Логово тьмы. Цикл ВОИН

– Одно другого не многим лучше… Как я ей потом в глаза погляжу? – грустно опустил голову Волк.

– Ну так выбирай! А то сам как красна девица – и хочется, и колется. Тьфу!

– Ладно, не кипятись… Второй способ все же лучше. Потом я ей все объясню.

– Наконец-то… – Ратибор картинно утер пот со лба. – Тогда сговоримся так: на пиру надо будет узнать, в какой избе ночует Мара, а после полуночи берем коней и деру. Про Мару лучше разузнать мне, ведь я на нее как ты не пялился, так что меньше будет подозрений.

– Идет! – кивнул певец. – Хорошая задумка.

– Она хороша еще и тем, что после побега мы с Марой сможем переговорить без помех. Как ты думаешь, на кой Ящер эта девка сдалась Витиму?

– Ты тоже решил, что тот витязь и есть Витим? – Волк поднял заинтересованный взгляд.

– Можно подумать, на целом свете еще один такой сыщется… – грустно усмехнулся стрелок. – И про нас ведает!

– Вот это меня и насторожило. Не про нас, Рати-борушко, а про тебя и Микулу! Помнишь? Молодой, волосы цвета огня… И твой синий кафтан. Все верно. Но если это Витим и если он вдруг решил, что нам за каким-то лешим понадобится именно эта девица, то почему он не описал всех нас? Тебя, меня, Микулу, Сершхана? Откуда он может знать, что Сер-шхан погиб? Хоронили ведь без особого шума! Почему-то он решил, что Мару будете искать именно вы с Микулой. Может, ты не договариваешь чего?

– Да уж прямо… Вечно я у тебя виноватый, – отмахнулся Ратибор.

– Нет, ты скажи как есть – знал Мару раньше или нет? Вы ведь с Микулой этими местами шли на Киев! И коней именно тут оставили.

– Через деревню мы не шли! Просто встретили в поле девок, что рожь убирали. Они нас накормили, залатали одежду, а мы им коней оставили, чтоб через Собачий Овраг пройти. Одну звали Власой… – мечтательно припомнил стрелок. – Другая все на Микулу поглядывала. Ладушка, дочка местного старосты. С ними была еще третья, немного постарше, но имени своего не назвала. Высокая, рыжеволосая, на Мару совсем не похожа.

– Но при чем тут тогда Мара? – Волк оторвал кусочек мяса и задумчиво бросил в рот. – Непонятно… Может, Витим узнал что-то, что до нас не дошло? Ведь это он надоумил старосту принесть девку в жертву! Чем она ему помешала?

– Стой! – встрепенулся Ратибор. – Погоди! Помешала, говоришь? Так… Есть в твоих словах какая-то зацепка… Давай разберемся. Может, Мара действительно чем-то помешала Витиму?

– Ну, – с набитым ртом кивнул Волк.

– Но в людной деревне расправиться с ней он не решился, куда проще это сделать руками старосты. Напугал народ страшными бедами и намекнул, как от них избавиться.

– А при чем тут вы с Микулой?

– Кони! – назидательно поднял указательный палец стрелок. – Пока Витим был в деревне, узнал про чужих коней. Ветерка он узнал сразу, такое чудо ни с чем не спутаешь, а про хозяина другой лошадки мог расспросить у тех же девок.

– Это ладно, – снова кивнул Волк. – - Наверно, так и есть, но зачем он сказал, что вы станете именно Мару искать?

– Очень просто! Значит, она действительно знает про Витима какую-то нехорошую тайну, о которой нам ведать нельзя. Он ведь понял, что именно мы с Микулой явимся за конями! Потому и остерег старосту, чтоб не дал нам встретиться с Марой.

– Похоже на правду… – Певец запил мясо. – Но меня пугает другое. Витим обещал деревенским страшные беды. И вдруг, невесть откуда, появляется кошмарный жряк, о котором до сей поры лишь сказки сказывали! Случайность?

