Мир меняющие. Книга 1. Том 2

Спящая Лентина видела себя бегущей по приозерным лугам, среди остро благоухающего разнотравья. Надвигающиеся тучи не пугали – сезон дождей еще не начался, так что, если и польет, то ненадолго. Девочка добежала до огромного дерева, росшего возле самой воды. Присела у его корней, начав сооружать сокровищницу – это была одна из ее любимых игр – выкопать в укромном месте ямку, сложить туда красивые камешки, лепестки, мелкие стёклышки – все, что имело ценность и особую красоту в глазах ребенка; потом это накрывалось стекляшкой побольше, желательно цветной. Старательно закапывалось и, через несколько дней можно было раскопать аккуратное окошечко и рассматривать свои сокровища, которые теперь становились совершенно другими: таинственными, приобретающими вид настоящих ценностей, зарытых давно для сохранности от злыдней. Злыдней тогда Лентина видела очень мало за свою коротенькую счастливую жизнь, но слышала о них предостаточно, когда помогала на кухне, где любили посудачить о всяких таких нехорошестях…

Потом Лентина начала падать в темную бездну. Ей лет пять, она умудрилась свалиться со старой яблони в колодец, который был старше растущих в саду деревьев, края обваливались, а садовник забыл закрыть крышку. Воды в колодце уже почти не было, туда, во влажную темноту, пахнущую мхом и плесенью, сбрасывались ветки, сорная трава, камни. Срезанные ветки и спасли Лентину – они спружинили и не позволили ей со всего маху удариться о камни на дне. Падая, она кричала, что есть мочи – звонко, почти срываясь на визг от ужаса. На эти вопли сбежались все, кто тогда был рядом. Перепуганный отец спустился с крыши в неурочный час, прервав дневные наблюдения, что ранее не случалось никогда…

Падение в темноту остановилось, она увидела себя сидящей – той же маленькой пятилетней девочкой, которая зарывала свои сокровища на берегу озера и однажды упала в колодец, но видя себя словно со стороны, зная, что она – взрослая женщина. Она сидела на пушистом облаке и болтала ногами, не опасаясь сорваться вниз, и не боясь рядом сидящего – темнобородого, с лицом и телом трупа, который был обожжен, а потом утоплен – такого странного цвета была у него кожа. Она нисколько его не боялась, с детской непосредственностью задавала множество вопросов, которые только успевали приходить на ум, и срывались тут же с языка:

– Куда деваются дохлые жуки? А откуда берется рыба? И ветер когда перестает дуть, куда пропадают качания деревьев? А кто ты такой? Кто такие драконы? Почему ты молчишь? Мои сокровища, которые я зарыла под деревом, их потом найдут?..

Темный человек молчал и лишь покачивал всклокоченной головой. Так продолжалось вечность – вопросы не иссякали, но и ответов не было, а от этого любопытство лишь набирало силу. Вопросы становились совсем нелогичными, гримаса легкого недоумения на полуразложившемся лице сменилась негодованием, потом с раздраженным воплем: «Нет, ну я не могу так работать!», темный человек сорвался с облака и пропал в тумане. Облако и туман перестали быть белыми и начали темнеть в грозовом свете, исходящем от одной-единственной темной тучи, которая постепенно заполняла все пространство сна. Лентина вскрикнула и вновь начала падать, но теперь было страшнее, чем тогда, в детстве – скорость падения была поистине ужасающей и приближающаяся равнина означала неминуемую смерть. Сковывающий страх заставлял цепенеть, не пытаясь спастись. Сквозь муть и туман, проносящиеся мимо, она услышала слабый голос: «Три, четыре, пять, шесть, семь – просыпайся. Ты можешь вернуться, тут тебя ждут, ждут друзья, которые помогут. Возвращайся…». Голос, сначала слышавшийся едва-едва, теперь грохотал, перекрывая вой разыгравшегося урагана, заполняя пространство. Лентина вдохнула последний раз воздух своего ускользающего детства и проснулась. Сначала попыталась резко сесть, но обнаружила, что ее руки крепко стиснуты кем-то. Начала отбиваться от этих оков, очнулась уже окончательно. Мокрые ресницы затрепетали, и она открыла глаза. Увидела Ди Астрани, бледного до серости, мать Оливию, у которой от усталости подрагивали руки. Выдохнула и села:

– Получилось? Я сделала, то, что должна была?

