Алая Завеса. Наследие Меркольта

Лицо Марва на мгновение скрылось за клубом дыма.

– На мой взгляд, картина приобретает целостность, – потушив сигарету, ответил детектив. – Городской совет обсуждал стратегию инвестиций из бюджета, и не сошёлся во мнении. Ковальски и Циммерман рассчитывали потратить большую часть денег на свои же банки и торговые центры, а Забитцер решил пустить их на благоустройство больниц.

– Мы всё это уже слышали, Марв.

– Тогда они навестили Густава Забитцера в отеле. Возможно, они не планировали изначально убийство, но что-то пошло не так, и беседа превратилась в потасовку. В её ходе герр Забитцер ранил Ковальски, а Циммерман в гневе пристрелил мэра. Пытаясь замести следы убийства, они сожгли тело Забитцера и покинули гостиницу.

Уэствуд пытался представить себе это событие в виде нуарного кино, но всякий раз над всем этим нависало лицо серого кардинала, укрытого капюшоном.

– Они не дети, Марв, – сказал он. – Это взрослые и очень умные мужчины. Некоторые улики скрыть невозможно, но кровь и пуля… Думаю, даже подросток справился бы лучше.

– Возможно, у них было мало времени и они действовали импровизированно. Уэствуд, улики налицо. Вы сделали всё, что смогли – пора передавать отчёт Маннингеру.

– Совесть не позволит мне.

– О какой совести вы говорите? Считаете, что Циммерман и Ковальски самые совестливые люди в мире? Они высасывают все соки из города и даже не стыдятся этого. Для них важнее собственный бизнес, нежели больницы, в которых будут проходить лечение наши родители, дети и друзья.

– Ковальски был уверен в своей невиновности, поэтому и предоставил свою кровь для анализа. Кто-то намеренно подбросил кровь в отель, чтобы подставить его.

– Всё выглядит и впрямь крайне подозрительно, Уэствуд. Если в ваших словах есть доля правды, то вы поймёте, что пора остановиться. Это не наша война, инспектор.

– А чья ещё? Чем должна заниматься полиция? Смотреть, как в городе процветают анархия и безнаказанность, зарывая голову в песок? Такую клятву мы давали, приходя сюда?

– Быть может, мы на стороне правосудия, но мы не герои, а лишь инструменты в чьих-то руках. Нам не достанет полномочий для полного расследования. Вполне возможно, проводя собственное расследование, мы окажемся вне закона. Вы готовы к этому?

Марв нервно вытащил очередную сигарету из пачки и закурил.

– Необязательно заходить так далеко, – ответил Глесон.

– Когда вы освобождали из изолятора этого мальчика Мерлина, вы тем же принципом руководствовались? Считали, что недалеко зашли? Вас простили – мы все это знаем. И сделали это лишь из-за уважения к вашей персоне. Но безгранично ли оно? Предоставят ли вам третий шанс?

Уэствуд знал, что никакого третьего шанса не будет. То, что он всё ещё носит форму инспектора, является чудом, за которое он должен благодарить всех – начиная с Феликса Зальцмана и заканчивая самим Господом.

– Возможно, мне давно пора на пенсию.

– Отдав отчёт Маннингеру, вы сохраните своё доброе имя. А главное – будете в полной безопасности. Вы расскажете ему о своих подозрениях. Кроме того, он явно и сам не дурак и что-то, да поймёт.

– Я знаю Маннингера всего несколько месяцев, и он не вызывает у меня никакого доверия.

– Зато вы полностью доверяли Феликсу Зальцману. Помните, чем это закончилось?

С этим аргументом сложно было поспорить. Феликс Зальцман, бывший комиссар этого участка, был настоящим образцом для подражания. Сам Уэствуд, будучи старше Зальцмана на добрый десяток лет, не мог не восторгаться им.

Глесон искренне верил, что при этом комиссаре участок процветал – раскрываемость была крайне высокой, а репутация безупречной. Кто же мог знать, кто скрывается за личиной уважаемого Феликса Зальцмана? Уэствуд, обладающий потрясающим чутьём и умеющий видеть людей насквозь, подозревать не мог, что комиссар – настоящий маньяк.

– Это тёмное пятно моей биографии, – тихо произнёс Уэствуд.

– Не только вашей. Мы все верили ему.

– Поэтому пока я исключительно на своей стороне. Покуда меня не торопят, я буду искать правду. Ты же со мной, Марв?

– Вы знаете, инспектор, что с вами.