– Не верю я в эдакие случайности, – нахмурился Ратибор. – Но страшно даже представить, что кто-то из смертных может вызывать из небытия таких жутких тварей. Ладно, порасспросим у Мары, а там поглядим. Такие вот дела…

Глава 6

Утро выдалось неожиданно хмурым, промозглым, а неопрятные обрывки туч то и дело закрывали и без того холодный диск солнца, низко плывущий над вершинами гор. Микулка, надув губы, зябко кутался в отсыревший тулуп, уже изрядно попахивающий мокрой псиной, Жур, как обычно, ехал молча, зато голова Мякши вертелась по сторонам с неустанноетью мельничного колеса. Все вокруг было ему интересно, все ново, он и Киев-то повидал совсем недавно, а тут и вовсе рот раззявил, поскольку гор отродясь не видывал.

Над притихшей троицей всадников уже давно кружили здоровенные вороны, хрипло каркали, словно захлебываясь низкими тучами. Микулка попытался их разогнать, сбил двух птиц меткими стрелами, но остальные со странным упорством продолжали кружить в небесах жутковатым черным хороводом.

– Жур! – обратился к волхву Мякша. – Скажи, правду говорят, что вороны загодя смерть чуют? Мол, еще жив человек, а они уже собираются.

– А отчего же, по-твоему, их вещими птицами кличут? – спокойно отозвался Жур. – Оттого как раз, что могут зрить будущее.

– Ну а тут чего кружат? – поежился юноша. – Неужто из нас кто помрет?

– Необязательно. Они, кроме всего прочего, поумнее других птиц будут. Видят оружие, вот и пристроились. Где три витязя при сброс, там до смерти рукой подать. Микула, далеко еще до городища ари-маспов?

– Расщелину, в которой нас тогда полонили, я уже вижу. А от нее до городища меньше версты. Только напрямик ехать глупо, заметят нас как пить дать. Ох, нарвемся мы, не ровен час… Не к добру тишина такая. И вороны эти… Говорю тебе, Жур, надо было дружину набрать побольше! Еще не поздно воротиться, все равно никто, кроме нас, не знает, где Камень лежит! Сотню лет сюда никто не доберется! А?

– Что, опять прихватило? – нахмурился волхв. – Успокойся и не трусь! Только Мякшу зазря пугаешь. Я никакой опасности не чую, словно на многие версты ни одной живой души. Ты точно не ошибся? Может, городище подальше будет?

– Вот еще… Никогда не плутал! – обиделся паренек. – И не трушу я! Осторожность никогда лишней небудет! Вот скажи, в чемразница между страхом и трусостью? Ведь только дурак ничего не боится!

– Верно… Но страх предупреждает об опасности, дает силы к борьбе, а трусость лишает воли, заставляет хорониться или бежать без оглядки.

Микулка лишь вздохнул тяжело. Он понял, что Жур прав, и вспомнил, как год назад бился с упырями у домика на соленых болотах. Тогда от страха волосы шевелились как змеи, а от липкого пота едва меч не выскальзывал из дрожащих ладоней. Все казалось нипочем, поскольку и так помирать лютой смертью, но напряженные до треска руки без устали рубили отточенной сталью, глаза мигом откликались на малейшее изменение света и тени, тело слушалось беспрекословно, как верный боевой конь. Не возникало и мысли о бегстве, да и о спасении не очень-то думалось.

Ныне совсем иначе… Ничего страшного кругом нет, только хмуро и грустно, но душа так и рвется отсюда куда-нибудь в теплый уютный дом. Закинуть меч в чулан, затопить баньку, отмыться, насыпать на лавку теплой душистой соломы и улечься спать. Эти мысли страха не вызывали, но стоило оглядеться вокруг, на жуткие острые скалы, на кружащих в небе воронов, почувствовать за спиной тяжесть меча, как под рубахой начинали ползать мурашки, а руки, не слушая разума, сами пытались развернуть коня обратно.

