Мир меняющие. Книга 1. Том 2

Мальчик протараторил свои сведения со всей детской непосредственностью его возраста и с такими подробностями, которые свидетельствовали, каким он станет впоследствии весовщиком. Как только он произнес имена последних драконов, поднялся гвалт и крик – Магистр и Маршалл, в два голоса вскричали, что словам этого мальчишки и его спутников нет никакой веры, откуда они взялись, зачем переполох поднимают, надо бы их всех в Тайную канцелярию на дознание. Прим молча смотрел на тех, кто клялся защищать жизни и умы мирян, и глаза его закрыл зеркальный блеск, который не позволял никому, кроме Примы, проникнуть в его мысли. Правители стояли, печальные и молчаливые.

Стихли крики Маршалла и Магистра, обвиняющие и гневные. Кастыри и гости на Совете во все глаза смотрели на Маршалла и Магистра. Превращение началось – оно было быстрым, поэтому еще более болезненным – быстро увеличивающийся скелет сдавливал и растягивал плоть, изменяющиеся кости черепа взрывали мозг. Зал заседаний был огромен – в нем проходили приемы послов из Диких земель, которые являлись к правителям Мира со всей возможной пышностью, поэтому даже появившиеся драконы не смогли навредить замку – но заняли большую часть зала. Кастыри молчали, оглушенные произошедшим. Все случилось так быстро, что никто не успел и пикнуть. Вот только что стояли тут уважаемые граждане Мира, великие воины и правители кланов, а вот уже расправляют крылья монстрообразные ящеры, которые так похожи на тех, которых только что описывал маленький весовщик. Ящеры были велики и ужасны, от них исходил смрад – завоняло тухлой рыбой и затхлыми темными комнатами, ужасом ночных кошмаров, заплесневевшим хлебом, прокисшим вином, несбывшимися надеждами и отхожим местом. Оборотни озирались вокруг, злобно поводя глазищами. И вот, наконец, они увидели свою цель – беглецов, которые выдали их тайну и их мамаш, что встали перед испуганными детьми, стараясь прикрыть их собой. Черный Киар, выбрав своей жертвой Селену, неловко подскочил к ней —для полета места было все-таки маловато – процарапав в каменных плитах пола глубокие трещины, и рыкнул на нее, выпустив струю пламени, которое подожгло все, что могло гореть и попало на линию огня. В момент, когда воспламенился диван, дети успели одним прыжком соскочить с него и спрятаться за колонной, куда их увлекла Лентина. Селена же, не успев ничего предпринять, осталась там, где стояла. Никто не успел ничего сделать – слишком быстро все происходило. Совет, Примы и охрана остолбенели от горя и предчувствия непоправимости. Но рассеялся дым, улетучившись через дымоход камина, притухло пламя, которому нечего было более пожирать, и по залу пронесся вздох изумления. В зале запахло гарью, раскаленным металлом, стало невыносимо душно. Драконы, стуча когтями, подступали к людям все ближе. Фрам пошел к колонне, за которой прятались дети. Киар отправился к Селене, которая стояла рядом с тлеющим диванчиком, жива и невредима. Из ниоткуда раздался раскат грома, загрохотал смех, и послышался низкий голос, произнесший:

– Киар, Фрам, не перестарайтесь! Не время еще и не в ваших силах совладать с Селеной-воительницей! Я не отдавал приказа убить пленников, которых вам оставил! Если вы их упустили, то они заслужили это! Возвращайтесь ко мне, дети мои. Там вам не рады!

Драконы поднялись в воздух с ужасающим рыком, как только смогли расправить крылья, с которых еще сочилась кровь и гнойная слизь. Взмыли вверх и, пробив стеклянную крышу, расписанную великими мастерами так искусно, что днем она казалась похожей на ночной небосвод, а ночью светилась дневным светом, исчезли в темной вышине, став невидимыми. Осколки, упавшие вниз, вонзились в столешницу со страшной силой, подрагивая от чрезмерной силы, переполнявшей их. Дети, спрятавшиеся за колонной, дружно вздрогнули, увидав зазубренные острия.

Прим заговорил первым, помолчав некоторое время, чтобы присутствующие пришли в себя от шока. Вызвал для начала охрану, велев прибрать в зале. С помощью слуг перевел присутствующих в другое помещение. Здесь хранились дубликаты ключей кастырей. Даже находясь здесь, никто не смог бы найти ключи. Само пребывание в этой небольшой прямоугольной зале, стены которой были обшиты драгоценными панелями из редких пород деревьев, стол богато инкрустирован – придавая сходство со шкатулкой для драгоценностей – стало неожиданностью для всех, приятной неожиданностью, после пережитого. В этой комнате отступали печали, стихало горе, и успокаивались сердца. Селену обступили дети, недоверчиво и осторожно касаясь ее, выжившую в драконьем пламени. Лентина, подошла к кровнице, сузила глаза:

– Это точно ты? Где мы с тобой встретились?

