Книга I. Дар светоходца. Враг Первой Ступени

– Деталей всё больше… Однако же удивительный у вас круг знакомств, Кай Острожский, – усмехнулся Аристарх Янович. – Сперва Каргер… Теперь Велес… Многое бы я отдал за возможность пообщаться с Велесом. Это ваш источник?

Кай что-то невнятно пробубнил в ответ. Но академик продолжил сам:

– Видите ли… Есть во всей этой истории червоточинка… Летопись не называет причин, по которым Ольга решила посетить Константинополь – столицу Византии, колыбель христианской веры. Они могли быть разнообразными: от необходимости обновить договор, заключённый покойным князем Игорем, до поиска выгодного брака для сына. Греческие летописи свидетельствуют, что по пути туда Ольгу сопровождал племянник и сорок три купца. Это наводит на мысль о переговорах по торговым делам или о подборе знатной невесты. И тут – БАЦ! – главным результатом её визита в веках стало принятие Ольгой Христовой веры.

А теперь самое интересное: существует легенда о том, что Ольгу лично крестили император Константин VII Багрянородный с патриархом Феофилактом. Та же «Повесть временных лет» содержит байку о том, как мудрая Ольга перехитрила византийского царя. Тот, подивившись её разуму и красоте, захотел взять Ольгу в жёны, но княгиня отвергла притязания, сыграв на том, что не подобает христианам за язычников свататься. Тогда-то и крестили её царь с патриархом. А когда царь снова начал домогаться руки и тела княгини, та напомнила ему, что теперь она царю приходится дочерью, крёстной дочерью. Император, признав красоту игры и хитроумие княгини, отступил, богато одарил её и отпустил домой…

…

Кай в какой-то момент перестал воспринимать информацию. Из всего, что Кай запомнил на уроках Истории выходило, что достоверность этой «Повести» при малейшем сопоставлении с другими оригинальными источниками часто трещит по швам. Но на деле, не существовало никаких первых настоящих-пренастоящих оригинальных источников. Начинал хронику писать один дьяк, годков через пять продолжал другой придворный летописец, за казнённым вторым появлялся третий, за помершим третьим появлялся кто-то дюже критичный к изложенному до него, и в общем, пока набирался объём лет в тридцать, первоначальный пергамент, за ветхостью и злокозненностью антигосударственной деятельности мышей, можно было переписывать. Потому и нет никакого «оригинала».

Привирали так же и сами летописцы, угождая своим владыкам, ну то меньшее зло. Кроме того, древние историографы были весьма неточны в изложении. Погрешность от пятидесяти до ста лет в таких вопросах дело обычное, переписчики летописей приправили эти неразборчивые рукописи где отсебятиной, а где и просто похожими, но бессмысленными письменами (например, древне-каллиграфичное «мэ» не отличить от «жэ»).

…

Академик продолжал и Кай вынырнул из полусна.

– …таким образом не исключено, что Ольга приняла крещение не по зову души, а желая использовать этот шаг в какой-то сложной политической игре, возможно сделала это под давлением, желая защититься от назойливого ухаживания. На страницах летописей остался лишь намёк на реальную дипломатическую интригу. Этого мы уже никогда не узнаем, никто и никогда не оспорит её Равноапостольный статус. Как и не узнает, о каких дарах шла речь…

Академик умолк и впился зубами в зефир.

В наступившей тишине раздался шипящий голос:

– Свет. Она получила в дар Свет.

– Точно, Карна, так и есть! Там же в конце «и взойдёт к истоку Свет». Какому истоку? Куда? – Тори вопросительно посмотрела на отца.

– Какому истоку, спрашиваешь?.. – взгляд Аристарха Яновича блуждал по потолку. – Ну-у-у, наверное, вам лучше спросить у Велеса! Он-то об истоках света знает всё, – академик разулыбался, после чего встал, давая понять, что желает завершить разговор.

Все тоже засобирались.

– Друзья мои, я бы с удовольствием поделился своими ещё более «неудобными» для официальной науки теориями, но вынужден откланяться. Простите, не провожаю, с минуты на минуту у меня видеоконференция с коллегами из Копенгагенского университета. Дитя моё, ты останешься?

– Нет, папа, нет, мне тоже пора, – История крепко обняла его и поцеловала в щёку.