– Я хворый… – грустно шепнул Микулка.

– Не хворый, а раненый, – подъехав ближе, поправил Жур. – Это очень разные вещи! В боевых ранах позора нет. Не зараза тебя одолела, а злобный враг, и если будешь помнить об этом, сыщешь силы бороться. Иначе, укус за укусом, удар за ударом, темная тварь тебя свалит. Не в могилу, а на теплую печь. Вот и подумай, что хуже.

– Смерть все же лучше… – непослушными губами вымолвил паренек, хотя мысль о сырой могиле холодом свела сердце. – Смерть лучше позорной лени.

– Видишь! – довольно улыбнулся Жур. – Умом понимаешь, а тело всегда можно заставить подчиняться. Надо только иметь в себе силу. Когда-то, очень давно, я в себе эту силу нашел, придется и тебе поискать, коль ты витязь Стражи! И запомни – всегда есть выход. Надо только найти смелость сделать правильный выбор.

Жур отъехал, и вдруг такая злость взяла Микулку, что он позабыл и о холоде, и о хмурых скалах, и о воронах, упрямо кружащих над головой. Перед живыми врагами никогда не кланялся, всякую нежить бил, а тут скуксился от того, чего даже увидеть нельзя! Не соромно ли? Подумаешь, мечется по ту сторону Яви. бешеный пес Тьмы, кусает всех без разбору. Что с того? Укусов упырей и полуденниц не боялся, а от них похуже лихо, чем от собственной трусости. «Все! Хоть помирать буду от страха, никто в целом свете этого не заметит. Пусть хоть на части рвут! А добуду Камень, сам в логово Тьмы пожалую, поглядим, какова эта тварь, один на один!»

Он перестал ежиться в отсыревшем тулупе и гордо расправил плечи, хотя завывания ветра в камнях

студили кровь в жилах отголосками страха. Никто не заметит! Никто в жизни не назовет его трусом. Лучше в первом же бою сложить голову, чем кто-то скажет, что он от этого боя ушел. Микулка стукнул коня пятками. За ним прибавили ходу Мякша и Жур и еще резвей поскакали на восток, навстречу светлому пятну солнца, будто прорубленному в серой пелене туч.

Вороны отстали. Наверное, были не так голодны, чтобы лететь невесть сколько за витязями, которые и сами не знают, чего в этой жизни ищут.

– После расщелины придется оставить коней, – предупредил Микулка. – Там по скалам надо будет карабкаться, только пешему и пройти.

– Значит, с собой возьмем оружие, а остальное оставим с конями, – кивнул Жур. – Правда, боец у нас пока будет только один.

– Что?! – вытаращил глаза Микулка. – Как это один?

– Да вот так. Сам же говоришь, что нас маловато, вот я кое-что и придумал для твоего успокоения. Я тебе рассказывал, как без глаз вижу?

– Зришь будущее на миг вперед… – пожав плечами, буркнул паренек. – Это если тебе верить.

– Ну-ну, посомневайся еще, – улыбнулся волхв. – Но я могу зрить не только на один миг вперед, но и гораздо дальше.

– Брешешь небось… – В Микулке снова проснулось давнишнее недоверие, уж больно дивные вещи говорил Жур.

– А ну, слезай с коня.

– Это еще зачем? – подозрительно спросил паренек.

– Слезай, говорю! Сейчас узнаешь.

Волхв и сам спрыгнул с лошади, снял с седла посох с загнутой крючком верхушкой.

– Сейчас ты отойдешь на десяток шагов и начертишь на земле резу. А пока будешь идти, я гляну в будущее, узнаю, что ты выписал, и нарисую то же самое.

– Ну и ну… – покачал головой Мякша. – Неуж-то получится?

– Вот и попробуем! – усмехнулся Микулка, неуклюже доставая меч.

В тулупе это оказалось вовсе не просто, руки сгибались не полностью, да и лохматый промокший воротник мешал ухватиться за рукоять.