Повитуха прижала дрожащие руки к покрасневшим глазам, пытаясь скрыть поток слез:

– Девочка моя, мы тебя едва не потеряли. Прости, прости меня. Тогда, давно, я, наверное, ошиблась, посчитав тебя достаточно сильной для этого бремени, – повитуха прижала ничего не понимающую девушку к себе. Лентина начала вырываться, оскорбленная недоверием:

– Ха! Почему это я недостаточно сильная? Что ты, запертая среди своих больных-рожениц-младенцев и лекарств, знаешь о моей силе? Я смогла выжить там, куда вы меня отправили, я смогла выжить после того, как родила не совсем обычного ребенка, которого твои сестры посчитали клумбой, которая сможет лишь есть, спать и испражняться, я смогла выжить после того, как узнала истинное лицо того, за кого вышла замуж. В конце концов, я еще маленькой девчушкой смогла выжить там, где никто не смог! И в этом сне – он не мой сон, он навеян твоим мастерством, я смогла заставить уйти того, кого ты боишься так, что не всегда можешь даже назвать его имя!

Капли воды, наконец, упали на пол, растекались, собираясь в небольшую лужицу. Роженица, кричавшая за стеной, благополучно разрешилась от бремени, и ее вопли сменил писк новорожденного.

Лентина огляделась по сторонам, не узнавая место, где находилась, потом быстро-быстро заморгала. Спустила ноги с кушетки, исподлобья поглядывая то на повитуху, то на астронома:

– Простите меня, я не хотела говорить всего этого, – начала вставать и упала на пол, потеряв сознание, чудом избежав удара головой о край кушетки.

Кастыри вскочили, одновременно приблизившись к упавшей девушке. Она была без сознания, дышала часто-часто и сомкнутые веки трепетали, силясь открыться. Вроде бы придя в себя, Лентина открыла глаза, Ди Астрани облегченно вздохнул, но, всмотревшись в побледневшее лицо девушки, отпрянул. На него и сквозь него смотрели пустые глаза, полные багрового пламени, из странно раздувшегося горла раздался хриплый мерзкий смех, и тихое пение на каком-то неизвестном языке… Повитуха взяла Лентину за локоть и начала ей что-то шептать на ухо, невзирая на то, что та с недюжинной силой пыталась вырваться. Мать Оливия взглядом попросила астронома о помощи – вдвоем смогли удержать тело, выгибающееся в немыслимую дугу. Повитуха зачастила, зашептала – песня Виты, праматери повитух, могла помочь, а могла и погубить. Песнь эту исполняли только посвященные, и только в случаях, когда другой надежды на спасение не оставалось. Мать Оливия, закончив молитву, едва дышала от усталости – слишком много сил уходило на мольбы о помощи. С каждым взмахом отвращающего жеста повитухи Лентина вздрагивала, выпрямляясь и начиная дышать спокойнее. Повитуха вновь начала отсчет, прищелкивая пальцами. На счете «три» Лентина открыла глаза, огляделась и зашлась в безудержных рыданиях:

– Что это, что со мной было?

– Поплачь, деточка, поплачь, лишняя водица в глазах твоих ни к чему ныне. Вылей ею, потому как силы понадобятся тебе и стойкость. Слез твоих потом никто не должен видеть, – повитуха ласково гладила растрепавшиеся волосы девушки.

Мать Оливия отперла дверь и велела принести завтрак, отпустила всех непосвященных, кто присутствовал при процедуре. Втроем торопливо прожевали принесенную пищу, запивая дымящимся кафэо. Потом начали собирать исписанные листы, стараясь складывать их в нужном порядке. Под столом лежало несколько свернувшихся в трубочку чертежей, Лентина решила залезть и забрать их оттуда, не видя, что с другой стороны за ними уже пробирается мать Оливия. В полумраке, под накрытым темной скатертью столом, со всего размаху стукнулись лбами так, что обеим показалось – стало гораздо светлее от посыпавшихся из глаз искр. Одновременно сели на пол рядом, потирая полученные шишки. Взглянули друг на друга, натянутость и холодок после случившегося, сковавшие их обоюдную приязнь, начали таять – они рассмеялись во все горло, несмотря на то, что устали, что были на краю гибели – весь Мир был рядом, на краю. Смех очищал и заставлял взбодриться, найти какие-то силы, встать и идти. Ди Астрани, аккуратно сворачивающий чертежи и перевязывающий их лентой, остановился на некоторое время, потом понимающе улыбнулся и продолжил – бумаг оставалось еще немало. Отсмеялись, работа стала спориться быстрее, с их помощью все написанное и нарисованное за ночь было быстро упаковано. Ди Астрани предложил матери Оливии остаться и отдохнуть, сказав, что если в ней будет надобность – за ней отправят кого-нибудь. Повитуха с благодарностью согласилась, признавшись, что вымоталась донельзя. Астрономы ушли из Храма Виты, отправившись сразу в Пресветлый дворец.