Академик, сунув руку в карман, извлёк оттуда портмоне, и в руках его зашелестела свёрнутая пачка денег. Он приобнял дочь за плечи, провожая гостей до коридора, затем спешно удалился.

Все были слегка ошеломлены таким количеством внезапно открывшейся информации. Они достигли вестибюля, Муза уже ждала их снаружи на веранде, как вдруг из полумрака коридора донёсся резкий хлопок. От неожиданности Кай налетел на Карну, все оглянулись, обнаружив, что прямо под ноги Истории приземлилась большая сумка, кое-как набитая вещами, торчавшими из полузастёгнутой змейки.

Из смежной комнаты послышался неразборчивый голос Аристарха Яновича, что-то похожее на «лапушка» и «не будь злюкой», в ответ чётко прозвучал мелодичный голос мамы Тори:

– Одумается – приму.

История молча нагнулась, дрожащими негнущимися пальцами запихнула в сумку вещи и подняла её с пола. Золотистые волосы сбились и упали на лицо. Бесцветное. Жалкое.

Не проронив в ответ ни слова, она вышла на веранду. Кай с Карной попрощались с пустым вестибюлем и вышли следом за ней.

Кусты колыхнулись. Сквозь мокрую зелень показался знакомый кожистый нос и брови домиком.

– Иди ко мне, малыш… не обижайся, – Тори почесала «малыша» между ушами. – Давай, кину.

Малыш подал свою резиновую кость, и Тори, размахнувшись, по высокой дуге запустила её к забору.

С радостным похрюкиванием, пёс унёсся в поисках своей игрушки.

Тори бросила косой взгляд на веранду.

«Зачем тебе живые вокруг?»…

Кай не был уверен, что верно расслышал её последние слова. Он по чувствовал, как в этот момент сжимается его сердце.

За воротами их уже ожидал дед Егор. Быстро забравшись в машину, они двинулись домой в Древнеград.

По пути друзья наперебой рассказывали услышанное от отца Истории. Ему удалось распутать самый важный отправной стих, самую большую, как им казалось, загадку Пути. Дед Егор внимательно слушал, пару раз даже приостанавливая машину, а в конце и вовсе, сойдя с трассы к обочине и заглушив мотор, развернулся к ним. Дослушав до конца, он восхищённо поцокал языком и сказал:

– Жаль меня там не было. Какой захватывающий кингчесс… Ах, побаловали!..

Тори и Карна одновременно вскинули брови. Дед, посмеиваясь, раскрутил на пальце брелок от Гелендвагена.

– Это такая занятная шахматная партейка, которая начинается с пустой доски, совсем без фигур. Обе стороны начинают её с Короля. А потом с каждым новым ходом выставляют на шахматную доску всё новые фигуры.

Тори с Карной всё ещё не понимали.

– Академик заставил вас выставить на доску одну фигуру за другой, и нашему Королю особенно повезло, что защищали его в этот раз целых три Королевы!

Звезда с Дурной Репутацией

Пришёл февраль.

Получив чудотворный пинок от Музы Павловны, подсказки историка Собески и под новым углом оценив содержание плаката с памятником княгине, первопечатникам и апостолу, страница за страницей Кай продирался сквозь церковнославянские зазубрины «Повести временных лет». Он пытался осилить Ветхий и Новый Заветы, от которых безотказно впадал в сон, от смешения дат, названий и имён в голове его уже была полная каша.

Последние полгода он безуспешно ломал голову над тем, какую, собственно, звезду, в прямом или фигуральном смысле, имел ввиду хтоник, и даже какое-то время всерьёз рассматривал приход «западной звезды» с точки зрения зарубежного шоу-бизнес-небосвода. Но никаких особенных фигур этот небосвод в тот год не породил, потому эта версия была задвинута в дальний угол.

А разрешить вопрос совершенно неожиданным образом помог Горыныч, руководитель Клуба «Эрудит», куда Кай всё ещё любил заглядывать, хоть свободного времени оставалось совсем мало.

Горюнов Архип Иванович был преподавателем физики и в своё время по совместительству читал лекции по Астрономии. Ни на что особенно не надеясь, Кай по случаю спросил, говорит ли ему о чём-нибудь фраза «Наступит время западной звезды, Предвестницей несчастий наречённой вотще»?

