Перфундере

–Нет, не могло.

–Ты говоришь с такой уверенностью, словно уже был здесь.

–Так и есть. Здесь я приземлился.

В тот момент я словно увидела Йона впервые. Странный, тихий юноша: сухие миндальные глаза, острые черты лица, волосы, собранные в короткий хвост. Он держится особняком от всего знакомого и понятного, да и, кажется, от всего общества, но при этом сохраняет душевную мягкость и простую человеческую доброту. За то короткое время сотрудничества с Йоном я успела привязаться к нему и почувствовать в нём нечто родственное, словно я была знакома с ним многие годы. Но в тот миг время словно откатилось назад. Впрочем, я лукавлю: в тот момент ко всему тому, чем был для меня Йон, добавилась финальная и неотъемлемая деталь – его прошлое, причина, по которой он стал тем человеком, который сидел в тот момент в полуметре от меня и молчал, силясь продолжить начатое.

–Мне было 4, когда я остался без родителей и каких-либо родственников. Я не помню их, зато помню приют, куда меня поместили. В то время как раз активным ходом шло тестирование новых межгалактических кораблей. Моему приюту предложили поучаствовать. Наверное, из-за отсутствия финансирования, а может просто из-за жадности… Короче, они согласились. И я, так сказать, вытянул жребий счастливчика. Мне было 5, когда меня вместе с группой взрослых людей посадили на корабль. А в следующий раз я открыл глаза уже в 7 лет, когда креокапсулы распечатались и нас – 30 готовеньких переселенцев – начали готовить к приземлению. В то время переселенцы бодрствовали дольше, около года. Хотя, ты это и без меня знаешь… В общем, приземление прошло неудачно. Как потом рассказывали, оказалось, что в парашюте были повреждения, и мы со всего размаху вмазались в первое попавшееся место. Так уж получилось, что этим местом стал Мортус (который тогда им ещё не был). Нас вытаскивали очень долго, потому что людей в тот момент на Перфундере было – пересчитать по пальцам. Несколько часов, но они показались мне целой вечностью. До нас с будущим населением планеты здесь приземлялось только два межгалактических парома. Я помню, как хрустел корпус нашего корабля, как постепенно затоплялась его половина, угодившая всей своей мощью прямо в озеро. Когда я, наконец, выбрался, то успел запечатлеть в памяти ещё один кадр: погружающийся под воду корабль и несколько прикрытых тел на берегу истерзанного озера…

–Господи, Йон… Мне так жаль!

–Не стоит. Это было давно. К тому же, многие годы я ничего не помнил. Видимо, какой-то блокиратор стресса в моей голове выбил из памяти опасные для рассудка воспоминания. Но, когда мне было 15, мой опекун, один из тех мужчин, что летели со мной тем рейсом, рассказал, как всё начиналось, и тогда я многое вспомнил, в красках и звуках.

–И где он сейчас?

–Живёт в Колдере. Уже почти старик. Все, кто был на том пароме, предпочли перебраться как можно дальше от злополучного места. Все, кроме меня.

–Сволочи! Какие же сволочи!

–Всё в порядке. В конце концов, всё случилось так, как случилось, и моя жизнь меня вполне утраивает. Но, знаешь, если тогда, будь я чуть постарше, мне предложили бы выбор, я бы остался на Земле.

–Почему? Ведь там у тебя никого не осталось.

–Лучше бороться за жизнь на Земле, чем задохнуться в креокапсуле первого образца посреди космоса. Я бы выбрал жизнь.

–Ты не из тех, кто отказывается от риска, я это точно знаю. Но вместе с тем ты отказываешься от игры в рулетку со смертью, когда дело касается только твоей жизни…

Выводы рождались сами собой. Ни для меня, ни для Йона они не были открытием, хотя никогда раньше мы не обсуждали такие темы. Но теперь, когда всё основное и тяжёлое было сказано, оба мы без тени изумления в глазах сидели, прижавшись друг к другу плечами, под кроной сине-лиловой лианы и сверлили глазами зелёную, мшистую землю.

–Удивительный ты человек, Йон. Я понимаю, что в этом мы совершенно не похожи. Кажется, я выбрала путь наименьшего сопротивления…

–Не думаю, что это так. Зачастую не существует верного или неверного решения. Просто мы делаем шаг и после живём с этим выбором. Я не могу принять и никогда не приму только одного – принуждения. Справедливо лишь то сражение, когда у каждого из противников есть шпага, так ведь, Свен?

