Алая Завеса. Наследие Меркольта

Судья немного прокашлялся, после чего перелистнул страницу дела.

– На основании Кодекса Шмельцера герр Якоб Сорвенгер может считаться особо опасным преступником в случае, если его вина будет доказана. В качестве защитника подозреваемого выступает фрау Хлоя Гесснер, в качестве обвинителей представители всех одиннадцати коммун Союза Шмельцера.

– Нечестно – одна против одиннадцати, – перебил судью из своей клетки Якоб Сорвенгерр, после чего получил немедленный разряд тока прямо из прутьев решетки, за которые держался.

Хлоя Гесснер представляла из себя довольно молодую и милую девушку с невысоким ростом, яркими зелёными глазами и чёрными волосами, убранными назад в тугой пучок. Она был немного похожа на Сорвенгерра, и, не будь тот бездетен, Юлиан спокойно посчитал бы её за его дочь.

Главный судья, очевидно, не обратил на это никакого внимания, поэтому без доли смущения продолжил:

– Господа Стюарт Тёрнер и Лиам Тейлор, представляющие на сем слушании Свайзлаутерн и всю Немецкую Коммуну, предоставили нам необходимые и неоспоримые доказательства вины подсудимого.

Эти господа мгновенно привстали, и у Юлиана кольнуло что-то в сердце, когда он увидел мистера Тейлора. Как же он раньше мог его не заметить? Единственного человека, после Ривальды и Уэствуда, кто более-менее хорошо к нему относился. Он непременно найдёт Тейлора после того, как слушание закончится, и поздоровается с ним, если к тому времени его настроение не испортится окончательно.

– Сегодня же мы собрались здесь, чтобы выслушать слова последнего свидетеля по этому делу и вынести окончательный приговор, – сухо произнёс судья, и у Юлиана снова легонько кольнуло в сердце, потому что речь шла про него.

Сотни взглядов мгновенно переметнулись в его сторону, и Юлиана охватила паранойя. Следовало что-то сделать, но он понятия не имел, что.

– Герр Юлиан Андерс Мерлин, встаньте.

Прежде чем Юлиан успел что-то сообразить, сеньор Раньери ткнул его тростью в бок и тот непроизвольно вскочил.

– Да, господин судья, – сказал он, не поднимая головы.

– Пройдите к трибуне, – вежливо попросил Бенджамин Ноттингемский.

Стараясь игнорировать все взгляды, идущие в его сторону, он медленно приблизился к трибуне, что была в непосредственной близости от самого Сорвенгерра. Теперь он ощущал на себе и его навязчивый взгляд, а он был куда острее сотен других, вместе взятых.

– Согласно показаниям других свидетелей, вы тоже находились на крыше часовой башни в ту роковую ночь, – сказал судья.

Юлиан ничего не ответил, и в воздухе повисло жуткое ощущение всеобщей неловкости.

Выждав паузу и поняв, что Юлиан её так и не нарушит, Бенджамин Ноттингемский взял управление ситуацией в свои руки:

– Так что же произошло там?

Молчать дальше было уже нельзя, и Юлиан, на пару сантиметров приподняв подбородок, но все ещё не рискнув встретиться взглядами с судьёй, начал говорить:

– В ту ночь на той самой крыше погибли люди. Одной из них была Ривальда Скуэйн, а вторым Ян Поборский, но я его не знал.

– Якоб Сорвенгер убил их? – спросил судья, и весь зал замер в ожидании ответа.

Скажи сейчас Юлиан «да», и всё бы закончилось. Абсолютно всех устроил бы такой ответ, и Юлиан отправился бы в Грунндебайтен, а Сорвенгерр на эшафот. Но что-то помешало произнести ложь, пусть та и не сильно отличалась от правды.

– Якоб Сорвенгерр активно способствовал этим убийствам, – сказал Юлиан. – И сердце из груди Ривальды Скуэйн вырвал он. Но приказ был отдан графом Акруром Молтембером.

