Раскаты Грома

Искандер Лин

Раскаты Грома

Раскаты Грома

Глава первая. 903-й

2016 год.

Летний вечер перетекал в ночь. Сумерки уже скрыли стоящие в стороне от дороги деревья, последние красные лучи закатного солнца исчезали в парящих низко над горизонтом облаках. Звуки мерных, неторопливых шагов одного сопровождались шарканьем подошв армейских ботинок другого. Дорога проходила сквозь небольшие ельники и укрытые россыпью диких цветов поляны. Она связывала собой отдаленные друг от друга здания и постройки, вписанные в рельеф местности – чтобы скрывать от фотофиксаций с воздуха. По этому, седьмому маршруту «Объекта 80», двигался патруль – сержант Вавилов и ефрейтор Коваль.

Коренастый курносый светловолосый сержант шёл почти посередине дороги. Висевший на его груди автомат удобно поддерживал массивные руки. Согласно инструкциям, рукава кителя следовало закатывать по локоть в начале дня и расправлять на всю длину после захода солнца. Такое правило ношения формы было утверждено в гарнизоне на летний период, чтобы облегчить несение службы в жаркие часы, но ткань все равно промокала от пота. Казалось, что из-за влаги чёрные и серые узоры патрульного камуфляжа стали ещё темнее. Бронежилет привычно натирал крепкое туловище сержанта, его лямки покоились в малозаметных под одеждой бороздах на плечах: полк охраны «Объекта 80» часто и надолго переводили в состояние боевой готовности при полной экипировке. У правой ключицы на клипсе держалась потрескивающая, хрипящая рация. Её тонкую черную антенну то и дело задевал стебель осоки, кончик которого лениво жевал Вавилов.

Худой сутуловатый Коваль шёл левее, по обочине. Уставший, с винтовкой на плече и тяжёлым «броником» на теле, он скорее волочил ноги, чем переставлял их. Каждый второй-третий шаг из-за разболтанной походки измученного ефрейтора получался шоркающим. Его длинный тонкий нос всю дорогу притягивал комаров, и изредка Коваль сгонял их своими вытянутыми костлявыми пальцами.

– Слышь? – спросил сержант, смотря на окрашенные закатным солнцем облака.

– М? – то ли простонал, то ли промычал Коваль.

– Или мышь? – В голосе Вавилова слышалась издёвка.

– Что? – Ефрейтор наконец очнулся от монотонной ходьбы.

– Чё скис, мля, Ковыль? – в шутку приказным тоном гаркнул сержант. В роте охраны все называли Коваля только по прозвищу. – О «барабашках» волнуешься?

Коваль, не меняя шаг, перевёл задумчивый взгляд с сержанта на массивы складов вдали. Тяжело выдохнув, ответил:

– Да… Немного.

***

Пару часов назад одна из рот полка охраны собралась на ужин. Столовая встретила дежурные патрули третьей смены привычным тошнотворным запахом варева из капусты и рыбы. Раздача – длинная металлическая полоса, шириной в поднос – была границей между ищущим и искомым, желающим и желаемым, ватагой голодных потных вояк и кастрюлей с едой В этом небольшом зале каждый боец в порядке очереди получал белые тарелки с пищей и, продвигая поднос по зеркальному покрытию из нержавеющей стали, забирал в конце кружку с чаем. Затем военнослужащего ждала грубая скамья. Вот как раз за столом на восемь человек, среди братьев по оружию и товарищей по обжорству, Коваль и мог ощутить истинное счастье. Для него подобное стало обыденным: шесть месяцев в строевой части напрочь отбили привычку выбирать еду, одежду, компанию, а ещё два месяца в статусе контрактника здесь, в «восьмидесятке», окончательно превратили в единственную дорогу в рай потёртую розовую плитку в столовке. Каждая ложка супа, кружка чая, крик: «Рота подъём!», очередной заполненный патронами магазин винтовки оставляли всё новые и новые камуфляжные кляксы на его душе, на образе мыслей. Казалось, что другой жизни никогда и не было.