К своему удивлению, ответ он получил моментально: «Острожский, вы что же?.. Никак готовитесь полюбоваться на эту красавицу? Нам с вами невероятно повезло, такое случается раз в 75-76 лет, внукам будете рассказывать о том, что видели! Комета Галлея, как же не знать?!»

Продолжать демонстрацию собственного невежества Каю не очень хотелось, всё-таки студент, а не школьник. Вокруг них с Горынычем уже собиралась толпа зевак, но он всё же пересилил себя и спросил, какие такие несчастья эта Комета предвещает?

Горыныч остолбенело посмотрел на него, мысленно взвешивая, то ли тот над ним подшучивает на публику, то ли каждый из них говорит о своём. Потом, решив всё-таки, что вид у Кая серьёзный и к шуткам не располагающий, порылся в столе и извлёк оттуда огромный астрономический Атлас, после чего, отыскав нужную страницу, поправил очки и процитировал:

«В си же времена бысть знамение на западе, звезда превелика, луче имуща аки кровавы, восходяща с вечера по заходе солнечном, и прибысть 7 дней; се же проявляша не на добро: посемь бо быша усобице много и нашествие поганых на Руську землю, си бо звезда аки кровава проявляющи кровопролитие…»

Горыныч выдержал паузу и добавил:

«1066 год, Нестор Летописец, «Повесть временных лет», Лаврентьевский список».

Наступил черёд остолбенеть Каю. С прошлого лета на этажерке в его комнате пылился деревянный кубик вечного календаря с датой «9 февраля 1986 года». Кай же он мог забыть? Вот о чём предупредил его Каргер.

Вот оно… Всё совпало… И слова антикварщика об ордене приобрели иной смысл. Это всё как-то взаимосвязано с Космосом, это всё не отсюда.

Нельзя сказать, что Кай ничего такого не слышал в последнее время, но он совершенно не связывал эту информационную лихорадку с целью своих поисков. Кроме того, Комета со звездой в его понимании автоматически отождествляться не хотела.

…

Все телескопы планеты, каждый астроном мира, все до единого стоящие на орбитах небесные аппараты космических держав зафиксировали появление вблизи их планеты столь редкой гостьи – Кометы Галлея. Газетные заголовки пестрели сообщениями и снимками из Космоса. Эфиры радио и телевидения заполонили репортажи и шоу, перемывающие одну нелепее другой гипотезы, вбрасывая всё более «достоверные» данные, всё более «убедительно свидетельствующие» о том, что и гибель легендарной Атлантиды, и падение Тунгусского метеорита были прямыми следствиями прохождения раз в семьдесят шесть лет у кромки Земли этого таинственного небесного тела со столь скверным характером.

За многие тысячелетия своего существования смекалистое человечество в чём только не обвиняло эту Комету. Тут и повышенная болидная активность, и нарушение гравитационного спокойствия, и изменение климатических условий, и даже вымершие динозавры и сошедшие ледники, напрочь изменившие облик Земли. Многие лжепроповедники загодя готовили свои паствы к концу света или на худой конец к третьему пришествию. Но комета пришла, а жизнь не остановилась, и проглотив невротический ком в горле и истово осеняя небо крестным знамением, пророки объясняли столь печальный промах актом Божьего Промысла, приведшего к спасительному укорачиванию хвоста сей дьявольской ехидны.

Весьма успокаивающим моментом было то, что хтоник считал, будто Комета названа предвестницей зла напрасно, «вотще», а значит никаких серьёзных катаклизмов миру ожидать не стоило. Это уже не мало.

…

Вечером, поделившись открытием с домашними, Кай понял, что неотвратимо наступает нечто важное, тот самый момент, за которым последует открытие врат магии и знаний для юного племени, что бы это не означало.

Дед быстро сходил в библиотеку за собственным экземпляром «Повести временных лет», с помощью лупы отыскал соответствующий год и слово в слово зачитал отрывок, процитированный Горынычем. Сомнений не оставалось.

…

Истерия по звёздной гостье длилась до конца апреля, занимая лучшие умы человечества. Самые отчаянные межпланетные станции сновали вокруг неё как мошки, и пятёрка космических исследовательских кораблей, так называемая «Армада Галлея», принесла человечеству массу подлинных снимков её ядра, опровергнув самые волнительные теории об инопланетном корабле, якобы патронирующем свою «дочку» раз в 76 лет.

