Раскаты Грома

– Ааааа! – истошно завопил перепуганный ефрейтор и нажал на спусковой крючок винтовки.

Пули не достали изворотливую тварь, улетев мимо, в темноту. Прыжок – и мутант оказался на верху разрушенной стены. Прыжок – и его длинные клыки сомкнулись на шее Коваля, а острые когти передних лап вонзились в грудную клетку. Хруст. Крик сменило бульканье сочащейся изо рта крови. Руки ефрейтора в последний раз дёрнулись, и винтовка упала на асфальт.

Глава вторая. Лавина

103 километра на запад, за 17 минут до прорыва периметра

В казарме всё стихло пару часов назад. Узор на наливном полу в коридоре представлял собой хаотичное скопление мелких кремовых брызг – гранитных камешков светлых оттенков, вмурованных в тёмную серо‑синюю поверхность гладких бетонных квадратов – бетонки. Уже не одно десятилетие ее полировали половыми тряпками: каждый день, от плинтуса до плинтуса, силами военнослужащих вся площадь казармы прометалась, запенивалась, промывалась и протиралась. В этом пространстве всё было по уставу: расположение кроватей, ширина проходов, размеры табличек на дверях и даже шрифт с цветом надписей на них. Ни сантиметром меньше, ни миллиметром больше! Попробуй не выполни! Сейчас все двери казармы, кроме входной, были опечатаны. Рядом с каждым дверным замком из помещения в коридор тянулись короткие верёвочки, прилепленные куском пластилина к плашке. На пластилине красовался круглый оттиск с выпирающими линиями букв: «1-я рота, 309-й полк».

Рота спала. Эта душная, пронизанная комариным писком, сумрачная летняя ночь была для них настоящей негой, подлинным кайфом. Ни далёкий гром, ни тихий бредовый шёпот спящих старожилов были не в состоянии разбудить ни одного из обгоревших на солнце, уставших, потных храпящих парней. Сто десять человек, непохожих друг на друга, но вынужденных казаться одинаковыми. Среди них были и совершеннолетние юноши, совсем недавно покинувшие родительский дом, и чуть более опытные молодые мужчины. Защитники Отечества, накрытые застиранными простынями, изредка переворачивались на скрипучих двухъярусных кроватях. Под каждой из них на специальной полочке, прикреплённой к каркасу койки, покоились резиновые растоптанные шлёпанцы, подписанные белой краской. Никто не знал, как этот ежедневный ритуал с размещением шлёпанцев на качающейся, перекошенной, хлипкой полочке влияет на боеспособность, но выполнять подобные требования они были обязаны.

Спальных комнат-кубриков было всего десять, но они занимали половину этажа. В каждой комнате могло разместиться до двенадцати человек. Двери кубриков летом не закрывали из‑за духоты. Через окно одного из них тусклый лунный свет падал на «взлётку» – центральный коридор.

Рота спала, но не вся. Примерно на середине бетонки, за небольшим столом, на котором громоздились папки и стоял красный телефонный аппарат, нес дежурство дневальный. Незавидна участь солдата, попавшего в дежурство по роте: постоянное поддержание чистоты в казарме, «всевидящее око» старшины и четырехчасовой сон… Избежать этого было сложно, но, к счастью, дежурить приходилось редко, потому что эта обязанность каждые сутки переходила от бойца к бойцу дальше по роте…

Дневальный сидел, прислонившись спиной к прохладным прутьям стальной двери‑решётки оружейной комнаты, и изредка щипал себя за брови. Так парень пытался удерживать сознание от ухода в сладкое царство снов, но глаза то и дело предательски закрывались. Разложенные на столе журналы проверок то осознавались каждый отдельной папкой со своим названием и номером, то сливались в одноцветный плиточный узор с черными штрихами букв на обложке. Технически обязанность по охране комнаты с оружием дневальный выполнял, бессмысленно подперев ноющим телом навесной замок на двери. Но это только пока – пока командиры и начальники не заметили его наглую неуставную расслабленность на боевом дежурстве.

Фантазии об отдыхе в голове дневального сменялись мыслями о доме, девушке, о заветном моменте, когда закончится срок его службы. В своих мечтах он возвращался в родной город к родителям и друзьям, сходил с поезда в красивой новой форме, а не в той поношенной, мешковатой, на размер больше, которую приходилось носить невезучему срочнику. И ещё что‑то прекрасное почти успело прийти на ум, но где‑то заблудилось, и вместо него в памяти возникло что‑то простое, но что‑то нужное, что развеяло все воздушные замки, выстроенные за последний час. Взгляд чуть приоткрытых сонных глаз проскользнул по бетонке, поднялся на закрытую входную дверь напротив, вскарабкался на круглые часы над ней.

