Алая Завеса. Наследие Меркольта

Юлиан лишь сделал вид, что задумался, ведь в действительности ему было всё равно. Всё, на что он рассчитывал, давно уже сгорело в чёрном пламени, и более не было никакого смысла танцевать на руинах и пытаться спрятаться под давно разрушенной крышей.

– Хорошо, мистер Тейлор, я подумаю, – неуверенно проговорил Юлиан.

Теперь, когда он якобы дал Лиаму Тейлору какую-то надежду, можно заканчивать этот разговор.

– Надеюсь, это поможет вам принять верное решение, – хитро улыбнулся Тейлор и вытащил кое-что из внутреннего кармана.

Лучше бы он этого не делал, потому что, после того, как Юлиан увидел аметистовый стебль, его сердце стало биться вдвое быстрее. Ведь именно аметистовые стебли покупала каждый день Пенелопа в магазинчике «Прелесть Анны», и именно после их встречи там у молодых людей состоялась первая прогулка.

– Откуда это у вас? – спросил Юлиан, с трудом сохраняя баланс дрожащей нижней губы.

– Кое-кто попросил передать вам, – Лиам Тейлор приблизил руку с цветком к Юлиану и держал до тех пор, пока тот наконец не взял его.

Мерлин робко поднёс его к носу и вдохнул цветочный аромат. Да, именно так всегда пахла Пенелопа – непринуждённо-сладкой свежестью, отдаваемой нотками шоколада и арбузов.

– Свежий, – прошептал Юлиан. – Будто только что сорван с грядки.

– Он и не завянет, покуда в вас ещё присутствует тепло, – ответил Тейлор. – Тепло к тому, кто его подарил вам.

Юлиан попросту не хотел отвечать, потому что перед глазами не переставали мелькать воспоминания тех встреч, объятий и поцелуев. Разочарования, смертей и расставаний.

– Вы намереваетесь купить меня ностальгией? – наконец собрал свою волю в кулак Юлиан по прошествии почти минуты.

Ему хотелось смять этот цветок, выкинуть и растоптать, но человечность и уважение к тому, кто передал его ему, не позволяли этого сделать.

– Я лишь сделал то, о чём меня попросили, – ответил мистер Тейлор.

– Значит, вы виделись с ней?

– Не мог иначе, я её преподаватель естествознания.

– Что она говорила? – накинулся Юлиан с вопросами. – Что говорила обо мне?

– Я надеюсь, что вы сами об этом спросите, герр Мерлин. Кстати, совсем забыл.

Он снова полез в карман, после чего вытащил оттуда железнодорожный билет и протянул Юлиану.

Одной рукой держа цветок, а другой билет, Юлиан раскрыл его. Поезд ехал в Свайзлаутерн. Прямой рейс.

– Это тоже мне? – поинтересовался он.

– Исключительно верно, герр Мерлин. Отбывает сегодня, десятью минутами ранее вашего поезда.

Юлиан помял билет в руках, и уже приготовился было вернуть его.

– Вы зря потратили деньги, – сказал он.

– Ничего не бывает зря. Нет смысла возвращать его мне, потому что никакой пользы он уже не принесёт. Ваше право распоряжаться им как хотите. Можете растоптать его и выкинуть, но я его обратно не приму. А сейчас нам пора отправляться обратно в зал суда. Иначе сеньор Раньери убьёт не только вас, но и меня.

Юлиана никоим образом не удовлетворил этот ответ, но он знал, понимал по выражению лица преподавателя, что ничего от него более не услышит.

Когда Юлиан возвращался в зал заседания, он хотел стать невидимым и неслышимым для всех, потому что не желал испытывать этого позора. Как нельзя кстати сейчас пришёлся бы листок «красного призрака», но откуда ж теперь его взять?

Пройдя по этой позорной тропе, Юлиан наконец-то присел на своё место. Он отчаянно пытался игнорировать взгляды в свою сторону, но они пробивали его тело насквозь сотнями выстрелов и не давали покоя.