Судя по снимкам, Комета представляла по форме гигантскую угловатую картофелину угольного цвета, никаких намёков на присутствие в её теле инопланетного разума замечено не было. Дед Егор, шутя вооружившись лупой, поискал на снимках дверь, ключ, засов и даже парящий следом книжный шкаф со знаниями – ничего, дословно указывающего на этапы Пути:

«И Трое Посвящённых примут новых,

Отверзнув Гнозиса врата во имя Света».

Комета показалась землянам лишь на семь дней. Причём в самом своём непредставительном виде. Древние астрономы описывали комету как несущийся в небе меч. В 530 году н.э. в царствование Юстиниана I появилась на западе Византии большая, внушающая ужас звезда, от которой шёл вверх белый луч и рождались молнии. Некоторые называли её факелом. Она светила двадцать дней, и была засуха, в городах – убийства граждан и множество других грозных событий. 684 году древние германцы жаловались и подавно, мол эта «хвостатая звезда» была ответственна за продолжавшиеся в течение трёх месяцев непрерывные ливни, погубившие урожай, сопровождавшиеся сильными молниями, убившими множество людей и скота.

Но в 1986 году в Гардаринии увидеть её удалось лишь раз, глубокой ночью в виде неясного свечения.

Правда ещё какое-то время её можно было детально наблюдать в телескопы, а потом она исчезла из поля зрения. Но, как оказалось, характеру своему не изменила…

* * *

Было ли это совпадением, теперь сказать сложно. Но несчастья не заставили ждать. И первым был взрыв на атомной станции в Белоложье, потрясший Гардаринию и соседние государства.

Все знали всё. И никто не знал ничего. Утром по телевизору сообщили о крупном пожаре на объекте недалеко от города Припять. Кай и остальные во все глаза смотрели в экран телевизора. Холодный голос вышколенного диктора центрального телевидения не допустил дрожи в интонациях, не разжёг истерию, не подтолкнул панику, ёмко, сухо, в основном о том, что ситуация под контролем, и никаких поводов для опасений. От этого голоса всё замирало.

Газеты молчали. Из телепередач можно было вынести совсем малое. Кое-что проскакивало на зарубежных радиоволнах.

Кай вслушивался в скупые фразы:

«…на город упал дождь радиоактивных кусков графита».

«…металлический привкус во рту в 30-километровой зоне».

«… в небо поднялось токсичное облако».

«…работники станции изо всех сил стараются не допустить ещё большего повреждения ядра реактора».

«…жители собираются на мосту, чтобы лучше разглядеть огонь над реактором».

«…дети играют с кружащим над головами пеплом».

«…куски радиоактивного графита встречаются повсюду, контакт с ними приводит к почти моментальной смерти».

Дикторы сказали закрыть окна, сделать влажную уборку, пить побольше жидкости. И люди послушали. Да, ещё были рекомендации, что нужно пить красное вино, а кто-то говорил, что лучше водку… Многие не верили в прогнозы, слушали спокойные голоса вышколенных дикторов, не спешили. Радостно крестились, что это не война и не бомба.

Всё ещё работало. Пожарные перекачивали мегатонны воды через свои гидранты в разрушенный реактор, лётчики с вертолётов засыпали его песком и свинцом, которые поглощали гамма-излучение. Медики принимали пострадавших ликвидаторов пожара. Туда отправляли целыми предприятиями. Эти люди возвращались. Чаще всего надолго в госпиталь. И оттуда больше на работу не выходили.

Признаки тяжёлой необратимой болезни проявлялись даже у практически здоровых людей.

Страх расползался, люди бежали сами, не дожидаясь эвакуации. Бежав, боялись рассказывать другим, почему бегут.

…

Потом, много позже, через сотни тысяч радиоактивных токсичных секунд, люди оставили те земли. Птицы улетели. Звери, оставшиеся в живых, ушли, оставив поляны галантусов, усыпанные радиоактивным пеплом.

Домашних животных расстреляли. Но погибли не все. Брошенные хозяевами собаки сбивались в стаи. Голодные, облезлые, несчастные, они одиноко бродили пустынными улицами, выискивая печальными глазами доброе человеческое лицо. Но добрых лиц в Припяти не осталось. Какое-то время сердобольцы ещё пытались их отстреливать, не давая мучиться от радиации, но потом махнули рукой, спасаясь бегством, вывозя скарб и семьи.