Он услышал громкий вздох, который, казалось бы, одновременно издал весь зал.

– Акрур Эодред Молтембер погиб почти пятнадцать лет назад, – парировал судья. – Все это знают. Значит ли это, что вы подвергаете сомнению правдивость источников, сообщивших о его смерти?

– Не подвергаю, господин судья. Вполне возможно, что Молтемберу удалось убедить всех в этом, но я видел своими глазами то, что видел.

– Ян Поборский поразительно похож на Акрура Молтембера, – сообщил судья. – Вы вполне могли принять именно его за почившего злодея.

– И уже потом вследствие пережитого шока ваш мозг додумал историю в виде самого ужасающего варианта, – неожиданно вставила своё слово Хлоя Гесснер, и весь зал буквально опешил от её небывалой дерзости.

Однако, вопреки всем ожиданиям, судья не сделал ей никакого замечания, а лишь дополнил её слова:

– Не столь категорично, фрау Гесснер, но доля логики в ваших словах имеется. В стрессовых ситуациях наш мозг составляет просто невероятные картины событий, лишь бы оградить себя от ужасающих воспоминаний.

– По-вашему, я сумасшедший? – обратился Юлиан не то к судье, не то к защитнице Сорвенгера. – В ясном состоянии ума я сообщаю, что в 1996 году Молтембер не погиб, а отправился в Эрхару, откуда при помощи Сорвенгера практически вернулся, если бы не своевременное вмешательство Ривальды Скуэйн.

– Смею сообщить, господин судья, что не существует ни одного задокументированного доказательства существования Эрхары, кроме ветхих оккультных томов и детских сказок, – вновь влезла в дело фрау Гесснер, и на этот раз уже никто не удивился.

Юлиан понял, что начал болтать лишнее, и уже было пожалел, что вообще решился на этот рассказ, но отступать назад уже было бессмысленно.

– И всё же, – сказал судья, прикусив губу, – мне бы очень хотелось выслушать рассказ герра Мерлина полностью. Вы же готовы? – обратился он к Юлиану, и у того затряслась нижняя губа.

– Да, я готов, – собрал волю в кулак Юлиан и начал: – Почти пятнадцать лет назад Молтембер был побеждён, однако по каким-то причинам был не убит, а отправлен в Поднебесную Эрхару. Для того, чтобы заключить договор, требовалось семь человек. Я не смогу сейчас вспомнить имена всех семерых, но в списке однозначно присутствовали Люций Карниган, Грао Дюкс, Ровена Спаркс и… И Ривальда Скуэйн.

– Что были убиты в течение пары месяцев?

Неизвестно, являлось ли следствием хорошего такта перебивать свидетеля по ходу его показаний, но судья последовал примеру Хлои Гесснер и сделал ровно то же самое.

– Именно так, – кивнул головой Юлиан. – Их смерть была нужна для того, чтобы расторгнуть договор и вырваться наружу.

– Полагаю, остальные трое тоже были убиты?

– Да, они умерли гораздо раньше по разным причинам. Якоб Сорвенгер ещё с момента войны являлся последователем Молтембера и вместе с Яном Поборским и Агнусом Иллицием все эти годы вынашивал план по вызволению своего господина из Эрхары. Благодаря Агнусу Иллицию им удалось найти Роковые Часы, которые могут убивать на расстоянии ровно в назначенный час.

Бенджамин Ноттингемский поднял вверх указательный палец, приказывая тем самым Юлиану остановиться, после чего вытащил из-за стола серебряные карманные часы на толстой цепочке.

– Вы про них? – спросил он.

– Да, только сейчас это просто безделушка, не имеющая никакой мощи.

