Игра как жизнь. Часть 2

Литература

Просто перечислю названия некоторых книг, вышедших в эти годы. Большая часть из них не нуждается в комментариях:

– «Муха-Цокотуха» и «Мойдодыр» – стихотворная сказка Корнея Чуковского,.

– «Блистающий мир» – роман Александра Грина,

– «Чапаев» – роман Дмитрия Фурманова,

– «Аэлита» – повесть Алексея Толстого,

– «Дьяволиада» и «Записки на манжетах» – повести Михаила Булгакова,

– «Дерсу Узала» – повесть Владимира Арсеньева,

– «Про это» – поэма Владимира Маяковского,

– «Белая гвардия» – роман Михаила Булгакова,

– «Земля Санникова» – роман Владимира Обручева.

К. Чуковский, «Мойдодыр», первое издание, 1923 г.

У меня нет оснований утверждать, что эти книги были прочитаны моими родственниками вскоре после их выхода в свет. Но в том, что большая часть из них была прочитана впоследствии многими, я не сомневаюсь, поскольку круг чтения большинства людей был общим для всех.

Изобразительное искусство и архитектура

Картины, конечно, не входили в сферу массового интереса. Это наступит позднее, с развитием полиграфии, появлением многотиражных иллюстрированных изданий. Здесь я вспомню о тех картинах, которые оказывали влияние спустя годы и десятилетия после своего появления. Среди них, например, и гигантские полотна Исаака Бродского, которые в бо́льшей степени – общественно-политические явления, нежели какие-то особые достижения живописи: «Передача знамени парижских коммунаров московским рабочим на Ходынке в Москве» и «Торжественное открытие II Конгресса». Хотя, конечно, «Торжественное открытие» – полотно 3,2 на 5,3 метра – изделие трудоемкое. 600 персонажей с портретным сходством, объединенных сложной композицией – это колоссальный труд.

В мире новой, находящейся в поиске живописи появилось несколько выдающихся работ:

– Кузьма Петров-Водкин, «После боя»,

– Борис Яковлев, «Транспорт налаживается»,

– Казимир Малевич, «Черный круг»,

– Зинаида Серебрякова, «Спящая девочка на красном одеяле»,

– Николай Фешин, «Портрет Джека Хантера»,

– Илья Машков, «Снедь московская: хлебы».

Скульптура, особенно монументальная, существующая в виде памятников, в отличие от живописи, начинает «работать» сразу, с момента своего появления. Так, в 1923 году на Тверском бульваре в Москве открыт памятник К. А. Тимирязеву работы скульптора Сергея Меркурова и архитектора Дмитрия Осипова, продолжающий восхищать и украшать окружающую среду до сих пор.

Памятник К. А. Тимирязеву в Москве. 1923 г.

В Москве у здания Наркоминдела открыт бронзовый памятник В. В. Воровскому скульптора Я. Каца. В связи с установкой памятника и сносом находившейся на углу Кузнецкого Моста и Большой Лубянки Введенской церкви, освободившееся место получило название площади Воровского. Памятник стоит там по-прежнему, вызывая улыбку игривой позой Воровского…

Возведены первый (в январе) и второй (в мае) деревянные мавзолеи Ленина (архитектор А. В. Щусев). В Потсдаме (Германия) построена «Башня Эйнштейна» (астрофизическая обсерватория), арх. Эрих Мендельсон. Ее приводят в качестве примера экспрессионизма в архитектуре.

ЛЮДМИЛА, 1923—1929

В первой части книги описана долгая история рода Христофоровых, письменная часть которого началась в начале XVIII века. За годы революции и Гражданской войны семья Христофоровых уменьшилась: ушел из жизни глава семьи Павел Константинович, погиб старший сын Василий. Уклад и смысл жизни – разрушились. Несмотря на это – семья выжила!

В 1924 году овдовевшей Любови Ивановне (бабушке Любе) исполнилось 42 года. Старшей дочери Елене – 20 лет и она уже работает. Работает и Леонид – помощником кузнеца на Металлургическом комбинате, возникшем в результате слияния заводов Никополь-Мариупольского и «Русского Провиданса». Ему уже 18. Младшие братья Валентин (14 лет) и Виталий (11 лет) тоже помогают, чем могут, пытаясь подработать детским трудом. Младшие сестры Людмила (9 лет) и Ксения (6 лет) остаются на попечении старших.