«Десять минут назад нужно было разбудить!» – пронеслось в голове вскочившего со стула солдата. Придерживая качающийся на поясном ремне штык‑нож – неотъемлемый атрибут военнослужащего в суточном наряде, – сутуловатый дневальный заскочил в ближайшую спальную комнату. После освещённой лампой бетонки зрачки долго привыкали к темноте. Тихо выругавшись, солдат осторожно пошёл осматривать кровати в упор, прощупывая наличие формы на табуретах, стоящих у торцов коек. Он искал спящее тело в камуфляже и берцах. И вот – удача! Еле заметным бликом лунного света металлический значок в виде щита с надписью «Дежурный по роте» на груди выдал старшего по званию.

– Товарищ сержант! – зашипел рядовой, потряхивая своего временного начальника за плечо. – Товарищ сержант, одиннадцать!

Сержант дёрнулся. Не открывая глаз, начал потягиваться.

–Угу. Иди на место.

Дневальный кивнул и поспешил обратно за стол, проглотив слетающее с языка рефлекторное: «Есть!».

Спустя пару минут из сонного царства к взлётке вышел сержант Багаев. Вытянутый, бледноватый, с ярко выраженной прямоугольной рамой плеч и острым бугром кадыка, сержант растирал отвыкшие от света глаза. У стола дневального он остановился, поправил повернувшийся вокруг своей оси значок дежурного. Штык‑нож, съехавший чуть дальше по поясному ремню, камуфляжная кепка, смещённая на тыльную часть головы, а опухшее лицо логично завершало образ пропойцы. Но общее впечатление было обманчивым, и такой внешний вид сержант имел совсем по другой причине: кратковременный крепкий сон на фоне хронического недосыпа.

Закрытая изнутри, как и должно быть в ночное время, входная дверь дёрнулась, петли скрипнули. Под звук двух глухих ударов о деревянную створку Багаев ускорил шаг, поправляя головной убор. Спросонья он не посмотрел в дверной глазок, а сразу отщёлкнул засов. «Блин!» – сержант быстро осознал свою оплошность, но уже сделал шаг назад, в сторону дневального, готовясь либо делать доклад об отсутствии происшествий, либо получить оплеушину от возможного проверяющего за то, что пускает в расположение роты любого, кто постучит в дверь. А может, его ждало и то, и другое.

На этаж вошёл невысокий прапорщик Антохин, ответственный за первую роту в эту ночь. Багаев спокойно выдохнул, узнав добряка-прапорщика: немного лишних кило, осевших небольшой округлостью на животе, широкие плечи, средний рост, короткая шея, широкое круглое лицо с тонкими губами, носом‑картошкой и чёрными усами над верхней губой. Из‑за стола начал было вставать, поднося ладонь к виску, дневальный, но прапорщик махнул ему – «садись» – и направился в канцелярию. Сержант закрыл входную дверь и неторопливо последовал за ним.

В небольшой узкой комнате с широким окном напротив двери стоял Г-образный стол, составленный из двух письменных. Несколько стеллажей с папками и документами были приставлены к стенам. В углу стола, между монитором компьютера и розеткой, примостился электрический чайник. Ступая по потёртому ковру, Антохин снял армейскую кепку и закинул её на вешалку рядом с входом в канцелярию.

– Слав, давай чайку, – бросил он через плечо заходящему сержанту.

Багаев кивнул, взял чайник и вернулся к двери.

– Дневальный, – произнёс сержант негромко, но чётко, протягивая чайник семенящему в его сторону солдату, – воды набери.

– Есть, – пробубнил тот шёпотом и скрылся за дверью с табличкой «Туалет» в дальнем углу бетонки.

Прапорщик рухнул на скрипнувшее компьютерное кресло и достал из нагрудного кармана небольшой синий блокнот. Сержант сел рядом на стул, потянулся и завис на минуту в глубоком зёве. С покрасневших карих глаз Багаева ещё не сошла пелена нарушенного сна.

Антохин пролистал страницы до нужной и спросил:

– Слав, ты ведь тоже в отпуск на днях уходишь?

– Так да, с наряда снимусь, и считай, пошли мои недельки, – улыбнулся сонный сержант.

– Не, не пойдут, – мотнул головой прапорщик.