– Нам удалось установить, что убийства Спаркс, Карнигана и Дюкса были совершены и впрямь при помощи этих часов. Знаете, это наичернейшая магия из всех возможных, корни которой уходят глубоко в историю. Но не дальше изобретения самого механизма часов, – дополнил судья и убрал часы обратно. – Когда-то подобные артефакты повсеместно уничтожались, и мы думали, что с этим навсегда покончено, однако теперь мы знаем, что у тёмных искусств ещё остались последователи.

В этот момент в разговор снова вмешалась бравая защитница Сорвенгера Хлоя Гесснер:

– Правильно ли я понимаю, герр Мерлин, что все семеро на данный момент мертвы? Отчего же тогда наш великий и ужасный Молтембер не вернулся и границы Союза Шмельцера всё ещё в безопасности?

– Его якорем на земле оставалась Ривальда Скуйэн, – ответил Юлиан, несмотря на то, что понимал, что весь зал его считает тем ещё чудаком. – Он оставил в ней часть свой души, и именно это позволяло ему контактировать со своими союзниками. Убив её, он оборвал эту связь и теперь оказался отрезан от реальности навсегда.

Юлиан бросил взгляд на сидящего неподалёку сеньора Раньери и увидел его ужасный, просто вопиюще ужасный взгляд. Именно так выглядят люди, готовые убить. Уж кому, если не Юлиану, знать это?

– Выходит, он устроил ловушку самому же себе? – спросил судья.

– Сам об этом и не подозревая.

Судья, Юлиан и Хлоя Гесснер молчали, обдумывая, кому же из них сделать первый шаг. В то же время присутствующие в зале ждать ничего не хотели и потому активно перешёптывались между собой.

– Это очень грамотно разработанная версия, герр Мерлин, – сказала фрау Гесснер. – Уверена, что в самых популярных нынче книжках злодеи возвращаются именно так. Однако я не могу понять – по чьему слушанию мы здесь находимся? Уже ставшего полумифическим Молтембера или же Якоба Сорвенгера, который начинает скучать? Считаете ли вы его виновным?

– Да, считаю, – ответил Юлиан. – Считаю виновным более, чем кто либо. Ибо если бы не он, Молтембер ни за что не смог бы найти часы и тем более распоряжаться ими.

Судья замолчал, явно придумывая новые каверзные вопросы. Можно сказать, что тем же самым занималась и фрау Гёсснер, однако она, ко всему прочему, ещё и ожидала новую почву для дискуссий.

– Тогда как вы прокомментируете взрыв часов? К чему всё это было, и кто в этом виновен? – созрели наконец-то вопросы у судьи.

Юлиан сомневался, стоит ли рассказывать или нет. Он ощущал, как весь зал смотрел на него как на чудака, и более всего на свете желал прямо сейчас сбежать отсюда и никогда не возвращаться. Провернуть, так сказать трюк, который исполнил почти полгода назад, бежав из усадьбы своего деда.

Однако люди должны знать правду. И если не сейчас, то потом они всё равно в неё поверят.

– Разрушив договор семерых, Молтембер планировал и сам заключить договор с Эрхарой, – начал Юлиан. – Ему были нужны рыцари Эрхары, заточённые туда много сотен лет назад. С их помощью он хотел усилить свою армию и после возвращения нанести сокрушительный удар. Хозяева Эрхары запросили взамен новые души. Сто тысяч душ.

– Но вы говорили обо всём населении Свайзлаутерна, а это триста тысяч – усмехнулась Хлоя Гёсснер.

– Достаточно было и ста тысяч, – ответил Юлиан и продолжил. – Убить их всех при помощи карманных часов Молтембер не смог бы. Вернее, смог бы, но на это ушло бы много времени, а ждать он не хотел. Поэтому он переместил мощь карманных часов в Центральные Часы города, а это позволяло уничтожить всех, кого он хотел, единым разом.

– Но разве это так работает? – спросила Хлоя Гесснер, вновь не дожидаясь окончания монолога Юлиана. – Какая разница, какого размера часы, если сила в них одна и та же?