– Всем встать, – произнёс Бенджамин Ноттингемский, который вернулся позже всех.

Весь зал, включая Юлиана, поднялся.

– Мы рассмотрели полученные показания сегодня и полученные ранее, – закряхтел судья. – На их основании Якоб Вольф Сорвенгер признан виновным в убийстве Ровены Спаркс, Люция Карнигана и Грао Дюкса, а так же признан виновным в террористическом акте на территории Свайзлаутерна. На основании Кодекса Шмельцера суд приговаривает Якоба Вольфа Сорвенгера к ста годам лишения свободы в исландской тюрьме Хьормурд.

Зал молчал. Не было понятно, устроил ли приговор всех присутствующих, ибо многие ожидали смертной казни.

Однако никто не осмеливался сказать ничего против.

– Надеюсь, что ста лет вам хватит для того, чтобы переосознать произошедшее. Если, конечно, доживёте, – ухмыльнулся судья.

Более всего Юлиана удивило то, что Сорвенгер тоже в ответ улыбнулся. Словно он получил то, что хотел, и в итоге вышел из этой битвы победителем.

Приговор означал то, что никто не вслушался в слова Юлиана. В принципе, это было и ожидаемо, ведь с самого начала его показания произвели на зал исключительно комический эффект, и судью, однозначно, не тронули.

Теперь он никогда в жизни не увидит Сорвенгера, однако он будет жить. Человек, убивший Ривальду Скуэйн, будет жить, и Юлиан будет помнить об этом. Пусть он и будет находиться в самой охраняемой тюрьме Европы, пусть его там будут истязать сколько угодно.

Юлиан хотел крови, но её не получил. И пусть многие тысячу раз скажут, что смерть куда милосерднее пожизненного заключения. Но на примере Молтембера Юлиан знал, что некоторых людей может остановить раз и навсегда только смерть.

– Солнце воссияет, и Халари скоро придёт к нам, – неожиданно сказал Сорвенгер. – Он уже ближе, чем кажется.

Зловещая улыбка была последним, что увидели присутствующие в зале от Сорвенгера. Уже спустя секунду его увели куда-то далеко и надолго. Возможно, навсегда.

Никто не понимал, что значили последние слова Сорвенгера, и лишь сеньор Джампаоло немного смутился. Юлиан заметил это, но дед ни за что не рассказал бы ему ничего об этом.

Когда они залезли в такси, Юлиан приготовился к самому худшему. За все свои ошибки и слова нужно однажды платить и сейчас, скорее всего, настал тот самый момент.

– Ты ослушался меня, – не глядя на внука, произнёс дед.

– Я не обязан выполнять чьи-то приказы, – ответил Юлиан. – И люди должны были знать правду.

Бежать отсюда было некуда, поэтому он очень рисковал.

– Значит, правду? Так ты это называешь? Тебе повезло, сорванец, что тебя приняли за умственно отсталого. А вот мне повезло не очень, потому что теперь все знают, что мой внук страдает идиотизмом.

– Идиотизмом страдают те, кто не слушал меня. То есть – все, – парировал Юлиан и ни капли не пожалел о своих словах.

Умирать, так с песней.

– Стоило отказаться от этого, – проворчал дед. – Знал же, старый дурак, чем всё обернётся, и всё равно пошёл на это.

– Такой вариант устроил бы нас обоих, – ответил Юлиан.

– Не перебивай! Ты итак сегодня открывал свой рот слишком часто и слишком широко. Молтембер, Эрхара, и прочая чушь… Даже Сорвенгер открыто смеялся над тобой.

Услышав эту фамилию, Юлиан вспомнил о последних его словах. Что ещё за Халари и когда он придёт? Обратил ли кто-то на это внимание? И как это, в конце концов, связано с Молтембером?

– И чего ты молчишь? – спросил сеньор Раньери.