Уэствуд торжественно приподнял бокал и выпил. За всех – за себя, за Марва, за жену и за детей.

Дел было ещё много. Настолько много, что Глесон не знал, с чего начать – искать недоброжелателей Ковальски и Циммермана, убеждаться в правдивости их алиби или узнавать о других потенциальных владельцах «Кольт Уокер».

Он решил начать с самого простого – налить ещё один стакан бренди. За окном темнело, а утро, как известно, вечера мудренее.

В воскресенье у Пола Уэствуда Глесона был выходной. Он дал себе установку отвлечься от всего и как следует отдохнуть, но старания прошли даром. Он игнорировал большую часть рассказов Маргарет, и даже не мог мысленно поругать себя за это.

Почти весь день Уэствуд провёл возле телевизора. Новостные каналы не унимались, и один за другим рассказывали о деталях убийства Густава Забитцера и ходе расследования этого дела. Все корреспонденты в один голос заявляли, что полиции ничего выяснить не удалось и следует ждать дальнейших новостей.

Это недолго будет продолжаться. Рано или поздно вести о вовлечённости Ковальски и Циммермана выйдут в свет, и город перевернётся с ног на уши. Уэствуд постарается сделать всё, чтобы это не случилось, но времени для того, чтобы это сделать, было мало.

Утро понедельника не было спокойным. Едва переступив порог участка, Уэствуд буквально почувствовал ветер перемен. То ли врождённая полицейская чуйка дала о себе знать, то ли какое-то знамение свыше, но факт оставался фактом – инспектор ощутил инородное присутствие.

Он мог ожидать его где угодно, но не в своём кабинете. Вставив ключ в замочную скважину, Глесон обнаружил, что дверь уже открыта. Посетовав на свою же забывчивость, он раскрыл её, после чего обнаружил, что дело было вовсе не в провалах в памяти.

За его столом с непринуждённым видом сидела черноволосая девушка с каре и без зазрений совести листала документы инспектора. Внешне она была лишь чуть старше его дочери, Джоан, но вид был куда важнее. Брови незнакомки были весьма густыми, взгляд ярких зелёных глаз вполне можно было назвать дерзким, тонкие губы, накрашенные лёгкой розовой помадой, не были созданы для улыбки, а одета она была в строгий пиджак и, скорее всего, в не менее строгую юбку.

– Я не помешал вам? – осторожно спросил Уэствуд.

Он не знал, с чего устроить разнос, поэтому подошёл издалека. В любом случае, ему хватит и пары минут для того, чтобы выкинуть дерзкую девчушку из кабинета.

– Инспектор Глесон, полагаю? – радостно приподняла голову она и попыталась улыбнуться.

Определённо, девушка была красива, но улыбка была ей совсем не к лицу.

– Да, я инспектор Пол Уэствуд Глесон, а кто вы такая, чёрт бы вас побрал?

Похоже, гостью ничуть не смутила грубость Уэствуда. Не исключено, что она давно привыкла к такому отношению к себе.

Вежливо поднявшись со своего места, девушка приблизилась к инспектору и протянула тонкую руку:

– Простите, что не представилась, мистер Глесон. Я федеральный агент Хлоя Гёсснер.

Уэствуд всегда думал, что скорее тринадцатый участок уйдёт под землю, чем он пожмёт руку федералу, но он никак не мог ожидать, что им окажется девушка. Презрительно сжав ладонь гостьи, он обошёл её и сел за своё место.

Ранее это место, помимо инспектора, могла занимать только Ривальда Скуэйн, но Глесон позволял её это делать скрепя зубы – во многом, из-за неоценимой помощи, что она оказывала полиции. Хлоя Гёсснер же, пару месяцев окончившая школу федералов, такой привилегии не имела.

– Что привело вас сюда? – спросил инспектор. – Почему вы роетесь в моих документах без моего дозволения?

Он прошёлся взглядом по бумагам, проверяя, не пропало ли ничего.

Хлоя Гёсснер присела напротив Глесона и ответила:

– Потому что мне разрешил ваш комиссар, Харвиус Маннингер. Меня сюда прислали для расследования убийства Густава Забитцера и, пока это дело не перешло в Департамент, я буду помогать вам.

– А Маннигер не говорил, что я не сотрудничаю с федералами?

– Маннингер говорил, что вы не справляетесь.

Уэствуд поджал губы. Он мог бы прогнать девушку прямо сейчас, но Маннингер в любом случае вернул бы её обратно.