Христофоровы жили дружной семьей. И не только бедность, разруха, голод и прочие несчастья двадцатых годов их сплотили, но и что-то, что было в их природе. Родители любили своих детей, дети – родителей и друг друга. Доброта была средой обитания и нормой поведения. Все друг другу помогали, жили дружно, – несмотря на разные характеры и темпераменты.

В семейном архиве мало документов об этом периоде жизни Христофоровых. Но мамины рассказы и воспоминания все еще звучат в моей памяти, стоит только её «включить»… Попробую реконструировать этот период в жизни – страны, Мариуполя и Христофоровых.

Мариуполь, школа

Новая, советская, власть в любых условиях: войны, голода, разрухи – повсеместно заботилась об образовании, создавая при этом совершенно новые, ранее не бывшие формы, наполняя их новым же содержанием. Разумеется, новые советские школы располагались, в основном в тех же зданиях, что и до революции – в гимназиях, реальных училищах, церковно-приходских школах и т.п., да и учителя часто были те же самые. Но были и бросающиеся в глаза новшества. Прежде всего – отсутствие Закона Божьего и преподававших его священников. Они были не просто упразднены и отстранены: вместо этого в школах шла активная пропаганда атеизма. На VIII съезде РКП (б) в мае 1919 г., было сказано, что партия, не удовлетворяясь отделением церкви от государства и школы от церкви, стремится содействовать фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков. Поскольку не было ни специалистов по подобной работе, ни учебников, формы борьбы с «религиозным дурманом» изобретались порой самые неожиданные. Например, по воспоминаниям мамы, детям предлагалось распевать на мотив «Интернационала» следующие слова: «…Бога нет никакого, веру в бога долой, с Интернационалом – на бога будь готов!» Или так: приносили в класс икону, и каждый был должен подойти и плюнуть в нее. Подобные варварские выходки были не повсюду и, несомненно, не являлись основным содержанием деятельности школы. Основным в начальной школе было, все-таки, обучение грамоте, арифметике, пению, физкультуре.

Еще одним новшеством было введение в 1918 году новой орфографии, убравшей из письменности ряд букв – ять, фиту, ижицу, «и десятеричное», устранение твердого знака в конце слов, и введение ряда других изменений. Хотя эта реформа разрабатывалась очень давно – задолго до Революции и не имела никакого политического содержания, ввести ее довелось большевикам, что придало нововведению политический аспект. Протест у ряда деятелей русской культуры был активным и эмоциональным. Так, Иван Бунин писал: «По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания». А Иван Ильин восклицал: «Зачѣмъ всѣ эти искаженія? Для чего это умопомрачающее сниженіе? Кому нужна эта смута въ мысли и въ языковомъ творчествѣ?? Отвѣтъ можетъ быть только одинъ: все это нужно врагамъ національной Россіи. Имъ; именно имъ, и только имъ». Русская эмигрантская печать пользовалась старой орфографией до сороковых и даже пятидесятых годов.

Дети, начавшие обучаться грамоте при советской власти, разумеется, не испытывали трудностей перехода к новой орфографии. У них были трудности иного рода: нет тетрадок, ручек, чернил, учебников, мела, отопления…

«Обычная» школа, начинавшаяся с 7-летнего возраста, имела три ступени: начальная – четыре класса, семилетка – с пятого по седьмой класс, и средняя, или десятилетка – с восьмого по десятый класс. Наряду с «обычной» были и новые формы обучения, прежде всего это школы фабрично-заводского ученичества (ФЗУ или фабзавуч) при предприятиях. В них принимали подростков с семилетним образованием и продолжали учить по полной школьной программе, добавляя занятия по овладению рабочими профессиями: токаря, слесаря и т.п., – примерно так, как это был до революции в ремесленных училищах. При окончании ФЗУ приобреталось полное средне образование и профессия, позволявшая работать на заводе или фабрике. На практике, особенно в первые годы, в ФЗУ принимали и совсем юных подростков 12—13-летнего возраста. Помимо образования и профессии фабзавуч – так сокращенно называли ФЗУ – открывал и другие очень важные возможности: человек становился рабочим, а это означало прямую материальную выгоду: рабочая карточка, и принадлежность к классу-гегемону. Человек, окончивший фабзавуч мог поступать в институт или университет, для него открывались вообще многие «социальные лифты»: его охотно принимали в партию, что тоже открывало дополнительные карьерные перспективы.