– Лентина, мы встретились возле замка Мааров, когда пришли за нашими мальчиками.

Лентина облегченно вздохнула. Теперь уже зашумели все, переживая случившееся. Принесенные напитки взбодрили, укрепили дух кастырей и их гостей. Совещание продолжалось, слишком многое стояло на кону, чтобы откладывать обсуждение. Прим, печально усмехнувшись, спросил, нет ли еще каких сюрпризов у кастырей. Ответом была тишина. Прим продолжал:

– Отчего случилось превращение?

Ди Астрани приподнялся:

– Я предполагаю, что мальчик назвал тайные имена, которые и заставили принять монстров их настоящий облик.

– Возможно, вы правы. Чем нас еще удивят наши гости? Какие тайны вы принесли нам?

Теперь поднялся Вальд, подталкиваемый своей матерью:

– Ваши Пресветлые величества! Уважаемые господа кастыри! Я, Торнвальд Виктор де Аастр, по крови матери, которую лишь единственную я признаю своей родительницей, рожденный астрономом, совершил такой поступок. Я не знаю, правильно ли я поступил, и прошу рассудить меня. Мать всегда учила меня, что брать чужое нехорошо. Но вот драконы – они нас тоже без спроса забирали, и никто из тех, кого они съели, не разрешал им себя жевать. Поэтому я позволил себе забрать у этих ящериц вот это.

И с этими словами вывалил на стол шесть ключей, отливающих пламенем полуденных светил. Ключи казались одинаковыми, но лишь с первого взгляда – кастыри узнали всякий свой ключ. Вторично онемело высокое собрание. Прим подошел к мальчику и обнял его. Вальд посмотрел на мать, едва сдерживая довольную ухмылку. Селена стояла и не знала – то ли отлупить свое шкодливое чадо, то ли расцеловать. Слово взяла мать Оливия:

– Я не знаю, что мне и сказать. Я ожидала, что придут две зрелые девы-воительницы. А увидела юных и мудрых, которые привели к нам целое храброе войско, в котором каждый воин – избранный. Госпожа Лентина знает, что это за ключи и почему они так важны, и знает, к чему подходит каждый из этих ключей. Веками передавались эти металлические предметы от поколения кастырей к поколению, уже и забылось их истинное предназначение. Но она знала, до поры сама того не ведая, об их предназначении, и мы, повитухи, хранящие все поведанные секреты. С появлением этих храбрых девушек и ребятишек у нас появляется надежда на то, что мы все-таки сможем выпутаться живыми из истории с древним проклятием. Госпожа Лентина – живая схема того, как мы можем спасти Мир, и теперь у нас есть дети и ключи. Ее память хранит то, что мы должны извлечь. И медлить долго – себе же хуже.

Ливейро Стоун, нынешний кастырь каменщиков, поинтересовался:

– А как же кланы пастырей и весовщиков, которые теперь остались без кастырей?

А Януар Голдман, представляющий интересы купцов, спросил:

– Ключей же должно быть семь? Седьмой ключ отсутствует? И мой ключ – ключ купцов, лежит у меня в потаенном, надежном месте. Откуда тогда эти?

Всем ответил Прим:

– Час уже поздний и наше юное воинство, хоть и очень храброе, очень устало с дороги после всех подвигов. Поэтому предлагают вынести такие решения:

1. Мать Оливия, Ди Астрани и г-жа Лентина удаляются для извлечения информации;

2. Селена и дети переходят под попечение Примы и отправляются отдыхать;

3. Господин Голдман занимается подбором кандидатур кастырей на освободившиеся должности в связи со своей необычайной осведомленностью и умением вести переговоры. Списки кандидатов должны быть готовы к утру;

4. Юным героям и их прекрасным спутницам открыт неограниченный кредит из государственной казны.

И по поводу ключей. Ключи похищены из этой самой комнаты, в которой мы сейчас находимся, похищены из-под замка, который должен был отпереть тот самый шифр, что доставлен нам из Турска. Седьмой ключ – это ключ Примов, который я храню отдельно, оба экземпляра. Поэтому бывшим Маршаллу и Магистру не удалось их похитить. И их ключи каст, скорее всего, находятся там, где они проживали. Необходимо найти их и вернуть сюда. Вопросы?

