Что мне сказать тебе, Мария-Анна

Небо заволокло серой хмарью, Солнце превратилось в белесое тусклое пятно и в воздухе запахло влагой.

Всадники въехали в лес, душный, пустой и безмолвной. Казалось все живые твари затихли и спрятались в преддверии какой-то бури. Сквозь лес ехали уже медленнее. Ольмерик не любил закрытых пространств и хотя трудно было вообразить что может угрожать столь грозному отряду здесь в сердце королевства, он пристально и внимательно глядел по сторонам, осматривая чуть не каждое дерево.

Выехав из леса, они оказались на развилке из трех дорог. Ольмерик уверенно повернула на правую, ведущую на холм.

С вершины холма они неожиданно увидели внизу берег реки и вооруженных людей. То были судебные гвардейцы под командованием капитана Виктора Ренарда.

Дорога, уже здесь едва заметная, слегка изгибаясь, спускалась с холма и далее поворачивала прочь от реки в небольшую рощу. Между дорогой и берегом лежал зеленый луг с вкраплением полевых цветов и уже у самого берега был небольшой обрывчик к узкой галечной полосе.

На этом лугу стояло две длинных повозки, в стороне под присмотром мирно паслись гвардейские лошади, а между повозками на коленях, лицом к дороге, застыли шесть баронов Севера. Могучую шею каждого из них тугой петлей обвивала веревка, другой конец которой сжимал, стоявший за спиной барона, гвардеец.

Гордые владыки северных земель несколько утратили свой привычный лоск и самоуверенность и выглядели несколько подавленными и потускневшими, даже никогда вроде бы неунывающий владетель Шербура, барон Жорж де Лис, страстный любитель игристых вин и красивых молодых женщин, и тот погрустнел и сник. С баронов сорвали все их роскошные плащи и меховые накидки, сняли нагрудники, парчовые расшитые котарди, кожаные пояса и золотые цепи, оставив им по сути только рубахи и штаны. Но особенно тягостным для них было наблюдать как около десятка гвардейцев, засучив рукава, вооружившись ножами и топорами, деловито и умело занималось неподалеку изготовлением и обработкой длинных деревянных кольев. Тогда как другие копали в земле узкие ямы. И не смотря на всё своё мужество, им становилось отчаянно не по себе при мысли о том сколь мучительная и унизительная смерть их ожидает.

Королева и её спутники сошли с лошадей и выстроились в линию где-то шагах в двадцати напротив баронов.

В центре стояла Мария-Анна, слева от неё Роберт, за его спиной Олаф Энрикссон, слева от Роберта кардинал Равалле. Справа от королевы застыл канцлер Макрон, справа от него казначей Ле Гарди, и далее слева и справа остальные вельможи. Ольмерик и протикторы расположились за их спинами на всем пространстве луга, то ли охраняя их от какого-то нападения, то ли следя за тем чтобы никто из них ненароком никуда не делся.

Все подавленно молчали, понимая, что предстоит ужасное зрелище.

К королеве приблизился капитан Ренард и поклонившись, спросил:

– Ваше Величество, плотники интересуются какие колья подготавливать: медленные или быстрые.

– Медленные, лейтенант, – ответила Мария-Анна.

Виктор Ренард поклонился, вернулся к своим людям и что-то сказал им. Те кивнули и принялись затуплять колья, при этом поглядывая на кол то с одной стороны, то с другой, словно прикидывая как пойдет.

– Что всё это значит? – Наконец проговорил Диего де Макрон, герцог де Моранси.

Он выглядел несколько бледным, вспотевшим и нездоровым. Верховая езда действительно доставила ему некоторые болезненные ощущения, но сейчас он почти забыл о них, с недоверием и страхом взирая на происходящее у него на глазах.

– Если кол быстрый, то он острый и смазанный. Войдет в зад как игла в масло, – охотно пояснил Олаф Энрикссон, – особенно таким-то хрякам, в которых веса по 10 пудов наверно. А если кол медленный, то он тупой и может часами потроха разрывать. Жуткая смерть. Такая только ублюдкам предателям.

Канцлер бросил сердитый взгляд на протиктора, но ничего не сказал.

– А почему кольев значительно больше шести, Ваше Величество? – Спокойно, но с каким-то холодком спросил кардинал Равалле.

– Могут понадобиться, – не взглянув на кардинала, туманно ответила Мария-Анна.