– Если бы это было так, Молтембер знал бы об этом. Всё, что я сейчас говорю, я слышал от него самого, и не мне судить, правда это или нет. Суть в том, что часы убивают ровно в полночь, но полночь они так и не пробили, потому что за секунду до этого пошли в другую сторону и взорвались. Наличие взрыва вы тоже будете отрицать? – обратился Юлиан то ли к судье, то ли к Фрау Гесснер, то ли ко всему залу, то ли вообще к самому себе.

Он ощущал себя вруном и фантазёром, потому что ему однозначно никто не верил. Если бы они пригласили на слушание ещё и Пенелопу Лютнер – человека, который тоже присутствовал в ту роковую ночь на крыше часов и знал ровно то же самое, что и Юлиан, всё могло бы быть иначе. Два голоса смогли бы достучаться до них, но этого не было. Словно нарочно никто не хотел в это верить, потому никто и не позвал второго свидетеля, чтобы он не портил им нарисованную ими же картинку. А уж Пенелопе хватило бы смелости сказать правду, как и самому Юлиану. В своей красавице он был более чем уверен.

– Кто же заложил взрывчатку? – спросила Хлоя Гесснер, словно наконец-то нашла несостыковку в деле и теперь сможет давить на неё до победного конца.

К несчастью, на это и впрямь ответить было нечего.

– Полагаю, это был тоже план миссис Скуэйн, – сказал он. – Однако, я не знаю точно.

– Выходит, вы посмертно обвиняете её в преступлении? – спросила настырная защитница.

– Она спасла нас всех. Треть жителей целого города, сто тысяч невинных людей. Разве какое-то сооружение дороже человеческих жизней?

– Довольно, – прервал его судья. – Довольно, герр Мерлин. Мы достаточно наслушались от вас на сегодня, теперь же позвольте нам отдохнуть и перейти к более насущему.

Всё, как Юлиан и думал. Он ни до кого не достучался.

Хлоя Гесснер и вовсе смотрела на него как на сумасшедшего. Якоб Сорвенгер ухмылялся, чем напомнил ему погибшего Агнуса Иллиция. Разве что, всему этому великолепию недоставало пары золотых зубов.

– Можете вернуться на своё место, – проговорил Бенджамин Ноттингемский после недолгой, но очень неловкой паузы.

– Вы не верите мне? – спросил Юлиан.

– Мы примем во внимание ваши показания, – ответил судья, но Юлиан воспринял этот ответ совершенно иначе. – А теперь присядьте.

Юлиан послушно повиновался и направился в сторону деда. Теперь он выглядел словно цепной пёс и приближаться в нему было опасно, но, увы, другого выхода не было.

Однако Раньери промолчал. Не было даже недовольного взгляда в сторону Юлиана. Всё самое интересное он приберёг на потом, и фантазии Юлиана не хватало для того, чтобы представить, что он с ним сделает.

– Якоб Сорвенгер, – обратился судья к подсудимому. – Теперь мне хотелось бы выслушать вас. Каково ваше мнение на этот счёт?

Сорвенгер ещё раз улыбнулся, словно ему была оказана невиданная честь. Перекинувшись взглядами со своей защитницей, Якоб сказал:

– Должен признаться, этот парень чертовски хорош.

Юлиан смутился.

– Ближе к сути, герр Сорвенгер, – сказал судья, взмахнув ладонью. – Вы подтверждаете слова подсудимого?

– О да. Конечно, подтверждаю, господин судья.

– Но в прошлый раз вы подтверждали совершенно другое.

– А в следующий раз подтвержу третье.

Издевается. Якоб Сорвенгер попросту издевается над всеми находящимися здесь. В особенности, над Юлианом.