–Так, – улыбнулась я.

–К этому-то я и стремился всю жизнь – к тому, чтобы у каждого была возможность выбора. Это не такая уж бессмысленная цель, не правда ли?

–Конечно правда, Йон. Конечно…

Глава 8

Начало и конец

Странный грохот раскалывал воздух на несколько крупных частей, с острыми, как лезвие, краями. Мы с Йоном переглянулись. По пути к деревне мы не встретили ни одного человека. Всё бы ничего, но мы проходили мимо теплицы, на которой в самый разгар рабочей смены должен был быть хоть кто-то. Но все исчезли, точно испарились. Меня опахнуло сухим и горячим дыханием плохого предчувствия, такого непривычного для нашей план

Грохот начинал приобретать более резкие очертания. «Кажется, это слова» – произнёс Йон почти шёпотом, словно боясь голосом сбить настройки воображаемого радиоприёмника. Я кивнула. Звук действительно был похож на чью-то речь, неплавную, порожистую, очень-очень громкую. Дрожь пробежала по телу: голос, громкий от звукоусилительной аппаратуры, очень знакомый голос, голос… Джонатана?

Мы шли напрямую к голосу, напрягая слух, хотя с трудом разбирали отдельные слова. Звук становился всё громче, но в чёткости оставлял желать лучшего. Наконец, мы приблизились к месту, на котором было всё слышно и видно. Но в тот же миг мы с Йоном пожалели, что пришли сюда. Джонатан, вскинув голову, спросил у толпы:

–Поднимите руки те из вас, кто хоть раз проходил терапию у психиатра!

Одна за другой в тесной зрительской толпе, точно побеги, начали вырастать руки. Я обомлела. Я знала о том, что происходило и происходит на Земле, как гибнут люди, кончают жизнь самоубийством, живут бомжами, заболевают. Но безмятежная жизнь на Перфундере, я надеялась, залечит их душевные раны. Я знала многих из них. Это были жизнерадостные мужчины и женщины, всегда приветливые и улыбчивые. Я не узнавала их. В лицах, едва сдерживающих свои чувства, читалось возбуждение. Что-то произошло. Что-то воскресило в их памяти страх и убило чувство безопасности. Что-то, что, возможно, даже и не связано с Землёй.

Джонатан продолжал:

–Мы, взрослые люди, вполне понимаем, как нужно себя вести. Но что вы скажете о детях?

Запрещённый приём. Толпа зарокотала. Дети – беспроигрышный козырь в любой игре. А Джонатан играл. Он был не очень хорошим оратором, зато прекрасным игроком, похищающим сердца.

–Что, если кто-то из них заиграется возле болота и случайно оступится? Что, если провалится грунт?

–Это опасно! – прокричал женский голос.

–С этим нужно что-то делать!

–Согласен с вами, с этим нужно что-то делать!

–Так! Прекратите этот балаган! – резко прервал его ещё один знакомый голос. Я узнала Ингу. – Мы решили, что в целях эксперимента засыпим одно карликовое болото и посмотрим, что из этого выйдет. Если обойдётся без последствий, то мы сделаем то же самое с Винджейским болотом. Всех устраивает такой ответ?

Толпа снова загудела, на этот раз более удовлетворённо.

–Подождите!

–Что такое?

–О каком карликовом болоте вы говорите?

Йон! Только теперь я заметила, что его нет рядом со мной. Ты был прав, Йон, прав во всём!

–В зарослях Миркса, недалеко от северного берега Изумрудного болота, – ответила Инга холодно, явно не желая беседовать с незнакомым парнем.

–Я знаю это болото! – почти прокричал Йон. – Это я его нашёл. Нельзя этого делать! Вы многого не знаете о кислотных болотах, они не то, чем вам кажутся. Этот тип борется не за вашу безопасность, у него свои цели. Я могу объяснить и предоставить доказательства того, что их кислотность – это временное явление. Таким образом планета восстанавливается после нанесенного ей вреда. Болота естественны также, как и всё вокруг!

–Также, как и всё вокруг? – хохотнул Джонатан. – Может, ты ещё скажешь, что они безопасны, как и всё вокруг? Бедный Бруно, наверное, разделял твою детскую наивность, и заплатил за это сполна.

–Что с Бруно? – прокричала я, продираясь сквозь толпу. – что случилось с Бруно?

–О, наш гид! Где же ты бродишь, Свенвейг, в то время как с твоими подопечными случаются несчастья, а? – продолжал упиваться Джонатан.