– В смысле? – замер в удивлении Багаев.

– Товарищ пра… – затянул стоящий в дверях дневальный, но Антохин оборвал его одобрительным кивком, после чего солдат зашёл в помещение. Дневальный поставил чайник на прежнее место, щёлкнул по кнопке, развернулся и ушёл на пост.

– В смысле «не пойдут»? – продолжил сержант, окончательно проснувшись.

– В прямом. И мои тоже, – грустно улыбнулся в ответ прапорщик. Затем указал на кружки, стоявшие на ближайшей к ним полке стеллажа.

– Ах, да! – Багаев встал, положил по пакетику дешёвого чёрного чая в каждую кружку. – Но почему? Утвердили же уже всё!

– Только что в штабе нам зачитали распоряжение. – Антохин слегка потряс блокнотом в руке. – Послезавтра сюда приедет командующий бригадой со своим преемником. Дела, видите ли, передаёт – обкат владений, мать его, делает! – Голубые глаза прапорщика округлились, подчеркнув тон сарказма.

– И что? – с раздражением спросил сержант.

– А значит, нам всем надо быть в строю, сиять парадной формой на образцовом плацу, самом лучшем в военном округе! За оставшееся до приезда этого проверяющего хрена время мы должны сделать плац таким, чтобы наша войсковая часть вошла в учебники! – Прапорщик с каждым словом усиливал иронию, подчёркивая её своей живой мимикой и жестами. – Чтоб комбриг вошёл на КПП и ослеп на хер от чистоты пола! Чтобы упал в помутневшем своём сознании на «кэпэпэшный» турникет и тут же обоссался от гладкости и лёгкости вращения этой херовины на подшипниках! Чтоб слетел с неё на асфальт перед казармой и начал исступлённо лобзать сие произведение искусства из битума и камня!

Антохин захохотал наконец выдал всё, что накопилось у него в душе во время недавнего ночного собрания в штабе полка. Багаев снова задрал кепку на затылок, усердно растирая пальцами лоб: «Сука! Не было печали, мать его!».

Под звуки забурлившего кипятка чайник с щелчком отключился. Раздосадованный сержант поднялся, взялся за ручку. Кипяток зажурчал по стенкам однотонных зелёных кружек.

Антохин шустро убрал ворох бумаг с клавиатуры, освободив перед собой место для кружки. Блокнот нужной страницей вверх он положил чуть в стороне.

– Слав, а где тут сахар, не знаешь?

– В столе, вроде, – ответил Багаев, осторожно ставя наполненную до краёв кружку у блокнота.

– Так… – Прапорщик выдвигал ящики стола один за другим, пока не нашёл красную коробочку с сыпучими белыми кубиками, положил её перед монитором.

Сержант закинул парочку «сахарин» в свою кружку и, не сдержав негодования от услышанного, выпалил:

– Да гори оно всё! Подписан ведь отпуск! Это ведь бумага со штампом!

– Отменят, Слав, – спокойным, уставшим голосом ответил Антохин. – Я двенадцать лет уже тут. Если командиру полка что-то влезло в голову, то полк это исполняет. Если же это касается командирского продвижения по службе, хоть чуть‑чуть, то тем более исполняем! Причём это у них у всех такая черта была. При мне уже пять командиров полка сменилось.

– И что, опять шевроны‑погоны по линейке выправлять? – спросил, подув на чай, Багаев.

– Родина прикажет – танк остановишь, а прикажет шить – клуб кройки и шитья возглавишь, – хохотнул, размешивая ложкой сахар, Антохин. Он откинулся на спинку кресла, продолжая гонять заварочный пакетик по дну кружки. Чай становился всё темнее и темнее.

Багаев нахмурился, но ничего не ответил. Прапорщик попытался приободрить сержанта:

– Слава, блять, я тоже в этой упряжке! Утром жене нужно объяснить, что билеты на самолёт мы сдаём, потому что кто-то захотел устроить цирк.

Из‑за двери донёсся голос дневального:

– Дежурный по роте, на выход!

– Чё там? – поставив кружку на стол, пробубнил себе под нос сержант по дороге в коридор.

«А ведь обещал Тане, что в этот раз будет море, – с грустью подумал Антохин, собирая разбросанные по столу шариковые ручки и обломки карандашей в органайзер. – Так. Надо будет сгонять за коричневой краской, а то у Михалыча на складе только белая с синей остались. Ещё валик прикупить, хотя нет – пары кистей хватит. Наведу порядок в своей кладовой, пока этот хрен не при…».

