Полная версия
Среда обитания
Мама держала нас в строгости и учила труду, терпению, уму-разуму, самостоятельности и всегда повторяла: «Семь раз отмерь – один раз отрежь!»
Выжили мы в те тяжкие военные годы только благодаря нашей маме Клавдии Андреевне.
За мудростью к маме многие приходили. И деревенские, и соседи, и всегда она находила и чем утешить, и как подбодрить, и как хворого на ноги поднять, поставить!
Мама хорошо умела приготовить квас в домашних условиях на своих продуктах. И летом варила квас по-своему, ещё по нечаевскому рецепту. От этого ядрёного кваса, который так бьёт в нос, никакая хворь удержаться не может. Выпьешь кружечку такого кваса, и сразу как-то силы в тебе просыпаются, и грудь сразу расправляется. За рецептом такого кваса приходили многие люди, но как-то у них не получалось. И тогда соседи и подруги собирались вместе и с помощью мамы готовили себе квас. Получались прямо какие-то кухонные курсы… И про эти «курсы жизни» мама рассказывала и своим подругам, и соседям… Мама свою школу формирования «крестьянской жизни», «крестьянской закваски» прошла в деревне, а после замужества, как она сама говорила, и в «трудовой колонии», где, говоря современным языком, формировался самый настоящий «крестьянский спецназ».
И моя мама рассказывала всем желающим, а их становилось всё больше и больше, как формировался (закалялся) этот «крестьянский спецназ». Учили так, что не всякому было по плечу вынести все тяготы крестьянской жизни. Работали и учились только те, кто действительно хотел хорошо жить. А для этого нужно было не только иметь желание, но и должна быть жёсткая дисциплина и в труде, и в учёбе! Все люди были вольные. Никого насильно не принуждали. Но если уговор не соблюдаешь – прощай! Ищи себе другую крестьянскую долю! Распорядок был простой. Время работы по уговору: от посевной – до полной уборки урожая.
Перед посадкой – яровизация посевного материала и подготовка земли (пашня, культивация, подкормка). Питание для работников – полный пансион (завтрак, обед, ужин). Ночлег – по договору! Живёшь близко – ночуешь у себя дома, а утром – сразу к месту работы (завтракаешь дома). Живёшь далеко – ночлег на базе (в хозяйственных пристройках хутора). Три опоздания на работу – выбываешь из коллектива с расчётом за отработанное время!
На работу можно устраиваться и с женой, и с братом или другим близким родственником. Чужих на работу не принимали! Слишком много было разного блудного люда. Кормильцу многодетной семьи – каждый вечер выдавался социальный паёк на каждого малолетнего ребёнка. Трудовой подъём на хуторе начинался в четыре часа утра. Затем завтрак и начало трудового дня. До десяти часов утра нужно было сделать не менее 50% работы, затем второй завтрак. Короткий перерыв – четверть часа, и снова за работу! В полдень – обед, а затем дневной сон на полтора часа и снова работа до девятнадцати часов. Ужин – до двадцати часов. В общей сложности каждый работник работал с учётом отдыха не менее десяти часов в сутки. Кто не работал в крестьянстве – тому не понять, что это такое! Во время страды каждый час недели стоит! Или ты будешь с урожаем, или гуляй по миру. Вот в такой-то обстановке и формировалась крестьянская закваска – понимание своего дела! И это касалось всех! И моей мамы, и всех других родных и наёмных работников.
Научившись разнообразному ремеслу и освоив их, Клавдия Андреевна и сама старалась всегда помочь всем страждущим и поддержать их и духом, и делом в эту длинную лихую крестьянскую годину. И принцип-то был простой – всегда думай о будущем! Работая весной, думай об осени! Работая летом, тоже думай и соображай, а какой же будет урожай! На какую возможную прибыль ты можешь рассчитывать после полной уборки урожая! Людей много, и все они разные, но они все и всегда готовы прийти на помощь друг другу! Мы народ! И мы воистину одна семья!
Вот и Клавдии Андреевне однажды помогла одна совершенно незнакомая старушка – Мария!