Поставив винтовку к стене рядом со скамейкой, ефрейтор Коваль сел за стол к уже вовсю жующим товарищам. Людей сейчас в столовке было немного, но в воздухе всё равно висела какофония. В единый гул слились случайные удары вилками о тарелки, шум посудомоечного отделения кухни, ругань поваров: заступившие кашеварами солдаты из другой роты суетились у больших электроплит и духовок, готовясь к приходу остального полка.

Третья смена патрулей ужинала раньше всех. Но кроме неё у центрального прохода, за длинным, человек на двенадцать, столом со стульями вместо лавок, сидели ещё капитан Саблин, командир второй роты девятого полка охраны воинской части 00082, и какой-то офицер Федерального Бюро Безопасности. Незнакомец был в стандартной для своего ведомства чёрной полевой форме. На погонах вместо привычных армейских звёзд виднелись два значка в виде миниатюрных золотых мечей, по одному на каждом. В специальных званиях ФББ никто из военных не разбирался, да и ни к чему им это было. На объекте войска и бюро жили двумя параллельными мирами: каждая сторона имела своих покровителей, свою «территорию обитания» и свои задачи. Многие догадывались, а некоторые утверждали, что и сами слышали, будто бы одной из задач ФББ на «восьмидесятке» было выявление шпионов в рядах военных. Об этом старались не думать, но сам факт того, что нарушители армейской дисциплины убывали на гауптвахту под конвоем из сотрудников ФББ, а не военной полиции, побуждал солдат обсуждать неформальные, расширенные полномочия контрразведчиков на «Объекте 80».

Прихлюпывая чаем, негромко, но достаточно внятно для семерых однополчан, рядовой по прозвищу Рыжий подметил:

– А у «барабашек»-то ротация.

Его чернявый сосед одобрительно мотнул коротко бритой головой и, продолжая вылавливать остатки тушеной капусты из тарелки вилкой, добавил:

– Недавно здесь. Форма – целочка!

Остальные бойцы третьей смены аккуратно, в шесть пар глаз, осмотрели сотрудника ФББ, сидевшего за офицерским столом. В этот момент Коваль явственно почувствовал неприязнь со стороны «барабашки» ко всем его окружающим. Внешность контрразведчика казалась ефрейтору неприятной, озлобленной: острый нос, почти незаметные, сливающиеся с впалыми щеками губы, растягивающиеся в подобии улыбки, и глубоко посаженные чёрные глаза, похожие на два уголька.

Лопоухий младший сержант, сидевший напротив чернявого пулемётчика, прошептал:

– А когда им вспотеть-то? Морду кирпичом с утра делают и бродят по корпусам, шпиёнов в штукатурке высматривают. Там и не запылится форма!

Улыбки скользнули по лицам жующей оравы.

– Да не, у них посерьёзнее работка, – после смешка вставил Рыжий.

– С какого перепугу? – недоверчиво произнёс лопоухий вояка.

– Да вот, курил я сегодня с одним капэпэшником. Ну, тот с полка, что у центрального въезда стоят. Дак вот…

Вавилов, насупив брови, остановил:

– А ты чё у капэпэшников делал? Они в километре от нашего маршрута находятся.

– Дак это они к нам подошли! Я на маршруте с Гогой был, он подтвердит, – продолжил Рыжий и для подтверждения своего алиби кивнул на чернявого бойца. – У складов мы шли. А капэпэшники за какими-то запчастями для своих машин приехали, ну, так и пересеклись. Но не суть! Короче, один из них – Витёк, нормальный пацан, – рассказал, что с неделю назад два «холодильника» на объект въезжали. Ну эти, машины с восьмью колёсами…

Рыжий сделал паузу, покосился на Коваля и Юру Снежка – ещё одного ефрейтора в их смене. Последний выделялся среди всех белой, как снег, кожей.