–Закрой свой рот! – прохрипел Йон. Он был на голову выше Джонатана, в серых глазах сверкали нехорошие огоньки. Я испугалась, что Йон сейчас ударит этого выскочку.

–Успокойся, парень! – его отстранил незнакомый мне мужчина в белом халате.

–Профессор Фритрик, выслушайте меня! Я знаю это болото, я наблюдал его ночную активность. Поверьте, это невероятное зрелище! Я…

Толпа ахнула и чуть расступилась. Люди были слишком встревожены, чтобы воспринимать такую информацию, а Йон – слишком возбуждён, чтобы умело её преподнести.

–Ты проводил исследования, не дожидаясь распоряжения Института?

–Я собирался дождаться, – Йон стушевался, на него было больно смотреть. – Только этот вопрос мог занять много времени, а что-то явно назревало, и…

–Фритрик, почему твои подчинённые рискуют своими и нашими жизнями, обследуя не изученные дронами болота? – прогремела Инга.

–Простите, что не дождался официального разрешения. Поверьте, я рисковал не просто так. Я проверял одну теорию, теорию происхождения болот, и…

–Нас не интересует сейчас их происхождение, нас интересует, что нам теперь делать с этой напастью!

–Да дайте ему закончить, чёрт возьми! – зарычала я на нетерпеливого человека в первых рядах.

–Свен! – кто-то тронул меня за плечо. – Не надо.

–Фред! Слава Богу! Где происходит? Что с Бруно? Я ничего не понимаю!

–Он упал в Винджейское болото прошлым вечером, сильные ожоги по всему телу.

–Господи! Бруно! Как он?

–Сейчас состояние стабильно, но… Свен, ты не виновата, но на сей раз Джонатан прав, с болотами нужно что-то делать, они слишком опасны.

–Что? Как ты можешь так говорить?

Я ненавидела его, совершенно ни за что, ведь у него не было ни единой причины любить болота. Ненавидела Джонатана за то, что воспользовался болью других. Ненавидела себя, за то, что это допустила. Я смотрела в пустоту и дышала глубоко, а голова кружилась, и я ничего не могла сделать, ничего, чтобы помочь Бруно, ничего, чтобы спасти Йона от расправы, ничего, чтобы уберечь мой дом от разрушения. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной и никогда в жизни мне не было так страшно.

–Позвольте, я докажу вам! – произнёс Йон, пытаясь перекричать толпу. – Год назад мы снимали пробу вод Винджейского болота. Институт отслеживает показатели pH каждого известного нам озера, и все данные заносятся в протокол. Позвольте мне взять образец воды Винджея, и вы увидите, что уровень кислотности существенно снизился. Болота опресняются! Это процесс самовосстановления планеты! Мы сами виноваты в том, что кислотные болота появились! Мы не хотели повторять ошибки прошлого, но вместо этого бездумно наступили на те же грабли!

–О чём ты говоришь?

–Ночью… – Йон пытался отдышаться, его грудная клетка часто вздымалась. Он приблизился к микрофону и продолжил сбивчиво, – Ночью вода в кислотных болотах становится прозрачной. Я видел это карликовое болото ночью, в него упал предположительно обломок хвоста капсулы или что-то ещё. То же самое произошло и с Мортусом. Винджейское болото более проблемное, потому что в него часто попадают инородные тела. Мы будем ждать ещё долго, пока оно полностью опреснится. Но, я уверен, уровень кислотности существенно снизился. Если приблизиться к Винджейскому болоту ночью, наверняка мы сможем увидеть нечто на дне. Кислота растворяет инородное тело, попавшее в водоём. Это свойство планеты Перфундере.

–Дроны как правило начинает глючить в условиях повышенной кислотности. Тебе придётся придумать другой способ снятия пробы.

–Я собираюсь взять пробы вручную.

–Никто не полезет с тобой в болото, сумасшедший!

–Я никого и не зову с собой! Я сам возьму пробу и сниму болото через ночной визор, если у вас самих не достаёт смелости даже приблизиться к нему! Не трогайте Коэлум, прошу вас, профессор Фритрик, Инга, позвольте доказать, что всё это – правда! – умолял Йон.

Толпа стихла. Все понимали, что сделать это в одиночку практически невозможно. Берега Винджейского озера слишком крутые, чтобы спуститься самостоятельно, к тому же, в последнее время почва нестабильна, поэтому мы и прокладываем мост на сваях через всё болото, стараясь не затрагивать почву в непосредственной близости от воды.