– Ты же сам заставил меня молчать.

Юлиан знал, что в таком агрессивном и неуравновешенном состоянии мысли деда порой приходили в беспорядок и он подчас терял свою железную хватку. Что-то подобное случилось и сейчас, а значит, Юлиан расстроил его даже больше, чем ожидал.

– Ты не останешься в Грунндебайтене, – сказал Джампаоло. – Франциске, увы, не хватает духа для того, чтобы уследить за тобой. Я считал, что воспитывал свою дочь правильно, но уж слишком сильным было влияние твоего отца на неё. Допустил промашку и теперь сам возьмусь за дело.

– Это не тебе решать…

– Мне! И только мне, жалкий ты сорванец! Сколько ещё волос выпадет с моей седой головы, прежде, чем ты окончательно сведёшь меня в могилу? Я дал тебе всё, что только можно пожелать. Ты с детства не знал, что такое голод, физический труд и зависть. С детства жил на всём готовеньком и воспринимал это за данность. В то время, как твои ровесники, твои же одноклассники и друзья слюной исходили, когда видели, как я покупаю тебе новую безделушку.

Такие вещи частенько приводили Юлиана в бешенство.

– Мне никогда не были нужны деньги! – крикнул он. – Я прожил в Свайзлаутерне без пенни в кармане, и вернулся живым. Проживу и ещё!

– Естественно! Ни о каких деньгах не может быть и речи! Ведь я понимаю, что именно моё великодушие стало причиной, погубившей тебя. Моя мимолётная слабость. Ведь когда я впервые взял в руки младенца, моего единственного внука, я увидел в нём своего наследника. Свою гордость. Того, кто продолжит моё дело и сделает наш род ещё славнее, чем он был. Теперь же я вижу, что вместе с моей фамилией умерла и моя кровь.

– Кровь? – удивился Юлиан. – Какая ещё кровь? Что за околесицу ты несёшь?

Честно говоря, Юлиану было очень интересно, что по всему этому поводу думает таксист. Ведь интонации сталь настолько громкими, что не разобрать их было просто невозможно. Да, он делал вид, что ничего не происходит и просто вертел рулём, попутно переключая передачи. Он смотрел на дорогу, в зеркало заднего вида, но никак не воспринимал происходящего. Как же Юлиану хотелось, чтобы водитель оказался глухим! В этот момент ему стало очень стыдно за своего деда, потому что сейчас именно он позорил имя своей семьи, но никак не Юлиан.

– Моё имя умрёт вместе со мной, – попытался сделать голос чуть тише сеньор Раньери. – Я лучше оставлю всё своё наследство безмозглому Моргану, нежели тебе. Он, в отличие тебя, хотя бы не скрывает своей простоты и недальновидности.

Дядя Морган являлся двоюродным братом матери Юлиана и едва ли не последним более-менее близким родственником этой четы.

– И исполнишь тем самым мою мечту? – не без доли иронии спросил Юлиан.

– Посмотрим, что ты скажешь к тридцати годам, – ответил дед. – Тогда, когда поймёшь, что у тебя ничего не, и ты никому не нужен. Я просто вожделею услышать твоё сожаление и тогда, уже с небес, посмеяться над ним.

Сеньор Раньери перешёл в слишком жёсткую стадию. Это окончательно заставило Юлиана поверить в то, что старик потихоньку сходит с ума. Разве можно теперь утверждать, что Юлиан в чём-то не прав?

– Останови такси, – сказал он, насытившись всем этим по горло.

– Чего?

– Останови такси! – крикнул Юлиан. – Водитель, будьте добры…

– Не смей! – перебил его дед, и на этот раз этот приказ относился к таксисту.

Водителя, похоже, слова сеньора Раньери убедили куда больше, потому что его нога ни на дюйм не приблизилась к педали тормоза.

Юлиан послушно откинулся на сиденье.