– Да видел уже их, можешь не объяснять! – с раздражением ответил Коваль.

– Дак вот, – продолжил рассказчик, – залез он в кузов на осмотр, а там – металлические камеры такие, как в магазинах, только без стёкол. Сплошной металл, и подписи краской нашлёпаны на дверцах: «Рыба», «Мясо» и прочее. Ну и идёт, говорит он, значит, между ними – на холодильных камерах замки кодовые на каждой, и температура там отображается на экранчике, рядом с кнопками. Он чисто для формальности вообще залез туда, день как день был. Прошёл весь тёмный кузов, потом обратно идёт, фонарём в проход светит, и тут вдруг замигало что-то рядом. Он смотрит – на одном из металлических шкафов этих экранчик не как остальные синим светится и градусы показывает, а красным мигает, и надпись: «Разморозка». Витёк из кузова кричит: «У вас тут оборудование неисправно!». Ноль, не услышали. Он снова крикнул: «Эй, водила! У тебя оборудование накрылось!». Снова тишина. У кабины, может, стояли все, или водитель на КПП документы подписывал, он не знает, но никто не прибежал к нему. И тут, короче, Витёк услышал стоны!

– Чего? – почти хором протянули Коваль и Гога.

– Стоны! Он прислушался: из холодильника, что, видимо, размораживался, – звуки типа стонов человеческих! Витёк с перепугу из кузова выпрыгнул, а водитель уже в кабину забрался. Витёк, значит, смотрит: пацаны с КПП шлагбаум подняли, упоры опустили. Он второпях бежит к дежурному, обращается: «Товарищ капитан!». А тот ему: «Всё нормально, мы знаем, иди на пост». И только из рации дежурного слышно было: «Быстрее! Быстрее! Второй пост, пропустить…» – Рыжий замолк, обвёл всех патрульных напряжённым взглядом и добавил шёпотом: – Людей сюда, походу, привозят. Учёные свои эксперименты на них проводят!

Гога рассмеялся.

– Да ну! Загнул ты. Врёт, как дышит, Витёк твой! Наплёл тебе за сигаретку. «Научники» тут какой-то своей теорией занимаются. Какие, на хрен, люди в «холодильниках»? Ты посмотри на них, учёные – это ботаны шуганные. Они с человеком что‑то делать обоссутся!

Лопоухий, сидящий напротив Гоги, улыбнулся. Рыжий пожал плечами с плохо скрываемой досадой на лице и потянулся к кружке с чаем.

Юра Снежок, проглотив комок ужина, нарушил тишину:

– Да не. Они точно чё‑то дикое разрабатывают.

Все повернулись в его сторону. Коваль спросил, смотря в глаза соседу:

– Откуда знаешь?

Снежок продолжил, разламывая кусок хлеба:

– Дня два назад, короче, иду я, значит, с Жирным по третьему маршруту. Проходим Бор, короче, корпус «научников» и, короче, мимо «полигона» идём. Смотрю, блин, на поле, а оно оцеплено «барабашками». Утро было, блин, а их целая рота на ногах, короче. И стоят в двух метрах друг от друга, короче. Такие чёрные все, короче, на выход прям оделись, блин. Все в брониках, со стволами, короче.

Гога перебил:

– Ближе к делу давай!

– Ну и «научники», короче, с их офицерами – «барабашками» – стоят на краю поля. Там, блин, эта… машина ещё была с тарелкой‑антенной, короче. И это, по полю оцепленному, под землёй ползёт будто что‑то. Будто бурят горизонтально, блин, в метре от поверхности, короче. Земля над этой хренью бурящейся, короче, на полметра поднималась. А «научники», короче, наблюдают такие, записывают. Земляные торпеды тут изобретают, короче!

Однополчане прыснули смешком. Коваль недоверчиво покосился на рассказчика, а лопоухий боец протянул задумчиво:

– Ну не знаю, не знаю…

Сидевший у торца стола сержант Вавилов встряхнул всех своим громким голосом:

– Товарищи детективы, мля, жуйте ускоренно! Нам заступать на маршруты через десять минут!