Мы слышали, как колышутся верхушки карлинской травы, как скрипят Развариусы и плещется вода в пресном озере Винджейской деревни, и среди шёпота планеты как гром раздался короткий и острый приговор Инги:

–Хорошо. Попробуй.

–Ты с ума сошла? Как он заберётся туда один? Он же не сможет, – начал было Фритрик, который, видимо, по-отечески беспокоился о своём подопечном, но Инга жестом руки прервала его.

–Если делаешь столь громкие заявления, будь добр предоставить доказательства. Если доказательств не будет, а также не будет последствий от засыпки карликового болота, через неделю мы начнём работу по загрунтовке Винджея.

–Спасибо! Спасибо! Только пожалуйста, не трогайте это болото, я достану доказательства сегодня же.

–Слишком поздно, – отозвался Джонатан, кажется, несколько злорадно. – Работы на болоте уже ведутся.

Наши с Йоном глаза встретились мгновенно. Мы смотрели друг на друга минуту, боль и ужас текли между нами, сковывали и, наконец, взорвали наши тела. Мы сорвались с мест одновременно и, расталкивая толпу, бросились к Коэлуму, чтобы только успеть, чтобы помешать уничтожению жизни, уничтожению чего-то прекрасного и никем, кроме нас, не понятого. Никогда в жизни я так быстро не бегала. Лёгкие рвало в клочья, кислород жёг горло, словно я сама проваливалась в кислоту и сгорала вместе со всей своей планетой. Кажется, мы бежали целую вечность, но на самом деле мы преодолели расстояние, на которое обычно уходило два часа спокойного шага, за каких-нибудь 20 минут. Но, когда мы добежали до Коэлума, бульдозер уже ровнял грунт. Озеро похоронили, зарыли, как труп, зарыли заживо. Мне казалось, что где-то в недрах планеты задыхается жизнь. Я упала на корень дерева, Йон стоял рядом, упёршись руками в колени, и глухо кашлял, пытаясь успокоить прерывающееся дыхание. Я закинула голову и закрыла глаза. Солнце всё также светило и ветер всё также играл лапами могучих и изящных Развариусов, но больше не было слышно плеска воды, и все эти деревья, прекрасные, стройные, тянущиеся к лазурным небесам, затянет дёгтем, всё вокруг нас, то, что сейчас живо и трепещет под дыханием ветра, скоро погибнет, истлеет, станет ещё одним, маленьким Мортусом. И тогда, что наступит тогда? Сможет ли планета полностью восстановиться после такого бесчеловечного обращения? Смогут ли они остановиться, уничтожив одну «угрозу жизни»?

Йон сел рядом со мной, взял меня за руку и долго молчал, наблюдая за тем, как катается бульдозер по ровной глади почвы, что некогда была прекрасным озером.

–Когда мы выходим?

–Что? – отозвался он, словно проснувшись от забытья.

–Во сколько мы идём к Винджею?

–Ты не пойдёшь туда. Я сделаю это сам.

–Я пойду. Я должна, и… я не отпущу тебя одного.

Йон снова замолчал. Его серые глаза стали почти чёрными, глубокими и влажными. Минуты растянулись в бесконечность, стали липкой субстанцией, в которой мы вязли и всё-таки не могли утонуть.

–Хорошо. Тогда встретимся в десять.

Глава 9

Паденье и взлёт

После стука в дверь, кажется, прошла целая вечность. Я ждала самого худшего, переминаясь с ноги на ногу, прислушиваясь и умоляя судьбу в последний раз дать нам ещё один шанс. Наконец, за дверью послышались шаги, и на пороге появилась Элли – маленькая и тоненькая, почти прозрачная. Рядом с Бруно она казалась изящной и по-своему цветущей, но сегодня она напоминала мотылька, который больше никогда не распахнёт своих крыльев. Я снова начала думать о худшем, но Элли вдруг тепло улыбнулась, приободрив меня, и смелость вновь вернулась ко мне.

–Свен, здравствуй, дорогая!

–Здравствуйте, Элли, как Вы? Как Бруно?

–Проходи, он будет рад тебя видеть.

Я помню, как помогала укладывать паркет в этом доме. Помню планировку, помню запах древесины, краски и лака. Сегодня дом был другим. Он тонул в полумраке; в душном воздухе витали едва уловимые запахи лекарств.

–Бруно!