В этот момент показалось, что дед понял, что немного перегнул палку, поэтому он взял передышку. Вытащив из внутреннего кармана пальто фляжку с бренди, он сделал большой глоток.

– И всё же ты мой внук, – сказал он с сожалением в голосе, но всё ж заметно понизив тон. – Моя последняя надежда, как бы ни было печально это признавать. Поэтому я дам тебе шанс. Последний шанс.

Юлиан замер в ожидании очередной угрозы деда.

– Весной тебе исполнится восемнадцать лет, – продолжил сеньор Раньери.– А это значит, что ты станешь взрослым и сможешь вступить в Гвардию.

– Чего? – удивился Юлиан. Он буквально опешил. – Какая ещё Гвардия?

– Канцлерская Гвардия Союза Шмельцера, она у нас всего одна. Ты же герой? Подражатель своего отца? Поэтому надевай военную форму и иди защищай нашу родину от Молтембера и кого-то там ещё.

Юлиан молчал. Он очень надеялся, что всё это шутка. Очередная пустая угроза, коими он был напичкан с самого детства.

– Ты же знаешь, что у нас не гвардия, а цирк. Ряженые клоуны, сопровождающие канцлеров на всяческие приёмы, – сказал он.

– Это железная дисциплина, – непоколебимо ответил дед. – Именно то, что тебе нужно. Через пару лет вернёшься оттуда другим человеком. Вернёшься мужчиной, и тогда мы снова поговорим с тобой.

Если водитель не хочет останавливаться, то Юлиану придётся выпрыгнуть из автомобиля прямо на ходу. Он больше не мог терпеть всё это, и, тем более, как-то комментировать.

– Ты только зря потратишь время.

До вокзала Кингс-Кросс они добрались минут за двадцать. Несмотря на то, что Лондон был густонаселённым и чрезвычайно оживлённым городом, дорожное движение здесь было организовано на самом высоком уровне, поэтому пробки не беспокоили.

Нужный поезд отбывал через пятнадцать минут, и теперь Юлиана ожидало несколько мучительных часов со своим дедом наедине. И если в другие моменты ещё предоставлялась хоть какая-то возможность избежать его общества, в этот раз Юлиан оказался буквально заперт в клетке.

– Я возьму что-нибудь перекусить, – сообщил сеньор Раньери, когда они находились в зале ожидания.

Диктор объявил, что ожидается отправка рейса «Лондон-Свайзлаутерн».

Последняя пара минут Юлиана наедине с самим собой. Вскоре всё изменится и глупо надеяться на что-то лучшее.

Главное – провести последние минуты как можно приятнее. Юлиан всё ещё ощущал запах аметистовых стеблей, и это помогало ему хоть как-то абстрагироваться от внешнего мира. Защитный механизм, который он научился использовать.

Он сунул руку в карман с целью вытащить вечно свежий цветок, но попутно ощутил шелест бумаги. Это было письмо Пенелопы. То самое, для прочтения которого он так и не нашёл смелости.

Быть может сейчас, когда терять уж нечего?

Робко раскрыв его, он вытащил оттуда жёлтый кусок богемской бумаги. Оценив глазами размер содержимого, Юлиан понял, что Пенелопа не была многословной. И, всё же, важно не количество слов в целом, а количество смысла, вложенного в них.

Он затаил дыхание и принялся читать.

«Юлиану Раньери

От Пенелопы Лютнер

Я ненавижу тебя.

Ненавижу.

Могу повторять эти слова целую вечность, но и это не позволит оценить весь масштаб происходящего в моей душе.

Ты учил меня быть сильной. Учил плевать на чужое мнение. Учил не обращать внимания на созданные кем-то правила и вместо этого создавать свои.

И, в нужный момент, когда всем нам было необходимо единение, ты поступил как трус, подлец и слабак. Ты сломался под напором всего произошедшего. Не смог перенести боль утраты.