Роберт, наблюдавший за всем происходящим широко распахнутыми глазами и пытавшийся как-то свыкнуться со страшными словами Олафа, наконец спросил:

– Кто они такие, Ваше Величество?

Мария-Анна посмотрела на него задумчиво и сказала:

– Пойдем.

Она пошла вперед, потянув мальчика за собой. За принцем, как привязанный, пошел и Олаф. За ними, немного помедлив, отправился и кардинал. И несколько секунд спустя, не желая ни в чем уступать кардиналу, к ним присоединился и канцлер.

Мария-Анна и Роберт остановились в 4-5 шагах от баронов, которые с угрюмой обреченностью глядели на них.

– Ну что, разве ты никого из них не узнаешь? – Спросила королева. – Двоих из них ты точно встречал. Вот этого, например. – Она указала на Карла де Шатийона.

Роберт с некоторым смущением поглядел в лицо стоявшего на коленях мужчины.

– По-моему это владетель Манша, барон Карл де Шатийлон, – неуверенно произнес он.

– Правильно. А посмотри на этого, рыжего.

– Это барон Бушар де Ги, владетель Эра.

– Правильно. И все остальные тоже бароны. Бароны Севера.

– Но почему они здесь? – Спросил Роберт, стараясь не смотреть в глаза людей с веревками на шеях.

– Потому что они гнусные предатели, мой мальчик. Они злоумышляли против короны. Сговаривались пойти войной на наши города, захватить их, подло убить тебя и меня, разделить нашу страну на части, поделить её между собой и жадно давиться тем куском, что достанется каждому из них.

Бароны слушали эти обвинения, опустив головы. Когда королева замолчала, Карл де Шатийон поднял глаза на принца и сказал:

– Это не правда, Ваше Высочество. Ваша мать ошибается. Никогда не желали мы смерти ни вам, ни вашей матери и не собирались идти войной ни на какие города. И только грязные наветы и подлая клевета виной тому что мы стоим сейчас здесь на коленях и ждем смерти. Смерти, которой, видит Бог, мы не заслужили. Особенно столь позорной и бесславной. – Барон посмотрел на кардинала. – Ваше Высокопреосвященство, вы как Божий человек должны проявить христианское милосердие к нам. Я прошу вас сжалиться над нами и упросить Её Величество даровать нам смерть от удара меча, а не то гнусное бесчестье что заготовлено для нас.

Кардинал, явно недовольный что барон посмел апеллировать к нему, слегка поморщил свой узкий аристократичный нос и сказал?

– Видите ли, барон, ваше преступление столь ужасно, что оно не заслуживает милосердия, по крайней мере человеческого. Вы желали смерти Её Величеству, Его Высочеству, вы желали погрузить нашу страну в кровавый хаос и беззаконие. Разве может быть такое прощено? Даже я, Божий человек, считаю, что нет.

– Но это неправда, Ваше Высокопреосвященство. Это клевета и наветы.

– Разве, барон? – Холодно спросила Мария-Анна. – Может вы еще посмеете отрицать что в Реймсе во Дворце То, после церемонии в соборе вы не набросились на меня с мечами в руках, желая пленить меня?

Карл де Шатийон с ненавистью поглядел на неё.

Королева отвернулась от него и подошла к черноволосому владетелю Орна.

– А ты, Этьен де Вэлоннэ, по прозвищу Сизый Нос, – сказала она с тихой яростью. – Посмеешь ли ты отрицать что не объявлял прилюдно о том, что намерен надругаться надо мной, а затем посадить на кол? Посмеешь?!

Этьен де Вэлоннэ угрюмо глядел на неё.

Кардинал и канцлер быстро переглянулись, весьма возбужденные такими откровениями.

– Смотри на него, Роберт, – сказала королева, уже более спокойно. – Вот так выглядит негодяй и подлец, изменник и насильник, трус и мерзавец. И встретив такого, не смей проявлять к нему ни капли сочувствия и жалости, дави их как грязных тараканов. Кардинал прав, они не заслуживают человеческого милосердия. И только Господь, в безграничности своего сострадания, возможно когда-нибудь и проявит к ним свою милость. Да и то вряд ли. – Она повернулась к капитану Ренарду, указала на владетеля Орна и сказала. – Начните с этого.

Мария-Анна, увлекая за собой Роберта, отошла назад, примерно на прежние позиции возле линии вельмож. Олаф, кардинал и канцлер последовали за ней.