Мне хотелось обнять старика, заверить, что всё будет хорошо, но я побоялась причинить ему вред и просто пожала ему руку. Надо сказать, что Бруно выглядел довольно бодро, хоть и пока не вставал с постели. Он рассказал мне, как всё произошло. Как подошёл слишком близко к краю болота, оступился и упал на спину, растянув лодыжку и угодив ногами прямо в кислотное болото.

–Не переживай, даже если я скопычусь, – хохотнул старик. – Свен, ну что ты, слёзы тебе не к лицу. Я ведь шучу! Всё будет хорошо!

–Знаю. Вы крепкий, поправитесь, да и ожог, как я поняла, не такой сильный, как я боялась.

–Всё верно. Всё не так страшно, как думают многие. Теперь я буду осторожнее.

Облегчение, вызванное улыбкой Бруно, стало, кажется, последней каплей. Мне хотелось выговориться, хотелось услышать заверение, хотелось что-то делать.

–Это несправедливо! Это просто несправедливо, что это случилось с Вами здесь, на Перфундере. Не на Земле, где такое происходит сплошь и рядом, а именно здесь! С Землёй всё понятно, Земля умирает… А скоро, может быть, умрёт и Перфундере.

–Ошибаешься, моя дорогая. Многие думают, что на Земле не осталось ничего светлого, но никто не говорит, что право большинство, – Бруно, очевидно, тоже одолевало желание поговорить: от скуки больничного затворья, в силу характера или возраста, он любил говорить о прошлом. Всякий, кто был знаком Бруно, да и, пожалуй, с многими другими стариками, знал их как добродушных рассказчиков, порой даже сказочников, любящих поговорить с молодёжью, ностальгически качая головой и медленно утопая в бездонном море воспоминаний прожитых лет.

…

–Я не назову свою жизнь интересной или захватывающей, – продолжал Бруно. – Такая же, как и у всех. Борьба за жизнь, за целебный баллончик с кислородом. И ты можешь сказать: «Да что он в этом понимает». Только вот, чтобы верить, что ты прожил жизнь не зря, не нужны никакие захватывающие приключения, неординарная работа и уникальные впечатления. Страстное желание жить и чувствовать – это и есть настоящая жизнь и счастье, понимаешь?

–Я… Я пытаюсь Вас понять и кажется, отчего-то понимаю, хотя не должна бы… Наверное, для меня всё это слишком контрастно. Перфундере – молодая планета, многие из теперешних жителей были одними из первых переселенцев, так что они отбыли с Земли, будучи молодыми. Кажется, они не успели толком понять, и поэтому редко вспоминают, отмахиваются, как от ненужной, утомительной информации, или просто когда-то посчитали разумным забыть. А меня Земля всегда тянула и одновременно пугала. Самый страшный кошмар – оказаться там, на нашей первой планете, исторической родине. Но отчего-то не хочется забывать, хочется верить, что всё ещё впереди.

–Я не могу тебе ничего сказать, Свени. Лучше или хуже, одному Богу известно, что будет дальше. Знаю только одно: даже если все мировые учёные, со всех уголков Вселенной будут в один голос утверждать, что жизнь на Земле больше невозможна, я не поверю. Потому что сам это прочувствовал. Да, это не рационально, и мне, как учёному, стыдно сентиментальничать. Но тому, что одной ногой в могиле, можно говорить, всё что угодно, хе-хе. В общем, у меня был один секрет.

–Расскажите.

–Один раз в неделю, по воскресеньям, пока моя милая Элли ещё спала, я вставал, брал свой велик и ехал на возвышенность. Представь себе эту картину, только не представляй слишком детально, мои скрипящие колени не так уж музыкальны, кхе-хе! Небо всегда плотно обложено облаками и смогом. Иногда сквозь них проступает рассеянный свет, к которому мы все привыкли с рождения. Но я знал одно место. Там, за холмом, в часе езды, была дыра, дыра в облаках. Иногда её все же заволакивало дымом, но чаще всего сквозь пробоину было видно небо. Как свет умудрился проклюнуться сквозь облачную скорлупу, не знаю, да и не хочу знать. Зачем вмешиваться в магию природы прозаичной человеческой логикой? Я просто сидел и смотрел, смотрел, смотрел, пока время не убегало далеко вперёд. Это и есть то, о чём ты говорила. Контраст. Свет против тьмы. Свет всегда пробьётся, пусть даже его борьба будет напоминать сражение пёрышка с десятислойным брезентом. Свет обязательно найдёт лазейку, где бы ты ни был.