– У меня всё под контролем, фрау Гёсснер, – сказал инспектор и собрал все документы в стопку.

Хлоя взяла в руки фигурку оловянного солдатика, который стоял подле телефона, и покрутила его.

– Вы уже нашли виновных? – спросила она.

– Найду, если вы не будете вмешиваться.

Хлоя сузила хищные глаза. В них читалось, что она полностью контролирует ситуацию, и ни одна из реплик Уэствуда не смущает её.

– Хочу вас расстроить, но вы должны смириться с тем фактом, что пока я с вами. До тех пор, пока дело не перейдёт к Департаменту, а случится это очень и очень скоро.

– Думаю, вам там будут очень рады.

В таких случаях Уэствуд предпочитал уходить, громко хлопая дверью, но ситуация усугублялась тем, что покинуть пришлось бы свой кабинет.

– Вы нашли свидетельство виновности Роберта Ковальски, не так ли? – спросила Хлоя Гёсснер.

– Если я и нашёл что-то, то никак не доказательства виновности. Я дам вам знать, когда разберусь во всём.

Девушка упорно не хотела уходить, несмотря на всевозможные намёки Уэствуда. В определённый момент пришлось смириться с тем, что она покинет Глесона только по собственной воле.

– Вам мало факта совпадения образцов крови? – спросила Хлоя.

Глупо было полагать, что она не знала об этом.

– Сколько месяцев вы работаете федеральным агентом? Два? Три?

– Куда больше, чем вам кажется.

– Тогда должны знать, что кровь могли подбросить. Ни один убийца не стал бы выдавать себя подобным образом. Я работаю в полиции тридцать лет и знаю это куда лучше вас.

Хлоя Гёсснер вновь попыталась улыбнуться, вызвав тем самым отвращение у Уэствуда. Казалось бы, столь незначительная деталь, как отталкивающая улыбка, безнадёжно портила облик девушки.

– Тридцать лет, и вы до сих пор поддаётесь инстинктам? – спросила она. – Или же… Ковальски заплатил вам?

– Не смейте обвинять меня в коррупции.

Хлоя Гёсснер виновато приподняла руки:

– Простите, инспектор Глесон. Не хотела обидеть вас. В ваших глазах так и читается честность. Полагаю, наличие у Людвига Циммермана револьвера, из которого был убит Густав Забитцер, тоже не является уликой?

– Его револьвер не стреляет.

– Откуда вам знать наверняка? Вы осматривали его? Проводили экспертизу?

– Увы, герр Циммерман не позволил мне.

Хлоя Гёсснер откинулась на спинку стула и снова улыбнулась. Уэствуд только с третьего раза понял, что при таком выражении лица девушка напоминает змею.

– Федеральному агенту разрешил бы, – сказала она. – Именно поэтому я и нужна вам, мистер Глесон. Вы можете испытывать ко мне столько презрения, сколько вашей душе угодно, но не станете отрицать очевидного. Моя протянутая рука значительно ускорит расследование.

Юлиан Мерлин вызывал куда больше доверия, нежели Хлоя Гёсснер. Если для первого во главе угла стояли честность и мотивация, вторая преследовала лишь личные мотивы. Истина мало волновала её. Куда больше Хлою интересовала возможность хоть как-то раскрыть дело, занеся при этом галочку в своё личное дело, которая впоследствии могла бы благотворно сказаться на её продвижении по карьерной лестнице.

Всё это было знакомо Уэствуду как никому другому.

– Вы можете принести мне фактическую пользу здесь и сейчас? – спросил он.

– Я только что приступила к делу и рассчитывала, что вы мне поможете.

– Никогда бы не подумал, что федералам требуется помощь полиции. Когда дело доходит до лавров, вы полностью присваиваете их себе, игнорируя нас. Чем этот случай отличается от других?

– Вы имеете плохое представление о работе нашей службы. Меня интересует не личное признание, а безопасность Союза Шмельтцера – моей родины.

Уэствуду редко приходилось видеть, когда настолько нестарательно врали. В глазах Агнуса Иллиция и Феликса Зальцмана было куда больше искренности, нежели в этой самоуверенной девице.

– В этом случае рекомендую вам отправиться обратно к Маннингеру, изучить все материалы, после чего произвести собственное расследование. Посмотрим, кто справится быстрее.

– Напрасно вы думаете, что я приехала сюда соревноваться. Я слышала, что Циммерман и Ковальски предоставили для вас алиби? Им вы руководствуетесь, когда сомневаетесь в их виновности?