Капитан Ренард тем временем отдавал распоряжения.

Данье де Киллас и Бушар де Ги ободряли своего товарища, убеждая его не падать духом, принять с достоинством все истязания, заверяя что они вместе с ним до конца и что Бог на их стороне. Однако судя по серому лицу Этьена де Вэллонэ он не слишком-то приободрился.

Через пару секунд двое гвардейцев швырнули его животом на землю, третий, державший конец веревки, натянул её, заставив барона хрипеть и задыхаться. Гвардейцы принялись ножами вспарывать одежду барона. Его товарищи с ужасом наблюдали за происходящим. Уразумев что происходит, Данье де Киллас закричал:

– Ваше Величество, побойтесь бога! Оставьте ему одежду. Он же не животное!

Королева молчала.

– Ваше Высокопреосвященство! Ваша Светлость! – Взывал он уже к кардиналу и канцлеру. – Не позвольте благородному человеку умирать нагим как бродячему псу. Помилосердствуйте!

Но ответом ему было только молчание. Канцлер и кардинал хмуро глядели как с барона срывают одежды и говорить что-то королеве явно не собирались.

Через пару минут Этьен де Вэллонэ был полностью голый. Ему на спину сел один из гвардейцев прижимая его к земле, другие схватили его за руки и за ноги. Сзади к нему подошли еще двое. Один в плотных печатках держал длинный достаточно толстый кол, другой, тоже в перчатках, присел возле ягодиц барона, взял кол за остриё и принялся вставлять его в задний проход. Справившись с этим, он дал знак еще одному гвардейцу, сжимавшему деревянный молот с длинной рукоятью. Тот примерился к окончанию кола и принялся наносить по нему размашистые удары, вгоняя кол в тело Этьена де Вэлоннэ. Первые два удара барон удержался от крика, но на третьем глухо и протяжно застонал. А на четвертом уже пронзительно заорал. Гвардейцы подняли кол вертикально, установили его в приготовленную яму и закрепили деревянными клиньями. Барон, соскальзывая всё ниже, извивался и размахивал руками, каждым этим движением усугубляя жуткую боль разрывающую его изнутри. Пока разум еще не покинул его, он старался терпеть боль и не орать, но кол погружался глубже, раздирая ему внутренности и боль становилась запредельной. В какой-то момент барон завыл почти по-звериному. Он не просил, не умолял, не проклинал, он просто кричал и выл куда-то в пустое пасмурное небо.

Королева и все окружающие её пребывали в полном молчании. Многие казалось даже не дышат.

Мария-Анна посмотрела на стоявшего рядом сына. Роберт окаменело, неотрывно глядел на агонизирующего, воющего, исходящего пеной и кровью человека. "Что твориться в его детской душе?", подумала она, "Испытывает ли он жалость к этому негодяю?". И она не могла до конца понять, как бы ей хотелось: чтобы Роберт проявил частицу сострадания даже к такому мерзавцу как этот барон, видя его невероятные страдания, или чтобы он был абсолютно безжалостен.

Этьен де Вэллонэ, голый и весь мокрый, бился в конвульсиях. На его шее вздулись вены, лицо покраснело, а нос стал просто багровым. Белки расширившихся до предела глаз налились кровью. Он тянул руки куда-то вниз, словно пытался дотянуться до кола. Его ноги безвольно повисли и непрерывно дрожали. Он обмочился. Силы и сознание покидали его, он начинал клониться вперед или назад, но это причиняло ему еще большую боль и он выл и содрогался.

Кто-то из вельмож отвел глаза в сторону или даже отвернулся. Но кардинал и канцлер с непроницаемыми лицами следили за агонией барона.

Наконец Мария-Анна махнула капитану Ренарду рукой и брезгливо сказала:

– Достаточно, капитан. Помогите ему умереть.

Виктор Ренард отдал распоряжение и двое гвардейцев схватили барона за ноги и с силой потянули вниз, насаживая его на кол. Этьен де Вэллонэ истошно закричал, но через секунду изо рта у него хлынула кровь, кол уже был в районе сердца и вскоре барон затих, свесив голову на бок и повиснув как тряпичная кукла.

Капитан Ренард подошел к королеве и буднично спросил:

– Кого следующего, Ваше Величество?