В семье Христофоровых в двадцатые годы в школьном возрасте были Валентин, Виталий, Людмила и Ксения. Старшая сестра – Елена – уже сама работала воспитательницей в детском доме, Леониду, работавшему на заводе, образование пришлось получать урывками, по мере появления вечерних училищ.

Жизнь была, конечно, нелегкой, но – мирной! После ужасов прошедших лет, это само по себе делало ее прекрасной! Главное, что в ней было – нацеленность на лучшее будущее, уверенность в нем! Учиться, работать – и все образуется!

Мариуполь. Женская гимназия. Начало ХХ века

Милочка, она же Людмила Христофорова пошла в школу в 1921 году. До начала политики тотальной украинизации, обучение велось на русском языке. Тотальная украинизация захватила все сферы жизни с 1923 года. После принятия в апреле 1923 года XII съездом РКП (б) официального курса партии на коренизацию в национальном вопросе и оформления в том же месяце этой политики VII конференцией КП (б) У как политики украинизации, было принято решение об украинизации госструктур и предприятий, которую планировалось закончить до 1 января 1926 года, однако в действительности эта политика ужесточалась вплоть до 1932—1933 гг. Все рабочие и служащие предприятий и учреждений были обязаны выучить украинский язык под угрозой увольнения с работы. Для приема на работу все были обязаны предъявлять справку о сдаче экзамена на знание украинского языка. Причем действовала справка только один год. В Справке (Посвiдке) имелись, кроме основных сведений, и обязательные лозунги: «Знанiе укрмови є лише перший крок до повноiї українизацiї» – «Знание украинского языка – только первый шаг к тотальной украинизации» и «Українизацiя здiйснить єднання мiста та села» —«Украинизация совершит объединение города и села». Имена и фамилии тоже указывались в украинизированном варианте.

Поскольку у меня нет точных данных о том, в какой именно школе училась Людмила Христофорова, я, следуя принятым мною самим правилам, домысливаю недостающие факты, превращая их, соответственно, в домыслы – основанные, однако в значительной мере на фактах. Это смешение смыслов означает лишь то, что школа, о которой я ниже расскажу – существовала и сказанное о ней – документальная правда. А вот введение в нее Людмилы Христофоровой и учителя Танненбаума – реально существовавшего учителя немецкого – мой домысел.

Об одной из старых школ Мариуполя имеется достаточно много сведений – благодаря местным краеведам и краткому очерку «Школа на Карасьёвке» – об истории Мариупольской общеобразовательной школы №11, опубликованному в 1998 году С. Буровым на сайте «Старый мариуполь» (http://old-mariupol.com.ua/shkola-na-karasevke/).

Вот несколько цитат из этого очерка.

«В отчете мариупольской уездной земской управы за 1884 год дано описание первой карасьевской школы. Она состояла из двух комнат, общая площадь которых составляла 130 квадратных аршин (65.75 кв. метров). Размеры первой комнаты были: длина – 10 аршин (7.1 м), ширина – 7 аршин (около 5 м), размеры второй комнаты соответственно: 9 аршин 13 ½ вершков (около 7 м) и 5 аршин 14 вершков (чуть более 4 метров). Высота помещений – 3 аршина 1 вершок (2 метра 17 сантиметров). В этом же документе отмечалось, что в школе полы были «совсем плохи», что в зимнюю пору из погреба дуло.

