Город мертвых талантов

– Что?!

Саша кинулась за пиратом, но того и след простыл. Она заметалась, как потерявшийся щенок. Приставала к ряженым – не видел ли кто пирата, метр с кепкой, черный камзол, штаны красные? Вопрос жизни и смерти!

Ей сочувствовали, но помочь не могли. Крошку-пирата здесь не встречали. Винни-пух – пожалуйста, вон он гуляет. Есть арап Петра Великого – студент университета дружбы народов, стройный красавчик цвета чернослива. Он в камзоле, да.

Барышни в растрепанных париках и пышных юбках с грязными подолами припомнили одного пирата. Под два метра ростом. Еще попугай у него на плече сидел. Так они оба уже с месяц как не показываются.

И Саша поняла – удрал. Скинул камзол, смешался с толпой и нырнул в метро “Смоленская”. А красными штанами здесь никого не удивишь.

Она рухнула на ближайшую скамейку и снова развернула драгоценную записку.

“ Твоя мать жива.” Она знала, всегда знала! “ Самородье…” Никогда не слышала. Город? Деревня? “ Торопись.”

Дрожащими пальцами, промахиваясь мимо букв и чертыхаясь, Саша терзала поисковик. Самородье… Звучит жутковато. “Уникальное место… художники… фестивали…” Двести километров! Автобус от метро до конечной. И на пароме через реку.

“Поеду прямо сейчас!” – Саша вскочила со скамейки и радостная мешанина красок, звуков и запахов вдруг обрушилась на нее. Исчез колпак, а она и не заметила. Пират утащил, или потеряла, пока носилась по Арбату.

Она с изумлением обнаружила, что серая муть вокруг нее – настоящие люди, живые, разноцветные! А сколько звуков! Она давно привыкла к невнятному “бу-бу-бу” , а сейчас различает даже цоканье коготков крошечной собачки! Потянула носом, вдохнула ароматы нагретой солнцем брусчатки, деревянной скамейки, умирающих листьев, пыли, духов… Ей стало жарко. Она расстегнула куртку, смахнула капюшон, растрепала волосы. Ощущение праздника поднималось в ней, она и забыла, как это бывает. Но что-то упорно мутило радость. Ну конечно, Светлана! А вдруг это она подослала пирата?

“Чего же она ждет?” – мучительно размышляла Саша – “Что я прибегу домой размахивая запиской? Вот вам и пожалуйста, рецидив! “Дорогой, случилось то, чего мы так боялись!”

Тайком показать записку папе? Не выйдет. Светлана как Цербер сторожит его сон наяву.

Поехать в Самородье? А вдруг в этом и заключается коварный план?

“Я помчусь, как дура, а она – в полицию: “Девочка не в себе, сбежала, помогите!” Намекнет, где меня искать. Приеду, а меня там уже ждут. Как бы я не поступила, эта ведьма окажется на шаг впереди.”

Так что же – домой? Туда, где пахнет Светланиным кремом для рук и психбольницей? Саша обежала глазами пестрый Арбат, вдохнула чудесный, свободный воздух – немыслимо потерять все это снова! Ей так хотелось верить записке, она так тосковала по маме! “Поеду! Даже если это ловушка. Это мой единственный шанс!”

Так. Яблоко, телефон, зарядка, бутылка воды, паспорт и сто рублей с мелочью. Поголодать немножко – ерунда, дело привычное. А вот на сто рублей далеко не уедешь. Придется вернуться и забрать из тайника деньги, отчаянно рискуя столкнуться со Светланой.

На чердаке их старинного дома, в углу, под грудой пыльного хлама спрятана железная коробка из-под печенья. В ней скопленные деньги, и маленький альбом. В нем она рисует маму.

Маскируясь за пышными кустами, молясь, чтобы Светлане не взбрело в голову именно сейчас куда-нибудь отправиться, Саша прокралась в подъезд. Пригибаясь и не дыша, она миновала свою лестничную клетку, взлетела на шестой этаж, открыла решетчатую дверку. Еще семь ступенек, железная дверь и ключ на притолоке. Она вдохнула неподвижный чердачный дух.