Не успел он отойти и на пять шагов, как Мякша удивленно вскрикнул:

– Жур уже вычертил! Давай, Микула.

– Подождете! Я хочу поглядеть, как далеко он может заглядывать.

Паренек неспешно прошел пятнадцать шагов, обернулся на довольного Жура и Мякшу, державшего поводья коней, потом ступил еще пяток шагов для верности и быстро вычертил острием меча резу «добро» – первое, что пришло в голову.

– Готово! – сощурившись, сказал он. – Только по-честному, Жур, подыми посох!

Усмехнувшись, волхв отдал посох Мякше.

– Ну, что у вас начертано? – Микулка с трудом сдерживал нетерпение.

– «Добро»! – Жур насмешливо склонил голову набок. – Сходится?

– Ну и ну… – возвращаясь, молвил Микулка. – Так, значит, ты любую опасность загодя разглядеть сможешь? Это тоже. Зато я теперь знаю, как ты из лука стреляешь! Видишь, куда попадет стрела, и чуток подправляешься.

– Так и есть, – кивнул волхв. – Только не все так гладко. Худо то, что когда я смотрю в будущее дальше чем на пару мгновений, то под ногами ничего не вижу! Слеп становлюсь, словно крот. Тут уж что-то одно – либо под ноги зрить, либо в будущее. Поэтому и говорю, что боец у нас будет только один. Я, чтоб беду загодя разглядеть, буду смотреть как можно дальше в будущее, а Мякша пойдет поводырем, дабы я где-нибудь со скалы не грохнулся. Ну а драться, коль чего, придется тебе, Микула.

– Обрадовали… – нахмурился паренек, снова чувствуя подступающий страх.

Только показывать его никак нельзя… Жур хоть и слеп, а разглядит лучше, чем кошка мышку во тьме.

– Ладно, – уже бодрее кивнул Микулка, стараясь унять дрожь в коленях. – В первый раз, что ли, одному против целой рати выходить? Как-нибудь сдюжу, не маленький. Только тулуп мешает, окаянный, а без него зябко.

– Я же говорю. – Волхв взял у Мякши посох и присел на валун, поросший рыжим лишайником. – Всегда приходится выбирать. Чуть ли не на каждом шагу. И порой от выбора зависит куда больше, чем мы можем себе представить. Одно тянет за собой другое, мелочи сплетаются в сложную сеть событий, и даже те, кто зрит будущее гораздо дальше меня, не могут с точностью сказать, как все в конце концов повернется.

– Значит, никакого будущего нет! – снимая тулуп, молвил Микулка. – Точнее, оно все время меняется. Ежели ты видишь, как в будущем стрела попадает мимо цели, потом поправляешься и посылаешь ее точ-нехонько куда надо, значит, в силах людских делать будущее по собственному хотению. Разве не так?

– Так, – кивнул Жур. – А иначе зачем было бы видеть грядущее? Ради одного любопытства? На самом деле будущее, как я говорил, сплетается из множества мелочей, и ежели изменить самую малость, то все пойдет иначе. Причем чем дальше, тем сильнее, вроде того, как от одного оброненного камушка с гор срывается грозный обвал.

– Наверное, никто так не меняет грядущее, как человек, – неожиданно подал голос Мякша. – Вода всегда течет сверху вниз, искры от костра летят кверху, камни вообще лежат и не двигаются. Такое движение итакая неподвижность никак не меняют будущее. Даже звери чаще всего ходят по проторенным тропкам, в одно время года родятся, в один час ложатся спать. И только человек делает все так, как нужно ему. Не знаю, как сказать, но в людях есть что-то особое…

– Воля, – пояснил волхв. – Воля менять свою жизнь и жизнь других, а значит, и будущее. Будущее камня, который мы берем в руку, будущее озера, в которое мы этот камень кинем, будущее леса, в котором озеро, а значит, будущее всего мира, которому принадлежит этот лес. Только люди и боги обладают волей, только они могут что-то менять. Все остальное – случайность. Без разницы, будь то раздавленная оленем бабочка или сошедшая с гор лавина. Случайности не меняют будущего, оно из них складывается, а вот люди меняют. Ладно, пора бы и нам его немножко поменять, а то грибами порастем, на одном месте сидя.