В 1892 году, или чуть раньше, Мариупольская городская дума ходатайствовала перед вышестоящими властями о присвоении школе имени митрополита Игнатия. Точную дату удовлетворения ходатайства установить не удалось, но то, что, по крайней мере, в 1905 году она уже именовалась Игнатьевской, подтверждается документами Мариупольский уездной земской управы. Кстати, из этих документов можно узнать, что на 1906—1907 учебный год в нее были назначены (такое назначение происходило ежегодно): попечителем – Илья Эммануилович Юрьев, законоучителем священник Николай Иваницкий, заведующей – Феона Ивановна Фидровская, учителями – Евфимия Власьевна Котова, Никита Федорович Осадчий и Екатерина Фотиевна Калогномос. В 1905—1906 учебном году в школе на четырех отделениях (отделение в нашем понятии – класс) обучалось 249 детей: 136 мальчиков и 113 девочек».

«После революции, в 1918 году Игнатьевская школа утратила собственное имя и получила порядковый номер. Теперь она стала одиннадцатой начальной. К тому времени в ней было пять классных комнат. В 1928 году ее преобразовали в семилетку».

Вот сюда – в начальную 11-ю школу – я мысленно и отправлю Милочку Христофорову. Здесь она будет учиться с 1921-го до 1928-го года. Училась она хоть и не отлично, но достаточно хорошо. Трудности усвоения математики ей помогали преодолевать старшие братья, прежде всего, самый близкий по возрасту Виталий. Виталий учился «на отлично», сохранив эту способность к учебе на всю жизнь.

Из школьных воспоминаний сохранился образ учителя немецкого языка Танненбаум. Это был настоящий, «природный» немец, обожавший свой язык. Характер его был восторженный, сложения он был худого и неуклюжего, ходил высоко подняв голову и на стул садился не глядя. Дети же во все времена одинаковы: в наше время таким подкладывали кнопку, в те времена положили гроздь винограда… Танненбаум, нарядившийся в белые полотняные брюки, разумеется, плюхнулся на виноград и проходил потом весь день с пятном на заднице. Про него же говаривались детские стишки, имитирующие спряжение немецкого глагола (Ich bin, Du bist – Я есть, ты есть…): «Их-бина, ду-бина, полено, бревно, наш немец скотина – все знают давно». Кем и когда сие было сочинено – неизвестно, но, судя по распространенности в русской мемуарной литературе, эти стишки возникли задолго до революции.

Еще немного о школе, украинизации и ее последствиях для меня лично.

Вырезка из газеты «Приазовский пролетарий»

Вырезка из Харьковской газеты

Вырезки из газет, ы 1920-е гг.

Как я говорил, обучение в 20-е годы по всем предметам проходило на украинском языке. Поэтому мама знала много стихов классиков украинской литературы: Шевченко, Коцюбинского, Леси Украинки и т. д. Украинским языком мама никогда в жизни не пользовалась, но, видимо, и не забывала. Как-то раз, в те далекие времена, когда «Голос Америки» глушили, а мне хотелось послушать, его можно было поймать только на украинском языке: эти частоты глушили на Украине, но не в Молдавии. В Кишиневе глушили передачи «Голоса» на русском и румынском, но не на украинском. Я его в общих чертах понимал, но дикторы «Голоса Америки» говорили на усложненном, литературном украинском языке. Как-то я попросил маму послушать это радио вместе со мной, она с интересом согласилась, послушала, а когда я попросил перевести, не сразу поняла, что я хочу: язык был ей понятен настолько, что она как бы не сразу поняла, что это не русский, и я могу что-то не понимать.

Благодаря маме я всю жизнь потешаю знакомых знанием того, что «кислород» по-украински – «кисень», а «водород» – «водень», а, скажем, «сера», так и вовсе – «сирка». Впоследствии к этой маленькой коллекции добавилось из математических терминов: «производная» – «похидна», «предел последовательности» – «межа послидовности», «уравнение» – «ривняння».

Смех – обидная для украинцев реакция на звуки их «певучей мовы»… Я на самом деле искренне считаю украинский язык благозвучным, точным и выразительным, но на русских – в том числе и на меня – он производит как правило, эффект комический. Что с этим поделаешь?..

Однажды, уже в восьмидесятых годах, когда мама и Павлик с сыном ехали на поезде из Кишинева в Москву, подъезжая к Киеву, мама неожиданно, глядя в окно на приятные взору пригороды, произнесла: «А ну, подывимося, як тут живут радяньски письмэнники…»

Юный племянник Сережа чуть с полки от хохота не упал.