У мамы очень болела левая грудь, и она не знала, что ей делать, куда деваться от этой нестерпимой боли, как вдруг неведомо откуда появившаяся пожилая женщина (старушка Мария) приняла самое действенное участие в помощи страдающей маме! Встретились эти две женщины случайно в больнице после несостоявшейся операции по удалению у мамы левой груди (врач-хирург, который должен был делать операцию, заболел). Мама была очень расстроена и всё причитала и причитала, что нет другого хирурга, а терпеть боль в груди нет никакой мочи. Мария поинтересовалась, что случилось, и, выслушав, сказала моей маме: «Матушка! Да что ты так причитаешь-то! У тебя мужики-то в доме есть? Ну! Так коли есть, так пусть они в Балатовском овраге накопают тебе красной глины ведро. Ты эту глину разведи до густого состояния, поставь на огонь и доведи до сорока градусов. И делай себе компресс из этой глины в течение целой недели. Через неделю у тебя всё пройдёт и никакой боли не будет!» Так всё и случилось. В первые два-три дня красная глина после использования была совершенно чёрного цвета. А в последующие дни чернота глины стала постепенно исчезать и к концу недели совсем исчезла.
Да! Через неделю грудь уже совсем перестала болеть, и Клавдия Андреевна продолжала жить как ни в чём не бывало! А выздоровевший врач-хирург с помощью медицинской сестры вновь пригласил маму в больницу и сказал, что он тут долгое время проболел и прошло уже много времени… И теперь нужно снова провести обследования, сделать новые снимки, прежде чем вас, Клавдия Андреевна, подготовить и приступать к отложенной из-за болезни врача операции.
Мама рассказала доктору про старушку Марию, и про красную глину, и про методику лечения… Но хирург сказал, что это всё бабкины россказни и не надо слушать весь этот бред про какие-то народные средства… Вот сделаем снимки и тогда посмотрим, что надо будет делать… После нового обследования и просмотра снимков врач сказал:
– Чудеса!.. Хорошо, что я заболел, а не-то остались бы вы, матушка, без груди…
И вот так! Случайная встреча со старушкой и случайная болезнь врача-хирурга – спасли маму от операции по удалению левой груди!
А теперь, мои дорогие читатели, я хочу вам рассказать, как мы с моей женой Натальей однажды отдали своего сына Игоря в возрасте четырёх лет на воспитание моей маме Клавдии Андреевне на целый год в город Пермь. Почему отдали бабушке так надолго? Оба работали и учились, длинные концы на дорогу, везде еле-еле успевали, а часто и просто опаздывали.
Игорь и бабушка в основном жили в зелёной зоне города Перми, но тем не менее летом часто выезжали пожить в деревню к родственникам. Игорь, как способный мальчишка, быстро освоился с фольклорной речью деревенских мужиков, да и баб, и легко вставлял матерные слова, да и при том к месту, из деревенского лёгкого жаргона. В деревне, особенно в летнюю пору, всегда было полно мух, которые, несмотря на марлевую занавеску на входной двери, были постоянными назойливыми летунами. Приехав в Пермь, дабы навестить нашего сына, мы сразу же уехали в деревню, где Игорь с бабушкой отдыхали у маминой золовки – Тамары-доярки. Время было обеденное, и мы все вместе сели за один общий большой стол. Летом, как правило, на обед готовили окрошку из овощей на простокваше с варёными куриными яйцами. Окрошку разлили всем по эмалированным мискам, и в это время одна из любопытнейших здоровенных мух с лёта плюхнулась прямо в Игореву миску с окрошкой. Игорь мгновенно схватил ложку и со словами: «У, блядь!» – выкинул муху из миски. Слышать такие слова для городских родителей – это было сверх всякого приличия! Да ещё и за столом! Да ещё и прилюдно – какая невоспитанность! Да ещё и так обыденно, как будто это всё было в порядке общепринятого лексикона среди порядочных милых людей! Это было воистину возмутительно! И Наташа, мама Игоря, тут же шлёпнула сына по губам! Игорь сперва возмутился и строго посмотрел на маму! За что? «А что я сделал плохого? Муха же – не мясо! Окрошку с мухами я не ем!» И тут вдруг все рассмеялись, не уточняя, за что получил Игорь по губам…
А вот ещё один рассказ бабушки Клавдии Андреевны, как они хорошо живут в зелёной зоне города Перми:
– К нам во двор на большую зелёную площадку какой-то тракторист пригнал большой грязный трактор С-100 и оставил его там, разругавшись со своим работодателем. Позабытый и позаброшенный трактор простоял там много лет и служил как действующий экспонат для всех мальчишек нашего и соседних домов. Игорь, как и все другие мальчишки, излазил по этому трактору, что называется, вдоль и поперёк. Но трактор-то когда-то был рабочим, действующим, и на нём смазки и грязи было полным-полно! И бабушке приходилось каждый вечер стирать Игорю верхнюю одежду. Бабушке, конечно же, такая работа быстро надоела, и она предупредила своего внука, что если он ещё раз придёт домой такой измазюканный, то она его закроет дома и гулять на улицу не пустит. И что, вы думаете, сделал внук? Он устроил бабушке испытания! Когда бабушка пошла в туалет, а на входной двери шпингалеты были, как с внутренней стороны, так с наружной, – он закрыл бабушку на шпингалет и не выпускает её из туалета! Бабушка стучится: «Игорёчек, открой мне дверь, у меня ведь по дому много разной работы!»