Вот он, ее тайничок. Целый год она откладывала все, что выдавалось ей на мелкие расходы и не зря старалась. На дорогу хватит. А дальше она не загадывала. Альбом тоже надо прихватить, у нее ведь нет ни одной маминой фотографии. Рисунки, конечно, не бог весть что, но лучше, чем ничего. Альбом в рюкзак, деньги в карман. Все! Теперь бы выбраться.

“ Никого на лестнице, никого.” – приговаривала про себя Саша, преодолевая опасный отрезок пути. Черт, шнурок развязался, хлопает по ступенькам. Некогда, потом.

“ Фухх! Свобода!” – теперь за угол, за куст, перевязать шнурки покрепче, но только быстро, быстро!

– Сваливаешь? – раздалось за спиной. Саша подскочила как кот, застигнутый за кражей сосисок.

Перед ней стоял ее сосед Петька, противный мальчишка лет двенадцати. Вечно он болтался под ногами, размахивая своим дурацким самокатом и валяя дурака изо всех сил. Сашу он подбешивал.

– С чего ты взял? – злобно огрызнулась она.

– С рюкзаком. Лохматая. Бегом.

– Не дурак. Не говори никому, что меня видел. – и она занялась вторым ботинком.

– Пятьсот рублей.

– Что?

– Давай пятьсот рублей, и я тебя не видел.

– Я сейчас пинка тебе дам, а не пятьсот рублей! – пообещала Саша.

– А я Светке твоей скажу.

– Знаешь, что бывает с шантажистами?

– Что?

– Погугли. Или в книжке прочитай. Лучше в книжке.

Саша отряхнула коленки, подтянула лямки рюкзака и перепрыгнула оградку палисадника. Шантажист за ней.

– В какой книжке? У меня таких книжек нету! – крикнул он ей вслед. Саше вдруг стало жаль мальчишку.

– В библиотеку сходи, – бросила на ходу. – Вон в том доме, за угол завернешь. – и прибавила шагу.

– Эй! Ты насовсем что ли?

Саша, не оборачиваясь, показала кулак.

– Возвращайся, без тебя тухло будет!

Она обернулась на ходу, хотела ответить, но только махнула рукой и помчалась к метро, подгоняемая страхом, надеждой и попутным ветром.

С незапамятных времен стоит на краю Самородья высоченная чугунная ограда. За ней корявые деревья и чертополох выше головы. На ограде табличка: “Осторожно! Проход запрещен! Пропадают люди!” Местные жители называли это место Ведьмин карман. Обходили стороной.

Экскурсоводы рассказывали туристам такую историю…

…В стародавние времена жил в Самородье парень. Раз приходит к матери – жениться, говорит, хочу. Что ж, дело хорошее. Кого брать хочешь? Мялся, парень, мялся – признался. За оградой красавицу видел. Жизни, говорит, нет без нее.

Мать поперек порога легла. Переступишь, говорит, сынок, через мать ради чертовой куклы? Переступил. Только его и видели.

А через три года вышел из лесу, с другого краю города. Худой, оборваный и седой весь. Бормочет дикое, непонятное. То плакать примется, то хохочет до икоты. Так и доживал дураком бедолага.

Так что, господа туристы, не лезьте за ограду. Да и что там делать-то? Лес глухой да болота. И все равно лезут!

Лет тридцать назад пропал один полусумасшедший механик – все носился с какими-то паровыми двигателями. Смеялись над ним. А он взял и пропал. Местные в один голос сказали – за оградой.

И еще один был, совсем молодой парень, художник, на этюды приехал. И ведь предупреждали дурака! Нет, полез… И вот уж двадцать лет как бегает по Самородью, в волосах перо воронье. Стены пачкает, плачет и чушь городит.

Светловолосая женщина приблизилась к высокой чугунной ограде, оглядела пустынный проулок. Никого.