В действительности же, моя жизнь и моя речь была бы существенно обеднена, не будь в моем распоряжении таких шедевров, как «Бачилы очи, що куповалы, – йиште, хучь повылазте», или – «який йихав – таку взяв»… И многое другое. А украинские песни, на которых я (и, можно сказать, весь советский народ) вырос, и без которых моя жизнь была бы если не совсем бесцветной, то, во всяком случае, поблекшей?!

Так что, смеяться-то я смеюсь, но грань, за которой это может обидеть, стараюсь не преступать. Кроме этой грани в русско-украинских отношениях есть и другие – трагические, жестокие. Они проявлялись и в прежние времена, проявляются и сейчас. Пока не видно перспектив нормализации этих отношений – ни на формальном, политическом уровне, ни на уровне сущностных отношений людей.

Вернусь, однако, в двадцатые. Начиная с 1923 года жизнь в Мариуполе постепенно налаживалась. Страшный голод отходил в прошлое, заработали промышленные предприятия и государственные учреждения. Приведу несколько сообщений о городских событиях двадцатых годов.

– 11 марта 1920 года: начало формирования в Мариуполе Красной Азовской флотилии.

– 1920: национализированы и объединены металлургические заводы Никополь-Мариупольский и «Русский Провиданс» в один завод: «Мариупольские металлургические и металлообрабатывающие заводы».

– Март 1920: принято решение об организации на заводе производства железных цистерн.

– В июне 1920: в Мариуполе начала действовать принимающая радиостанция.

– 1922: введены в строй станы для сварки труб большого диаметра.

– 1924: председатель ЦИК Украины Г. И. Петровский сообщил на общем собрании о присвоении заводу имени Ильича.

– 7 сентября 1925 года – открыты первые четыре автобусных маршрута: город – порт, город – железнодорожный вокзал, город – поселок завода им. Ильича, Мариуполь – Бердянск.

– 1928: в Мариуполе началась стройка крупнейшего в Европе трубопрокатного (маннесмановского) цеха.

– 1 мая 1929: вышел в свет первый номера многотиражной газеты завода им. Ильича «Ильичевец».

– 15 июня 1929: вышел в свет первый номер газеты «Полундра», предшественницы «Азовского моряка».

– 1930: состоялся пуск крупнейшего в Европе трубопрокатного (маннесмановского) цеха, который должен был давать стране около 50% труб.

Вот так «Русский провиданс» выглядел в начале века и в 1930-х гг.

Мариуполь. Завод «Русский провиданс». Начало ХХ века.

«Русский провиданс» в процессе индустриализации, 1930-е гг.

Вот так последовательная и неуклонная поступь индустриализации страны вовлекла в свое движение многих и многих, в том числе и часть семьи Христофоровых: Леонид, Валентин и Виталий стали инженерами. Могли бы стать и кем-то другим, но в Мариуполе еще до революции возник крупный промышленный центр и это не могло не повлиять на выбор профессии.

Развитие Мариуполя началось еще в XIX веке, после проведения в 1882 г. железной дороги, соединившей город с Донбассом. Донецкий уголь начал поступать в Мариупольский порт, находившийся в устье реки Кальмиус. Увеличение грузооборота вызвало строительство нового Мариупольского торгового порта, которое велось в 1886—1889 гг. Новый порт вызвал оживление торговли, приток населения в город, здесь открылись консульства и консульские агентства Греции, Италии, Австро-Венгрии, Турции, Бельгии, Германии, Великобритании.

В 1897 году выдал первую продукцию трубный цех Никополь-Мариупольского горно-металлургического общества, а в 1899 году был запущен «Русский Провиданс», который выпускал стальной лист, железнодорожные рельсы и другую продукцию. В конце XIX в. в Мариуполе кроме металлургических действовали заводы: сельскохозяйственного машиностроения, чугунолитейный, 6 кожевенных, 27 кирпично-черепичных, макаронная фабрика, две паровые мельницы. Так что советская власть создавала промышленность не на пустом месте, а возрождала и переоснащала ранее бывшее производство.