Вопросов не было. Все засобирались по назначенным заданиям. Но Прим вновь удивил собрание. Первому сыну бога не к лицу прикасаться к обычным людям, даже если они являются потомками небожителей. Прим подошел к Селене, низко склонился и поцеловал ей руку, потом церемония повторилась с Лентиной. Глаза Примы вспыхнули и увлажнились от нахлынувших чувств. Ребятишек Прим просто сгреб всех и обнял. Прима была сердцем – сосредоточием всех эмоций и чувств Мира, Прим – его головой, мозгом и логикой. Но в этот момент казалось, что они поменялись. Пресветлый был счастлив, обнимая ошалевших от происходящего детей. Потом, величественно кивнув присутствующим, покинул комнату. Прима, загадочно улыбаясь, отправилась следом, сопровождаемая порученными ей гостями.

Все, кому было что-то поручено, разошлись исполнять. Остальные отправились отдыхать. Селена, кивнув Лентине, вела сонного Кира за Примой, которая показывала им путь. В Зале заседаний уборку почти закончили, даже стеклянную крышу восстановили подоспевшие каменщики, нужно лишь потом заново расписать ее. Замок затихал, готовясь использовать оставшиеся ночные часы для сна.

Глава 3. В Блангорре

Кастырь купеческого клана, Януар Голдман, был ярчайшим представителем своей крови. Коренастый, невысокий, всегда сутулящийся, шапка волос цвета соли с перцем, навечно скрутившихся в мелкие кудри, мясистый нос, полноватые губы, всегда улыбающиеся собеседнику. Известен своей неподкупной честностью, вернейшим глазомером – навскидку знал, сколько и какого качества товар лежит перед ним, с ходу мог определить и цену. Януар никогда не мечтал быть доверенным лицом своего клана и представлять его интересы в правительстве, с детства бредил путешествиями в далекие миры и установлением дружеских контактов с иноземцами. Но, человек предполагает… За кристальную честность и мастерство кровники избрали его верховным кастырем. О чем клан купцов никогда не сожалел.

Этой темной ночью г-н Голдман добрался до своей резиденции в глубокой задумчивости. В безотказной памяти крутились имена, звания, проступки – вспоминаемые кандидатуры тщательно рассматривались со всех сторон. К тому моменту, когда купец переступил порог, в уме уже выстроился список тех, кто может стать верховными кастырями для своих кровников. Каста купцов не гналась за внешним лоском и поэтому не строила Дворцов Торга. Главы каст жили и управляли в обычных Торговых домах, в которых днем шла бойкая торговля. Кастырь общался с желающими попасть к нему на прием в небольшом, хотя и украшенном всяческими редкостями, кабинете, что располагался на самом верхнем этаже. На входе стояли два дюжих охранника, которые препятствовали вход нежелательным лицам. За всю историю Мира на купцов не было покушений, по крайней мере, до недавнего времени – они могли договориться, наверное, даже с Хроном, но бывали назойливые господа, от которых лучше отгородиться. После окончания дневной торговли, Торговый дом превращался в жилье для кастыря, и другие двое амбалов охраняли его раздумья и сон.

Голдман прошел в свои покои, приготовил большую кружку кафэо покрепче – предстояло работать остаток ночи, чтобы взвесить все кандидатуры и написать всем избранным приглашения проследовать в Блангорру – а поутру отправить приготовленное Приму. Да, еще может понадобиться его присутствие на Совете кастырей – неизвестно, какие сведения добудет неутомимая повитуха. Взбодрившись, Януар, взял кипу чистых листов и на каждого кандидата составил преподробнейшую характеристику. Пальцы, привыкшие к письму за долгие годы переписки с иноземцами, проворно управлялись с пером – без ошибок, помарок и исправлений. Купец всегда писал сразу набело – экономя дорогую, даже по купеческим меркам, бумагу, экономя свое время и просто уже по привычке.