После этого он встал, поднял свой автомат с лавки и, на ходу доставая скомканную армейскую кепку из-под лямки погона, пошёл к выходу. Патрульные наскоро доели остатки ужина и, собрав посуду на два подноса из восьми, последовали за сержантом.

Коваль и Снежок убрали подносы к широкому окну приёмного отделения посудомойки, поставили их на ещё чистый, отделанный нержавеющей сталью подоконник. По ту сторону окна работали всего двое солдат из наряда по столовой, остальные, видимо, наводили порядок в помещениях для разделки овощей и мяса. В металлических глубоких раковинах «запруд» из грязной посуды пока ещё не было, поэтому «столовские» тихо о чём‑то болтали.

«Блин, ещё бы чайку… – С этой мыслью Коваль повернул обратно в сторону раздачи: никого не было, кроме наряда, уходящих патрулей, офицера его роты и сотрудника ФББ. – А, не спалят. Я быстро!»

Капитан Саблин о чём‑то увлечённо беседовал с представителем ведомства и смотрел совершенно в другую сторону. А «барабашка» Коваля не пугал: контрразведка никогда не вмешивалась в быт солдат за периметром зданий, где проводились секретные разработки или хранились какие‑либо лабораторные материалы, поэтому одиноко бродящий по столовке ефрейтор никому из «эфбэбэшников» вряд ли был бы интересен. А вот Саблин мог загонять подчинённого за такие вольности, но, к счастью, командиру сейчас было не до него.

Белую кастрюлю с чаем караулил дневальный из наряда по кухне.

– Налей по-братски! – попросил Коваль, протягивая «поварёнку» сигарету.

– Это дело! – расплылся тот в улыбке. Взял оплату, засунул её себе за ухо, затем ловко нацедил в ёмкость напиток и протянул наполненную кружку ефрейтору.

– От души! – выпалил Коваль, предвкушая, как сейчас смочит пересохшее горло. Небольшая порция чая за ужином не спасала в летнюю жару, а жажда мучила, да ещё как!

В этот момент в столовой прогремел рык Вавилова:

– Ковыль, мля! Десять секунд на выход! Время пошло!

От неожиданности ефрейтор чуть не выронил кружку. Он залпом выпил содержимое, кинул посуду на раздачу и рванул к выходу мимо стола офицеров, но тут же понял, что вот-вот захлебнётся. «Не в то горло, блин!» – пронеслось у него в голове. За доли секунды спазм в груди спровоцировал кашель, Коваль потерял равновесие, и чайный фонтан из его рта пришёлся прямо на сотрудника в чёрной форме. Кашляя, стоя на четвереньках, ефрейтор боялся посмотреть на «эфбэбэшника». Властный голос, от которого на голове зашевелились коротко стриженые волосы, заставил его вздрогнуть.

– Твои лучшие дни – в прошлом! Готовься, раззява! – будто поднимая лезвие гильотины вверх, медленно и чётко произнёс старший оперуполномоченный ФББ.

Перебарывая животный страх, Коваль всё же поднял голову и увидел, как офицер в чёрном промокает бумажной салфеткой свою форму, не сводя с него свои тёмные, как две чёрные дыры, глаза. Казалось, что это конец.

– В‑в‑виноват, товарищ! – промямлил сквозь волнение ефрейтор.

Сдерживая смех, капитан Саблин прикрикнул на солдата, возвращая его в реальность:

– Беги, мля, мамкина радость, на развод патрулей!

Схватив правой рукой цевьё винтовки, а левой – лежащую чуть впереди, на полу, кепку, Коваль вскочил и что есть мочи побежал к выходу из столовой.

***

Лицо Вавилова оскалилось в улыбке.

– Да забей ты.

– Думаешь? – неуверенно спросил ефрейтор.