Она проскользнула сквозь ограду и шмыгнула в колючие дебри. Быстро и уверенно пробиралась она между корявыми стволами старых яблонь, сквозь душные заросли жасмина и одичавших роз.

– Куда лезешь? – послышался насмешливый голос позади нее.

Светловолосая замерла, обернулась.

Из-за кустов жасмина бесшумно выступила высокая женщина, одетая в бесформенный черный балахон, широкие штаны и резиновые сапоги. Лицо и волосы прятались в глубоком капюшоне.

Светловолосая склонила голову.

– Хозяйка… Я шла к вам.

– Идиотка! Не хватало, чтобы тебя кто-нибудь заметил. Любой дурак распознает твою гнусную природу даже в этих желтых перьях.

– Меня никто не видел. Я бы не посмела…

– Говори.

– Я сделала как вы велели. На этот раз все получилось!

Хозяйка угрожающе молчала.

– Могу я рассчитывать на ваше снисхождение? – прошептала Светловолосая.

– Бессмысленное существо. – донеслось из-под капюшона. – От тебя всего-то требовалось – стереть ей память и сделать безвольной. Паршивый хухлик – и тот бы справился! Ты бесполезная. Катись к людям!

– Умоляю… Я старалась! Но моя сила не беспредельна… – шептала в ответ Светловолосая, ломая пальцы.

– Сила? Не смеши! С ребенком справиться не сумела!

– На нее не действует морок! Проклятое Агафьино отродье! Но скоро она будет здесь, и мой помощник встретит ее.

– Твой помощник… Такой же клоун, как и ты. Только и умеете, что менять личины, как дурная девка тряпки перед зеркалом.

– Он справится, клянусь Великой Прорвой!

– Ну-ну, посмотрим… Сиди здесь. Позову.

Глава 3

Угнездившись в кресле у окна загородного автобуса, свернувшись в своей любимой позе – колени к подбородку, Саша блаженствовала. Слабела хватка ее прошлой жизни, в голове появлялись мысли, не исковерканные Светланой.

“Вот приеду, сяду на паром, – размышляла Саша, – переправлюсь через реку, войду в город и…”

Тут только до нее по-настоящему дошло, что она едет в полную неизвестность. Ни она сама, ни один человек на свете не знает, где она окажется через пару часов и что ее там ждет. Впрочем, кое-кто знает. И, возможно, даже поможет ей, раз прислал записку. А что если он сейчас здесь, в этом автобусе?

Саша рассеянно, как бы невзначай, обвела глазами немногочисленных попутчиков. Никого подозрительного. Бабули в пестрых кофтах крепко сжимают ручки сумок-тележек. Молодая женщина с усталым лицом держит на ручках мальчишку лет четырех, а он равнодушно уничтожает плитку шоколада. Дама со сложной прической сверкает Саше в глаз старомодной сережкой с красным камнем. Пожалуй, автора записки здесь нет. Остается надеяться, что он сам найдет ее в городе.

Что ж, остается всюду ходить, внимательно смотреть и слушать. Саша вздохнула, привалилась растрепанной головой к окну и уснула.

– Просыпайся, дочка! Приехали! – загудел ей в ухо хриплый бас.

Саша открыла глаза – перед ней маячила веселая бородатая физиономия. А в автобусе никого.

–Уже? А сколько времени?

– Тринадцать пятнадцать, точно по расписанию. Паром тебя ждет.

– Откуда вы знаете?

– А тут больше некуда, только в реку! – бородач захохотал своей шутке. Отсмеявшись, серьезно добавил – Или в лес.

“ Вот глухомань!” – расстроилась Саша, выбравшись из автобуса и осмотревшись. Проселочная дорога оканчивалась небольшим пятачком, только-только развернуться автобусу. Справа, слева и позади темнел лес. Впереди река. Возле хлипкой пристани покачивается покачивается подозрительного вида сооружение. Широкая дощатая платформа. По бокам здоровенные колеса, а в центре небольшой домик с трубой.