Список получился внушительный, пересортировал еще на раз и решил, что после теперь может предоставить троих кандидатов на пост Маршалла и двоих – Магистра. Итак, в кастыри весовщиков претендовали: от южан – Северн де Балиа, с Севера – Димир де Балиа, на Западе – Мург де Балиа. Все трое – истинные весовщики – спокойные, неподкупные следопыты, соответствующие каждой букве Кодекса Веса, с их потрясающим чутьем, обонянием, слухом и зрением. И определить самого достойного можно будет тогда, когда они доберутся до столицы. На пост Магистра кандидатов было меньше – пастыри редко принимали участие в торговых сделках и жили своей тайной жизнью, редко вступая в близкие отношения с мирянами, будь то кровники других кланов или свободнорожденные, поэтому информации было мало. Двоих подходящих на высокий пост купец все же вспомнил. Первый – отец Юлиан Благовест из города Юстига, что на берегу Великого Брона; второй – отец Георг Стилом с берегов Большого океана из цветущего города Зордань. Всем выбранным купец написал на своей именной бумаге приглашения пожаловать в Пресветлый дворец не позднее, чем через три дня после получения письма, по прошествии же оных дней – могут не беспокоиться. Купцы, исколесившие весь Мир, знали, сколько времени требуется на дорогу из того или иного пункта.

Ночной полумрак медленно становился не таким густым и плотным, предвещая скорое наступление рассвета. Купец сложил приготовленные для отправки бумаги в специальное отделение для почты, чтобы пришедшие вскоре собратья немедленно переслали их адресатам. Для Прима был составлен подробнейший доклад, в котором описывались кандидаты, и умозаключения, которые привели его к такому выбору. Идти в спальню было уже поздно, кафэо действовать перестало, поэтому уставший донельзя купец примостился тут же в кабинете на диванчике и моментально уснул, не раздеваясь. Его не разбудил гул голосов, доносящийся снизу из торговых рядов, он крепко спал, и снились ему всякие сумбурности, не связанные друг с другом – лишь пугающий свет – багрово-черный сводил с ума, заставляя беспокойно метаться, обливаясь потом, в желании проснуться. И, когда его первый посетитель постучал в двери, г-н Януар с вздохом облегчения открыл глаза. Посетителем оказался курьер от Пресветлого, явившийся за бумагами. Кастырь купцов извинился, ненадолго зашел в личную комнатку, находящуюся за неприметной дверцей – там была кухня, небольшая ванная и туалет. Привел себя в более-менее приличный вид, вышел, вновь извинился за ожидание, вручил требуемое и распрощался с курьером. После этого поставленную задачу можно было считать выполненной и заняться своими неотложными делами. Купец потянулся, с удовольствием слушая, как захрустели, расправляясь, усталые руки-ноги и решил позволить себе немного личного времени. Выглянул за дверь, попросил принести завтрак через минут сорок, а до того времени никого не пускать, перенести приемное время на часок позднее.

Остаток ночи был более чем напряженным и для троицы, отправившейся в Храм повитух, чтобы добыть сведения, скрытые в голове Лентины. Прибыв в храм, мать Оливия распорядилась прислать чертежника, писца, приготовить кафэо и не тревожить до особых распоряжений. Запершись в ее личном крыле – повитухи не имели личных жилищ, обеспечивались покоями в храмах, в которых трудились – очень удобно, всегда можно быстро прибыть на работу. Семьи их селились с ними – обязательное условие брачного контракта повитух – не покидать храмового жилья. Выходили замуж в основном за свободнокровных – их кровь лишь усиливала мастерство и кастовые навыки. Мать Оливия пережила своего супруга, и Вита не послала ей детей, благословив заботиться обо всех мирянах. Повитуха без единой жалобы приняла такую жизнь. И назначение ее верховным кастырем было закономерным – она выходила всех рожениц, что попадали к ней, родившиеся младенцы выживали и вырастали крепкими и сильными, а те, кто умирал на ее руках от неизлечимых болезней или старости, благословляли ее и уходили с умиротворенной улыбкой на устах, победив боль. Казалось, что одно лишь ее присутствие отгоняет Безумие и Боль, посланниц Хрона. У матушки Оливии были потрясающие руки – она могла, лишь прикоснувшись к больному, обнаружить больной орган без всяких анализов, пол ребенка определяла, едва взглянув на раздувшийся живот. Операции она обычно делала с повязкой на глазах. Принимая ключ касты, она отчетливо проговорила слова клятвы: «Клянусь матерью Витой исполнять честно свои обязанности, воздерживаясь от причинения страждущим всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла. В какой бы дом я ни вошла, я войду туда для пользы больного, будучи далека от всякого намеренного, неправедного и пагубного. Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидела или ни услышала касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Клянусь проявлять высочайшее уважение к жизни человека, быть милосердной и не причинять своими действиями вреда – как умышленного, так и непредумышленного».# (Примечание: основано на клятве Гиппократа). Кроме всего вышеперечисленного, мать Оливия обладала еще и очень развитыми навыками, позволяющими вводить человека в глубокий сон, в котором он не чувствовал боли, и мог вспомнить или забыть то, что ему было сказано когда-то.

