлая сказка».

Джек оторвался, увеличил фотографию и всмотрелся в лицо женщины.

Приятная улыбка, на удивление ровные зубы, аккуратно подкрашенные губы. Джек протянул руку и закрыл ладонью пол-лица, оставив только глаза. Чуть-чуть прищуренные, слегка тревожные, живущие отдельной от ее приветливой улыбки жизнью.

«Я хочу встретить общительного, любящего, честного, заботливого и умного мужчину с хорошим чувством юмора».

– Не знаю, как остальное, – оживился Рэнди, – а вот чувства юмора у меня хоть отбавляй. Ты не думаешь?

– Да, – согласился Джек, – чувства юмора тебе не занимать.

«Возраст для меня не имеет значения. Я уверена, что двое любящих найдут общий язык в любом возрасте».

– Ну, как? – спросил Рэнди.

– Думаю, ничего, – сказал Джек. – Глаза у нее хорошие. Только тревожные. Первый раз, наверное, на маркете выставляется.

– И где только они таких красоток берут? Ваши мужики слепые, да?

– Не знаю, – сказал Джек и отхлебнул «френч ваниллы». – Я там уже пятнадцать лет не был.

Он посмотрел на часы и цокнул языком:

– Кажется, на игру опаздываем. Ты где запарковался?

– Ерунда, успеем. У меня еще две. Не хуже.

– Некогда, – Джек поднялся из кресла. – В другой раз.

– Да ты только одним глазком, – взмолился Рэнди. – Может, они тебе больше первой понравятся.

– Да почему они должны мне нравиться? – возмутился Джек. – Они, между прочим, мне даром не нужны.