– Эй, на суше! – Бородатый шофер, хохоча, махал ей из окошка.

– Вы? – округлила глаза Саша.

– Так точно! Прыгай на борт!

Недоверчиво примерившись, Саша скакнула на платформу, от чего вся конструкция сильно заколыхалась.

– Что это за хаусбот? – поинтересовалась Саша на всякий случай.

– Сама ты бот! А это пироскаф! – гордо произнес бородач,– Не слыхала про такое? На паровой тяге. Видишь трубу? Это печка.

– И оно… не утонет?

– Не боись! Сколько лет на нем хожу – ни разу не подвел. Знай уголь в печку подбрасывай. Не слыхала про пироскаф?

– Нет. – честно призналась Саша.

– Его двести лет назад один француз придумал. Только у него он и часа не проработал, а у Леонардыча нашего до сих пор бегает. – Бородач вдруг погрустнел. – Да… Лет уж тридцать, как сгинул человек, а творение его служит людям…

Он печально вздохнул, но тут же снова просиял.

– Харитоныч. – объявил он и протянул Саше здоровенную ручищу.

– Очень приятно. А я – Евгеньевна. – хихикнула Саша.

– Красиво! – оценил Харитоныч. – Ладно, Евгеньевна, пошел я к штурвалу. Отваливать пора.

Он зашел в домик. Через минуту внутри что-то запыхтело, засвистело, пироскаф дрогнул и отчалил от пристани. Забурлила вода, закачались берега, лес поплыл назад. Пироскаф двинулся вверх по реке.

– Тебя звать-то как, Евгеньевна? – Харитоныч возник в окошке прямо у Саши за спиной, как Петрушка в уличном балаганчике.

– Александра. – вздрогнув, ответила Саша.

– А я – Ксенофонт.

– Как, как? – чуть не рассмеялась она и поспешно добавила: – Красивое имя. Странное немножко.

– Странное? – удивился Ксенофонт. – Ты странных имен не слыхала! Ничего, в Самородье и не такие услышишь.

– А какие?

– Всякие. Обычные тоже встречаются. Но необычных больше. Традиция потому что. Куда едешь-то знаешь?

– А… что именно я должна знать? – осторожно спросила Саша.

– Ну ты, мать, даешь! Как тебя вообще сюда занесло?

Пока Саша искала подходящий ответ, разговорчивый паромщик сам пришел ей на помощь.

– Место здесь особенное. Если человек не хочет, чтоб его нашли – это сюда. Это к нам.

У Саши екнуло сердце.

– Колдуны сюда сбегались. Со всего света. – продолжал Ксенофонт, понизив голос. – И все со своими именами. Так и повелось.

– А как они узнавали, куда бежать?

– Кто как. Кому птичка чирикнет, кому рыбка шепнет. Были счастливчики – добирались. А здесь хороших людей принимали, не гнали.

– Всех или только колдунов?

– Кто теперь разберет. Народ-то жгли почем зря. – Ты про Агафью слыхала?

Саша созналась, что не слыхала.

– Ну что ж ты, мать? Главного не знаешь. – пожурил Ксенофонт. – Ладно, время есть, расскажу. А то будешь там ушами хлопать.

Саша никак не могла взять в толк, зачем ей знать историю какого-то странного городка. Чем это поможет в ее поисках? С другой стороны, если мама спряталась в Самородье, то наверняка не случайно выбрала именно его.

– Дело это давнишнее. – неторопливо начал Ксенофонт, – Лет пятьсот, как стоит Самородье. Так Бруныч говорит, по крайней мере. Библиотекарь здешний. Не всякому удавалось сюда добраться. Но кто добирался – тот жил спокойно. Здесь уж он под защитой был. Если сам не начинал безобразничать…

– Это как?

– Пакостить. Скотину портить, бородавки вешать. Таких на болота выгоняли, к Черной горе. И говорят, – понизил голос Ксенофонт, – что на болотах еще одно селение появилось. Из тех пакостников. Правда это или нет – неизвестно, По болотам бродить нет охотников. Место гнилое, гиблое. Одно слово – поганая яма. Слушай дальше.