– Доселе все ваши доводы не складывались в одну картину, – продолжил подсудимый. – Всякий раз оставалось множество пробелов. Но теперь… Теперь этот маленький, не побоюсь того слова, гений, уделал вас всех. Честно говоря, огромное спасибо вам всем за то, что в столь тяжёлый час позволили мне вдоволь повеселиться.

– Что вы хотите этим сказать? – не выдержал судья.

– Что я хочу сказать? Вы всё уже сказали за меня. Единственное моё замечание как самого опасного преступника Союза Шмельтцера заключается в моём глубоком сожалении, что версия Юлиана Мерлина так и не станет официальной. Мне очень жаль, что я сяду всего лишь за тройное убийство и какой-то там акт вандализма. Я всегда мечтал остаться в памяти живущих куда более ярким, но увы…

Казалось, Хлоя Гесснер тоже улыбается, слушая откровения своего нанимателя, либо же с трудом сдерживается.

Что эти двое задумали?

– Вы сказали всё, что хотели? – спросил судья.

– Даже больше. С нетерпением ожидаю приговора.

Бенджамин Ноттингемский пошевелил своими губами, ещё раз прокашлялся, после чего обратился уже ко всем:

– Раз больше нечего сказать, смею удалиться для выяснения решения. Объявляю перерыв.

Он стукнул по столу молотком, после чего зал буквально загудел.

Юлиану стало довольно не по себе от такого шума, и первым делом он, не обращая внимания на деда, поспешно удалился, надеясь скрыться от него в толпе.

Церемониальный зал здания суда располагался на самом верху, вдалеке от всей суеты, и, что удивительно, сейчас абсолютно пустовал. Ни одному зеваке, ожидающему решение судьи, кроме Юлиана, не пришло в голову заглянуть сюда, чему он был несказанно рад.

Во всём просторном помещении только у задней стены было на что посмотреть. А именно на находящиеся в двух застекленных хранилищах череп апостола Петра и легендарный скипетр Адама Шмельцера, при помощи которого он когда-то сплотил под единой властью едва ли не всю Западную Европу. Третье хранилище, в котором должен был находиться Экскалибур, пустовало.

К слову, едва ли не всю стену украшали три огромных полотнища, которые просто не могли уйти из-под взгляда проходящего мимо. С правой стороны располагался флаг Союза Шмельцера – скупой чёрный крест на белоснежном фоне. С левой – герб в виде опять же белого овала с заключённым внутри чёрным ястребом. В центре, вровень между ними, висел огромный портрет отца-основателя, самого Адама Шмельцера.

Он был невероятно идеален. Настолько идеален, что таких людей в реальной жизни Юлиану видеть никогда не доводилось. Мужественный подбородок, невероятной глубины голубые глаза, тонкая шея, аккуратно зачёсанные назад волосы, густые брови и ресницы, насыщенности которых могла бы позавидовать любая городская красотка.

У него были широкие плечи и бравая грудь, облаченные в монотонный серый кардиган с кучей медалей, некоторые из которых не умещались на такой большой груди, потому и накладывались друг на друга.

Всё это пробивало Юлиана на смех, потому что много раз он слышал, что Адам Шмельцер выглядел несколько иначе. Он имел глаза разного размера, потому что один из них не раскрывался до конца, к тому же оба они были не голубыми, а карими, подбородок с огромной ямкой в середине, редкие сальные волосы и щеки, обветренные детской оспой.

Народ любит возводить своих героев в идеал, и в этом их винить сложно. Иначе каким образом можно было доказать величие столь невыдающегося внешне человека?

Задумавшись обо всём этом, Юлиан совершенно не услышал приближающихся к нему сзади шагов.

– Рад наконец вас видеть, – услышал он.

Можно быть спокойным – это всего лишь Лиам Тейлор.

Юлиан тоже был рад его видеть. Пожалуй, он являлся единственным человеком в здании, который его не раздражал.

– Доброго дня, мистер Тейлор, – довольно сухо ответил юноша.

– Что чувствуете, наблюдая за тремя артефактами, олицетворяющими Союз Шмельцера?