– Вот видишь бабушка, как тебе плохо, когда тебя не выпускают?! Ты тоже хочешь, чтобы мне было так же плохо, если ты меня закроешь дома и не пустишь гулять?!
– Но Игорёчек! Мне ведь надо обед готовить и в квартире прибраться! А если я тут в туалете буду сидеть, то кто мою работу будет делать? Придёт дедушка на обед, а у нас с тобой ничего не приготовлено! Мы же все будем голодными!
– Нет, бабушка! Давай-ка посиди немножко в своём туалете, а я буду готовить обед вместо тебя!
Говори, что надо делать, и я всё сам приготовлю!
– Да как же это ты сам можешь приготовить?! Ведь надо знать: где лежат кастрюли, сковородки, продукты! Надо же сперва всё помыть, почистить и только потом приступать к приготовлению обеда!
– А ты мне, бабушка, всё скажи! Вот тогда и я всё буду знать, не только где поварёшки лежат, но и как готовить борщ или суп!
– Но ведь надо ещё знать и уметь, как огонь развести! Как спичками пользоваться! А ведь это очень опасное дело! Можно и пожар устроить! А что тогда может приключиться? Ты представляешь, как всем тогда будет плохо! Я сижу в туалете, а ты на кухне! А тут вдруг огонь, пожар может получиться… Что делать-то будешь? А?
Ровный, успокаивающий и миролюбивый голос бабушки сделал своё доброе дело! Игорёк, выслушав свою бабушку, согласился выпустить её из туалетной комнаты, но при этом взял с бабушки слово, что она больше не будет его ругать за испачканные красивые штаны и куртку и бабушка научит своего внука, как нужно правильно приготовить вкусный обед.
С тех пор внук и бабушка очень подружились! И этот малыш к пяти годам стал настоящим знатоком кулинарного дела и свои способности, правда при моей непосредственной помощи, продемонстрировал мне и своей маме (Наташе), уже будучи в московской квартире Кунцевского района по возвращении в Москву!
Все эти чудесные качества, полученные внуком Игорем от бабушки Клавдии Андреевны, очень понравились Галине – жене моего брата Николая! И они тоже решили оставить своего малолетнего сына Сашку в Перми на один год – на воспитание бабушке Клаве. Но каково же было их удивление, когда они, приехав через год повидаться с сыном и навестить бабушку Клаву, услышали, что их родной сын Сашенька бабушку называет мамой, а увидев свою родную маму Галину, обратился с вопросом к бабушке: «А эта тётенька, которая стоит рядом с моим папой, она кто? И откуда она приехала? И почему она меня знает, да ещё и называет меня своим сыночком?» Это непризнание своей собственной родной мамы повергло Ганину в шок! Галя растерялась и начала говорит своему сыну:
– Сыночек! Миленький ты мой Сашенька! Это же я! Я твоя мама, а это твоя бабушка! Бабушка Клава! Посмотри на меня повнимательнее! Ты что? Совсем меня забыл и ничего не помнишь?!
Да! Всего-то прошёл один год разлуки ребёнка с родителями, и вот вам пожалуйста!
Папу ребёнок помнит, а маму – забыл совсем!
Галя всё что угодно могла предположить, но такое – никогда! Как это её ребёнок и вдруг мог забыть свою маму?! Ни о каком дальнейшем воспитании сына у бабушки не могло быть и речи!
Галя быстро собрала все вещи сына, и они на следующий же день уехали к себе домой в Ростов-на-Дону. Вот и отдавай своего ребёнка кому-нибудь на воспитание!
