Водоворот судьбы. Платон и Дарья

– Как вы жили без меня? Как здоровье наших детей дорогая?

Аликс заговорила быстро и, не глядя на его лицо.

– Все обошлось, слава Богу! Только дети болеют, особенно Ольга с Татьяной. У них кроме кори еще и воспаление легких. Доктор Боткин делает все возможное, чтобы вылечить наших детей, но пока безуспешно. А тут еще Аня Вырубова заболела. Я просто разрываюсь между ними.

Внимание Ники сосредоточилось на лице Аликс, на котором светился полный боли и страха взгляд. В синих глазах Романова отразилось беспокойство.

Аликс вытерла слезы и, придав голосу оттенок извинения, тихо произнесла:

– Нас арестовали, Ники. Это я во всем виновата.

У Романова мелькнула мысль, что ему надо как-то утешить жену.

– Ты ни в чем не виновата, Аликс, – успокаивающе ответил Ники, и ощутил, прилив заботы к жене.

Аликс с искренними слезами благодарности на глазах вначале мягко улыбнулась, но затем ее лицо выразило скорее смятение, чем покой. Правда потом ее воспаленные глаза засверкали неутомимым огнем. Аликс было приятно слышать, что Ники ее ни в чем не винит. Она подняла свой взгляд и увидела в глазах мужа безграничную любовь. Аликс по-прежнему была для него единственно близким человеком. В этот миг он чувствовал, что жена необходима была ему и что для него было бы невыносимо потерять ее. Аликс ответила ему взглядом безграничного восхищения, но в следующий миг озарение на лице жены совершенно исчезло.

– Что теперь будет, Ники? – с какой-то растерянностью и мольбой спросила жена и в ее испуганных глазах снова появились слезы.

Аликс снова охватило тревожное чувство, на ней лица не было, а Романов выглядел более-менее спокойным. Царский трон, мишурный блеск и богатство сейчас для него ничего не значили. Ники был величав в своем спокойствии. Для него семья больше, чем что-либо значила, поэтому все что мучило его в последнее время вдруг исчезло.

– Будь спокойна, все уже позади.

Романов смотрел на нее все с тем же выражением глаз.

– Ники, я думаю, что еще ничего не закончилось. Основные события нас ждут впереди.

– Поживем – увидим.

Вдруг в его глазах погас живой огонь, и он опустил взгляд.

– Я очень беспокоилась о тебе, каждый день за тебя молилась.

– Я тоже неустанно молился за вас.

Романов поднял нестерпимо синие глаза, и они снова встретились взволнованно-радостными взглядами. Ники вытащил из верхнего кармана чистый платок и начал бережно вытирать слезы на ее лице. Ему очень хотелось сказать жене что-нибудь бодрое, чтобы успокоить, но он лишь опять тесно прижал Аликс к себе и, оглядев лицо, задержал взгляд на ее губах.

Ники вдруг захотелось поцеловать Аликс, но он не успел этого сделать, потому что она вдруг с болью в сердце сказала:

– Мне очень жаль, что Алексей никогда не станет царем.

– Он был бы блестящим правителем России, в отличие от меня. Помню, как-то я принимал какого-то чиновника в присутствии Алексея. Чиновник сидя протянул руку сыну, чтобы поздороваться, но Алексей убрал свою руку за спину и только когда чиновник встал, Алексей пожал ему руку.

– А помнишь, один многодетный чиновник пожаловался на низкое жалованье? Ты ему его повысил, а стоявший рядом Алексей увеличил его жалованье еще и от себя лично.

– Да помню. У нашего сына добрая душа.

– Ты такой же – он весь в тебя.

– Алексей однажды сказал, что когда он станет царем, то сделает все, чтобы не стало ни бедных, ни несчастных.

– А помнишь…

Они недолго помолчали.

– Как и где мы теперь будем жить? – неожиданно тихо спросила Аликс.

– Будем жить, как все живут. Уедем куда-нибудь в Крым или Костромскую губернию, – с легким сомнением ответил Ники, и несколько секунд помедлив, вежливо спросил: – Мне хотелось бы услышать твое мнение по этому поводу?

– Я со всем согласна с тобой, Ники.

Лицо Романова помолодело, морщинистый лоб расправился.

– Я передала твою просьбу казакам, чтобы они сняли с погон твои вензеля, но они наотрез отказались это сделать. И даже пригрозили, что погибнут за нашу жизнь. Я уговорила их не делать этого ради нашего спокойствия.