– Я тебе говорю – забей! Я здесь четыре года уже. Чё в этой части тока не было! Однажды два мордоворота на ножах дуэль устроили, не поделили что‑то. В казарме весь пол в крови, эти сами хрипят посреди расположения и ещё душат друг друга.

– И что им? Уволили? – оживился Коваль.

– Ага, – фыркнул сержант и, сплюнув на прерывистую разметку дороги, иронично продолжил: – Как же! Заштопали их, подержали для смирности в карцере пару недель и развели по разным ротам.

– Да ладно! – удивлённо округлил глаза ефрейтор.

– Отвечаю! Это же «восьмидесятка». Тут всякое бывает. Часто ты здесь видишь людей, которые, как бы это сказать… элита армии? Из столичных частей здесь встречал кого‑нибудь?

– Да вроде не, – протянул Коваль, мотнув головой.

– Вот-вот. А помнишь, сколько с психологом бесед нужно пройти перед переводом сюда? И ведь там всё было на одну и ту же тему: готовы ли вы выполнить любой приказ? Не просто так нас сюда «отфильтровали». – Вавилов махнул рукой в сторону таблички с изображением дымящейся сигареты. Зона для курения была уже недалеко.

– А ФББ что? Это же почти убийство.

– Да пофиг им! «Барабашки» только вокруг внутренней секретки суетятся. На нас им срать с высокой колокольни, пока мы тут по «внешке» разгуливаем.

Патруль подходил к трем складским корпусам, стоявшим посреди редкого леса. Издалека склады напоминали торговый центр, только без рекламных вывесок и частой парковочной разметки на заасфальтированной площадке перед собой. Сиротой на фоне металлокаркасных гигантов выглядело здание дежурки – одноэтажный пережиток далёкого прошлого базы: деревянная входная дверь, несколько небольших окон с облупившейся краской на рамах и посеревшей древесиной под ней. Кирпичные стены метровой толщины долго остывали зимой и медленно нагревались летом. Сейчас, перед наступлением ночной прохлады, дежурка ещё хранила тепло жаркого дня, и поэтому спать в ней было куда приятнее, чем в зябком помещении патрулей на складе. Но сон был недоступен ни Ковалю, ни Вавилову.

Дорогу, по которой шёл патруль, как и площадку разгрузки перед складами, холодным, без жёлтых оттенков светом заливали фонари. Один из них стоял прямо у курилки.

На плече у Вавилова затрещала рация, нарушая трели сверчков и нудное жужжание мелкого гнуса:

– 904‑й – 103‑му…(шипение)…103‑й – 904‑му: 540!

Перекличка проводилась раз в полчаса по радиосвязи. Она тоже стала для Коваля обычным действием – тем, что не пытаешься усиленно держать в памяти. «Интересно, а сколько здешних вещей для него привычны?» – подумал ефрейтор, смотря на Вавилова, достававшего из пачки сигарету.

Рация вновь затрещала:

– 903‑й – 103‑му!

Широкоплечий сержант, не вынимая «сигу» изо рта и не гася пламя зажигалки в правой руке, левой, будто играясь, небрежно придавил кнопку на рации:

– 103‑й – 903‑му: 540!

После этой фразы, подпалив конец сигареты, он смачно затянулся дымом.

Динамик опять заговорил:

– 908‑й – 103‑му…(шипение)…103‑й – 908‑му: 540!

Вавилов выпустил из лёгких табачный дым серией колечек, затем стряхнул пальцем пепел и произнёс:

– А ты чё собираешься после «восьмидесятки» делать?

Коваль, рассматривая небольшое облако мошек, клубившееся в свете фонаря у стены «дежурки», ответил:

– Особо не думал. Наверно, в универ пойду, у меня ведь будут льготы при поступлении. Так обещали… вроде.

Приподнимая за наплечные лямки бронежилет, чтобы хоть немного расслабить ноющую спину, Коваль заглянул в дежурку через окно. Внутри никого не было.