– Чувствую, что их всего два, – с ноткой иронии в голосе ответил Юлиан.

Тейлор легонько улыбнулся. Похоже, он стеснялся публично демонстрировать эмоции, потому что пытался сохранить образ серьёзного преподавателя, который, к тому же, являлся представителем целой коммуны на слушании.

– Кем бы ни был похититель Экскалибура, он является настоящим гением. Выкрасть его из одного из самых охраняемых объектов Союза Шмельцера… Исключительно поразительно.

– Эти артефакты действительно сожержат в себе столько силы?

– Не думаю, герр Мерлин. Это всего символы единения. Адам Шмельцер был уверен в их святости, и при жизни был одержим их поисками, но у меня касательно этого другие домыслы. Любопытно знать, что путём геноцида целых народов и пляски на костях младенцев этот человек создал величайшую империю современности, – произнёс мистер Тейлор, встав бок о бок с Юлианом и тоже начав рассматривать грандиозный портрет.

– Историю пишут победители, – ответил юноша, не найдя ничего более внятного.

– Исключительно правильный ответ, герр Мерлин. Главное – не говорить о таких вещах громко.

– Предпочитаю о таких вещах и вовсе молчать, – ответил Юлиан.

Честно говоря, в последнее время он предпочитал молчать абсолютно обо всех вещах.

Но стоило повториться, что сегодняшний день уже стал исключением.

– Мирное небо над головой порой требует отчаянных жертв, – произнёс Лиам Тейлор, мысленно улетая в свои ностальгические времена. – Кому, как не нам, об этом знать?

У Юлиана что-то ёкнуло внутри. Он не видел мистера Тейлора с того самого рокового дня и всё ещё не знал его мнения насчёт всего этого.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил он.

– Что мне тоже очень жаль её, – ответил Тейлор, и наконец кинул взгляд в сторону Юлиана, который подтверждал то, что эти слова не были лестью. – Перед смертью Ривальда Скуэйн сказала мне одну фразу, которую я не могу забыть. Иногда, для того, чтобы выжить, нужно умереть. Это последнее, что она сказала мне, и я не могу выкинуть этих слов из головы.

Надо же. Юлиан, к своему стыду, даже не помнил последних слов, которые она говорила ему.

– И что вы понимаете под этим?

– Не важно, что понимаю я, – ответил мистер Тейлор. – Важно то, что она сама хотела сказать этим. Человек не умирает до тех пор, пока жива память о нём. Мы не должны предаваться унынию, потому что нам ещё предстоит многое сделать, чтобы её жертва не оставалась напрасной.

– Всё кончено, мистер Тейлор, – сказал Юлиан.

Всё кончено не только для Молтембера, Сорвенгера и Иллиция.

– Пятнадцать лет назад мы тоже говорили, что всё кончено, герр Мерлин. И ровно столько же лет поддерживали эту веру в себе. Однако правда заключается в том, что нельзя ослаблять бдительности ни на секунду, потому что это может погубить нас всех. Вы знаете, кто в своё время потерял бдительность и знаете, что они отдали за это. Знаете же?

– Свои жизни, – ответил Юлиан, и в этот момент в его памяти снова выскочил момент смерти Ривальды.

– Исключительно правильно, герр Мерлин. И мы должны быть благодарны тем, кто помнил. Вернее, той единственной, которая не забывала, что не все вещи в этом мире навсегда. Не бывает извечных замков – ты, я и она удостоверились в этом.

– Всё, что я сейчас услышал от вас, мистер Тейлор, оно… Значит ли оно, мистер Тейлор, что вы верите мне?

Мужчина замолчал и робко поджал губы, словно не осмеливался что-то сказать Юлиану. Он пару раз глубоко вдохнул, потом на секунду закрыл свои чёрные глаза, и наконец нашёл, как схитрить и уйти от ответа:

– Я верю лишь в то, что видел сам. Вы не должны были быть столь храбры и открыты во время своих показаний…

– И вы в ту же самую степь, – беспардонно перебил более старшего визави Юлиан.

– Нет же, вы всё не так поняли. Подобно фразе миссис Скуэйн о смерти, я скажу, что иногда, для того, чтобы сказать правду, нужно соврать. Знаю, звучит немного запутанно, но наши с вами истории никогда не были простыми. Так ведь? Стоило убедить во всём, что вы знаете, своих близких – тех близких, что верят вам и никогда не увидят в вас лгуна. Молва ходила бы из уст в уста до тех пор, пока не стала бы истиной.

В словах Лиама Тейлора была доля правды, но Юлиан всегда предпочитал действовать открыто и напролом, а не пускать в ход хитросплетённые интриги, которые могли бы сделать из него не только лгуна и чудака.

– Знаете ли, поздно уже, – произнёс Юлиан и отвернулся.

– Да, поздно. Но мы ведь всегда можем сделать вид, что ничего не было и забыть об этом.

– Это был позор, мистер Тейлор. Каждый, кто был в зале, сейчас смеётся надо мной за моей же спиной. Я стал новым объектом для шуток и уже завтра попаду во все газеты как первый чудак года. Не такой славы я хотел, далеко не такой.

– Во-первых, ничего ещё не произошло, – попытался успокоить юного друга Лиам Тейлор. – Во-вторых, вообще не советую обращать внимания на злые языки за спиной. Это же не наш уровень, мы выше всего этого. Так ведь?

Юлиан кивнул. Слова были достаточно мотивирующими, но только для кого-нибудь другого. На самого же Юлиана они не произвели ровно никакого эффекта.

– Хуже мне уже не будет, – отмахнулся он.

– Очень зря вы так говорите, – сказал мистер Тейлор. – Вам пора возвращаться в привычное русло жизни. Иными словами – вам пора в Свайзлаутерн.

При упоминании слова «Свайзлаутерн» у Юлиана едва не взорвался мозг.

– Я туда никогда не вернусь, – отрезал он.

– Вы вернётесь и поймёте, что жизнь далеко не закончена. Ох уж, это юношеское бунтарство… Как многое сказано об этом. Мой сын такой же. Да, верно вы не знали, что я воспитываю сына. И воспитываю один, потому что я … Я, если так можно выразиться, вдовец.

– Что? – удивился Юлиан. – Вы потеряли жену?

– Да, её больше нет, поэтому я понимаю ваше горе вдвойне. Но видны ли на мне признаки этой потери? Где я сейчас? Там же, где и вы? Нет, я живу полной жизнью и планирую так жить дальше. Не буду скрывать, Алексия… Моя покойная возлюбленная, то бишь, до сих пор в моём сердце. Но за всю жизнь наши сердца изрежутся глубокими рубцами не один раз и не два. Или вы не готовы к этому?

Если Лиам Тейлор соврал насчёт потери возлюбленной, то это был крайне неудачный ход. Если же сказал правду, то эти слова могли возыметь какую-то силу.

– Да, знаю, мистер Тейлор. Но что я буду делать в этом городе теперь? Так же, как и тогда, окажусь на улице и в первый же день попаду в полицейский участок?

– О, нет. Не забывайте, что вы до сих пор остаётесь студентом Академии Принца Болеслава.

– Что? – искренне удивился Юлиан. – Я ещё не отчислен? Я же не посещал занятий два месяца, да и до этого-то не особо.

– Не стоит беспокоиться об этом. Не забывайте, какой вес имела Ривальда в городе и в академии особенно. Она успела оплатить ваше обучение на все годы вперёд. К тому же, у вас есть один уважаемый друг среди преподавателей, то бишь я, а значит и с сессией проблем не возникнет. Уверяю вас – времени догнать программу и досдать экзамены у вас будет с головой.