Романов виновато развел руки в стороны.

– Им все равно придется снять погоны с плеч, потому что на них стоят мои вензеля.

– Пойдем к детям, они заждались нас, – предложила Аликс.

Оказавшись в детской, Романов слабо улыбнулся во все бородатое лицо и его лучистые глаза заиграли. При появлении отца лица детей просветлели. Они с горячей любовью глядели на своего родителя и прочитали в его синих глазах безграничную отцовскую заботливость. Теперь родитель был рядом, и это было для них самым важным.

Распрямившись во весь рост, Романов почувствовал, как непомерная тяжесть свалилась с его души. Спасением от тоски для него была семья, с нею он забывал все свои невзгоды и беды. В эти минуты он жил, ничего не замечая и ни о чем не задумываясь. Только семье он мог выразить свои чувства и ощущения. Постепенно горячая волна счастья наполнила его грудь, и смертельная усталость прошла. Он почувствовал себя от всего свободным и даже немного молодым. Но это давалось ему с огромным трудом.

– Я счастлив вас видеть, дети, – сказал отец и его лицо прояснилось, а на глазах сверкнули слезы.

– И мы очень рады, папа, – искренно ответила Мария.

Романов посмотрел на них добрым взглядом.

– Как вы себя чувствуете? – выдохнул из глубины души Ники.

– Все хорошо папа, не беспокойся ни о чем.

Государь вдруг содрогнулся, прикрыв глаза ладонью.

– Что с тобой? – испуганно воскликнула дочь, поняв, что происходило в душе отца.

– Ничего, – ободряюще улыбнулся в бороду Николай Александрович и, отведя руку от лица, виноватым голосом сказал: – Милые, родные простите меня. Я очень виноват перед вами.

В глазах бывшего царя вдруг помутилось, и он с трудом увидел перед собой семью.

– Не надо об этом папа. Все живы и слава Богу! – с сияющими глазами ответила Мария.

Романов поднял голову, хотел что-то сказать, но тотчас же отвернулся. Ники стало грустно, его тяготило чувство вины. Ему нестерпимо захотелось взять папиросу, размять ее в руках, почувствовать знакомый запах табака и побыть одному. Перецеловав и перекрестив детей, отец быстрыми шагами перешел в свой рабочий кабинет и сел в удобное кресло. Только в нем он мог спокойно предаться размышлениям.

Романов отошел от детей освобожденным от неимоверной тяжести в груди. Уединившись в комнате, Ники закурил и, с наслаждением вдыхая табачный дым, стал размышлять над тем, что случилось с ним. Затем он зажег лампады и, уставившись на темноликие иконы, начал молиться за семью, за народ и за страну. Никола Угодник, строго сдвинув брови, глядел на него милостиво.

Государь загляделся на трепещущий огонь лампад. Почему именно на его голову свалилось столько несчастья? Ходынское поле, кровавое воскресенье, две революции. Почему?

Романов провел по лицу рукой, как будто затем, чтобы стереть прошлое, а потом вдруг, схватившись руками за голову, горестно воскликнул:

– Если нужна сакральная жертва, то пусть ею буду я!

Позавтракав, Романов, Долгоруков и дочь Мария вышли в сад прогуляться по Крестовой аллее. День был великолепным и ветер путался в ветвях деревьев. В кустах и деревьях щебетали снегири, нарушая тишину Александровского сада. Звенел легкий предвесенний мороз и по всему парку скакали веселые солнечные блики. По вершинам деревьев носилась игривая белка, на кустах расселась красная стайка снегирей.

День с каждой минутой становился все ярче и ярче. Снег переливчато искрился, и троица невольно жмурилась от ослепительного света. Узники с наслаждением вдохнули в себя морозный воздух.

– Скучно. Давайте очистим дорожки от снега? – выдохнув свежий воздух, дружелюбно предложил Ники.

В глазах дочери засветилась неистребимая доброта.

– Давайте? – весело поддержала Мария и написала на обочине дорожки сухой веткой: “Я люблю Россию”!

Охрана принесла лопаты, ломы и они дружно взялись за работу.