– Товарищ прапорщик, сбор объявили! – в дверь заглянул Багаев. – Я к дежурному по части, получать ключи от оружейки. Сигнал «Лавина»!

– Чего? Какая «Лавина»? У нас нет такого сигнала! – Антохин вскочил из‑за стола и поспешил к телефону дневального, захватив по пути со стеллажа папку «Боевой расчёт».

На выходе из кабинета прапорщик бросил взгляд на панель над входной дверью в расположение роты: пластмассовый квадратный триколор горел верхней зелёной строкой «Сбор» и нижней красной «Боевая тревога», оставив в покое жёлтую полосу посередине со словом «Тревога» на ней.

– Ключи получай! – бросил прапорщик затормозившему сержанту.

Багаев дёрнул затвор, распахнул дверь и, крикнув солдату у телефона: «Буди наряд!», убежал по лестнице вниз. Солдатик в обвисшей форме исчез в темноте на «взлётке». Антохин в этот момент набирал номер дежурного по части. Протяжный гудок сменился щелчком поднимаемой трубки, и из динамика донёсся низкий голос:

– Дежурный по части капитан Морозов слушает.

– Товарищ капитан, это прапорщик Антохин, разрешите уточнить: по какому сигналу сбор? – Он неуклюже перелистывал левой рукой страницы «Боевого расчёта» с названиями разных сигналов и схемами, списками, предписаниями под ними.

Заспанные глаза двух дневальных, одевающихся на ходу, плетущихся по линолеумной полосе, сузились от света потолочных ламп, висящих над бетонкой. Разбудивший их боец уже спешил обратно на пост, к оружейке.

– Ты не первый, – донеслось из трубки телефона. – С командного пункта бригады пришёл сигнал «Лавина». Да, у нас нет такого! Командир полка отдал приказ: амуницию – по «Сирене», а порядок действий – по «Вулкану». Как понял?

На этаж вбежал запыхавшийся Багаев, держа в руке опечатанную металлическую колбу, похожую на карманный фонарик.

– Принял! – Антохин положил трубку на место, папка осталась открытой на сигнале «Вулкан». – Дневальный! Рота, сбор!

В казарме вспыхнули все лампы.

– Рота, подъём! Сбор, сбор, сбор! – что есть сил, прокричал хриплым голосом дневальный.

За двумя секундами тишины последовали скрип, шорканье резиновых тапок, глухие удары ног бойцов, приземлявшихся на пол со второго яруса коек. Солдаты в одних трусах забегали в комнатах от окна к окну, опуская светомаскировку – полотна непрозрачной плотной ткани, свёрнутой в рулон и закреплённой вверху у потолка.

Прапорщик указал дневальному на список команд в «Боевом расчёте», который открыл во время телефонного разговора, и скомандовал:

– Давай вот по этому порядку!

– Есть! Первый взвод, для получения оружия у поста дневального становись! Второй взвод, для получения средств индивидуальной защиты… – Под команды, выкрикиваемые хриплым голосом, завизжали петли двери‑решётки.

– Вскрыть «пирамиды»! – отдал приказ второму солдату из наряда, забежавшему в оружейку, Багаев, пока сам поспешно открывал замки на массивных шкафах, сбоку похожих на трапеции. Дверцы у «пирамид» были широкие, складывающиеся в гармошку.

Антохин вернулся в канцелярию. «Так, планшетку!». В одном из ящиков небольшой тумбы у стола он нашёл кожаную сумку с тонким ремешком, заполненную необходимыми принадлежностями для управления подразделением во время боевого выхода. Со шкафа у выхода из канцелярии он снял бронежилет и каску. Через пару минут прапорщик в полной амуниции вышел из кабинета, осмотрев помещение напоследок: «Всё вроде? Всё взял? Вроде всё».

Часть роты вне всякого порядка, вразнобой стояла на «взлётке», экипируясь. Остальные солдаты ждали в двух небольших очередях: одни – с бронежилетами, но без автоматов у оружейки, другие, наоборот, – с оружием, но без броников у комнаты хранения средств индивидуальной защиты. Никто не успел привести форму в порядок: у всех были наспех, криво застёгнуты кители, кое-как завязаны шнурки, заправленные внутрь берцев, а у одного «воина» даже штаны оказались надеты задом наперёд. Выдача ещё не закончилась: дежурный стоял в центре оружейки и, следя за входившими бойцами, наскоро помечал в ламинированном табеле количество выданных автоматов, магазинов, противогазов и прочего. Прапорщик перешагнул порог двери‑решётки вслед за предпоследним солдатом.