Ты не принял во внимание то, что было больно всем нам. Эти месяцы забрали у нас многое, но кому-то что-то дали взамен, а у кого-то они просто оголили истинную сущность.

Ты оказался вторым примером. Человек, которым я восхищалась, попросту не оправдал моих ожиданий.

Я тоже была на той самой крыше. Я тоже видела своими глазами вырванное сердце Ривальды, и, так же, как и ты, я ощущала её боль.

Почему же в отместку за это вырванное сердце ты решил вырвать сердце мне? Не я спровоцировала этот кошмар, но по какой-то причине мне приходится отвечать за него.

Я справилась с этим. Ты – нет.

Поступи же в этот раз как мужчина. Прояви больше мужества, чем изнеженная и глупая девушка, которой ты меня считаешь. Докажи, что в тебе есть стержень, который не ломается. Стержень, который не оплакивает старую жизнь, а создаёт новую.

Всегда останутся те, кому ты не безразличен. Всегда найдётся выход из тупика.

В любой тьме всегда есть луч света. Найди свой, и он выведет тебя наверх.

18.12.2010»

Он слышал её голос в голове, когда читал это. Он ощущал запах аметистов и видел изгибы её губ. И понимал, что она во всём права. Она, семнадцатилетняя девчонка, за несколько строк сказала куда больше, чем мудрый и проверенный жизнью и временем Джампаоло Раньери.

Такие люди и являются светлыми лучами в тёмном царстве. Порой их свет едва заметен, но он не затухает никогда.

Юлиан услышал, как за окном загудел поезд.

Он оказался перед развилкой двух дорог. Нельзя выбрать обе сразу, но можно выяснить свой приоритет. Оставить всё как есть означало снова погрузиться в депрессию и нравоучения деда. Запереть самого же себя.

Сделать именно то, что ему было нужно буквально пару дней назад.

Или попытаться начать заново. Там, где есть кто-то, кто его ждёт.

В толпе показался сеньор Джампаоло Раньери с пакетом и двумя стаканами кофе. Он всё ещё любит внука, Юлиан это знал.

И именно поэтому должен понять его.

Поезд снова загудел, а это означало, что в запасе осталось не больше трёх минут.

Он не попрощался с дедом, потому что никто его в этом случае не отпустил бы. Он просто вскочил со своей лавочки и, растолкав присутствующих, выскочил на перрон.

Ему нужен был шестнадцатый вагон, а это ближе к концу состава.

Не беда – он только начал трогаться.

Юлиан не знал, с какой скоростью бежал, но наверняка, мировой рекорд в этой дисциплине пал именно в этот момент.

Двери закрывались, но Юлиан смог в них проскочить. Теперь он ощущал себя в безопасности.

Он громко выдохнул, когда его попросили показать билет, после чего заметил улыбающегося Лиама Тейлора.

И, стоит сказать, его взгляд говорил о том, что он знал, что так будет.

2 глава. (Не) нужная ячейка общества.

В такие моменты ощущаешь дежавю и понимаешь, что где-то уже это видел. Смотришь будто бы со стороны на мальчишку, бежавшего несколько месяцев назад из усадьбы сеньора Джампаоло Раньери в другой город.

Тот день многое изменил. Именно тогда родился настоящий Юлиан Мерлин. Он набрался храбрости, мудрости и рассудительности. Но вместе с этим многое и потерял. Пенелопа Лютнер была права, когда писала что-то похожее в своём письме, и он ещё нескоро забудет её слова.

Однако сейчас он не понимал, что же случилось сегодня. Да, он проводил недвусмысленные аналогии с произошедшим ранее, но теперь он не совершает что-то новое, а лишь повторяет свой же трюк из прошлого.

Значит ли это, что сейчас родился самый-самый настоящий Юлиан Мерлин? Ещё более настоящий, чем предыдущий? Или же это просто налёт авантюрности и когда эмоции слягут, он просто поймёт свою ошибку и вернётся домой?