Звонкий непринужденный смех красивой великой княжны разносился далеко вокруг. Это звучало так заразительно, что все засмеялись. Скоро втянутые щеки девушки вспыхнули румянцем, а в уголках ее плотно сомкнутых губ задрожала улыбка. У великой княжны в глазах заметались веселые искорки смеха, ее лицо сделалось трогательным. На нее было приятно смотреть, чистый воздух и мороз сделали ее привлекательной. Мария холодными, как лед руками прикрыла пылающее лицо, и Матвей Васильев невольно залюбовался ею.

Вскоре к решетке Александровского сада прилипли люди. Возник беспрерывный шум и воздух задрожал от крика людей. Среди толпы зашныряли подозрительные субъекты, подбивая людей на безобразия. Вскоре возгласы стали жестче, а крики свирепей. Кое-кто даже попытался преодолеть ограду. Но расчищавшие от снега дорожки, не видели возмутителей спокойствия и не слышали несущихся из-за ограды недружелюбных криков.

– В Сибирь их надо отправить!

– Пускай на каторге поработают.

– По ним давным-давно острог плачет.

Когда на громкий шум явился дежурный офицер. бывший царь скосил подобревшие глаза на офицера и теплая улыбка преобразила его лицо.

– Я прошу вас покинуть сад, – строго потребовал офицер, бросив на Ники быстрый взгляд.

– Нам не мешают эти добрые люди, – самоуверенно махнул рукой Романов.

– Я настаиваю исполнить мое требование, Николай Александрович!

Облитое солнцем лицо офицера сделалось непроницаемым. Романов почувствовал, как у него дрогнуло в сердце и потяжелело в душе.

– Хорошо, – не повышая голоса, согласился Ники, и троица, склонив головы, медленными шагами покинула любимый парк.

Романов вернулся к семье с затаенной тревогой и отчаянием в душе, но встреча с семьей понемногу рассеяла его плохое настроение. Радость встречи растопила в душе чувство обиды и страшной горечи. В скором времени к нему вернулись прежняя ясность ума и самообладание. Постепенно его грудь наполнилась радостью, а сердце наполнилось долгожданной легкостью. Семья утешила его душевные волнения. После встречи с семьей все его сомнения об отставке рассеялись. Он твердо убедился, что это решение было необходимым на тот момент. Романов предвидел новые изменения и был готов к ним. И все же Ники до конца не смог прийти в себя. Он вернулся из Могилева во многом другим. Однажды в присутствии жены покинутый всеми Ники, неожиданно безудержно разрыдался слезами одиночества.

Жена подошла к мужу справа и обеими руками обняла его за плечи.

– Ники, не стоит плакать. Ты для меня важнее как муж, как отец моих детей, чем император. Прошу тебя успокойся. Не плачь, не надрывай себя. Все уладится с помощью Бога, – преданно воскликнула Аликс.

Словно очнувшись, Романов с благодарностью посмотрел на жену.

– Дорогая мне нужно время, чтобы залечить все раны. Мне себя не жаль, мое сердце нестерпимо болит за вас и за русский народ.

– Боже мой, как ты жил эти дни? – в горьких слезах спросила она.

Вздернув голову, Романов вздохнул тяжким вздохом и наболевшим голосом стал говорить о том, что его мучило и беспокоило последнее время.

– В некоторые моменты мне было очень трудно. Иногда просто хотелось уйти из жизни, но ты и дети удерживали меня на этой Земле. Особенно невыносимо тяжело было в Пскове и Могилеве. Оба города были разукрашены красными флагами, а люди распевали революционные песни. Они нисколько не думали о том, что от их действий может пролиться много крови. Зачем они сделали революцию? Мы и без ужасных потрясений могли прийти к хорошей жизни. Я твердо уверен в этом. Моя мать не могла смотреть на перемены, а я относился ко всему спокойно. Полное недоумение вызывало поведения простых людей. Они, как и прежде, становились на колени, когда я на автомобиле проезжал мимо них.

Романова дрожащим голосом промолвила:

– Не переживай, Ники! Мне помнится, что ты из-за меня долго раздумывал, перед тем, как принять русский трон. Я восхищаюсь тобой!

– Ты права! Я не хотел быть царем. И лишь по настоянию отца я согласился принять царский трон.

– Я хорошо помню, это случилось, как будто вчера.

У Романова дрогнули губы и мучительно передернулось лицо.

– Увидев вас, я ровно из мертвых восстал. Вы для меня и свет и радость. Без вас каждый день в тоске проходил. Я там страдал от одиночества. Ни от кого поддержки не было, ни от кого участия. Я чувствовал только обман и притворство.