Мария-Анна повернулась и посмотрела на Диего де Макрона. Невыразимый ужас сдавил горло герцога де Моранси. Его лицо всё обмякло и расплылось, глаза расширились и подернулись предобморочным туманом, губы задрожали, но он всё же кое-как промямлил:

– Ваше Величество, как же так?!!… Я же вам верой и правдой… Я же люблю Роберта как родного сына. За что, Ваше Величество?!!!

Мария-Анна отвернулась и направилась к баронам.

Всякая спесь давно покинула их. Увидев столь ярко и натуралистично что их ожидает, они совсем пали духом. Они понимали, что как бы ни были они мужественны и стойки такая жуткая пытка все равно превратит их в визжащих воющих, истекающих потом и мочой, дрожащих как студень полуживотных. И каждый в этой стране узнает сколь отвратительными и бесславными были их последние минуты.

Мария-Анна прошлась вдоль стоявших на коленях мужчин, пристально всматриваясь в их лица. Бароны угрюмо глядели вниз.

– Если я ваша королева, то служите мне верно и честно, как и подобает благородному вассалу. Если я вам не королева, то собирайте армию и идите на меня войной. Но не стройте козлиных рож по углам, понося моё имя и злобно хихикая в кулачок у меня за спиной. Этьен де Вэллоннэ призывал вас к мятежу, за это он, как злодей и изменник, посажен на кол. За то что вы не схватили его и не выдали мне, за то что вы посмели поднять на меня оружие в Реймсе, я имею полное право поступить с вами также как с ним. И любой монарх Европы и Азии скажет, что я поступила бы правильно. И даже Его Святейшество. Но всё же вы представители знатнейших родов этой страны и если не вы, то ваши предки заслужили того чтобы я отнеслась к вам много милосерднее чем вы того заслуживаете.

Бароны внимательно, затаив дыхание слушали каждое слово королевы и теперь уже смотрели на неё во все глаза. Жизнь, прекрасная долгая жизнь, с которой они уже успели попрощаться кажется снова возвращалась к ним.

Мария-Анна повернулась и поманила к себе канцлера, кардинала и казначея. Те приблизились.

– И посему, – громко сказала она, – я, в присутствии Верховного канцлера, Государственного секретаря по иностранным и военным делам и Верховного контроллера финансов возлагаю на каждого из вас обязанность уплатить до конца года сумму в размере триста тысяч ливров. Тот из вас кто не сделает этого, будет считаться в состоянии войны со мной и всем королевством. И я буду иметь полное право захватить ваши родовые владения и навечно присоединить их к своему домену. Всё ли вам ясно из того что я сказала? Карл де Шатийон?

– Да, Ваше Величество, – ответил он довольно поспешно и вроде как с заметным облегчением.

– Бушар де Ги?

– Да, Ваше Величество.

– Годфруа де Марез?

– Да, Ваше Величество.

– Данье де Киллас.

– Да, Ваше Величество.

– Жорж де Лис.

– Да, Ваше Величество.

– Тогда я вас больше не задерживаю, сеньоры. Капитан, освободите их.

Гвардейцы сняли с баронов веревки и помогли подняться на ноги.

Гордые владыки Севера понемногу приходили в себя, разминая затекшие тела и настороженно поглядывая по сторонам. Сейчас они были полностью окружены людьми королевы, а потому вели себя весьма сдержанно. Но королева уже отвернулась от них и направлялась прочь. Она подошла к сыну, склонилась к нему и что-то сказала.

– Ваше Величество! – Окликнул её владетель Руана, барон Данье де Киллас, мужчина с огромным шрамом на левой стороне лица.

Его товарищи встревоженно посмотрели на него, опасаясь, чтобы он не выкинул какой-нибудь фортель, способный привести королеву в ярость.

Мария-Анна и её чиновники обернулись.

– Ваше Величество, позвольте нам забрать тело Этьена де Вэлоннэ? – Сказал Данье де Киллас, глядя на королеву уже вполне уверенно и горделиво.

– Забирайте, – равнодушно сказала Мария-Анна и, отвернувшись, зашагала вместе с сыном к лошадям, которых держал под узду Ольмерик.

72.

Рози Райт, служанка из поместья торговца шерстью Шарля Готье, возвращалась к себе домой после долгого трудового дня.

Солнце уже было над самым горизонтом и его тёплый золотистый свет окутывал мягким сиянием кроны деревьев, ложился чуть красноватыми отсветами на проселочную дорогу, в его лучах сверкали паутинки, пылинки и какие-то ленивые летающие жучки. Воздух наполнял терпкий смолистый аромат кипарисов и эвкалиптов и весь этот безмятежный сонный кусочек мира определенно был сейчас одним из самых счастливых мест на земле. Но девушка не замечала никакого очарования этого южного вечера и этой тихой пустынной дороги, по которой она ходила как ей казалось всю свою жизнь. Напротив, в её душе царствовали уныние и досада. Сегодня в поместье случилось неприятное происшествие. Оливия, старшая дочь Шарля Готье, заявила, что кто-то из слуг украл с ночного столика её серьгу, одну из самой любимой пары: изящные золотые серьги с крупными аметистами и россыпью мелких бриллиантов. Начались унизительные допросы и разбирательства. Служанки и горничные, зная рассеянный нрав Оливии, которая постоянно всё забывала и путала, не сомневались, что молодая госпожа сама где-то потеряла любимое украшение, а теперь, не желая мириться с потерей, возводит напраслину на слуг. Не говоря уже о том, что возникал резонный вопрос: почему вор взял только одну серьгу и оставил вторую на столике. Но Шарль Готье не задавался этим вопросом. Выстроив всю домашнюю прислугу в одну шеренгу, неспешно прохаживаясь перед ними с тонкой серебряной тростью, которую он всегда держал в руках слово это маршальский жезл, долго и нудно рассказывал им о том что красть – это грех, что за это их не пустят в Рай, а еще больший грех красть у своих господ – тех милостивых и великодушных людей, которые были столь добры и сострадательны что дали вам, неблагодарные холопы, возможность зарабатывать себе на пропитание и тем самым жить счастливо и припеваючи. "Неблагодарные холопы" в слух не произносилось, но очень явно подразумевалось. После разбирательств круг подозреваемых сузился до трех служанок, среди которых была и Рози. И с каждой из них была проведена отдельная беседа. Еще более долгая, нудная и унизительная. Где помимо того, что красть у своих господ это тяжкий грех, за который ей придется вечно гореть в аду, Рози также сообщили что стоимость пропавшей сережки 20 луидоров и если выяснится что это сделала она, то ей придется либо пойти в тюрьму, либо отрабатывать всю эту сумму, то есть трудиться в поместье, не получая жалованья, примерно следующие пять лет. И в конце беседы шевалье Готье, славный потомок благородных рыцарей, воевавших за Гроб Господень, сказал Рози что другая служанка, Малета, уже показала, что якобы видела, как Рози взяла сережку с ночного столика молодой госпожи и спрятала под фартуком. Но конечно он, шевалье Готье, не собирается верить кому-то на слово, понимая, что Малета могла оговорить свою товарку, возможно даже желая выгородить себя и соответственно разбирательство продолжится дальше. Будут проведены тщательные обыски. Но не хочет ли Рози всё же облегчить страдания своей несчастной души и сама признаться с этом жутком деянии? Девушка отрицательно покачала головой и тихо сказала, что ей не в чем признаваться.

После обеда старый садовник Тувильо нашел драгоценную серьгу в траве, в том самом месте где Оливия утром играла в кольца со своей младшей сестрой.

И возвращаясь сейчас домой, девушка тоскливо думала о том жалком и унизительном положении в котором она находится и в котором ей, судя по всему, придется провести всю свою жизнь.

Дорога вышла из окружения деревьев и начала подниматься на холм, за которым уже начиналась деревня Рози. Девушка легко зашагала вверх, равнодушно скользя взглядом по зарослям мирта и можжевельника и лениво порхающим вокруг белым бабочкам. Свежий ветерок обдувал её тело и казалось весь мир вокруг преисполнен созерцательного покоя и радостной безмятежности, которые никак не могли проникнуть в её сердце. Рози с грустью размышляла о том, что ничего не может изменить в своей жизни к лучшему, сколько бы усилий она не прикладывала. Она всегда будет оставаться бесправной, беззащитной и бедной. И любой сильный мира сего может сотворить над ней любую несправедливость.

Добравшись до вершины холма, она увидела впереди высокого мужчину, стоявшего возле красивой вороной лошади под дорогой расшитой попоной. На мужчине была широкая шляпа с белым плюмажем и великолепный длинный плащ удивительно красивого бледно-золотистого кремового оттенка, чуть напоминающего топленое молоко. Плащ внизу топорщился каким-то клинком. Незнакомец стоял к Рози спиной, держа свою лошадь под узды и рассматривая лежавшую у подножия холма деревню.

Девушка, сама не зная почему, почувствовала легкую тревогу, почти страх. Как будто и этот явно сильный мира сего собирается сотворить над нею какую-то несправедливость. Но стоять у него за спиной или тем более возвращаться назад и пробираться в деревню обходными тропинками было очень глупо и унизительно и Рози, собравшись с духом, пошла дальше. Проходя мимо незнакомца, она опустила голову и смотрела куда-то в сторону, изо всех сил делая вид, что он ей абсолютно не интересен. Но через пару секунд, как она оставила его за спиной, она вдруг услышала:

– Здравствуй, Рози.

Она обернулась и посмотрела мужчине в глаза. И моментально узнала его. Сердце её взволнованно застучало. Мужчина, улыбаясь, снял шляпу. Тогда он казался ей ужасно несчастным и изможденным, но теперь он явно окреп и стал как будто спокойнее и увереннее в себе. Его прямые темно-русые тронутые на висках сединой волосы были аккуратно расчесаны на пробор, округлившееся лицо гладко выбрито, а чистые зеленые глаза смотрели на неё дружелюбно и радостно.

– Ваша милость?! – Удивленно пробормотала Рози. – Что вы здесь делаете?

И сердце её забилось еще сильнее. Её охватило пугающее ощущение судьбоносности происходящего, словно бы в этот вечер мир вокруг должен резко измениться и уже никогда не будет прежним.

– Я хотел встретиться с тобой, – сказал Гуго Либер.

– Зачем?

– Чтобы поговорить.

– О чем Вашей милости говорить со мной, с бедной деревенской девушкой? – Спросила она и опустила глаза.

– Рози, пожалуйста, не называй меня "ваша милость", у меня нет никаких титулов. Разве ты забыла?

Она быстро посмотрела на него, снова опустила взгляд и тихо спросила:

– Что вам угодно от меня, сударь?

Гуго положил шляпу на седло, с некоторой нервозностью потер правой рукой левое плечо и твёрдо сказал:

– Я хочу просить твоей руки.

Рози в полном замешательстве уставилась на него.

– Вы издеваетесь надо мной?

– Вовсе нет.

– Тогда я не понимаю, что вам нужно.

– Мне нужна ты.

– Вам нужна служанка?

– Мне нужна любимая женщина.

Рози с недоверием и страхом глядела ему в глаза. Она никак не могла уразуметь про что он говорит и в глубине души испуганно ожидала, что это всё-таки какая-то жестокая издевка и вот-вот над ней посмеются.

– Я… я не понимаю о чем вы говорите, сударь, – медленно произнесла она, чувствуя как у неё слабеют колени и дрожат ладони.

– Рози, я прекрасно отдаю себе отчет в том, что я намного старше тебя и не слишком гожусь в мужья для столь молодой и очаровательной девушки как ты. И если ты сочтешь моё предложение неприемлемым, скажи мне об этом прямо и клянусь, я тут же покину тебя и более никогда не буду досаждать тебе своим присутствием.

Рози глядела на него донельзя распахнутыми глазами и с таким явным непониманием на лице, словно он говорил на незнакомом ей языке.

– Вы что предлагаете мне стать вашей женой? – Спросила она дрожащим голосом.

– Разве меня можно понять как-нибудь иначе? – Он глядел на неё очень серьезно и взволновано.

Рози наконец постаралась взять себя в руки.

– Вы говорите странные вещи, сударь. Как я могу стать вашей женой? Вы близкий друг королевы, о котором она заботилась как о своём родственнике. И если даже у вас и правда нет никаких титулов, совершенно очевидно, что я все-таки вам не ровня и не могу быть вашей женой.

Она с замирающим сердцем ждала, что он ответит, но он молчал и просто глядел на неё.

Затем он чуть улыбнулся и сказал:

– И ещё я хочу просить тебя отправиться со мной в Новый Свет.

Рози в изумлении захлопала глазами, но опомнившись, сказала с чуть обиженной интонацией:

– Вы всё-таки явно насмешничаете надо мной, сударь. И я не понимаю чем я заслужила такое обращение.

– Рози, ты самая добрая и милая девушка из всех что я встречал. И если ты окажешь мне честь и согласишься стать моей женой, клянусь Богом, я сделаю всё что в моих силах чтобы ты была счастлива.

У Рози перехватило дыхание и в глазах защипало от подступающих слез. Она чувствовала, что вот-вот расплачется, сама не понимая от чего.