Моя Мама (Клавдия Андреевна) умирала, как говорила она сама, дважды! Однажды днём мама почувствовала себя плохо и решила прилечь на кровать и немного отдохнуть. Правнуки (двое) были рядом с ней в одной комнате и играли между собой в дочки-матери и не заметили, что бабушка прилегла. Но как только бабушке стало очень плохо и она ничего не могла сделать: ни рукой пошевелить, ни сказать что-либо – так её правнук, пятилетний Славка, заметив или почувствовав это недомогание, бросился к бабушке на грудь и ударил её со всей своей силы кулаком прямо в грудь со словами: «Бабушка! Не умирай!» И бабушкино сердце вновь забилось в ритме жизни!
После такого второго рождения мама прожила ещё полтора года в полном добром здравии и твёрдой памяти и вся в заботах о своих дорогих детях, любимых внуках и правнуках! И никто и никогда не слышал от неё никакой жалости от тяжёлой семейной жизни!
Вероятно, у меня с моей мамой были какие-то очень тесные узы связи, и когда я получил телеграмму о её кончине, у меня случился шок – я потерял дар речи и совершено онемел и ничего не мог ни говорить, ни даже что-то промычать. В этот шоковый период я мог общался со всеми только с помощью карандаша и бумаги.
Умерла моя мама в возрасте семидесяти шести лет и была похоронена на том же кладбище, что и мой отец.
Мир их праху! И вечная память моим дорогим, любимым Родителям!
Дмитрий Ильич Нечаев
Своего дедушку Дмитрия Ильича Нечаева я никогда не видел, и фотографий его в нашем доме тоже не было. Знаю я о нём только по рассказам моих родителей: папы, мамы и бабушки (папиной мамы). Моя мама очень любила своего свёкра Дмитрия Ильича и говорила о нём с большим восхищением, теплотой, нежностью и уважением.
– Мы, молодушки, называли Дмитрия Ильича – Тятей. Это был главный хозяин поселения Нечаевых. С виду он был коренастый, крепкий, сильный мужчина, среднего роста, ладный, статный, с окладистой каштановой бородкой. Сразу было видно, что это настоящий ХОЗЯИН. Взгляд у него был всеохватывающий, спокойный. Он никогда не суетился, глаза у него никогда не бегали. В нём чувствовалась степенность, понимание, разумность и твёрдость. И дети его – все пошли в него! Все Нечаевы были крепкими, здоровыми, румяными, с прямыми носами, волосы волнистые, каштанового цвета, глаза голубые, уши торчком не торчали. Нечаевские ребята были статными, ходили прямо, не горбясь. Это была какая-то неместная порода!
Сашка, самый младший ребёнок семьи Нечаевых, был прямо-таки как овца каракульчовая. Волосы его вились по всей голове. Не было ни одного прямого волоска, а цвет волос был всем на удивление – льняной, русый. Он один из всех своих братьев, да и всего окружения родни, выделялся своей кучерявостью и светлым цветом волос.
Да! Все ребята нечаевские были какого-то гвардейского толка! Вот если бы была такая возможность и всех братьев одеть в военную форму, то их сразу же можно было бы назвать офицерами. Они ходили всегда прямо, с высоко поднятой головой и не сутулились. У всех были большие прямые плечи, грудь вперёд, и они не косолапили, как оханские или першинские ребята. По всем приметам было видно, что эти люди пришлые, неместные. Они резко выделялись среди местного курносого, сгорбленного деревенского населения.
Откуда они пришли, где они обучались такому разнообразию ремесел, я не знаю, да и твой отец Николай мне ничего такого об этом никогда не рассказывал. А, может быть, это я не была столь любопытна?! Жила как заводная – знай пошустрее поворачивайся да побыстрее успевай!
Дмитрий Ильич был искусным мастером по изготовлению музыкальных инструментов – гармошек и балалаек.
Слух о музыкальном мастере Дмитрии Нечаеве
дошёл и до губернатора города Перми. Для того чтобы иметь грамоту (разрешение) на изготовление и продажу музыкальных инструментов, Дмитрий Ильич доставил семь гармоний и семь балалаек в Пермь – на суд музыковедов.
Вердикт музыкального совета был однозначен: гармоники Дмитрия Нечаева по качеству ничем не уступают итальянским гармоникам, а балалайки соответствуют традиционным русским балалайкам, и Дмитрий Ильич имеет право на изготовление и продажу гармошек и балалаек.
После такого заключения Пермского музыкального совета сам губернатор города Перми вручил Нечаеву Дмитрию Ильичу свинцовую печать с надписью «Дмитрий Нечаев – музыкальных дел мастер». После таких почестей и получения именной печати Дмитрий Ильич получил право самостоятельно изготавливать и продавать свои музыкальные инструменты и на всех своих инструментах ставить оттиск (на внутренней стороне) своей печати. И такой отпечаток (печать) я сам видел на балалайке, которая была у нас в доме. Этот оттиск можно было легко увидеть, если заглянуть внутрь через звуковое отверстие на балалайке.