– Ветер судьбы к нам стал очень злым. Я все дни молила Бога, чтобы он заслонил нас от беды и заставил всех прекратить бить нас больно. Чуть больше двадцати лет назад мы встали на тяжелый путь. Я уже смертельно устала от всего.

– Сейчас у нас будет предостаточно времени, чтобы отдохнуть. И с этим ничего не поделаешь. Такова сила исторических обстоятельств.

– Но может быть удача еще улыбнется нам?

– Бог милостив! – не совладав с собой прослезился Романов.

Ники посмотрел на жену теплым взглядом и это растопило в ее душе горький осадок. Муж старался помочь вернуть жене в душу ясность и спокойствие и вывести детей из апатии и безразличия. На лице Аликс уже не осталось прежней тени волнения, хотя сердце в ее груди все еще бешено колотилось. Теперь муж рядом и больше ни о чем думать не надо. Этим чувством еще накануне наполнилась ее душа.

– Я верю всевышнему, он не оставит нас в беде, – обмолвилась Аликс и поцеловала его сухими губами. – Я люблю тебя больше, чем в далекие годы нашей юности.

Ночью Романов заснул таким крепким сном, каким давным-давно не спал. Дети и жена, будто с него тоску сняли. Его душу затопила необходимость все время быть рядом с ними. Ники уснул с легким убеждением, что в судьбе его семьи непременно наступит поворот от напастей. Это чувство не покидало Романова даже во сне. Он с отчаянной отвагой подошел к самому краю пропасти.

Весной жизнь во дворце стала скучной и незвучной. Привычная суета из него ушла, бесконечно дорогой мир кончился. Семья впервые оказалась в малоприятных и неудобных условиях. Надвинулась новая и непонятная жизнь. Во дворце больше не проводились шумные балы, не подкатывали экипажи с друзьями, не играли оркестры и не пелись веселые песни.

Все прежние иллюзии развеялись, один день сменялся на другой, а жизнь не менялась. Но с каждым новым днем дети чувствовали себя увереннее из-за необыкновенного спокойствия главы семейства. Вскоре выразительные детские лица приобрели прежнюю ясность.

Пережив душевный подъем, какого не испытывали никогда, Романовы продолжили жить так, как им подсказывала совесть, продемонстрировав всем чистоту своих помыслов. Теперь все казалось им ничтожным. Только кто это оценил?

Глава 6

Весной солнце начало светить весело и радостно. В полдень с крыш сыпала капель, ночью под крышами образовывались хрустальные сосульки. Скоро снег посерел и уплотнился.

В первые дни Ники думал, что боль от случившегося отойдет от него, но этого не произошло, она продолжила терзать его душу и сердце. Однако Романов старался не показывать свое состояние на людях или перед родными людьми. Но что бы ни думал Романов, жизнь шла своим порядком.

В начале весны Александр Федорович Керенский прибыл во дворец на личном автомобиле Ники, чем привел в изумление придворных. В сопровождении пятнадцати человек Керенский пробежал по дворцу, заглянул во все комнаты и, произнес в коридоре перед охраной пламенную речь. Потом прошел в детскую половину, где его дожидалась царская семья. И в ту же минуту он проникся уважением к Романову. Министр юстиции с первого взгляда увидел перед собой значительного человека.

Ники приветливо шагнул навстречу и Керенский, улыбнувшись, добродушно представился:

– Здравствуйте, Николай Александрович, я новый министр юстиции.

– Здравствуйте, Александр Федорович! – Романов окинул фигуру Керенского оживленными глазами и, коротко улыбнувшись, крепко пожал его руку.

Царские дети не без интереса разглядели Керенского. Его лицо выражало полное удовольствие. Он предстал перед Романовыми внешне сдержанным и собранным. Александру Федоровичу хотелось блеснуть перед ними политической принципиальностью и хладнокровием.

Когда между недавними противниками завязалась беседа, в тихом голосе Ники не было ни злости, ни раздражения:

– Моя семья: жена, сын и две старшие дочери, Другие две дочери сейчас больны, но если вы пожелаете, то тоже сможете увидеть их.

– Не стоит беспокоить больных детей. Я с ними в другой раз повидаюсь.