– И на кого? – Вавилов глубокой затяжкой притянул тление ещё ближе к фильтру. – На кого поступать?

– На врача, может. Или на бухгалтера, – пожал плечами ефрейтор.

Сержант хохотнул, отправляя бычок в урну.

– Бухгалтера!

Рация протрещала голосом разводящего патрулей:

– 103‑й принял, в эфире.

Коваль поправил скатывающийся с плеча ремень винтовки, затем вернул вопрос сержанту:

– А ты что потом делать будешь?

Вавилов мотнул головой в сторону дороги, уходящей от складов обратно к локатору №2, намекая на продолжение обхода:

– Домой поеду.

Рация вставила своё слово:

– 900‑й – 103‑му!

Сержант спокойным голосом продолжил:

– И куплю квартиру. Четвёртый год на базе всё же, есть на что. Подкопил, мля.

Голос из рации прозвучал настойчивее:

– 900‑й – 103‑му, ответьте!

Сержант резко остановился, наклонил голову к рации. Перехватив удобнее автомат, прикрикнул:

– Мляха! Бери ствол в руки, сейчас сбор, походу, будет! Складские зазевали перекличку, походу!

– Бааалиииин! – Измотанный летней духотой и мозолями на ногах от постоянной ходьбы Коваль заскрипел от досады зубами.

«Вот чёрт! – гневно кричал он про себя. – Сейчас опять нас задрочат тренировками до утра. И из‑за кого?! Может, из-за какого-нибудь тупорылого срочника, что первый день в карауле? Нет! Их тут нет! Из‑за контрактников! Контрактников, блин! По-любому заснули, суки! Готов поспорить!»

– Всем постам, к бою! – очнулась рация. – Сбор! Сбор! Сбор! Добраться до ближайших оборонительных пунктов! Ждать дальнейших приказов! Отвечать только на свой позывной!

Сержант пробубнил под нос:

– Мы здесь, так-то, на своём пункте.

Он обернулся и посмотрел на дежурку. Рация плевалась частым прерывистым шипением– сплошной шум из звуков начала и окончания сообщений в эфире. Значит, где‑то поблизости кто‑то суматошно вёл переговоры в радиусе трёх километров по защищённому каналу.

Со стороны складов донёсся шум боя. Рокот выстрелов, похожий на звук отбойного молотка, испортил тишину ночи, звон разбитого стекла раздался от правого корпуса. Коваль почувствовал, как ноги тут же стали ватными от страха.

Из динамика рации прохрипело:

– Всем постам – это 103‑й! Тревога! Тревога! Код «Лавина»! Занять оборону!

– Сука! – со злостью рыкнул сержант и потянулся рукой к сумке с противогазом, висевшей на плече. Коваль натянул свой уже через пару секунд, чуть замешкавшись. «Лавина» означала прорыв периметра, проникновение в лабораторный комплекс, а также возможную утечку опасных веществ, и предполагала глухую оборону.

«Блин! Блин! Блин!» – залпами ругался в своей голове Коваль в такт волнам дрожи, разбегавшимся по телу.

Со стороны внешнего периметра «восьмидесятки», километрах в двух от дежурки, стал различим звук крутящихся лопастей.

– Наши уже, что ли? Подкрепление? – промямлил под нос ефрейтор. – Красавцы!

Вавилов старался проорать команду как можно громче, но надетый противогаз, звук близкой перестрелки и приближающийся шум вертолёта заглушили его голос, превращая приказы в еле слышное мычание. В итоге он просто хлопнул ефрейтора по руке и указал на здание: «Я – в дежурку!».

«Красный ящик вскроет! Правильно!» – понял Коваль и ринулся вслед за ним. За пару секунд стремительного бега ефрейтор почувствовал всю тяжесть прошедшего дня: воздуха не хватало, в висках с каждым приливом крови в артерии будто взрывались бомбы, сердце часто билось. Уставшие ноги плохо слушались, а мысли о заварухе, в которую он попал, начинали давить на мочевой пузырь.