По прибытию в замок, Лентина первым делом осведомилась о Кире – хотела его увидеть немедленно. Ее проводили в покои Примы, где гостили дети и Селена. Дети еще спали. Селена сидела возле окна, забравшись с ногами на мягкий диванчик. Уют и мягкая постель – все то, от чего она давно отвыкла, поэтому проснулась очень рано. Решив никого не беспокоить, привела себя в порядок и сидела так уже не первый час, вслушиваясь в приглушенные звуки просыпающегося дворца. Лентина вошла в гостевую комнату, едва слышно открыв резную дверь. Селена, чутким ухом уловив этот звук, напряглась, готовая к любым неожиданностям – если все обойдется, ох, как нескоро забудется эта привычка, если вообще забудется. Кровницы поприветствовали друг друга. Лентина выглянула из комнаты и, увидав проходящую мимо горничную, попросила подать завтрак и побольше кафэо. Прошла к кровати, которую занял Кир – мальчик крепко спал, свернувшись калачиком, тихонько посапывая.

Девушки устроились за небольшим столиком в нише у окна. Лентина кратко обрисовала подруге состояние дел. В глубине спальни началась какая-то возня – Кир, запутался в простынях и одеялах, и теперь пытался выбраться. Лентина подошла к постели, помогла освободиться из мягкого плена. Мальчик, плохо соображая спросонья, тер глаза кулаками. Потом увидел, кто стоит перед ним, и прижался к матери, крепко-крепко ее обнимая, потянул за руку, заставив наклониться к нему, и расцеловал в обе щеки, заглядывая в глаза. После приветствия схватил за руку и ходил за ней, как хвостик, не отпуская ни на миг, опасаясь, что она снова может исчезнуть. Проснулись и остальные дети. В комнате поднялся гвалт – все требовали внимания, все хотели что-то рассказать, все просили что-нибудь. Лентина с улыбкой озиралась по сторонам. Селена же, вечером уже столкнувшаяся с этим гомоном, быстренько разобралась со всеми просьбами: Марка и Эйба отправила умываться, Вальда попросила передать горничным, что гости проснулись, сама начала расчесывать спутанные после сна густые кудри Мирры. Набежавшие горничные были умелыми и быстрыми – вскоре завтрак для всех был на столе, кровати застелены, в комнате прибрано, а гости, умытые, причесанные и должным образом принаряженные, сидели на соответствующих росту стульчиках. В замке Примов едва ли хоть в каком-то уголке царил беспорядок – не то место, где можно расслабляться.

О, этот замок, о нем ходили легенды – залы с высокими потолками, украшенные величайшими мастерами. Вход в каждую залу начинался с дверей, изготовленных из редких пород деревьев. Высокие окна, занавешенные пенным кружевом или темным тяжелым шелком портьер для холодных сезонов – едва колышущиеся от дворцовых сквозняков; чудесные запахи, витавшие в воздухе бесконечных анфилад, бесценные ковры, покрывавшие еще более ценный паркет; богатейшее убранство гостевых комнат. Что было в покоях правителей – оставалось лишь домыслами. Там бывали только те, у кого имелся особый допуск, а они не склонны болтать. Вокруг замка раскинулся сад – такой, в котором хотелось жить вечно – деревья, кусты, клумбы с прекраснейшими цветами, бабочки, птицы, изумительные жуки, небольшой отряд садовников, холивший и лелеявший все это великолепие.