Их бегство можно было сравнить с гибелью «Титаника», люди с ужасом в глазах пытались найти свободное место в спасательных шлюпках. Разница в том, что корабль затонул мгновенно, а в Белоложье люди были обречены на медленное вымирание.

Все ещё дышали, двигались, говорили, но умерли в тот первый день. И не было того, кто мог бы сказать, сколько их.

А скоро в тех местах остались одни лишь собаки…

Виновна ли была в этом небесная гостья, сказать не мог никто. Просто многим хотелось возложить на кого-то вечную кару за поражение целого поколения.

…

А те, кто остались… те отчаянно захотели жить. Им стало катастрофически не хватать радости и любви, и уверенности в завтрашнем дне. И многие постарались начать жить заново, оглянулись и будто очнулись, встретившись глазами с теми, кого ни за что на свете не согласились бы отпустить. А многие набрались храбрости и сделали то, что давно стоило сделать.

И Кай был среди них.

Неоконченная пьеса

Они неспешно двигались в потоке таких же парочек – молчаливых парней и девушек, которым ещё только предстояло сделать свой первый поцелуй. Те, у кого эта стадия уже была позади, проводили свидания на задних рядах кинотеатров или в тёмных углах кафе. Да, теперь это было именно свидание.

Девушка Кая жила в соседней квартире на одной с ним площадке. Каждый день они вместе завтракали, делали покупки, распутывали загадки. Они делили тайны, подшучивали друг над другом, иногда ссорились. Но он не мог не быть ей другом дольше часу – редко используемые дальние струны души начинали трепетать траурным реквиемом. Потому не больше чем через час он находил способ с ней помириться.

Карна наблюдала за его манёврами с нескрываемым сожалением, но всегда молчала.

Тори не молчала, она никогда не забывала распечь Кая за его вину, мнимую или действительную. И Кай не спорил улыбаясь. Даже в такие минуты он любил наблюдать за ней, ему нравился её хрипловатый голос, фиолет глаз и шёлк волос. Он знал, что вёл себя как киношные подкаблучники, а это означало, что его симпатия к ней сильнее, чем ответная. Оказывается, это может быть даже приятным.

Но когда их соединило настоящее свидание, он почувствовал, что до этого момента ничего и не чувствовал вовсе.

…

Этой весной оттепель то и дело сменялась морозами со снегопадом, и весна до апреля никак не могла отвоевать своё календарное время. Деревья и провода на Прорезной сверкали сотнями длиннющих сосулек, и, если прислушаться, можно было услышать их тихое позвякивание на ветру. Ветер не был сильным, он всего лишь не давал снежинкам касаться земли. И в мигающем свете фонарей сказочно медленно окружили их искристые звёздочки.

Кай с удивлением наблюдал падающий на её лицо свет. Это было почти совсем как тогда, на Межевом переулке, когда он впервые рассмотрел её сиреневые глаза. Свет и снежинки добавляли мягкости, усмиряли резкие подвижные черты, лицо светилось. Как и тогда, в его внезапно обострившемся чувстве без названия, она показалась ему необыкновенно уязвимой. Её хотелось согреть и защитить даже от этих невинных снежинок.

Сейчас они брели по сияющим ночным улицам Древнеграда. Смеясь, откусывали дымящиеся перепечки, которые обжигали руки через бумажный пакет. О чём-то болтали, не запоминая тем, и каждую следующую минуту он выяснял, что, оказывается, совсем не знал Тори. Всё было таким же, и всё стало иным.

Секунду-другую по прихоти ветра до них доносились звуки трамваев, потом пришла тишина. Она стала странно подталкивающей.

Он сделал глубокий вдох.

Да… сейчас…

Он оглянулся. Фонари, затрещав, погасли. Прорезная была пуста. Куда-то делись все прохожие. Огромные каштаны заслоняли свет от дальних освещённых кварталов, и лишь в окнах засыпающих многоэтажек местами блистали огоньки. Случайно ли, нет, сейчас они были совсем одни. И если бы это была сцена из книги, то автор написал что-то похожее на «напряжённо и томительно одни». Но настоящее свидание не описать ни в какой книге.

Кай приостановился, взял Тори за руки и потянул к себе. Он и раньше целовал девчонок, но тогда этого требовал момент, а сейчас… он хотел.