– Сразу подбей количество в табеле и на полках. Не хватало ещё нам обделаться на старте учений! – посоветовал ответственный по роте, подходя к небольшой пирамиде с офицерскими автоматами. Его автомат, с приклеенной на нем биркой с фамилией «Антохин», стоял, как и остальные, дулом вверх.

– Так вы на стре́льбы? Морозов так сказал? – не отрывая глаз от табеля, спросил Багаев.

– Не знаю точно, но думаю, что это всё фантазия комбрига: начать с проверки боевой готовности с учениями на пару‑тройку дней. Просто чую это! – Прапорщик подошёл к единственному в комнате металлическому сейфу. Тот был закрыт.

– А ты чё этот не открыл?

– Так мы же не берём обычно боезапас при «подрывах».

– Обычно у нас комбриг не меняется. Сейчас всё берём! Дневальный, Никонова и Ерёмина сюда!

– Ефрейтор Никонов, подойти к посту дневального! Рядовой Ерёмин, подойти к посту дневального! – прохрипел вояка, пытаясь заглушить лязг затворов, потрескивание липучек бронежилетов и удары о пол небольших подсумков, второпях надеваемых на кожаные поясные ремни солдат.

В проёме оружейки показались двое стрелков.

– Боезапас из сейфа возьмите. – Прапорщик указал на открытую пухлым дневальным металлическую дверцу.

Закончив с подсумками и перекинув ремень автомата через плечо, Антохин вышел из оружейной комнаты и, дойдя до «взлётки», скомандовал:

– Рота, справа по одному на плац, на место построения, шагом марш!

Поправляя каску, первый справа солдат шагнул в сторону лязгнувшего металлического затвора открывающейся входной двери.

***

Луна, будто соревнуясь в яркости с фонарями, освещала плац перед казармами. На этой прямоугольной заасфальтированной площади между двумя линиями трёхэтажных зданий казарм уже собралось около четырехсот военных. С оружием на плечах, стянутые ремнями бронежилетов, с темно-зелеными шлемами на головах они стояли единым строем. Шеренги покачивались, напоминая ночной танец трав прибрежного дна, собравшиеся зевали, негромко шушукались, поправляли наспех надетое обмундирование. А новые солдаты в камуфляже всё выходили и выходили из дверей казарм и примыкали к строю, удлиняя его.

С левого краа, чуть в стороне от всех, за построением наблюдали прапорщики Антохин и Филиппов. Одного роста, одного звания, примерно одного возраста, но разной весовой категории, они были близкими друзьями не первый год. Пользуясь заминкой, пока командира полка не было на плацу, приятели курили, попутно обсуждая происходящее. Высокая фигура отделилась от рядов своих подчинённых и направилась к прапорщикам.

– Жизнь – театр, а комбриг – сценарист, да? – На сонном щекастом безволосом лице Филиппова висела издевательская улыбка.

– И не говори, – выдохнул дым Антохин. – Вот же ему приспичило в солдатиков поиграть! Сначала зависнем в полях на пару дней, а потом, по приезду в часть, сразу строевой смотр организуют! Дрочь сплошная…

– Обязательно, Тёма, обязательно! – Филиппов закуривал вторую сигарету. День был не из простых, и ночной подъём полка накалил его нервы основательно.

– Прогибаясь в прогибе? Да, мужчины? – с иронией в голосе, выделяя букву «ж», пробасил на подходе к ним лейтенант Кулибин.

Пачка сигарет, что он вытянул из нагрудного кармана кителя из-под бронежилета, казалась крохотной в огромных ладонях подтянутого, исполинского роста офицера. Кулибин одобрительно посмотрел на зажигалку в руках Филиппова. Тот дал прикурить и ответил, лишь убирая зажигалку в карман:

– Ага.

– Куда нас хоть? Есть предположения? – спросил Антохин.

Филиппов только пожал плечами, затягиваясь. Лейтенант отозвался:

– Связисты говорят, на пункт «2‑9», – потом пальцем стряхнул с сигареты пепел. – Только где это?

– А, это вроде в сторону шестидесятки. Чё-то такое было давненько… – Филиппов швырнул бычок в стоявшую неподалёку урну.

– Что, бля? Что за «шестидесятка»? – удивился лейтенант.