Каждый получил такой завтрак, о котором мечтал – детям было вдоволь мягких свежих булочек со сладкой начинкой, которой было так много, что она выпадала на стол, если зазеваешься. Фрукты, привезенные со всех сторон Мира, в изобилии благоухали в экзотических вазах, свежевыжатый фруктовый сок в высоких кувшинах манил сладкой прохладой, дымящийся кафео – свежайший, темно-синий, мерцающий голубыми искорками – обещал бодрость и равновесие на весь день. Разнообразные блюда прикрыты сияющими металлическими крышками, чтобы кушанья, что лежат под ними, не остыли. Гости воздали должное этому изобилию. Мирра даже умудрилась отпить немного кафэо, воспользовавшись тем, что сидящая рядом Лентина отвлеклась, уговаривая Кира попробовать невиданный им ранее фрукт – огромных размеров грушу, медового цвета, такую сочную и спелую, что кожица казалась прозрачной, и в глубине плода виднелась слабым контуром сердцевина. Девочка не растерялась, быстренько подтянула к себе чашку с интересным напитком, умудрившись не обжечься, и храбро глотнула. Лентина повернулась в этот момент и увидела такую картину – все за столом замерли, ожидая, что же будет сейчас – дети затихли, опасаясь наказания, Селена – не зная, какие будут последствия. Мирра сидела, вытаращив глазенки – сказочно выглядевший напиток не был таковым на вкус – для нее он показался таким горьким, что слезы навернулись на глаза. Но воспитанные девочки купцов не могут вот так просто взять и плюнуть на стол, и она проглотила противную горькую жидкость, после чего, взвыв от неприятных ощущений, залилась слезами. Еще мгновение за столом царила тишина, потом всех словно прорвало – заливисто смеялись Вальд и Кир, хрустальными колокольчиками вторили им Марк и Эйб, крепко сдружившиеся в последнее время, девушки сдерживаясь из последних сил, проверили, не обожглась ли Мирра. Потом переглянулись и присоединились к всеобщему веселью. Мирра, прокашлявшись и прорыдавшись, подозрительно оглядела всех, нахмурив маленькие бровки. Веселье не стихало, и она не смогла долго оставаться серьезной – вот уже уголки губ поползли вверх, и ее смех присоединился к всеобщему хору. В самый разгар веселья стремительно распахнулась дверь, и вошла чета Пресветлых. Смех тут же стих, завтракавшие вскочили со своих мест, приветствуя правителей. Примы не внушали страх, лишь уважение и любовь – ни одно из повелений не было во вред народам Мира. Поэтому каждый гражданин Мира, даже самый завалященький, из тех, что предпочитают не работать, а похрапывать в тени, даже они в случае опасности приложат все усилия, чтобы быть полезными Примам. Свободнокровые граждане признавали их власть, которая была милосердна и справедлива для всех, будь то богатый кастырь или самый нищий свободнокровый гражданин.

Прима пожелала доброго утра и прекрасного здоровья, осведомилась, всем ли довольны гости, удобно ли, сытно ли. Гости дружно закивали, благодаря за приют. Прима отметила осунувшееся лицо Лентины, предложив ухаживальщиков из дворцового салона, в котором помогут вернуть ее сияющий вид. Девушка засмущалась от внимания владетельных особ, и, потупив глаза, кивнула. Прим продолжил:

– Если уважаемые гости насытились, предлагаю пойти в тот самый салон, о котором только что было упомянуто. Потом продолжим Совет. За вами придут и проводят.

Правители разделились – Прима занялась гостями, довела их до салона, примыкающего к ее покоям. Там девушек увели в одну сторону, посоветовав расслабиться и не беспокоиться о детях, которыми занялись молоденькие няньки в серых платьях и белоснежных накрахмаленных фартуках. После проведенных процедур красота девушек засияла – они никогда ранее не были столь прекрасны. Если для спасения Мира ничем не пренебрегать, то и красота – тоже оружие, причем страшной силы. Поэтому надо бы это оружие заточить до совершенства. Как и чем там колдовали эти дворцовые мастера – никто никогда и не узнает. Но когда девушки по прошествии достаточно долгого времени спустились по одной лестнице, а детей привели по другой – измотанные трудной дорогой и опасными приключениями странники остались где-то позади, а пришли сюда те, кому по силам не то что спасти, но и перевернуть весь Мир. Свежие, прекрасные, сияющие – все семеро, одетые так, что могут отправляться и в долгий путь и на роскошный бал прямо сейчас. Девушкам еще предоставили доступ в имперскую оружейную мастерскую, в которой они выбрали самое необходимое – идти нужно было налегке. У Селены разбежались глаза от такого изобилия, но пришлось выбрать всего парочку кинжалов, ну и, не удержавшись, добавила две пары ножей, их тех, что крепятся на запястьях и на лодыжках и могут выручить при случае. Теперь все были готовы к дальнейшему, каким бы оно не случилось.