– Я руководствуюсь глупыми ошибками, которые они допустили.

– Вы проверяли это алиби?

– Как раз собирался.

На самом деле, Уэствуд собирался заварить чай, но ударить в грязь лицом перед девчонкой не мог.

– Я считала, что алиби проверяются прежде всего. Мне ли объяснять вам, инспектор Глесон, что все лгут?

Уэствуд опустил брови.

– Я вижу ложь насквозь, фрау Гёсснер, – он постарался смутить её жёстким взглядом, но та лишь непроизвольно улыбнулась. – И подозреваемые верили в то, что говорили.

– Думаю, самое время проверить. Кто знает, инспектор? Вдруг вам пригодится моя помощь?

– Я поеду один.

– Я помогаю следствию.

– Помогайте другим способом.

– Я боюсь, что герр Маннингер настаивает. Если хотите – убедитесь лично, но тогда вы только потеряете время. А его у вас давно не в избытке, инспектор.

Уэствуду хватило несколько минут знакомства для того, чтобы возненавидеть Хлою Гёсснер. Какое из последних знакомств было для него приятным? Все вызывали у него подозрение и недоверие и, будь Уэствуд чуть свежее, чем сейчас, понял бы, что дело в нём самом.

Хлоя Гёсснер подошла к окну и посмотрела на город. Наверняка, прямо сейчас она думала, что попала в забытое Богом захолустье и испытывала из-за этого дискомфорт. Свайзлаутерн не шёл ни в какое сравнение с Лондоном, Берлином или Парижем – городами, в которых такие девушки, как Хлоя Гёсснер чувствуют себя в своей тарелке.

Несмотря на змеиную улыбку и холодный взгляд, девушка всё ещё была очень нежна. Её хрупкие руки вряд ли поднимали что-то тяжелее трубки телефона, длинные чёрные ногти на них позволяли совершать разве что элементарные действия, а каблуки и узкая юбка до колен были крайне неудобными для погони или побега. Всё это в совокупности давало Уэствуду понять, что работать девочка научилась разве что языком.

У Глесона не было выбора. Перед ним стояла сложновыполнимая задача потерпеть общество Хлои Гёсснер ещё пару часов, и он надеялся, что после этого больше не увидит её никогда.

Уэствуд раскрыл пассажирскую дверь своего автомобиля и пригласил федерального агента внутрь. Она брезгливо окинула взглядом неприметный чёрный кузов и, сделав страдальческое лицо, присела туда.

Уэствуд понимал, что Хлоя привыкла сидеть в автомобилях уровня «Porsche Panamera», а не «Ауди» семейного класса из девяностых, но подобное отношение к ставшей родной машине переносил плохо. Кроме того, в последний раз он мыл её пару недель назад, и пятна от грязных капель бросались в глаза – гостья обратила внимание и на это.

Всю дорогу она молчала и смотрела в глаза, что пришлось по душе Уэствуду. Он прямо-таки читал её мысли, связанные с тем, насколько непригляден Свайзлаутерн. Однотонные красные крыши, скудный подбор достопримечательностей и шедевров архитектуры вкупе с отсутствием фантазии в планировке прямо-таки провоцировали её сделать несколько колких замечаний. Но Хлоя Гёсснер держалась.

Ресторан «L’Assiette» находился в центре города, и за этот район было менее всего стыдно. Казалось, здесь взгляд фрау Гёсснер наконец оживился и ей стало хоть сколько-то интересно. К счастью, Уэствуда мало волновало её мнение касательно этого места.

Сам внешний вид ресторана указывал на то, какое это место элитное и дорогое. Золотистый фасад, мраморная кровля, полностью застеклённая стена и ярчайшая вывеска говорили сами за себя. В подобных заведениях наливают редчайшее вино, подают самые изысканные деликатесы и не пускают внутрь тех, чьё состояние насчитывает меньше семи нулей.

Однако, взгляд Хлои говорил о том, что она бывала в местах и лучше этого.

– «L’Assiette», французский ресторан, самый дорогой в нашем городе, – сообщил Уэствуд.

– Довольно мило, – улыбнулась в ответ фрау Гёсснер.

Нисколько не поверив в её искренность, Уэствуд отправился к входу.

Внутри ресторана было столько золота, что позавидовал бы Собор Святого Петра. Украшено было всё – мебель, потолки и стойки. Уэствуду показалось, что будь тут немного светлее, он мог бы ослепнуть от блеска.