Мама, как бы в знак подтверждения своих слов, принесла мне с чердака нашего дома холщовую тряпицу, развернула её и сказала:
– Вот, Боря! Пусть тебе будет на память от деда Дмитрия Ильича – эта печать, открывшая ему широкий простор на музыкальном поприще!
Я взял эту эллипсовидную свинцовую печать в свои руки и почувствовал приятную тяжесть этой реликвии.
На печати отчётливо выступали две строчки: на верхней была надпись крупными заглавными буквами «ДМИТРИЙ НЕЧАЕВ», а на второй строчке – пониже, но уже не заглавными буквами «музыкальных дел мастер».
Эту плоскую эллипсообразную свинцовую печать я бережно завернул в ту же холстину и осторожно положил в железную коробку из-под мятного зубного порошка.
Жаль, что эта печать Дмитрия Ильича не сохранилась до сего времени. Уходя в армию, я её передал на хранение своему младшему брату Виктору, а вернувшись, узнал, что мой брат и крестник Виктор нашел этой реликвии прозаичное применение – он разрубил свинцовую печать деда на мелкие части и использовал их в качестве грузил для рыбной ловли. Воистину говорят: не ведаем, что творим…
У Дмитрия Ильича было много наёмного люда.
Хозяйство было огромное. Бочки делали десятками. Огурцы солили, капусту квасили бочками…
Весь товар Нечаевы вывозили в город Пермь на продажу во время ярмарок. На городском рынке Нечаевы продавали свои изделия: бочки, саночки, валенки, сапоги, масло подсолнечное и льняное.
Продавали тулупы, шубы и полушубки для женщин, хомуты и сбрую для коней. Масло скоромное топлёное. А сметану продавали в туесочках из берёзовой коры, которые сами и изготавливали.
Там же на рынке принимали и заказы для изготовления карет, саней, сапог и валенок под размер. Размером служили толстые прутья из ивы. На каждой ивовой палочке писали химическим карандашом имя и наименование изделия (валенки, сапоги, варежки, перчатки).
Нечаевы поставляли на рынок и кухонную утварь: деревянные ложки, миски, бадьи, шайки. Выставляли на продажу различные клюшки, совки, ухваты, лопаты деревянные. Продавали шубы, полушубки, тулупы и половики, которые сами же плели и шили зимой при большой десятилинейной керосиновой лампе.
Зима, говорила мама, это было её любимое время года!
– Я любила зиму и сейчас люблю… Зимой мы, свои женщины, да и наёмные девчонки тоже – собирались в большой, хорошо натопленной зале. У нас было много льняной кудели. И мы все пряли из этой кудели льняные нити. За работой мы всегда пели песни на разные голоса. Все бабы, да и девчонки тоже, были такими голосистыми, что иной раз так распоёмся, что Тятя прибегал к нам в залу и кричал: «Вы что, девки, раскричались-то?! Вас ведь даже на мельнице слышно! Что кричать-то? Надо не кричать, а петь! Что горло-то зря драть?! Не велика премудрость! Женская-то песнь должна литься… Широко, привольно! Словно лебёдушка на пруду или по озеру плывёт… В женском-то пении самое главное ведь – задушевность и певучесть!»
Вокруг нечаевского хутора был большой смешанный лес, где с сосен собирали живицу и делали из неё скипидар, смолу и колёсную мазь.
В лесу собирали также ягоды, грибы, орехи. Из ягод варили варенье, грибы солили и сушили впрок и кушали аж до Рождества Христова, орехи использовали как приправу к сладким кулинарным изделиям. Толчёными орехами всегда посыпали праздничные куличи, булочки с вареньем и, конечно же, чудо кулинарии – разборный пирог, который доверяли испечь только Клавушке!
На дальних заброшенных лугах хутора нечаевского росла хорошая, высокая, сочная трава, и её косили рано утром по росе. Заготавливали сено на корм скоту и лошадям и частенько даже вывозили на рынок для скота горожанам, которые в своём приусадебном хозяйстве держали коров, коз, кур и даже поросят.