День продвигался к полудню, начинался сезон ветров, поэтому Совет проводили при закрытых и зашторенных окнах. Порывы ветра, едва слышные здесь, за пределами помещения становились все сильнее, собирая различный уличный мусор в кучи возле стен домов, поднимая в воздух пыль и песок, принуждая ограничивать пребывание на улице. Редкие прохожие быстро передвигались по своим делам, замотав головы капюшонами, а лица – полупрозрачными тряпками, позволяющими дышать в этой круговерти. На улицу старались выходить только по неотложным делам, лавки работали лишь до сумерек, которые тоже наступали раньше из-за пыли, поднятой в воздух. Лишь бесстрашные или беспечные тиманти, закутавшись в тряпье, оголяли свои прелести, пытаясь залучить в сети кого-нибудь из редких прохожих. Привычки откладывать деньги на черный день у этих девиц не было, а кушать-то все равно хотелось – неважно какая погода. Поэтому они работали даже в сезон дождей, хотя и приходилось опасаться весовщиков, которые следили за тем, чтобы женское население Мира оставалось в домах и не шастало по улицам безнадзорно, навлекая беду на себя и своих близких.

Совет открыл Прим. Он предложил обсудить кандидатуры кастырей, предложенные Голдманом. Не присутствовали лишь кастырь купцов и мать Оливия – они, в виду почтенного возраста должны были отдохнуть после ночных бдений. Прим хотел отправить отдыхать Лентину и Ди Астрани, но, увидев непреклонность в их глазах, не стал настаивать. Да по ним и не скажешь, что провели бессонную ночь – Лентина после всех тех процедур с дворцовыми мастерами выглядела, словно молоденькая девушка, а Ди Астрани – все привыкли, что он всегда одинаков – свеж, бодр, разумен, спокоен и рассудителен. Предложенные кандидатуры кастырей одобрили, решив ожидать теперь лишь их прибытия в столицу, чтобы познакомиться лично, сделать окончательный выбор и провести церемонию.

Потом зарылись в чертежи, принесенные астрономами. Выяснилось, что начало всех путей к боевым башням находится здесь, в Блангорре. В Часовой башне столицы, которую Ди Астрани знал, как свои пять пальцев и сразу понял, где искать вход. Пути казались до смешного простыми. Нужно только отыскать вход, сесть в некое подобие повозок, нажать какой-то рычаг на повозке, и отправиться в путь. Судя по чертежам, весь путь проходил в туннелях, прорытых давным-давно древними каменщиками – как бы не самим Камом. Шесть повозок направлялись в шесть городов, в которых стояли пресловутые башни: Елянск, куда следовало ехать пастырю; Турск – где была Башня Аастра; Ведск – посвященный Весу; Зордань, в котором Кам и его собратья особо постарались – выстроив самое удивительное строение в Мире – башню, посвященную их братству; Ящерино – для купцов, богато украшенное всякими диковинами, свозимыми со всех сторон Зории, где побывал клан Торга; и башня Виты в Квартитах, куда ехали женщины всего Мира, чтобы прикоснуться к камням, исцеляющих от всяких женских хворей. Ключи, которые принес Вальд, оказались кстати – потому что в хранилище дубликатов ячейки пустовали – бывшие Магистр и Маршалл постарались. Принесенные мальчиком ключи явно были из хранилища, следовало еще изъять ключи из жилищ отступников – для вручения тем, кто сменит их. Пришло время решать, кого следует отправить в тоннели. Кастыри непременно хотели использовать ключи сами. Каждому из присутствующих было жутко интересно, что случится, когда ключ будет там, где нужно, и будет повернут туда, куда следует. Долго решали так и сяк. Присутствующие на совете дети, на которых перестали обращать внимание, беспокойно возились на диванчике, пытаясь придумать не очень шумную игру. Прим предложил дубликаты ключей хранить в том самом в секретном месте до окончательного решения вопроса. Благородное собрание никак не могло договориться. Как будет работать скрытое оружие – что случится с Миром после его применения – было непонятно, не хватало какой-то одной мелкой детали, чтобы все встало на свои места. Говорили и говорили, говорили и говорили…