Микулка повесил тулуп на седло, сняв оттуда лук с колчаном. Мякша проворно стреножил нерасседланных коней и, закинув на плечо моток припасенной веревки, подал руку Журу.

– Давай веди, – обратился к Микулке волхв.

– Можно было еще проехать, – вздохнул паренек.

– Ничего, ноги не отвалятся. Зато меньше шуму наделаем, да и я немного приноровлюсь.

Паренек повесил за спину меч, нацепил колчан на пояс и, взяв лук, начал карабкаться по камням. Мякша оказался неопытным поводырем, поэтому сзади раздавалось беспрерывное бурчание Жура, иногда перемежавшееся именами недобрых богов. Дорога и впрямь была не из самых удобных – мелкие острые камни то подворачивались под ноги, то предательски выползали из-под ступней, с гулким стуком прыгая вниз по скалам. От этого звука кони испуганно фыркали, но Микулка их разглядеть уже не смог, скрытых каменным лабиринтом из валунов и расщелин. Хорошо хоть спутников было видно.

Каменный палец ла востоке не давал потерять направление, хотя петлять между скал приходилось изрядно, то опускаясь в затхлую сырость расщелин, то взбираясь на пересохшие, потрескавшиеся от морозов и талого снега глыбы. Жур двигался все увереннее, чаще доверяясь посоху, чем полагаясь на неловкого Мякщу, лицо его стало совсем отрешенным, шрамы на месте глаз устремленно глядели в будущее.

– Тут повсюду были стрелки, – поделился воспоминаниями Микулка. – Если бы тогда кто-то дернулся, нас бы мигом превратили в ежиков с перьями на концах деревянных иголок. Именно здесь мы впервые увидали Громовника. Ого! С этого камня даже видать обломки летающей лодьи! Не слишком размыло за год.

Мякша с любопытством вытянул шею, и оступившийся Жур чуть не сбил колени о камень.

– Ящер! – уже откровенно ругнулся он, чего раньше за ним не водилось. – С вами только в грядущее зрить! Идите вы… Шею сломаешь! Да чтоб его…

Очередное ругательство утонуло в грохоте осыпающихся камней.

– Хватит! – махнул рукой Жур. – С таким поводырем лучше глядеть под ноги, чем в будущее.

– Ну хоть чего-нибудь успел рассмотреть в тумане грядущего? – чуть насмешливо поинтересовался Микулка.

Жур облизал оцарапанный палец и уже спокойней ответил:

– Я же мест не знаю… Но видел, как мы поднимаемся по каменистой дороге к странной стене, скорее не стене даже, а валу, насыпанному из камней.

– Это и есть аримаспово городище! – уверенно кивнул Микулка. – Много там народу? Надо подумать, как обойти с той стороны, где нас меньше всего ждут.

– Нас там не ждут… – странным голосом молвил волхв. – Я не разглядел ни одной живой души.

– Что?! – Паренек почувствовал себя совсем неуютно, недоброе предчувствие пронизало душу. – Неужели ушли на другое место после того, как мы их потрепали маленько?

Жур не ответил, встал и гораздо уверенней двинулся между глыбами, направляясь к еще не видимой за скалами стене, его посох с хрустом вонзался в слой каменистого крошева. Только пройдя шагов двадцать, волхв тихо сказал:

– Там полное городище трупов… Так что бояться некого, можно идти.

Тут уж расспрашивать было не о чем, Микулка окликнул зазевавшегося Мякшу и поспешил вперед, поглядеть на все своими глазами.