– Мне нужен владелец или директор, – сообщил Глесон первому попавшемуся официанту.

Увидев значок инспектора, работник подорвался и, кивнув, отправился в одно из внутренних помещений.

– Любите вы роскошь, – сделала замечание Хлоя.

– Я не посещаю подобные места, – сказал Уэствуд.

Фрау Гёсснер окинула его с ног до головы и еле заметно кивнула. В её глазах прямо-таки читалась фраза «Другого я и не ожидала».

Уэствуда это никак не задело. Он никогда не завидовал богатым и не мечтал о роскоши.

Директором ресторана оказался полный мужчина в просторном чёрном фраке, над верхней губой которого блестели тонкие чёрные усики, будто начерченные по линейке. От него пахло смесью дорогих духов и восточных пряностей, а чёрные туфли блестели так, что Уэствуд почти увидел в них своё отражение.

– Добро пожаловать в ресторан «L’Assiette», – сказал он. – Меня зовут Оноре де Шевалье. Чем могу быть обязан?

Услышав имя и характерный акцент, Уэствуд поник, потому что опять пришлось иметь дело с французом. Глупо было ожидать другого управляющего во французском ресторане, но Глесон до последнего надеялся, что случится чудо.

У него были плохие отношения с французами с тех самых пор, когда он родился.

– Хотел бы задать вам пару вопросов, мсъе, – настолько вежливо, насколько возможно, ответил инспектор.

– В таком случае позвольте мне вас чем-то угостить, – учтиво ответил де Шевалье.

– Не отказался бы от чёрного чая. С капелькой молока, – Глесон сделал жест пальцами, показывающий, насколько маленькой должна быть эта капля.

– Дождёмся официанта за тем столиком. Мадам, желаете что-то? – обратился он к спутнице Глесона.

– Пожалуй, в следующий раз, – вежливо отказалась Хлоя.

Управляющий молча принял этот факт и пригласил посетителей за самый отдалённый столик. К слову, необходимости в этом не было – ресторан был совершенно пуст, и лишних ушей не было.

Присев, Уэствуд осознал, насколько ему некомфортно осквернять своим простонародным телом столь элитное место. Хлоя же без всяких комплексов комфортно уселась рядом и скрестила руки на груди в ожидании шоу.

– Я слушаю вас, – сказал де Шевалье, устроившись напротив.

В помещении играл джаз, который Уэствуд никогда не переносил. Но попросить поменять музыку он не смел – в подобных местах не диктуют свои условия.

– Пожалуй, перейду сразу к делу, – сказал Глесон. – Наверняка, вы поняли, что я здесь по поводу убийства Густава Забитцера. Меня зовут Пол Уэствуд Глесон, я из полицейского отделения номер тринадцать.

– Думал, дело уже в руках Департамента.

– Пока ещё нет.

– До меня дошла информация, что в вечер убийства герра Забитцера в этом ресторане проходило мероприятие в честь дня рождения вашего владельца, Себастиана фон Рихтера. Это правда?

Де Шевалье на несколько секунд замялся, вспоминая расписание ресторана, после чего уверенно ответил:

– Да, это так, мистер Глесон. Но я не могу понять, как мероприятие могло быть связано с убийством. Герра Забитера здесь не было. Должно быть, вы уже выяснили это.

Французский акцент резал слух Уэствуда, но директор ресторана был весьма адекватным на фоне своих соотечественников, поэтому инспектор стойко терпел.

Хлоя Гёсснер не сводила глаз с участников беседы. Уэствуд чувствовал на себе её взгляд, и это отвлекало его от дела.

– Я должен убедиться, что Роберт Ковальски и Людвиг Циммерман не покидали ресторан до самого окончания мероприятия.

На этот раз де Шевалье было гораздо сложнее вспомнить эту деталь. Уэствуд понимал, что сложно упомнить, чем больше месяца назад занимался каждый из гостей, поэтому не давил.

За то время, что управляющий думал, Уэствуду успели принести чай. Увы, сахара снова положили меньше, чем инспектор предпочитал.

– Возможно, вам лучше было бы узнать это у самого графа фон Рихтера, – закончил паузу де Шевалье. – Думаю, он точно помнил каждого гостя.

– У нас мало времени, мсъё Шевалье, – неожиданно вмешалась фрау Гёсснер, обратив на себя внимание Уэствуда. – Кто, если не директор, должен это знать?