Явились раз в Самородье путники – старик и девочка маленькая. Старика звали Ефимом Безобразовым, а девочку – Агафьей. Ефим ее внучкой называл. Но не внучка она ему была. Горели они в одном срубе. Колдунов тогда в срубах сжигали.

– И девочка? – ахнула Саша.

– Девочка мать искала. Не нашла. А Ефима спасла. Огонь заговорила. Ефим чудом жив остался, обгорел весь, щеку спалил, шрам остался страшный. А девочка ему и рассказала про Самородье. Мол, мать ей перед смертью велела найти это место и там скрыться. Вот и пришли они сюда. А когда подросла чуток Агафья, то приключилась в Самородье история.

Был один гнилой человек. И то ли напакостил кому, то ли с кем повздорил – прогнали его на болота. А он прямиком в Москву. И давай рассказывать – мол, живут в лесу язычники поганые, добрых людей с толку сбивают. А верховодит всем девчонка-подлеток, чары творит, гадюка. Доложили царю. Ну, царь солдат отправил, приказ им дал – деревню спалить, а Агафью в Москву пригнать пред его царевы очи. Пришли солдаты, приказ объявили и давай Самородье дровами обкладывать. А жители ребятишек в лес погнали, спасти чтоб. И Агафью с ними. А она как в лес вошла, так и пропала, никто не понял куда. Обложили солдаты деревню дровами и говорят – ну, язычники, пошли с нами, падите царю в ноги, молите, чтоб простил вам поганые дела, не то сгорите все к лешему. А Агафью, ведьменыша вашего, сюда подайте. Царь велит ее к нему доставить. Народ говорит – не пойдем, палите! Хрен вам, а не Агафья.

И тут чудо случилось. С самого неба спустился конь белый, крылатый, прямо перед солдатами. Глядь – а на нем Агафья сидит. Рубаха по ветру развевается, волосы рыжие столбом стоят. Уметайтесь, говорит, подобру-поздорову.

Струхнули солдаты, а виду не подают, смеются. А она рукой взмахнула, и столб пламенный поднялся из земли, огонь побежал, кольцом солдат окружил, не до смеху им стало. Повалились наземь. Не губи, говорят, нас, дева. Мы люди подневольные. Приказ у нас – к царю тебя привесть. А она им – царский приказ мне не указ. Царь ваш матушку мою в срубе сжег. И я б его, нелюдя, спалила, да матушка перед смертью слово с меня взяла – живое не губить, дар мой не поганить. И вас потому не трону. Отправляйтесь обратно в Москву, да скажите, нет здесь никакой деревни. И все, что видели – забудьте. А ослушаетесь – прилечу, всю Москву спалю вместе с вами и царем вашим. С тем и побрели домой солдаты, и сделали, как было велено.

А на том месте, где Агафья огненный столб сотворила, по сей день черная дыра осталась. Приедешь – увидишь.

– С ума сойти! – выдохнула Саша, – Но это же сказка?

– Может и сказка, да только вот какое дело – город-то наш береженый.

– Это как?

– А так: никакие напасти его не тревожили. Ни революции, ни коллективизации… На последнюю войну полгорода ушло – ни один не погиб, все живые вернулись.

– Да уж, прямо чудеса! – согласилась Саша, – А что дальше было с Агафьей?

– Что было? – задумчиво переспросил Ксенофонт, – Кто ж ее знает? Жила себе и жила, пока не померла.

– И все?

– Подходим! – крикнул Ксенофонт и дернул за обтрепанную веревку колокола. Пироскаф стукнулся о высоченный берег. Прямо от воды карабкалась наверх деревянная лестничка.

– Спасибо за рассказ, Ксенофонт Харитонович! – Саша поднялась, пожала Ксенофонту руку на прощанье.

– Обратно-то поедешь?

– А когда последний паром?