Лентина, прикрыв рукой усталые глаза, задумавшись, засмотрелась на пылающий в камине огонь. Сезон ветров все-таки, похолодало не на шутку, в зале стало прохладно, поэтому для обогрева разожгли целое бревно. Тяга была такая, что языки пламени заполонили все пространство, которое было для них отведено, исполняя замысловатый танец. Лентина не могла отвести взгляд и вновь, как недавно, в храме повитух, для нее замедлилось время, и пляшущее пламя остановилось, только вот повитухи, которая направляла и ободряла девушку, рядом не было. Комната постепенно погрузилась во мрак, только пламя и она, она и пламя. Снова увидела тот приозерный луг, где маленькая Лентина так любила бегать, то самое большущее дерево, среди корней которого любила играть. Она забралась на ветку – что тоже бывало нередко, когда не видели родители, конечно. Они пеклись о репутации – девочки их клана не должны лазать по деревьям, по крышам – пожалуйста, а вот по деревьям – ни в коем случае. И вот сейчас был один из тех случаев, когда Лентине, уже подростку, удалось забраться на ветку, которая так славно раскачивалась, даря иллюзию полета. Внезапно, откуда-то сзади раздались пощелкивания – кто-то неодобрительно прищелкивал языком, явно стараясь привлечь ее внимание. Оглянувшись, девочка поняла, что веткой выше есть кто-то еще, только разглядеть не удается – какое-то темное облако не дает. Лентина осторожно развернулась лицом к полумраку, окружавшему ветку, с которой доносился шум. Мгла рассеивалась потихоньку, и вскоре стал виден силуэт – темнобородый мужчина, со странными глазами, в парадном платье астрономов, которое словно дымилось на нем, покачивался на ветке и прищелкивал языком, только теперь этот звук выражал одобрение. Он пристально разглядывал девочку, которая жутко засмущалась и попыталась улизнуть, но высота не позволяет с собой шутить, и она едва не сорвалась, в последний миг перед падением крепкая жилистая рука незнакомца схватила тонкое запястье и рывком усадила возле себя. Рука была очень горячей и очень сухой. Лентина, оказавшись рядом с темнобородым, украдкой осматривала руку, за которую он поймал ее – нет ли там следов ожога. Ветка прогнулась сильнее, но выдержала, иногда лишь протестующе похрустывая. Незнакомец прекратил разглядывание, подвинулся поближе, положив свою лапищу на тонкие девичьи плечики.

– Здравствуй, дорогая Лентина! Вот уж никогда не думал, что благовоспитанную дочь племени астрономов можно встретить на дереве! Вот уж да! Не оправдывайся, молчи – я сам тебе все скажу. Хороша же, так хороша, что я начинаю терять голову, – с этими словами он взял себя за торчащий клок спутанных волос и поднял голову вверх, продолжая говорить. Поднял так, что голова оказалась отдельно от шеи, потом нахлобучил ее обратно, как надоевшую шляпу:

– Поверь, я женщин насмотрелся всяких, но ты… Уже сейчас в тебе я вижу благородство и красоту, которая может затмить собой светила – дневные и ночные, бесстрашие и рассудительность – все черты, присущие кровникам, собраны в тебе в изящном равновесии. Ты никак не прореагировала на мою выходку с головой, а я так надеялся тебя рассмешить… Подари мне лишь только взгляд, а потом я осмелюсь молить тебя о поцелуе – девочки твоего возраста уже грезят о поцелуях с прекрасными незнакомцами, не так ли? А приходит ли тебе во снах вожделение, когда хочется прижаться к тому, кто мил? Ворочаешься ли ты с боку на бок в ночь полных лун, которые заливают твою кровать своим беспокойным светом? Посыпалась ли ты, задыхаясь, словно бежала куда-то всю ночь, с кожей, покрытой мельчайшими капельками пота? О, Лентина! Будь моей возлюбленной, и я смогу заставить забыть твои горькие воспоминания, которые будут у тебя потом, ты никогда больше не будешь страдать…

Пришелец очаровывал низким, таким мужественным голосом, иногда срывающимся на хрип, мерцающей в полумраке белозубой улыбкой, нежными прикосновениями. Никто и никогда не осмеливался говорить так с ней – как с взрослой дамой, с женщинами астрономов так могли разговаривать только их кровники. А ее пока считали слишком маленькой для сердечных бесед, хотя сердце уже горело предчувствием нежности. Незнакомец продолжал ворковать, взяв девочку за руки. День померк, вокруг благоухала роскошнейшая ночь – воды озера переливались в свете лун, над ними витал легкий туман, отражения звезд в воде дробились от легкой зыби. Перекликались ночные птицы, им вторили насекомые, которым не спалось, тихо шелестела листва. В сгущавшейся темноте глаза незнакомца начали светиться собственным огнем – они были похожи на глаза астрономов при свете – пылающие, яркие, только почему-то светились. Это напугало и заставило Лентину очнуться, она спрятала руки за спину, ухватившись за ветку, на которой сидела. Мужчина покачнулся от неожиданности, едва не свалившись вниз: