Алая Завеса. Наследие Меркольта

Роман Покровский

Алая Завеса. Наследие Меркольта

1 глава. (Не) справедливо осуждённый

В этом году в Грунндебайтене выдалась необычайно снежная зима. Сама Снежная Королева из сказок Андерсена так полюбила этот город, что придя сюда в конце ноября, осталась до конца зимы.

Белый и пушистый снег не переставал падать на дома, тротуары, магазины, улицы и прохожих. Это продолжалось с раннего утра и до самого позднего вечера – жители города недоумевали, почему же снежный покров ещё не похоронил под собой крыши всех зданий.

Но всякий раз снег таял, и его оставалось ровно столько, сколько требовалось – он мирно и непринуждённо лежал под ногами – в тёплые дни прилипал к ногам, а в холодные – приятно похрустывал под ними. И только некоторые люди ежедневно вытаскивали с утра лопату для того, чтобы расчистить себе дорогу к гаражу.

Однако в городе жил один человек, который был отнюдь не прочь, чтобы снега выпало так много, чтобы накрыло его с головой и не отпускало, оставив под своим покровом до грядущей весны.

Его звали Юлиан Мерлин, и подобные грустные мысли не отпускали его два или три последних месяца – он не помнил точно. Семанадцатилетний юноша понуро и бесцельно каждый день прогуливался по заснеженному Грунндебайтену, не понимая, для чего он это делает и не находя более никакого смысла в жизни.

Он не считал, сколько дней прошло после его возвращения из злосчастного Свайзлаутерна. Они все были копиями друг друга – пустыми, мрачными и пугающими.

Во время каждой из прогулок, медленно блуждая безо всякого направления и не глядя вперёд, он видел перед глазами одну-единственную картину – красивое женское лицо, что улыбалось за секунду до смерти. Затем наступал взрыв, который Юлиану не повезло пережить. Взрыв, который всё уничтожил. Кто-то лишился жизни, кто-то – свободы, а Юлиан лишился своей личности и дальнейшей мотивации к существованию.

Снег всё падал и падал. На волосы, на пальто, на брюки, на ботинки. Казалось, даже касался какой-то своей частью души, но даже обращаясь в воду, не мог смыть хоть на немного разочарование, подавленность и апатию.

Ничто не помогало. Юлиан погряз в этом полностью и ничему его уже не радовался. Вернее говоря, он и не пытался искать того, что может помочь. Свайзлаутерн, являющийся олицетворением ярчайшего отрезка его жизни, он покинул, и, похоже, что навсегда, а в Грунндебайтен вернулся разве что телом, но не душой.

Он не желал никого видеть здесь. Он и не видел никого, кроме своей матери. И то, ему приходилось, ибо он жил в её доме. Других же встреч Юлиан всячески старался избегать. Сверстники, друзья и бывшие одноклассники давно остались в прошлом. Их набралось немало за предыдущие семнадцать лет жизни, но они более не имели никакого значения. Наверняка, добрая их половина была бы рада увидеть Юлиана и пообщаться с ним, но он сам не мог ответить им тем же.

Он видел только одно лицо. Умирающее. Умирающее, но бросившее на прощание улыбку. Единственную, которая была настоящей и искренней за всё то время, что Юлиан знал Ривальду Скуэйн. Единственную, но Юлиану было достаточно и одной. В отличие от времени, что он провёл подле неё.

Она покинула его слишком рано. И оставила одного.

И она не была его девушкой или возлюбленной, как могло бы показаться. Их связывали иные отношения – нездоровые, в какой-то мере аморальные, но от того не менее крепкие. Ривальда Скуйэн была для Юлиана Мерлина учителем, наставником и работодателем. Однажды она обвинила его в убийстве и едва не посадила тюрьму, но всё вывернулось наизнанку, и она оказалась той, что спасла от смерти не только Юлиана, но и весь Свайзлаутерн.

Несмотря на холодную погоду, Юлиан не стал утруждать себя поисками тёплой одежды, что была бы сейчас куда уместней. Вместо этого на нём было лёгкое чёрное пальто, которое подарила ему Пенелопа Лютнер, и в котором он пережил большую часть осенних приключений в Свайзлутерне. Снизу Юлиана согревал тёплый и шерстяной свитер, который ему связала мама в честь недавно прошедшего Рождества.

Начали загораться первые фонари вдоль дороги, и Юлиан отметил, что начало вечереть. Это означало, что он блуждает уже несколько часов и давно должен был устать. Но этого не случилось.

Он бродил бы по городу и дальше, но проходя мимо кафе «Грета и Ганс», не смог удержаться и оставить его позади. С этим местом было связано очень много воспоминаний – тёплых и не совсем, произошедших с Юлианом ещё во время прошлой жизни, до той самой роковой поездки в Свайзлаутерн.

В этом заведении произошли сотни, а, возможно, и тысячи посиделок с прежними друзьями – бурные, неспокойные, но от того не менее весёлые. В этом месте у Юлиана было первое свидание (и не только первое), первый отказ и даже первый поцелуй.

Впервые за долгое время его меланхолия сменилась на лёгкую ностальгию.

Пнув на всякий случай застопорившийся снег под ногами, Юлиан открыл дверь и вошёл в помещение, вдохнув обжигающий глоток тёплого воздуха. Родной запах, родные ощущения – всё так же, как и раньше. Только вот не радовало совсем. Ностальгия проникала куда-то внутрь, но громким пинком её вышныривали обратно, заменяя всё тем же выражением лица, которое через секунду настигнет смерть.

– Кофе, пожалуйста, – сказал Юлиан симпатичной официантке, усевшись за самый дальний стол и уставившись в огромное прозрачное окно, открывающее вид на горящие фонари и вечерний Грунндебайтен.

– Какой? – спросила она, попытавшись заглянуть в его лицо, но Юлиан этого пересечения глаз избежал.

Он не хотел слышать никаких вопросов, ибо ему и впрямь было плевать, какой будет кофе и кофе ли это будет вообще.

– Любой, – недовольно огрызнулся он, так и не желая заглядывать ей в глаза.

– Ясно, – так же недовольно ответила она и оскорбительно отвернулась, словно Юлиан сейчас брызнул в её лицо кипятком из недопитой чашки.

Он мог и знать эту официантку, тем более, что она была лишь немногим старше его, а с такими девушками он всегда раньше старался наладить контакт. Но сейчас, если бы этот контакт и впрямь был, Юлиан с огромной радостью разорвал бы его ещё раз. Лишние разговоры ему были не нужны.

Когда Юлиан получил свою чашку чёрного сладкого кофе, он не осмелился сразу прикоснуться к ней, отдав предпочтение нелепому смотрению на неё и выискиванию чего-то интересного в её внешнем содержимом.

В голову сразу прокралось небольшое воспоминаньице, которое отнюдь не сразу оказалось вытеснено оттуда его душевными страданиями. Это было уже другое лицо, некогда тоже бывшее ему дорогим и улыбающимся при виде Юлиана – лицо Пенелопы Лютнер, его бывшей возлюбленной. Ещё недавно, когда не было снега, а Юлиан всё ещё находился в Свайзлаутерне, они неоднократно сидели вдвоём в кафе "Хартс" и тоже пили кофе.

Юлиан вспоминал и нелепый случай, когда у него совсем не было с собой денег, и приходилось импровизировать, чтобы угостить Пенелопу. Он и не помнил, как выкрутился из этой неприятности, но, наверняка, это была интересная история, потому что неинтересных историй с тем, прежним Юлианом, не происходило.

Было ли это приятным воспоминанием на фоне зимней депрессии? Возможно. Возможно, что и увидеть её Юлиан был бы не прочь. Останавливало только то, что никто так сильно, как Пенелопа, не будет напоминать ему о трагической гибели Ривальды Скуэйн.

Но его размышления оборвал отдалённо знакомый девичий голос, назвавший его по имени.

Юлиан со всем сидящим в нём недовольством поднял голову от невероятно интересного рисунка кофейной пены и увидел улыбающееся лицо Дороти Палмер.

– Юлиан? – ещё раз спросила девушка и, не спрашивая разрешения, уселась напротив. – Это и впрямь ты? Вот уж не ожидала тебя здесь увидеть.

Юлиана очень опечалило то, что он всё же не смог избежать неприятных встреч сегодня.

– Да, это я, – равнодушно ответил он. – Ты чего-то хотела?

Девушка смутилась. Она явно ожидала не этого, потому улыбка на её лице сменилась на нахальную девичью обиду.

– Ничего не хотела, – произнесла она. – Но встреча очень приятная. Напомни мне лучше – а сколько тебя не было? Если не ошибаюсь, тебя никто не видел в Грунндебайтене с августа.

– Я же говорил, что уезжаю к дедушке.

– Не прикидывайся дурачком, Мерлин, – сказала Дороти. – Ты не помнишь, что говорил мне в нашу последнюю встречу? Что вернёшься через месяц и вернёшься ко мне. Я же ждала тебя, ты забыл?

– Планы немного сменились, – Юлиан был не особо разговорчив.

Дороти казалась ему очень привлекательной ещё весной. Немного стыдно было признавать, что он бегал за ней, как влюблённый мальчишка. И отъезд к дедушке был в том числе нежелательным и из-за этого.

– Признайся честно, – она навострила глаза, словно полицейский, который собирается вывести преступника на чистую воду. – Ты поступил куда-то?

Юлиан молчал.

– Поступил! Не отнекивайся, дорогой! А говорил, что нужна тебе эта учёба, как собаке пятая нога? Дед заставил, да?

Юлиан совершенно не понимал, как эта болтливая и надоедливая девчушка могла ему когда-то нравиться. Мало того, что она постоянно несла чушь в духе Хелен Бергер, так ещё и присмотревшись получше, Юлиан не нашёл в ней никаких привлекательных черт. Он не был ни сторонником карих глаз, ни любителем чёрных волос, да и нос какой-то… Немного длинный. Пенелопа Лютнер всё же гораздо лучше.

– Можно сказать и так, – Юлиан предпочёл не придумывать ничего оригинального, а просто практически молча с ней согласился.

– Какой-то ты грустный… Я тоже кофе хочу. Не угостишь меня?

– Нет, – сказал Юлиан.

И не поверил своим ушам, потому что раньше он так дерзко не общался ни с девушками, ни с кем-то ещё. Но времена и нравы давно поменялись для него, потому и удивляться было уже нечему.

– Ну ладно, – обиделась Дороти, на что Юлиану было, мягко говоря, плевать. – Сварю дома сама. Наверное, ты кого-то уже нашёл себе там?

– Где там?

– Ну там, где ты был. Я не знаю, куда ты уехал учиться. А сейчас что? Каникулы, наверное? Приехал и не сказал нам ничего. Мы бы вечеринку устроили, может быть…

– Мне не до этого, – оборвал её Юлиан.

К кофе он до сих пор так и не притронулся.

– А долго ещё будешь в Грунндебайтене? Сходили бы куда-нибудь. Хочешь, собрали бы всех наших, а хочешь, вдвоём…

– Я ничего не хочу. Других дел полно. Скоро уеду обратно.

– Что изменилось, Юлиан? Ты бросил меня и даже не удосужился объясниться ни в чём. Ты сбежал. Я правильно тебя понимаю?

– Правильно, – кивнул Юлиан, надеясь, что такая честность отпугнёт её, и она наконец-то уйдёт, оставив его в покое.

Но не тут-то было.

– А ведь я ждала.

– Неделю? – съязвил Юлиан.

– Нет. За кого ты меня держишь? Гораздо дольше. До тех пор, пока полностью не отчаялась. Знаешь, ребятам тоже не понравилось то, как ты исчез, никому ничего не сказав. У нас почта бывает. Если уж меня не хочешь видеть, написал бы друзьям, куда поступил, что да как.

Она пыталась выбить из Юлиана какие-то оправдания, но этих оправданий нет и не было. Он и впрямь поступил не очень красиво, но, как ни странно, чувство вины его не терзало. Скорее, даже наоборот.

– Что ты хочешь от меня услышать? – резко и прямо спросил он.

– Ты изменился, – сухо констатировала факт Дороти, и этот факт явно не пришёлся ей по душе. – Раньше не был таким. Нравился меня. Нравился всем. Наверное, учёба делает людей такими. Неизвестно, что делают там с вами. Запирают в кабинетах и заставляют учить до тех пор, пока крыша не съедет?

Кафе, не смотря на ещё не поздний час, было пусто и на данный момент в нём находились только Юлиан, Дороти и официантка. Но официантка расположилась вдалеке от пары – за стойкой в ожидании посетителей, поэтому слышать их не могла. Этим Дороти и воспользовалась, начав говорить во весь голос, не скрывая эмоций.

– К счастью, больше не нравлюсь, – сказал Юлиан и изобразил подобие улыбки.

– Точно, кого-то нашёл. Надеюсь, что тебе повезло с этим, и ты не будешь, как раньше.

– Ты же говорила, что я был раньше лучше? – удивился Юлиан. Вернее говоря, сделал вид, что удивился, потому что апатия никуда не делась.

– Я не это имела в виду. А то, что не будешь пользоваться девушками и сбегать, – деловито сказала Дороти, словно обвиняя кого-то в государственной измене.

– Позволь узнать, а кем это я попользовался? – на этот раз Юлиану и впрямь стало немного интересно.

– Мной! – развела руками Дороти. – И это забыл?

– Но у нас же не было ничего. Почти.

– Но могло бы быть, если бы не сбежал.

Этими словам Дороти поставила Юлиана в ступор и неловкое положение. Она говорит несвязные и нелогичные вещи. Пусть она обвиняет Юлиана в чём то, но он хотя бы не такой глупый, как она!

– Ну так радуйся, что я сбежал прежде, чем… Кхм… Поиспользовал.

Лицо Дороти отнюдь не выразило радости, но Юлиан её и не ожидал.

– Крышу совсем тебе снесло, Юлиан, – жалобным голосом сказала Дороти. – Влюбился, наверное, только не взаимно. Вот и грустишь. Я же могу помочь, ты знаешь…

– Мне не надо помогать, – злостно оборвал её Юлиан. – Мы разошлись разными дорогами, разве что я забыл тебе удачи пожелать.

– Удачи? – недоумевающе спросила Дороти. – Ты так это называешь? Это я едва не впала в депрессию, когда ты исчез. Знаешь, кем я ощущала себя… А теперь ты вернулся, делая вид, что не знаешь меня и что ничего не было. Вернулся красивый такой. Стиль сменил. Волосы отрастил, пальтишко модное надел.

Юлиан приподнял глаза на спадающий со лба чёрный локон. Он и понятия не имел, насколько за эти пару месяцев выросли его волосы. Он даже не помнил, смотрелся ли за это время когда-нибудь в зеркало. Что-то внутри подсказывало, что если и смотрелся, то не более двух раз и то, будучи погружённым в свои думы, он сделал это скорее по инерции и не обратил внимания на то, как выглядит.

– А свитер-то всё так же – связанный мамой, – Юлиан расстегнул пальто и показал Дороти новый элемент своего гардероба.

– Мило, – улыбнулась Дороти, поняв, что разговор уходит не в то русло, поэтому сразу перевела его в обратное: – Приходи завтра на наше старое место. Можешь даже сегодня.

– Я никуда не пойду! – повысил голос Юлиан, и, не в силах больше терпеть её общество, резко встал со скамейки. – Хотела кофе? Вот, пей, он не тронут. Только холодный. Мне пора.

Не желая объясняться перед ней, Юлиан поспешно направился к выходу, застёгивая пальто и завязывая шарф прямо по пути. Кто знает – может Дороти что-то и кричала ему вслед, а может, и бежала за ним. Юлиан мастерски научился игнорировать такие действия.

Захлопнув за собой дверь, Юлиан наконец-то вдохнул запах блаженного, но холодного одиночества. Сквозь огромное окно он увидел всё ещё сидящую внутри Дороти, с глазами, наполненными безумной обидой, на которых наверняка наворачивались слёзы.

Несмотря на равнодушие по отношению к ней, Юлиану всё же стало немного не по себе и он решил поскорее покинуть это место, отправившись домой. Туда, где достать его может только один человек. И этому человеку, хоть порой и сильно раздражающему, это было дозволено. Потому что она была его матерью.

К сожалению, и дом не оказался пристанищем покоя для Юлиана Мерлина. Казалось бы, весь сегодняшний день сговорился против него и решил пройтись по нему катком, наполнившись неожиданными, но не самыми приятными встречами.

Едва открыв входную дверь уютного небольшого двухэтажного дома, находящегося напротив кондитерской лавки и магазина игрушек, Юлиан увидел сидящего за столом в гостиной своего второго по близости родственника.

Сеньор Джампаоло Раньери сидел за столом, вальяжно покуривая сигару и попивая столетний виски из квадратного бокала. Свои солидарность и имидж он не скрывал и сейчас, будучи одетым в строгий чёрный смокинг, который стоил едва ли дешевле всего этого дома. Седые волосы были всё так же аккуратно уложены назад, а вся растительность на лице, кроме роскошных и всё так же седых усов, была гладко выбрита.

Юлиан опешил, и у него отпала всякая охота снимать пальто и вообще проходить в гостиную.

Но, к сожалению, от некоторых людей, словно от теней, сбежать было невозможно.

– Добрый вечер, дедушка, – натужно произнёс Юлиан.

– И тебе приятного дня, – ответил дед, приглашая жестом Юлиана за стол. – Проходи, не стой в дверях.

Надо сказать, что желания это делать у Юлиана совсем не было, но ослушаться дедушки он не мог. Поэтому, ещё секунду помявшись у входа, он скинул пальто и присел за стол, прямо напротив сеньора Раньери, словно его оппонент.

– А что ты здесь делаешь? – тихо спросил Юлиан, скорее выражая тем самым приличие, но совсем не интерес.

– А я по твою душу, дорогой внук.

– По мою? Ты по поводу… Того побега?

– Побега? – дед покрутил усы, словно вспоминая что-то очень давнее и порядком подзабытое. – Может быть, и поэтому, – ответил он, делая вид, что вспомнил. – Наверняка, ты ожидаешь сейчас длительную и поучительную лекцию по поводу того, что очень плохо сбегать из дома такого человека, как я. Тем более, без моего ведома. Не сомневайся, за это ты ещё будешь наказан и мало тебе не покажется.

– Мне жаль, – произнёс Юлиан, даже не пытаясь изобразить, что делает это искренне.

– Спасло тебя только то, что ты отправился в Свайзлаутерн, а не куда-то ещё. В противном случае я нашёл и вернул бы тебя уже к вечеру и посадил бы под домашний арест, из которого в лучшем случае ты вышел бы только сейчас.

– Тогда почему именно Свайзлаутерн? – поинтересовался юноша.

– Потому что там ты никогда не был один. За тобой присматривали. По моей просьбе.

– Да? – удивился Юлиан. – И кто же?

– Грао Дюкс и Ривальда Скуэйн. Разве ты не догадался?

День специально распорядил себя так, чтобы Юлиану напомнили ещё и про Ривальду Скуэйн?

– Знаешь ли, времени не было и это было довольно проблематично. Учитывая, что и мистер Дюкс и миссис… кхм… Ривальда погибли. Оба.

– И самое страшное, что оба погибли на твоих глазах. Врагу такого не пожелаешь, но мы можем найти здесь и свой плюс. Это однозначно сделает тебя сильнее. Не прямо сейчас, но, может быть, когда-то.

Слушая это, Юлиану до безумия хотелось сбежать ещё раз. Но на этот раз не в Свайзлаутерн, где у дедушки полно агентов, а намного дальше – туда, куда его длинным рукам с вязкой паутиной никогда не достать.

– Ты так это называешь? – смутился Юлиан. – Ты не знаешь и половины того, что было на самом деле. И не узнаешь, потому что я ничего не буду тебе рассказывать. Всё равно, ты так же, как и все эти Тёрнеры и Тейлоры, не поверишь мне.

– Тёрнер? Ты про Стюарта?

– Да. И, к твоему счастью, его убить не успели. Наверное, потому что я вовремя уехал из Свайзлаутерна и перестал притягивать неудачи.

Сеньор Раньери потушил сигару о позолоченную пепельницу и налил себе ещё виски. Само собой, Юлиану он выпить не предложил, хотя юноша сейчас явно не отказался бы, потом что тем самым он смог бы хоть как-то угомонить свой разыгравшийся пыл.

– В Свайзлаутерне всё хорошо, – возвестил дед и даже немного улыбнулся, после чего вытащил из-за пазухи газету, показав Юлиану заглавную страницу. – Центральные Часы начали отстраивать заново и, если всё пойдёт по плану, уже к следующему лету их сдадут в эксплуатацию и всё будет так же, как и прежде.

Внезапное появление матери Юлиана, Франциски Мерлин-Раньери, даже немного обрадовало его, потому что означало, что Юлиану больше не придётся оставаться наедине с дедушкой, ощущая треклятую неловкость и не менее неприятное раздражение.

В руках она несла огромный поднос, и Юлиан невольно удивился, как эта хрупкая женщина несёт его, нисколько не напрягаясь. Всё-таки, она несколько сильнее, чем это может показаться с первого взгляда.

– Юлиан, ты вовремя, – сказала Франциска, поставив поднос на стол. – Утка как раз готова. У вас ведь всё хорошо, да?

– У нас всё отлично, Франциска, – поправил дочь Джампаоло, сделав акцент на слове "отлично". – У нас с Юлианом очень увлекательный разговор по душам. Время летит незаметно.

Юлиана очень раздражала эта показушная лесть дедушки, но вида он никакого не подал. Не было ни сил, ни желания спорить по этому поводу.

Юлиан улыбнулся матери, подтверждая слова дедушки.

– В Академии новый ректор, – продолжил парад новостей сеньор Раньери. – Роза Даугдон, давненько метившая на это место. Порадуемся за неё и даже похлопаем в ладоши. Благо, я её почти не знаю и не могу по достоинству и беспристрастно оценивать её работу. Но никто ещё не жаловался, и мы жаловаться не будем.

– Это всё? – спросил Юлиан.

– Отнюдь нет, – произнёс дед, открывая другую страницу газеты. – Окружным прокурором на место Сорвенгера временно назначен Харвиус Маннингер, но, сам понимаешь, это ненадолго, и скоро Местоболь пришлёт своё, никому неизвестное, лицо на эту должность.

– И, само собой, это не Уэствуд, а какой-то Харвиус, – пожаловался Юлиан, закатив для пущей правдоподобности глаза.

– Уэствуд? Кто это?

Юлиан предпочёл не посвящать деда в подробности дел полицейского участка, тем более, что он знал, что это ни о чём не скажет сеньору Раньери.

– А дом миссис Скуэйн всё так же пустует. Обещанная Клаудия Бартон так и не заехала в него, но дом по-прежнему записан на неё. Поэтому полиция так и не может провести обыск.

– Обыск? Зачем в её доме проводить обыск?

– В свете последних событий её фигура не может считаться однозначно чистой, Юлиан, – непоколебимо произнёс Джампаоло Раньери и закрыл газету, будто бы внутри неё скрывалось что-то неприятное. – Спаситель она или сообщник – это ещё предстоит выяснить и, как и полагается, следствие стоит на месте.

– Это оскорбление её памяти, – решительно сказал Юлиан, когда его мама раскладывала перед ним столовые приборы. – Никто не может подозревать её в чём-то…

– Может, – остановил его дед и запихал в рот кусок сельдерея, после чего медленно прожевал его и продолжил. – В конце концов – ты – это один из немногих, кто знает всю правду и тебе предстоит её рассказать.

– Да, я знаю всю правду, потому что сам чуть не погиб на той крыше. И да, я чудом спасся. А знаешь, благодаря кому? Благодаря Ривальде Скуэйн, которой пришлось для этого даже пожертвовать собой…

– Остановись, – в который раз оборвал его дед и насмешливо-хитрыми глазами начал смотреть на него, не желая продолжать монолог сразу же.

Юлиан тем временем взял в руки вилку и нож, чтобы заполнить неловкую паузу, но так и не придумал, что ему взять поесть. Более того, аппетит вдруг как рукой сняло и Юлиану снова захотелось прыгнуть в первый попавшийся автобус и отправиться куда-нибудь дальше конца света.

– Это ты будешь рассказывать не мне, а лицам стоящим сверху, – произнёс сеньор Раньери и вытащил из внутреннего кармана смокинга маленький квадратный конверт. – Вот, – протянул он записку Юлиану. – Это для тебя.

Юлиан не испытывал интереса к содержимому конверта, но с дедушкой спорить не было никакого смысла, поэтому лучшим вариантом было раскрыть его и прочитать.

Немного покопавшись с плотно прилипшим сургучом, Юлиан вытащил квадратный жёлтый клок качественной бумаги, судя по всему, богемской. К слову, он забыл прочитать на лицевой стороне конверта, от кого всё-таки это письмо, но значения этому не придал.

Внутренне содержимое скажет об этом куда лучше.

– Уважаемый Юлиан Андерс Мерлин, – медленно и размеренно, всматриваясь в каждую букву, прочитал он. – 8 января 2011 года Вы, в сопровождении совершеннолетнего опекуна, в обязательном порядке приглашены в международный конституционный суд Лондона на последнее слушание по делу Якоба Вольфа Сорвенгера в качестве свидетеля.

Сначала Юлиан даже не изменил выражения лица, ибо, несмотря на максимальную концентрацию при чтении, он многое упустил. Но, даже осознав, предпочёл сохранить саркастическое спокойствие, желая не выдавать весь тот гнев, что творился у него на душе.

– И это всё? – спросил он. – Странно ещё, что ты его принёс, а не сова. Вон, из камина, – он махнул рукой на горящий огонь в углу гостиной.

– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать? – нахмурился дедушка.

– А то, что я не собираюсь никуда ехать. Ни в какой Лондон, или куда-то там ещё. Я с этим делом покончил и больше никуда не полезу!

– Не городи чепухи. Как видишь, в качестве совершеннолетнего опекуна буду выступать я. А в виду того, что восемнадцати лет тебе ещё нет, за твою доставку в Лондон отвечаю я. Знаю, тебе плевать на то, что будет с тобой, но своей репутацией я рисковать не буду. Ты поедешь и точка.

– Для чего? Чтобы мне в своём вольном пересказе поведали то, что якобы случилось? Потрепали мои старые раны?

– Не тебе в свои семнадцать говорить мне о старых ранах. Поживёшь с моё, там узнаешь, что это значит. Видите ли, сломался он и в депрессию впал! Сколько раз я от тебя это слышу, позорный мальчишка!