Министр юстиции беспрестанно теребил рукой пуговицу явно не зная, как ему вести себя в присутствии царских особ. Было заметно, что Керенского переполняло мстительное чувство. Но Александр Федорович тщетно пытался найти на лице Романова выражение тревоги. Ники оставался спокойным, временами он даже коротко улыбался.

– Как ваше здоровье? – участливо спросил Керенский, глядя на бывшего царя с чувством большого уважения.

– Не беспокойтесь у нас все хорошо, – не замечая его неловкости, ответил Ники.

Керенский смущенно продолжил расспросы:

– Имеются ли у вас ко мне жалобы, претензии, пожелания. Может быть, у вас есть нужда в чем-нибудь?

– Мы ни в чем не нуждаемся, – сдержано отозвался Ники, и его губы растянулись в вынужденной улыбке.

Керенский повернулся нахальным лицом к Аликс.

– Английская королева передает вам привет и интересуется вашим здоровьем.

– Спасибо, я чувствую себя вполне сносно, – ответила Романова, хотя к этому времени она была глубоко больной женщиной и, в этой связи все досужие сплетни о возможной связи с Распутиным выглядят откровенной ложью.

Развернувшись к Ники, Керенский из вежливости широко улыбнулся:

– Не беспокойтесь ни о чем, Николай Александрович, я обеспечу вашей семье хорошее отношение.

– Спасибо, Александр Федорович! – поблагодарил Романов.

В эту минуту стало заметно, что министр юстиции всеми силами старается сопротивляться первому поспешному чувству, но бывший царь ему определенно понравился.

Ники заметил, что улыбка и глаза Керенского стали выглядеть липкими как грязь, поэтому поспешил сменить тему разговора:

– Как дела на фронте, Александр Федорович?

Этот вопрос отнимал все душевные силы Романова.

– Русской армии сейчас очень трудно на фронте, – досадуя, поморщился Керенский и в его груди что-то дрогнуло.

– Будем надеяться, что скоро все направится, – тяжело вздохнул Ники и вдруг, приложив руку к сердцу, попросил низким голосом: – Дайте мне полк, я хочу биться за Россию.

Романов произнес эти слова, не глядя на Александра Федоровича. Было заметно, что в его душе происходила внутренняя работа, но Керенский оставил его просьбу без удовлетворения. Хотя Романов не сомневался в необходимости своего участия в войне. Он часто находился там, где было трудно.

“На нет и суда нет. Придется изыскивать иные пути“, – подумал Ники.

Оглядев непрошенного гостя строгим пытливым взглядом, Аликс хотела что-то сказать Керенскому, но не произнесла ни слова. Сегодня новый министр юстиции Аликс не по душе пришелся. В глубине души она сомневалась в его добропорядочности.

Поклонившись, Керенский покинул Романовых, отметив про себя, что бывший царь очень простой и может легко очаровывать людей. Особый склад ума Николая Александровича умел привлекать окружающих людей. Еще Александра Федоровича поразил чистый свет синих глаз Романова. Он питал к нему чувство восхищения.

Впрочем, многие замечали в Романове удивительные черты характера. Он обвораживал всех, с кем его сталкивала судьба. Ники от рождения унаследовал от отца сдержанность и спокойствие, а от матери обаяние. Романов имел открытый и жизнелюбивый характер. И хотя он был уже немолод, но чувствовалось, что был еще крепок.

Вскоре Романовых, несмотря на обещание Керенского, резко ограничили в свободе и в связи с внешним миром. Вся корреспонденция, приходившая в адрес царской семьи, стала проходить через руки дворцового коменданта. После ареста каждый шаг, каждое движение перестали принадлежать Романовым, ими стали распоряжаться другие люди. Царской семье разрешалось только гулять в парке с утра до вечера, работать на огороде или кататься на лодке.

В свободное время Ники читал английские и французские журналы или русские газеты, где было написано много лжи и неправды про него и жену. Иногда солдаты или офицеры даже специально подкидывали Романовым газеты и тайно наблюдали за ними, какое впечатление произведут на них отвратительные статьи. Но Ники, подавляя в себе ярость, сохранял спокойствие. Он старался не обращать на это никакого внимания.

Романов прекрасно понимал, что это же читает русский народ и что ложь на многие годы вперед станет правдой. Но, испытывая сильные мучения, Николай Александрович надеялся, что со временем шелуха лжи отвалится и останется только сущая правда. Вместе с этим государь переживал и о будущем России. Его волновала судьба русского народа и армии. Он часто делился своими впечатлениями о событиях в стране со своими приближенными, и они разделяли с ним эту боль.