– В двадцать один ноль-ноль. А в двадцать один сорок пять последний автобус. – строго напутствовал паромщик, – Потом только в среду поеду. Праздник будет. Агафьин день. Так что не опаздывай.

– Постараюсь! – Саша перелезла с зыбучей платформы на твердую землю.

– Погодь! – окликнул ее Ксенофонт. – Главного не сказал. Заборов чугунных, старых берегись. Не подходи. – серьезно сказал Ксенофонт.

– А что там? – опешила Саша.

– Люди пропадают.

Саша заверила Ксенофонта, что через заборы не полезет.

– До свиданья, Александра Евгеньевна. Ищи, зачем приехала.

– Найду, не сомневайтесь. – бормотала Саша, карабкаясь по шатким ступенькам, убегавшим, казалось, прямо в небо.

– Осторожней! – прокричал ей вслед Ксенофонт, и Саша не поняла, имеет он в виду хлипкую лестницу или что-то другое.

Глава 4

Саша одолела последнюю ступеньку и остановилась на краю небольшой площади, мощеной истоптанным до блеска булыжником. Посередине, как и обещал Ксенофонт, огромный провал, по краям окаменевшая черная пена по пояс высотой. Напоминает кратер уснувшего вулкана. Саша подошла ближе, заглянула в дыру – темно, дна не видно.

Двухэтажных домики, выкрашенные в разные цвета окружают площадь. В промытых окошках толстые коты нехотя гоняют сонных мух. На бирюзовом доме с бордовой дверью Саша прочла “ Площадь Безобразова, д.1”

Площадь пуста. Ветер постукивает плохо закрытой дверь какой-то лавочки, лязгают вывески, качаясь на темных от времени цепях. Безлюдье. Сонное царство. Поколебавшись, Саша двинулась влево, решила пройтись по Самородью, осмотреться.

На первый взгляд – городок как городок. В нижних этажах магазинчики. У дверей в живописном беспорядке теснятся вазоны с цветами. В одном из магазинов дверь гостеприимно распахнута, а в проеме вместо занавески болтаются длинные связки копченых колбасок.

От площади вверх разбегаются улочки. Кривые, узкие, они прячутся за веревками с разноцветным бельем, протянутыми от дома к дому – не видно, что творится в пяти шагах от тебя.

Девичий виноград увивает балконы, мезонины, печные трубы… Стены домов, там, куда не успел добраться виноград, покрыты рисунками и исписаны странными стихами. Вот, нарисованная бабушка подставила нарисованное ведро под настоящую водосточную трубу. Рядом стихи:

“Источник хрустальный, живая струя!

О, как я мечтаю глотнуть из тебя! ”

Вот жуть! – пробормотала Саша,– Кто такое пишет?

В соседнем доме разбитое окно закрыто обломком фанеры, а на фанере – нарисованная женщина наблюдает за прохожими сквозь нарисованную же кисейную занавеску. И подпись:

“Я дома, вы в гостях, я знаю все о вас.

А вы не знаете, где бродите сейчас…”

Почерк такой аккуратный, что становится не по себе. Но рисунок классный, живой. Кажется, что занавеска колышется от ветра, а женщина вот-вот спросит – чего бродите, охламоны?

Под скатом крыши соседнего дома бьет крыльями нарисованный белый конь… На него смотрит задумчивая девушка. И надпись:

“ Зову тебя, зову, не дозовусь…

Сама, возможно, к небу поднимусь!”

В благополучное время Саша с удовольствием заблудилась бы в таком городке. Но сейчас ей становилось все тоскливее и беспокойнее. Она вздрагивала от пристальных взглядов нарисованных глаз, а приближаясь к очередному повороту затаивала дыхание – кто ее встретит?

Настенные люди выглядывали из окон, грозили пальцами прохожим… Вот живой рыжий кот, прижимая уши, шипит на нарисованного охрой на стене брата-близнеца. вот А. С. Пушкин в крылатке и цилиндре угощает бананом слона. А вот… нарисованный Карлик-пират! Показывает пальцем на дверь, над которой красуется ободранная вывеска “Всякая всячина”. Это знак! Саша вошла.