Или же, он как раз сейчас и возвращается домой?

Ривальда Скуэйн смогла бы ответить на все его вопросы. Грао Дюкс смог бы. И даже Молтембер, но никого из них он больше никогда не увидит. Поэтому искать ответы придётся самому.

Много ли времени у Юлиана на это будет? Кто знает. Известно лишь то, что уже через пару дней он вынесет сам себе вердикт, и он станет для него решающим.

Лиам Тейлор был подозрительно позитивен для такого дня. Всю дорогу он пил чай и показывал Юлиану какие-то забавные газетные вырезки. В них не было ни слова ни о Молтембере, ни о Сорвенгере, ни о Ривальде Скуэйн.

Всё это было так в новинку, что Юлиану начинало даже нравиться. Да, он почти ничего не запомнил из этого, но это и не важно. Самым главным будет то, что этот день он забудет ещё очень и очень нескоро. Если вообще когда-то сможет забыть.

– И что же будет дальше, мистер Тейлор? – спросил Юлиан, когда они уже пересекли границы немецкой коммуны.

– Дальше? – удивился его старший товарищ. – Почему вы всегда думаете о каком-то «дальше»? Почему нельзя просто насладиться моментом?

– Я и наслаждаюсь, – ответил Юлиан. – Но ведь скоро мы приедем. Дорога не бесконечна.

– Вся жизнь не бесконечна, герр Мерлин. Но мы зачем-то её живём, к тому же строим планы на будущее. Не парадокс?

– Парадокс, мистер Тейлор. Но, по крайней мере, мне будет, где переспать сегодня?

– Если не найдёте ночлег, то всегда сможете напасть на какого-нибудь бедолагу, и инспектор Глесон с радостью его вам предоставит.

Мистер Тейлор легонько засмеялся, и Юлиан не заметил, что и сам впервые за долгое время улыбнулся.

– Уэствуд? Что с ним сейчас?

Преподаватель потёр несуществующие усы, и, покачав головой, произнёс:

– Для старого волка ничего не меняется. Да, его обвинили в халатности по отношению к своей работе. Он ведь помог сбежать опасному подозреваемому, потом ещё и укрывал его… В другое время за такое он в лучшем случае лишился бы значка, а в худшем сел бы сам. Но…

– Что «но»? – спросил Юлиан.

– Сейчас другие времена. Он восстановлен в должности старшего инспектора. Новый комиссар не против.

«Новый комиссар». Юлиан надеялся, что после увольнения Сорвенгера его место займёт Уэствуд, но этого так и не случилось. Жизнь несправедлива, и порой настоящие герои остаются незамеченными. Равно как и их подвиги.

– Надеюсь, что он всем доволен, – сказал Юлиан.

– Слово «доволен» не про него, – усмехнулся Лиам и перевернул газетный лист. – Много лет знаком с Уэствудом, но никогда его не видел таким. Всё торопится куда-то, думает о работе. О жизни с ним и вовсе не поговорить.

– Но он выручил меня, – дополнил Юлиан.

– Рискнув ради этого всем. За такое орден нужно давать, но, увы, это не про Свайзлаутерн. Я сомневаюсь, что об этом упомянула хоть какая-то газета.

Юлиан вновь представил завтрашние газеты, очерняющие сеньора Джампаоло Раньери и его недалёкого внука.

– А что считают в городе, мистер Тейлор? Что думают по поводу произошедшего?

– Они не думают, – ответил преподаватель. – Или, что более вероятно, пытаются не думать. Для них всё было загадочным, но не выходящим за грани естественного. Версия, озвученная тобой в суде, никогда не станет официальной. Потому что в этом случае им придётся как-то действовать. А город к этому не привык.

– Но что думаете вы?

– О чём? – удивился Лиам Тейлор.