Они стояли рядом, так близко, что ей пришлось откинуть голову назад, чтобы заглянуть ему в глаза. Она улыбнулась краешком рта и проговорила:

– Поздно уже. Надеешься поймать такси?

– На что я действительно надеюсь, так на это, – склонившись, он тихонько поцеловал её в губы.

Она напряглась, но ответила.

Она могла бы отстраниться, и Кай бы отступил, но она не сделала этого. Её губы были холодными и шершавыми, такими мягкими…

Когда он выпрямился, Тори опустила голову.

– Уверен, что нам это нужно? – голос прозвучал совсем тихо.

Наступила очередь Кая задумчиво смотреть ей в глаза.

– Давай хотя бы попробуем?

Тори ответила не сразу. Пауза успела отозваться в нервах тревожным расстроенным аккордом, но всё же тихий голос её прозвучал согласием:

– Давай.

– Надеюсь, это не убьёт нас… – он показался себе последним идиотом и усмехнулся.

– Надеюсь.

Секунду-другую она не шевелилась, затем кивнула, отведя волосы с глаз, чуть приподнялась на цыпочках и нашла его губы.

Они стояли всё ещё в полушаге друг от друга, по-детски слившись губами, близко ровно настолько, чтобы не испортить эту минуту объятьями. Сердце Кая радостно кувыркалось, его охватило безудержное счастье, трепеща где-то у горла проникновенным рваным нон легато.

«Надеюсь, это не убьёт нас…», снова прозвучало в голове.

…

Вдалеке в который раз затрещал-заискрил фонарный столб, над головой загудели провода, улица мигнула жёлтым раз, другой, и в следующий миг что-то больно резануло Кая по щеке. Рот будто обожгло, он отдёрнулся, Тори ахнула и тоже отскочила.

Это не могло быть правдой… Его язык ощупал проколотую губу, ощутил вкус крови. Он не мог поверить собственным глазам. Он целую вечность поворачивал голову, чтобы увидеть её лицо, тоже в крови, а затем столько же опускал взгляд под ноги, чтобы рассмотреть острые осколки огромной сосульки, рассёкшей их поцелуй всего каких-то сто тысячелетий назад… Чья-то шапка отлетела на дорогу, Тори держалась за окровавленный рот, Кай, с трудом шевеля кровоточащей губой, проговорил:

«Снова…»

Мгновение назад Кай сжимал руки Тори, сейчас он напряжённо наблюдал за растущей между ними трещиной в асфальте. Дыра разрасталась, асфальт вздувался и дымился, и рваные просветы между ним заполнялись яркими горячими языками пламени. Всё это он уже видел, тогда, в Межевом переулке. Всё, кроме снежинок, которые в морозном воздухе закручивало потоками и мгновенно превращало в пар.

…

В ту ночь он как-то остался жив, его выкупил Каргер. То была не слишком равноценная сделка, если считать мерилом жизнь за жизнь. У Каргера хватило на это аргументов. Хтонику хватило на это власти. Каргер свою жизнь отдал, Кай свою получил назад. Но не просто так, а с условием исполнить Путь. Кай до сих пор не знал, почему Велес выбрал именно его. Что-то в устройстве нашего мира было полностью подчинено этому подземному богу. Он дал новую молодость двум старикам, змее – человеческий облик, он в считаные минуты превратил улицу в руины, а потом так же быстро стёр следы разрушений.

Он всех их соединил, и в этом даже можно было найти смысл. Но у Кая не было ни одного объяснения, ЗАЧЕМ ВЕЛЕС СЕЙЧАС ПОВТОРЯЕТ СВОЁ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ.

Устрашение?

Уже не страшно.

Напоминание?

Уговор Кай пока не нарушил.

Случайность?

В последнее он верил меньше всего.

…

Он больше не видел сиреневых глаз Тори, она отступила, заслоняясь от жара рукой. В темноте на заснеженной дороге раскалённые трещины алели очень ярко. Теперь их разделял разлом шириной не меньше четырёх метров. Одно было ясно – перескочить на сторону Тори он бы уже не сумел.

Кай, оглушённый и ослеплённый, в густом пепле и раскалённом воздухе, пытался найти переход, а девушка напротив него обнимала себя за плечи, не отводя взгляда с его лица.