Вмешательства девчонки Уэствуд боялся больше всего. Его опасения подтвердились – она была столь неопытной, что совершенно не умела вести диалогов.

– Ещё три месяца назад я был шеф-поваром, – попытался оправдаться де Шевалье. – Так что простите, что учусь медленнее, чем вам хотелось бы.

Прежде чем Хлоя Гёсснер всё бесповоротно не испортила, Глесон попытался разрешить ситуацию.

– Простите мою коллегу, – сказал он. – Она тоже учится не так быстро, как хотелось бы. Мсъё Шевалье, всего лишь две фамилии – Циммерман и Ковальски. Думаю, вы бы заметили, если бы они исчезли на час или два.

– Час или два, говорите, – ответил управляющий. – Думаю, так долго никто из гостей не отсутствовал.

Уэствуд и Хлоя переглянулись.

– Думаете или знаете? – спросила у директора фрау Гёсснер.

Уэствуд был бы рад заклеить её рот скотчем, но под рукой его не нашлось.

– Простите, мадам, а кто вы? – спросил де Шевалье. – На вас нет полицейского значка. Почему вы задаёте мне такие вопросы?

Хлоя сделала нарочито растерянный вид, словно хотела с самого начала представиться, но подобное желание совершенно неожиданно вылетело у неё из головы.

– Мои глубочайшие сожаления, – она вытащила удостоверение агента и протянула его французу. – Федеральный агент Хлоя Гёсснер.

В глазах де Шевалье мгновенно появился испуг. Похоже, полицейские здесь были довольно редкими гостями, но вызывали лишь лёгкое волнение. Федералы же выглядели событием из ряда вон выходящим – теми, кто за пару минут способен найти некие компроматы на владельца, директора, администратора, официантов и уборщиц.

Уэствуд терпеть не мог, когда столь гонорливо хвастаются своим положением. Гёсснер же сделала это донельзя дерзко.

– Тогда вам действительно будет лучше пообщаться с графом фон Рихтером, – сказал де Шевалье. – Уверен, он не откажет во встрече федеральному агенту. Я могу вам сказать, что не видел, как отлучались господа Ковальски и Циммерман, но поклясться не готов.

Хлоя ухмыльнулась и жестом попросила Уэствуда немного подвинуться для того, чтобы оказаться напротив управляющего. Инспектору очень не понравились эти действия, но девушка выглядела настолько уверенно, что он инстинктивно повиновался.

– Подумайте лучше, – сказала фрау Гёсснер, глядя в лицо де Шевалье.

Растерянный француз не сразу нашёл нужные слова.

– Я же всё сказал, мадам. Я не видел, как отлучались господа Ковальски и Циммерман.

– Плохо вспоминаете, мсъё, – ответила Гёсснер.

Сделав вид, будто делает это не из-за большого желания, а не из-за необходимости, она приблизила своё лицо к де Шевалье и аккуратно, едва ли не нежно положила свою ладонь на его лежащую кисть.

– Что это значит? – недоумевающе, с бегающими туда-обратно глазами, спросил управляющий.

Хлоя прикоснулась указательным пальцем свободной руки к своим тонким губам и предложила французу помолчать.

– Раскройте свои секреты, – произнесла она, и Уэствуд был готов поклясться, что одновременно с голосом слышал и эхо.

Он знал, что это значит. Отказывался верить, но факт был на лицо – Хлоя Гёсснер заколдовала ничего не подозревающего управляющего.

– Господин Ковальски сослался на то, что ему необходимо встретить свою жену, – со стеклянным лицом произнёс де Шевалье. – Он долго извинялся перед графом фон Рихтером, после чего покинул ресторан и более не возвращался.

– Чудненько, – сказала Хлоя. – А что насчёт Циммермана?

– Господин Циммерман покинул нас через несколько минут, заявив, что поступил срочный вызов из «Гроссбанка»…

– Что ты делаешь? – вмешался Глесон. – Немедленно прекрати!

Хлоя Гёсснер не посчитала за необходимость отвечать ему, поэтому лишь махнула рукой в его сторону.

– Он вернулся после этого? – спросила она у де Шевалье.

– Не успел, мадам. Мы закончили раньше.

Хлоя, как бы гордясь тем, что сделала, посмотрела на Уэствуда, но никакого одобрения не получила. Напротив, старый инспектор готов бы оторвать её руку, чтобы она больше не могла никого с её помощью погружать в транс.

Когда она убрала ладонь, де Шевалье вышел из забытья и мгновенно оживился.