Сержант скрылся в дверном проёме сборного пункта, когда ночное чёрное небо на мгновение перечеркнула белая стрела. Яркая вспышка взрыва ослепила Коваля. Хлопок был настолько неожиданным, что ефрейтор замер как вкопанный, не добежав до дежурки несколько метров.

«Что?» – Коваль, тяжело дыша, принялся искать глазами вертолёт, который должен был прилететь к складам, но увидел лишь огненный шар. Объятая пламенем, вращающаяся вокруг собственной оси, металлическая махина падала, проносясь над верхушками елей в сторону дежурки. Горящие двигатели испускали последние завывания.

«Вавилов…» – успел лишь подумать ефрейтор.

В этот миг летательный аппарат упал на дежурку, будто метеорит. Оглушительный грохот – последнее, что услышал Коваль перед тем, как потерял сознание.

***

Треск от пламени пожара и далёкие выстрелы – первые звуки, которые пробудили ефрейтора. Коваль с трудом разлепил веки, присыпанные пылью. В голове – шум, в горле – тошнота. Почти мгновенно адская боль разорвала его мозг: «Аааа!».

Солдат стиснул зубы, часто задышал – так состояние становилось чуть более терпимым. Но череп всё равно ныл, в затылке стреляло, лоб казался очень тяжёлым. Спустя пару минут даже малозаметное покалывание в нижних конечностях стало нестерпимым, мучительным. Он только сейчас понял, что с силой сжимает руками собственные бёдра. Аккуратно подняв окровавленную голову, ефрейтор увидел, что его ноги придавил к земле кусок бетонной плиты. Вся форма была покрыта землёй, кирпичной крошкой, грязью и битым стеклом. В местах, где ткань порвалась, виднелось исполосованное ссадинами тело. В нескольких метрах впереди догорал сбитый вертолёт, спровоцировавший пожар на руинах дежурки. Металлическая птица превратилась в оплавленный погнутый каркас неправильной формы. А рядом с техникой дотлевало изуродованное тело сержанта.

– Какого хрена? – простонал Коваль.

Заставив себя сфокусировать взгляд на месте крушения, он смог рассмотреть очертание упавшего аппарата – и ничего знакомого ему на ум не пришло. Коваль сильнее стиснул зубы, достал из нагрудного кармана под бронежилетом индивидуальную аптечку. Открыл, выцепил дрожащими пальцами ампулу с раствором и иглой на конце, вколол в ногу. Через минуту спасительное обезболивающее убрало с трудом переносимые страдания, шум в голове утих. Беспорядочные выстрелы щёлкали вдалеке за лесом. Коваль только теперь понял, что вблизи всё это время ревела сирена. Со складов не доносилось ни единого автоматного хлопка.

«И чё теперь?» – он пытался придумать, чем и как освободить изувеченные ноги из-под обломка. Краем глаза он заметил движение в руинах, на границе освещённой огнём части.

«Что за?» – руки лихорадочно принялись обшаривать землю вокруг в поисках хоть какого‑то оружия.

«Да!» – ладонь коснулась винтовки, лежавшей справа. В эту минуту сбоку от горящего аппарата появился силуэт, непохожий на человеческий. Существо было небольшим, размером с собаку или волка.

«Кинологи? Но что они здесь забыли?» – ефрейтор взял «гостя» на мушку. Существо сделало в его сторону пару шагов, часто перебирая лапами. Выйдя на свет, оно остановилось. По поверхности маленького тела, покрытого чешуей, пробежал блик от пламени руин. Из открытой вытянутой пасти свисал раздвоенный язык, как у змей. Лапы выпустили кривые тонкие когти, заскрежетал битый кирпич, а красные глаза запульсировали расширяющимися и сужающимися чёрными зрачками. Нечто предвкушало ужин.