Семья же Христофоровых в ходе революции и установления советской власти сперва все утратила, пережила трагедию, потеряла старших мужчин, а потом та же советская власть «не дала пропасть» – выучила и дала путевку в жизнь тем, кто уцелел…

Диалектика, однако…

ЕЛЕНА, 1926

На старших сестер во многих семьях возлагалась особая ответственность. Они становились первыми помощницами матерей, помогали растить своих младших братьев и сестер. Такой была и Елена Христофорова. Обращаясь к семейному фотоархиву, хочется привести здесь фотографию, от которой исходит многое: и дух времени и магия расцветающей молодости. Это – Елена Христофорова в 1926 году, в возрасте 23 лет. На обороте фотографии имеется штемпель: «Фото-ателье художника-портретиста И. Кабо. г. Бердянск». И надпись «Людусе и мамусе. Вы так хотели этого, и я исполнила ваше желание. 24 февраля 1926 года».

Елена Христофорова, 24.02.1926.

Почему фото сделано в Бердянске, а не в Мариуполе? – Не знаю. От Мариуполя до Бердянска километров 70 – 80. Возможно, что этот фотограф работал «на выезде», но не исключено, что Елена специально ездила к нему Бердянск: может быть, по чьей-то рекомендации. Современные возможности интернета моментально выдали мне статью о фотографах Бердянска начала века. Из статьи следует, что в Бердянске конкурировало много фотоателье, среди которых был даже один, носивший звание придворного фотографа Великого князя Александра Михайловича – некто М. Мазур. Упомянут в статье и Исаак Кабо, приведено его объявление в местной газете:

Фото-ателье художественных портретов и изящных снимков художника-портретиста И. Кабо. Рядом с горстанцией.

Не удержусь от соблазна воспроизвести рекламный текст ещё одного фотографа, местной знаменитости М. Ямпольского:

Граждане родители! Показалось солнышко! Несите своих птенчиков в фотографию Ямпольского! Все есть для деток: лошадь-велосипед, лошадь-форд. Снимаю быстро и без долгой возни. Великолепно обставленная фотография!

И ещё одно:

Курортные и приезжие! Что вы увезете на память о Бердянске? Нужно зайти к Ямпольскому.

В двадцатые годы Елена Павловна, как я написал, пошла работать в детский дом (детприемник), куда взяла своих младших братьев Валентина и Виталия, чтоб спасти их от голодной смерти: у них уже появилась «улыбка до ушей» – зловещий признак приближающегося конца. О ее работе в детском доме у меня в памяти остались, пожалуй, лишь коллекционные экземпляры фамилий беспризорников: «Забейворота», «Нетудыхата», «Задерихлыст» и, наконец, жемчужина коллекции: «Поишьговна». Может, конечно, тетя Лена это «для смеху» придумала. Похоже, что нет… Недавно вот прозвучала фамилия командующего Военно-морскими силами современной Украины: Неижпапа. Так что – всякое бывает…

ПАПАЦЕНКО, МАЛИЧИ, КИРИЦЕВЫ, БУДЫКИ

У бабушки – Любови Ивановны – было много сестер. Две родные старшие сестры – Вера и Василиса, четыре сестры от второго брака овдовевшего отца (Ивана Юрьевича Папаценко): Раиса, Нина, Татьяна, Олимпиада и брат Христофор. О Христофоре рассказано в главе «Дядя Фора». О сестрах, их мужьях и детях приведены сведения в первой части книги. Здесь напомню, что Вера вышла замуж за Федра Малича, Василиса – за Григория Кирицева, Нина – за Николая Малича. О Николае Маличе я пишу в главе «Репрессии» (хотя он лично репрессирован не был, но других Маличей оказались десятки) и привожу там его фотографию в военной форме с орденом Красной Звезды на груди. Раиса вышла замуж за Антона Кирицева, Олимпиада – за Артура Сирика, Татьяна – за Дмитрия Будыку. От каждой из этих ветвей генеалогического дерева пошло много новых линий – Маличей, Кирицевых, Папаценко… В главе «Репрессии» эти фамилии приведены десятками…