Климат в предгорьях западного Урала был холодным, и холода наступали в конце августа, и поэтому из хлебных злаковых сеяли в основном рожь. Рожь сеяли под зиму, и она хорошо успевала вызревать к концу лета. А вот пшеницу вырастить было трудновато. И, как правило, урожай пшеницы был почти всегда не очень-то высоким. Но пшеницу тем не менее продолжали выращивать, добиваясь получить морозоустойчивые семена. И не напрасно! Через три-четыре года удавалось получить устойчивые семена и урожайность достигала девять-десять центнеров с гектара пашни. При этом рожь всегда была прибыльным делом и её урожайность никогда не была ниже пятнадцати центнеров с гектара. Вторым зерновым продуктом был овёс. И это понятно! Ведь во всех деревнях, сёлах да и городах – гужевой транспорт всегда был основным транспортным средством с использованием лошадей. А основным продуктом питания для лошадей был, конечно же, овёс. Далее шли такие продукты, как ячмень, гречка, просо, тыква…
У Нечаевых живности-то было много. Я и до сих пор никак не могу понять: а зачем же им надо было такую обузу на себя взваливать? Да и что они хотели сделать, или показать, или кому-то доказать на этом пустыре, где стоял хутор, всё время расширяя и расширяя своё хозяйство?!
Ведь, по сути-то дела, это был уже и не хутор, а какое-то сельхозпроизводство. И народ к ним валом валил. Кто хотел научиться валенки валять, другой сапоги шить, третий хотел кузнецом стать, кареты, сани делать, а другие (большинство) – учились крестьянскому сельхозпроизводству.
У старших Нечаевых: Дмитрия, Петра и Ивана – внутри сидела какая-то неведомая пружина, которая им спокойно жить не давала. У них была какая-то неуёмная широкая натура. Они как будто бы куда-то спешили и всё время от зари до зари всё колотили и колотили молотками, долотами, топорами и всё время что-то делали, и строили, и строили без остановки и без конца!
Они жили так, как будто бы живут последний день и всё надо успеть сделать ещё до заката солнца. И так каждый день – от зари до заката. И я тоже стала такой же заводной. С утра встаёшь и сразу печь растапливаешь, воду таскаешь, чугуны с водой в печь ставишь. А там и завтрак надо приготовить, пока остальные ещё спят. Квашенку разводишь, тесто месишь, жар в печи подгребаешь, хлеба в печь кладёшь, кашу в чугунах эмалированных варишь. И всё бегом да бегом, будто бы кто-то за мной гонится. Вот ведь в кого я превратилась. Того, кто мешкал, не любила! Ты что стоишь? Не знаешь, что надо делать! Вон бери вёдра в руки да таскай воду в баню. Таскай так, чтобы в бане всегда было полно воды! В бане воды – всегда не хватает!
И всё надо, надо и надо… И по нужде даже иногда выскочить некогда… А когда весь остальной-то народ проснётся – шум, гам, дети под ногами путаются… Одного на горшок надо посадить, другому молока налить… Такая кутерьма, круговерть… Народ схлынет на работу, а тут посуду надо перемыть, полы вымыть и опять к обеду надо подготовиться… А там и время ужина незаметно подойдёт со своими заботами… Вечером-то часов в десять плюхнешься в кровать, что называется, без задних ног, а мужик-то ведь рядом… И только сейчас! Спустя уже много-много лет я понимаю, что это была самая прекрасная пора в моей счастливой крестьянской жизни! Кажущаяся усталость постепенно переходила в опыт, а с опытом появлялась и радость, и понимание, и внутреннее ощущение необходимости твоего труда, твоей помощи.
Понимаешь, Боря, со временем, когда ты уже набираешься опыта и понимания всего того, что нужно делать по жизни – приходит какое-то совсем другое мироощущение, миропонимание и даже как-то по-другому начинаешь понимать и ощущаешь необходимость твоего труда, творения рук твоих для твоих же родных, да и не только родных. Ведь это только так кажется, что один день похож на другой. А в действительности-то это ведь совсем не так! И чем больше у тебя опыта, навыка и в твоей работе, и в общении с разными людьми (особенно в общении с людьми), тем ты явственнее начинаешь видеть, чувствовать и осязать какие-то совершенно новые оттенки и новое понимание и своего труда, и своего тонкого понимания людей в общении с ними. Создаётся такое впечатление, что ты, слушая людей, начинаешь их читать! А работу, свой труд начинаешь чувствовать как своего ребёнка! И это новое ощущение и понимание начинает тебя как-то подпитывать изнутри. И ты, просыпаясь по утрам, чувствуешь новый прилив сил, бодрости, уверенности и ясного понимания всех предстоящих дел!