Еще не доходя до стены городища, путники разглядели первые мертвые тела. Промозглая сырость не ошла им на пользу, да и вороны от души постарались, выклевывая лица, животы, собирая копошащихся белесых червей. В давящем безмолвии сгущавшегося тумана, нарушаемом лишь шорохом кустов да песней вечного ветра, топорщились острые обломки костей, а высохшие скрюченные пальцы, застывшие в агонии, тянулись к скользящему в тучах солнцу.

– Седмицы полторы лежат… – глядя прямо перед тобой, молвил Жур. – Никак не меньше. Одежка от сырости вся разлезлась…

– Кто же их так? – удивленно озираясь, поежился Мякша. – А там, за воротами, вообще целая рать! Только мертвая… Это сколько же тут по ночам упырей бродит?

– Дурень! – беззлобно фыркнул Жур. – Где ты видал, чтоб павшие в бою упырями становились? Скажешь тоже…

Мякша даже не думал обижаться, ловил каждое слово опытных соратников, как пересохшая земля ловит капли дождя.

– Истлели сильно… – брезгливо поморщился Микулка, оглядывая один из трупов. – Не разобрать, от чего померли. Но бой был, по всему видать…

Городище и впрямь выглядело как после набега степняков. Разбросанные кругом трупы сжимали заржавленное оружие, а дома, крепости и казармы все еще хранили на себе следы лютого боя. К тучам тянулись не только изломанные кости аримаспов, но и обгорелые потолочные балки да разваленные стены из необработанного дикого камня. Никто из защитников городища не был поражен стрелами, словно кто-то безжалостный и целеустремленный прошел сквозь рать, как нож через мед, рубя и выжигая все на своем пути. Городище выглядело как царство смерти и покоя, только серые тучи спешили угнаться за бушующим на недоступной вышине ветром, только солнце плясало среди них, размытое рваным туманом, будто еще не развеялся дым недавно бушевавших пожарищ.

– Ладно… – опершись на посох, вздохнул волхв. – Недосуг нам такие загадки разгадывать. Веди, Мику-ла, где эта проклятая яма…

– Рукой подать! – Паренек, склонив голову, двинулся внутрь городища. – Мякша, готовь веревку, полезешь вниз.

– А чего я? – надул губы Мякша. – Знаю я эти ямы для пленников! Там дерьма небось по колено…

– Не по колено! – успокоил его Микулка. – Целых два пальца недостает. Так что не боись, полезай. Или ты предлагаешь слепому волхву в дерьмо лезть?

С этим спорить было трудновато, поэтому Мякша снял с плеча веревку и, подойдя почти к самой яме, принялся обкручивать себя вокруг пояса.

– Мастак ты, Микула, шутки шутить! – глянув вниз, улыбнулся Мякша. – Нет тут никакого дерьма!

– Что?! – Микулка быстрее ветра рванулся к яме, не жалея ног грохнулся на колени и глянул вниз. – Великие Боги… – прошептал он.

– Что там стряслось? – встревоженно повернулся Жур.

– Камня нет! – едва не срываясь на слезы, широко раскрыл глаза Микулка. – Яму словно языком кто-то вылизал!

– Может, ты место спутал? – наивно спросил Мякша.

Но Жур уже понял – Камень снова оказался невесть в чьих руках.

– Кто, кроме вас, знал место? – Лицо волхва стало жестким и холодным, как скала.

– Никто, – покачал головой паренек. – Я, Сер-шхан, Волк, Ратибор. Ну и Витим тогда с нами был.

Он запнулся, словно в темноте налетел на пень, его и без того широко раскрытые глаза раскрылись еще сильнее.

– Витим… – коротко шепнул он. Потом вздохнул и добавил: – Больше некому! Да, он. мог бы и ари-маспов один переколотить… И про Камень только он знал! Сершхан погиб, Ратибор еле ходит, Волк с ним носится, словно нянька.

– Ясно… – грустно вздохнул Жур. – Значит, время тратить не след! Нужно поскорей воротиться в Киев, собрать всю Стражу, тогда и решим, что делать.