–Как поэтично, даже не верится.

–Может, я и романтик, но знаю, что, даже если ты не нашёл этот луч света в облаках, ты сможешь создать его сам для себя.

–Но Вы ведь нашли этот просвет, буквальный просвет. Откуда Вы знаете, что есть те, кто может жить счастливо без осязаемого намёка на то, что что-то светлое ещё осталось на свете?

–Знаю, потому что понял это сам. И видел в других. Понимаешь, это как пятничный вечер, о котором слагали легенды наши предки. Вечер воодушевления и приподнятого настроения, вечер, от которого ждёшь многого, ради которого живёшь всю неделю, работаешь на ненавистной работе, только чтобы дожить до этого заветного дня. Думаешь, только современные люди такие многострадальцы? Да ничего не изменилось! Человек в любом случае найдёт для себя этот крючок, за которой он будет цеплять мерно текущие недели, сплетать клубок из бесцельно прожитых дней. Человеку нужно чего-то ждать, иначе он просто сойдёт с ума. Вот и я стал каждый день ждать воскресное утро, чтобы в очередной раз встретиться с солнцем. А потом… Нет, это было не какое-нибудь там просветление, не верю я в эти сказки! Это пришло со временем. Чувство дома, может. Даже не знаю, как его назвать, потому что ещё никому об этом не рассказывал. Я начал обращать внимание на то, что не так уж и ужасна наша жизнь. Да, мы боремся за существование, но это не мешает нам чувствовать и любить. Ты улыбаешься чьей-то шутке, смотришь в глаза дорогого тебе человека, тщедушный стебелёк на окне – даже он способен всколыхнуть в тебе что-то прекрасное, желание жить и дышать воздухом, пусть даже безнадёжно-отравленным.

–Но… Теперь ведь Вы здесь, на Перфундере…

–Я говорю о жизненной установке, Свен. Она не имеет ничего общего с иррациональной привязанностью к родине. Да, я люблю свою планету, но зачем же на ней умирать? Я люблю жизнь. Не лучше ли прожить остаток лет в месте, где тебе не придётся бороться за глоток воздуха? Я не фанатик, я скорее назову себя тараканом: выживай, приспосабливаясь. Этот принцип актуален, где бы ты ни находился. К тому же, со мной Элли, а с родным человеком мы становимся сильнее. Пока кубик не развалился, цвета можно перетасовывать до бесконечности. Я не верю в статичность.

–Пока мы живы, ничто не потеряно, – кивнула я. Этого было достаточно. – Спасибо, Бруно, спасибо! Я зайду к Вам завтра, хорошо?

–В любое время! И Чарис зови, мы по ней соскучились.

Сказать, что я испытала облегчение от разговора с Бруно – значит ничего не сказать. В тот момент я поверила, что мы с Йоном, два «зелёных» чудака, способны что-то изменить. Всё будет иначе! Мы не допустим, чтобы с этой планетой случилось то же, что и с Землёй. В конце концов, мы ведь не одни! Найдутся люди, которые встанут на нашу сторону. Да и…

Удар. Тупая боль в затылке, острая пульсация в висках. Что… Что это за место? Глаза слепит, слишком всё белое… Но дышится легко, как и всегда на Перфундере. Что это за люди? Я не узнаю ни одного лица. Веет холодом, то ли от осознания своей чужеродности, то ли в этих белых коридорах и правда прохладно. Кто-то останавливает меня за плечо, открывает дверь и жестом приглашает войти. Я делаю шаг и…

И тут я поняла, что меня опять вырубило. На этот раз, похоже, ненадолго. Сознание вернулось довольно быстро и как-то незаметно, словно последний участок тёмного туннеля был достаточно освящён, так что я не почувствовала разницы при «выезде». Я приподнялась на локтях и огляделась. Благо, вокруг не было ни души, и мои падения остались никем не замеченными. Дело приобретало дурной оборот. Поначалу я думала, что всё это просто из-за стресса от возложенной на меня ответственности. Но, когда эти обмороки стали повторяться, стало понятно, что за ними что-то стоит. Что я вижу? Это не мои воспоминания. На Перфундере нет этого места. Наверное, нет. Можно подумать, я побывала в каждом доме на этой планете! Не такая уж она и маленькая, один Институт чего стоит. Но всё это в тот момент было не важно. Сейчас есть дела поважнее. С этой мыслью я поднялась и быстро зашагала в сторону дома.

Глава 10

Провал