– Лет сорок назад был в этих краях режимный объект. Там бомбы всякие разрабатывали, оружие массового поражения, короче. Ну и полигон какой-то был неподалёку для испытаний. В границах полигона этот пункт «2‑9» находится. Только там лесом уже, наверно, всё заросло. Закрыли объект лет двадцать пять или тридцать назад. Местные так говорят. – Филиппов закончил рассказ, нервно стуча пальцем по карману, в который положил зажигалку.

– А мне говорили, что не закрыли, – возразил Антохин. – Охотники иногда слышат звук поезда как раз в стороне линии, которая к шестидесятке подходит. Один тип даже утверждал, что общался с каким‑то военным с объекта. Говорил, переименовали её в семидесятку, вроде. Или восьмидесятку. Да, точно, в восьмидесятку.

– О, как! – цокнул языком Кулибин. – Два года здесь уже служу и ничего не слышал!

– А ты с мужиками на рыбалку погоняй, они тебе столько всего выдадут, – усмехнулся Филиппов.

Из одноэтажного штаба вышел человек и спешно зашагал в центр плаца. По строю пролетела волна шепота: «Командир!», и гудящий улей из пяти сотен человек за несколько секунд утих.

– Пошли, командир на плацу! – Лейтенант бросил недокуренную сигарету.

Антохин занял место во главе роты, сделав всего пару шагов. Его товарищи юркнули за строй, пытаясь незаметно добежать до своих подразделений.

Командир полка, полковник Семёнов, шёл быстрым шагом, не обращая внимания ни на что. Это было на него не похоже. Внимательный и дотошный, всегда спокойный офицер сейчас был охвачен тревогой. Вместо табельного пистолета его руки сжимали автомат, каска надета набекрень, подсумки на поясе болтались, закрепленные не в том порядке. Не дойдя до центра плаца несколько метров, Семёнов громко отдал команду:

– Офицеры и прапорщики, ко мне!

Семеро, включая Антохина, Филлипова и Кулибина, отделились от общего строя и трусцой побежали к полковнику. Выполнив последние три шага строевым, они встали в линию лицом к нему. Семёнов удивлённо осмотрел подчинённых.

– Это всё? Где остальные? Где командиры рот? Где командиры взводов? Расчётное время прибытия по тревоге уже прошло! Почему я вижу только суточный наряд? – С каждым словом негодование полковника всё нарастало.

Семеро молчали.

«А, всё равно уже спалились!» – подумал Антохин.

Лицо командира налилось краской.

– Филиппов, где твой командир роты?

– Товарищ, я… – Прапорщик замялся.

Антохин решил закончить начавшийся допрос:

– Товарищ полковник, командиры рот убыли отмечать получение очередного звания майором Полевиным.

– А их оповестили? С ними выходили на связь? – Полковник повернул голову к сержанту взвода связи.

– Товарищ полковник, они вне зоны доступа вышек! Нет связи! – отчеканил сухой темноватый связист.

Губы командира полка задрожали, глаза начали наливаться кровью. Он закричал:

– «Нет связи», мля? «Да пошёл ты, полковник», да? Под трибунал всех этих говноедов! Отмечают они там, ослицы чпокнутые! Это они на меня болт забили? На меня?! Молокососы минетные! – полк впервые видел по обыкновению сдержанного Семёнова таким обозлённым. От того, как сейчас бушевал привычный размеренный голос полковника, у некоторых подрагивали коленки. Антохину казалось, что вот-вот кому‑то прилетит в челюсть прикладом командирского автомата. – Я их в такие части сошлю, мля – к чёртовой матери!

Гнев немного утих, Семёнов поправил съехавшую каску, сделал глубокий вдох и медленный выдох.

– Ладно. С ними потом разберусь. – Полковник на пару секунд задержал взгляд на ночном небе, сплюнул и продолжил: – Немедленно выдвигаемся в пункт «Канва», старый пункт «2‑9». Перед полком поставлена задача: прибыть в район операции, оказать помощь в ликвидации и отлове животных, заражённых бешенством. Правила ведения огня – защита от нападения инфицированных зверей. В районе эпидемия, мы включены в состав карантинного кордона.

«Что? Какие на хрен звери? Какой карантин? Мотострелковая бригада стала отделом егерей? Они совсем там с ума посходили?» – не поверил своим ушам Антохин.

– Берём максимальное количество техники с орудиями на борту. Через пятнадцать минут полк должен погрузиться в колонну из грузовиков, стоящую на пандусе у выезда из части. Авторота уже выгоняет автомобили из боксов. Кулибин!