– Может, Витим его для нас и добыл? – с надеждой спросил Микулка. – Оказался поблизости, отчего не забрать? Сейчас сидит себе в Киеве, с Ратибо-ром и Волком пиво пенное пьет.

– Если это так, – уже на ходу буркнул Жур, – то мне богов просить больше не о чем.

Глава 7

Вся деревня уместилась за тремя длинными столами.

Едва солнце склонилось к закату, душноватый вечерний воздух содрогнулся от здравиц, завывания дудок, перезвона гуслей и хлюпанья наполняемых кружек, блеснули ножи, разрезавшие мясо, жадно застучали о донышки мисок деревянные ложки.

После нескольких погожих дней бабьего лета в воздухе густо запахло грозой, быстро темнело и мягкий восточный ветер лениво раздувал прелую духоту. Народ все прибывал, занимая места на сколоченных за день лавках, мужние бабы и девки непрестанно подносили еду и питье, но и они, до отказа заставив стол, присоединялись к шумному пиру.

Скоро стало совсем темно. Сияющая мошкара звезд роилась, улетая в запредельную вышину бездонных черных небес, тонкие перья серебристых облаков тихонько ползли по ним, как струйки светящегося дыма.

Ратибор сменил белую одежку, схожую с исподним, на взятый у старосты кафтан, темно-красный, с тугим стоячим воротом и золоченой вышивкой. Штаны тоже сыскались под стать, а вот обувку сапожник только начал мастерить. Ратибор пошевелил пальцами босых ног и махнул рукой – под столом все равно не видать.

Волк остался в своем, не любил он бестолковых ярких побрякушек.

Витязей посадили на самое почетное место, во главе среднего стола, по правую руку от нарядно одетого старосты. Кругом развели большие костры, а на столах, чтоб ложкой мимо рта не пронести, расставили еще и зажженные масляные плошки.

Девки глаз не спускали со славных витязей, каждой хотелось, чтобы выбор пал именно на нее. Приодевшись по-праздничному, с непокрытыми волосами – чтоб сильней приглянуться гостям, – они неустанно крутились рядом, спеша поднести новое блюдо или кувшин со студеным квасом. Но даже ворчливые старухи глядели на них снисходительно – такой праздник бывает не каждый день, пусть порезвятся девицы.

По старому обычаю героям, зашедшим в деревню, на пиру хмельного не подавали, только квас и еды вдосталь, чтоб потомство, зачатое в ночь, не вышло ущербным. Но Ратибору и без того было весело. От страстных девичьих взглядов он хмелел куда сильнее, чем от самого крепкого меду, а вот Волк сидел хмурый, старался больше в миску смотреть, чем по сторонам. Он до холода в животе боялся встретиться взглядом с Марой,?боялся увидеть ее глаза, пылающие, как у всех остальных девок, снующих вокруг.

– Вон она сидит… – осторожно пнул его под столом Ратибор.

– Отстань… – сквозь зубы шикнул певец.

– Погляди, говорю! Когда я тебе худое советовал?

Волк чуть заметно поднял взгляд над миской, стараясь спрятать лицо за густыми прядями только что отмытых в бане волос.

Мара сидела за тем же столом. Волк на миг встретился с ней взглядом и вздрогнул, будто ожегшись о застывший в чужой душе холод. Словно черная вода лесного омута, глядела в ее глазах сквозь искры ра- < дости глубокая грусть. Певец снова поднял глаза и увидал, что девушка не спускает с него глаз, будто и нет ничего вокруг, кроме них двоих, а музыка, шум, гомон и готовящиеся к танцу девки пребывают в каком-то ином слое Яви. Даже про Ратибора забыл, хотя тот, что-то нашептывая, вовсю пихался ногами. Волк уже представил, как прикоснется к этим душистым волосам, как они будут рассыпаться огненным водопадом в его руках, как он наклонится к нежной шее Мары и…

Из мечтательного забытья Волка вырвал добрый удар локтем по ребрам.