В конце марта Александр Федорович снова навестил Царское Село. После приветствия и дежурных слов Керенский сразу же перешел к делу.

– Люди требуют, чтобы мы посадили вас в Петропавловскую крепость.

Ники вскинул на Керенского удивительно синие глаза и по его лицу промелькнула черная тень. Еще никогда он не чувствовал себя беспомощным. Романов почувствовал, что почва начала уходить из-под ног.

– Кто требует? Какая глупость! Мне кажется, что Романовы делают все, чтобы успокоить ситуацию в стране.

В обширной комнате воцарилась тяжелая минута молчания.

Заметив в глазах Романова удивление и растерянность, Керенский, испытывав удовольствие, торжествующим тоном продолжил:

– Николай Александрович, не переживайте особо по этому поводу, Временное правительство делает все, чтобы не допустить этого, но вы в свою очередь должны жить с женой раздельно. Вы сможете встречаться с супругой только во время богослужений, совместных обедов, чаепития и под пристальным наблюдением караульного офицера.

Романов горько усмехнулся и на его лице отобразилось искреннее сожаление:

– Мы сделаем все, о чем вы нас попросите.

Отсвет улыбки ненадолго задержался на лице Керенского.

– Моя просьба не создаст вам больших трудностей, Николай Александрович.

Романов, немного поколебавшись, качнул головой.

– Разве дело только в нас, Александр Федорович? Подумайте лучше о том, чтобы страна не оказалась на краю пропасти, и чтобы в стране не дай Бог, не разразилась гражданская война. Если будет нужна помощь, вы всегда можете рассчитывать на Романовых. Мы хорошо понимаем жизнь государства.

Он сказал то, что скорее чувствовал, чем раздумывал над этим. Романов не обладал даром предвидения, об этом ясно говорило выражение его лица.

– Я постараюсь запомнить это, – ответил Керенский и покраснел, сам не зная от чего.

– Даже не сомневайтесь, – обезоруживающе улыбнулся Ники. – Я в полном вашем распоряжении.

– Иного я себе и представить не могу.

После того как Керенский покинул Александровский дворец, Ники поведал Аликс о просьбе министра юстиции.

– И это после того, как ты отказался от престола? Как они смеют так поступать с тобой! – резко возмутилась Аликс, почувствовав в душе необоримый гнев.

Романовой хотелось сказать в адрес Керенского оскорбительные слова, однако хорошие манеры в воспитании взяли верх над ее эмоциями. И она, крепясь, смолчала и до хруста сжала маленькие кулачки.

В следующий приезд Керенский захотел встретиться с государыней, но она в это время была занята туалетом, и пока он ожидал приема, доктор Евгений Сергеевич Боткин, пользуясь удобным моментом, спросил Керенского:

– Дети Романовых очень больны, поэтому разрешите им выехать для лечения за границу или в Крым. Теплый климат поможет быстро восстановить их здоровье.

Керенский отделался от Боткина неопределенным ответом:

– Мне трудно сейчас дать вам ответ, поэтому я попробую решить ваш вопрос на правительственном заседании.

Когда лакей пригласил Керенского пройти к Романовой, то он резко подскочил как на пружинах и проследовал за ним. Войдя в комнату, министр юстиции заметил, что государыня, потрудившись над туалетом, выглядела изящно.

Керенский рассыпался в комплиментах:

– Хорошо выглядите, Александра Федоровна. Любо-дорого на вас смотреть!

Романова, чуть вспыхнув, мягким жестом указала министру на кресло.

– Спасибо, Александр Федорович.

И как только Керенский вальяжно развалился в кресле, его лицо приняло строгое выражение.

– У меня имеется к вам несколько вопросов. Скажите, какую роль вы играли в политической жизни страны и в назначении людей на министерские должности.

В глазах Аликс потемнело, но она смогла удержать себя от резких слов.

– Я поняла, что вы имеете в виду, задавая мне этот вопрос, но я могу вам сказать, что это все досужие домыслы. Я разочарую вас, ответив, что между мной и мужем отношения всегда были открытыми. Мы ничего не скрывали друг от друга, поэтому, когда мой муж отсутствовал в столице, я иногда вынуждена была выполнять его мелкие поручения, но не более того, Александр Федорович.