Ее поприветствовал хриплый колокольчик и крупная блондинка в голубом платье. Название магазина себя оправдывало. Все пространство занимали стеллажи, заваленные, заставленные и увешанные всякой всячиной. Здесь было все – от зубных щеток до садовых леек.

Соображая, как бы половчее приступить к делу, Саша с рассеянным видом пошла вдоль стеллажей. Хозяйка неотступно следовала за ней, не переставая улыбаться, и чем лучезарнее становилась улыбка, тем хуже Саша соображала.

Взгляд ее упал на интересную тетрадку в кожаном переплете. Толстая, теплая, увесистая, она будто сама прыгнула в руки. Мягкая обложка из грубой коричневой кожи, обрезана, кажется, вручную. Закладка из обрывка веревки с маленьким бубенчиком на конце. Плотные, желтоватые листы старательно прошиты красной ниткой. Саша не находила в себе сил положить тетрадь обратно на полку.

– Нравится? – спросила хозяйка.

– Очень!

– Дочка моя делала! – похвасталась хозяйка, – Я чердак разбирала, нашла сапог. Куда его один? Хотела выкинуть, а она говорит, оставь, у меня идея есть. Такая чудачка! Клумбы у входа видели? Ее работа.

Саша похвалила клумбы. Женщина расцвела.

– Доченька моя… Талантище, хоть и подкидыш.

– Подкидыш? – вырвалось у Саши.

– Ага, – спокойно кивнула женщина. – У нас бывает. Нормальное дело. Кому не надо – нам везут. А мы детишек любим, пропасть не даем. Вон они какие вырастают!

Саша положила тетрадь на место.

– Не хотите из старого сапога?

– Не в этом дело. – вздохнула Саша. – Она прекрасна. Просто… – она осеклась. Не станешь же объяснять незнакомой женщине, что ей запрещено иметь такие вещи. – Просто у меня денег нет.

– Возьмите так. В подарок. – раздался тоненький голосок. Из-за стеллажа тихонько вышла девочка лет десяти с рыжими косичками и в круглых очках.

– В подарок? – растерялась Саша.

– Она вам понадобится. – серьезно сказала девочка.

Саша не смогла отказаться.

– Спасибо. – она прижала тетрадь к груди. – Как тебя зовут?

– Алиса.

– Спасибо, Алиса! Мне так она нравится! Я бы тебе тоже что-нибудь подарила, но у меня нет ничего…

– Вы сказали, что она прекрасна. Это лучше подарка. Напишите в ней что-нибудь хорошее.

– Я не пишу! – смутилась Саша.– Я… рисую.

– Покажите. – попросила Алиса. – У художников всегда с собой блокнот с рисунками.

Саша, краснея, полезла в рюкзак. “Стыдно врать, Саша. Хорошо хоть альбом захватила!”

– Вот. Это моя мама. Вы ее случайно не видели? – спросила она.

Алиса перелистнула несколько страниц, подняла золотистые бровки.

– Видела.

– Что?! – задохнулась Саша. – Где?!

– В магазине художников. Да, мам?

Блондинка взглянула на рисунки.

– Не знаю… По-моему, не очень похожа.

– Это она.

– Пожалуйста, пожалуйста, где?!

Саша подпрыгивала на месте от волнения.

– Зайдите к Петру Васильичу. Выйдете – налево поверните и вверх по улице Болотной. Потом направо, в переулок Живого пламени. Там будет фиолетовый дом с желтой дверью.

– Номер какой?

– Номер не ищите, не найдете. Все плющом заросло. Мы номеров сами не знаем. Фиолетовый дом с желтой дверью. Товары для художников.

– Спасибо!

– Да погодите, там только…

Но Саша уже вылетела из магазина. Мать и дочь переглянулись.

– Странная девочка. Диковатая. – заметила блондинка.

– Нормальная. – задумчиво ответила Алиса. – Просто потерялась.