– Что случилось с Молтембером? Я видел, как он пытался выбраться из Эрхары. Вдруг у него вышло? Вдруг он сбежал? Почему никто не допускает такой возможности?

Мистеру Тейлору стало неловко, и он не смог скрыть это от Юлиана.

– Я должен держать нейтралитет, герр Мерлин, – ответил он. – Перед смертью Ривальда настоятельно просила меня присмотреть за вами, поэтому мы должны быть максимально осторожны. Стоит подождать. Увидеть какие-то факты, после чего начать предпринимать какие-то действия. Ведь если граф Акрур сбежал бы, мы об этом узнали бы. Разве я не прав?

Да, мистер Тейлор мог разочаровать Юлиана своей пассивностью, но это не должно было испортить сегодняшний день.

– Вы правы, – согласился Юлиан.

– На данный момент у нас всё хорошо, – прокомментировал Тейлор. – Сорвенгера мы больше не увидим.

– Кстати, о Сорвенгере, – неожиданно вспомнилось Юлиану.

Он не мог выбросить из головы его прощальное предупреждение.

Мистер Тейлор прищурил глаза. Похоже, его что-то насторожило.

– У вас остались какие-то вопросы? – спросил он.

– Всего лишь один вопрос, – сказал Юлиан. – То, что передал нам всем Сорвенгер, уходя. То, что Халари близко, если я правильно расслышал его имя. Вы знаете, что он имел в виду?

За один лишь единственный день Юлиан убедился, что мистер Тейлор очень любит недоговаривать. В этот раз он удостоверился ровно в том же самом.

– Не стоит слушать его, – сказал преподаватель. – Тот взрыв, а потом и заточение повредили его психику. Вы же видели, что он был не здоров. Вы видели его глаза. Они были похожи на глаза здорового человека? Нет, не думаю. Потому…

– Халари, – неожиданно перебил его Юлиан. – Вы когда-то раньше слышали это слово?

Да, мистер Тейлор очень не хотел говорить об этом. Порой именно такие элементы поведения вызывали излишние подозрения, и провоцировали начать ещё глубже копаться в этом.

– Слышал, – ответил Лиам, поняв, что препираться в этом особого смысла не было. – Это из Багумила Дебровски.

– Кого? – удивился Юлиан.

– У Багумила Дебровски была книга «Откровения Меркольта». Художественная книга, около восьмидесяти процентов которой было вымыслом. Лёгкое чтиво для подростков, ничего более. Там описана жизнь молодого Меркольта, который, будучи монахом выдуманной церкви, проповедовал веру в Халари.

– И всё?

– Да, на этом всё. Халари придуман второсортным писателем из восточного Союза, и ничего более. Уверяю вас, ни в одной другой книге вы не встретите этого имени.

Юлиан молчал. Он не верил в то, что знания Лиама Тейлора ограничиваются только этим.

– Тогда почему Сорвенгер произнёс это?

– Цитировал Меркольта. Вернее его выдуманные фразы. Не знаю, для чего, но всё это напоминает помешательство.

Вряд ли такой искушённый человек как Сорвенгер смог проникнуться второсортной, по словам Тейлора, книгой.

– Всё это очень странно, – подытожил Юлиан.

– Не ищите везде скрытых знаков и посланий, герр Мерлин, – сказал Тейлор. – Жизнь куда проще, чем вы думаете. Зачастую, всё что вам кажется необыкновенным, оказывается самым банальным. Вас может ожидать разочарование.

– Хорошо. Я постараюсь не думать об этом.

В скором времени поезд начал замедлять своё движение, и спустя несколько минут полностью остановился. Юлиан протёр запотевшее в окно, и оно открыло ему панораму железнодорожного вокзала Свайзлаутерна.

На перрон падали крупные хлопья пушистого снега. Он едва ли не полностью покрыл неприкрытую голову Юлиана и воротник его пальто, а так же смог проскочить внутрь сквозь шарф. Юлиан ощутил прохладу в районе лопаток.