Ди Астрани должен был следить за состоянием девушки в процессе выполнения процедуры. Повитуха села неподалеку на стул со спинкой – она была уже немолода и, спасая жизни других, частенько забывала позаботиться о себе. Прикрыла рукой утомленные за долгий день глаза, потом заговорила:

– Я слышала о твоем пути – через что вам пришлось пройти, это просто немыслимо. Теперь все вы, вернувшиеся, знаете, на что способны. Лентина, доченька, ты снова должна мне довериться. Ложись, расслабься и выполняй мои указания как можно точнее.

Девушка подчинилась без расспросов – Аастр, помнится, тоже говорил, что ее вновь подвергнут процедуре извлечения того, что было заложено. Голос Аастра слышался так ясно и отчетливо – словно он тоже был здесь, хотя вся поездка в Турск и та тоска, которая сопутствовала ей, уже начали изглаживаться из памяти, затмеваемые безмерной радостью обретения пропавших детей. Мать Оливия продолжила:

– Закрой глаза. Руки положи вдоль тела, ладонями вверх. Представь, что твое сознание перемещается в твои ноги. Ноги покрывает одеяло – красное одеяло из Прогали, легкое, теплое и пушистое. Одеяло давит тебе на ноги, и ты не можешь их поднять. Я буду считать до семи и когда закончу, ты уснешь и сможешь ответить на те вопросы, которые я буду задавать. Один, два, три…

На «трех» Лентина отключилась и не слышала далее ничего, уснув так крепко, как уже давно не спала – с детства, наверное. Мать Оливия начала говорить:

– Давай вернемся в то время, когда ты жила с родителями, и каждый день был наполнен открытиями. Твоя мать еще жива. Я и она стоим рядом. Мы зовем тебя в дом, ты бежишь к нам из сада. Твои волосы заплетены в смешные косички, на бегу они легонько ударяют тебя по плечам, солнечный свет слепит твои глаза и тебе приходится щуриться, чтобы увидеть нас отчетливо. Ты подходишь к дому – пахнет свежим хлебом, озером. Ты собирала персики и несешь корзинку с плодами в руках. Ты отдаешь корзинку матери, и мы с тобой идем в дом.

Лентина лежала, не шелохнувшись, как ей было приказано, но щеки были мокры от льющихся безостановочно слез – такие воспоминания хранятся в самых глубинах памяти, как редкая драгоценность. Они достаются из этих глубин изредка, когда никто не может подсмотреть, как усилиями памяти ты воскрешаешь тех, кто любил тебя, и кого любила ты. Вспоминая те светлые времена, когда все, казалось, будет прекрасно, когда ты думаешь, что это счастье будет продолжаться вечность – и запах свежего хлеба, и прикосновение бархатистых персиков, и ласковые руки тех, кого уже не вернешь никогда…

Впрочем, понимая причину слез, мать Оливия даже не пыталась остановить их, процедуре они не мешали, а девушке лишь на пользу пойдет встретиться с дорогими ее сердцу воспоминаниями перед непосильной работой, которая ей еще предстоит. А пока лились слезы, Лентина заговорила, спокойно диктуя то, что ей вложили в память в далекой-далекой безоблачной юности. Она рассказала со всеми подробностями о потайных спусках, которые приводят ищущих и знающих к семи башням Мира, сооруженных для борьбы с давно ожидаемой катастрофой. Предки мирян, чья кровь носила божественные печати, не сидели, сложа руки, заранее зная, что им предстоит пережить. Каждый клан вложил душу и сердце в эту борьбу. Каменщики построили башни, купцы дали денег, пастыри вдохновляли в трудные годы, когда руки просто опускались. Повитухи приветствовали рождающихся и лечили страждущих, помогая уходить без боли умирающим, весовщики охраняли покой разумов, астрономы стали сторожевыми псами времени и звезд, и в силу своих способностей, хранителями точного времени. Прим, несущий божественные знания из самой глубины веков, хранил ключи. Ключи к механизмам обороны – придуманные повитухами, переходили от одного к другому самому яркому представителю касты, который становился предводителем – верховным кастырем своих кровников. У Прима хранились лишь дубликаты ключей. При замене верховного кастыря вступающий в права кандидат привозил ключ для подтверждения смены и проверки идентичности, присягал на верность и посвящался в кастыри, так и не узнав, зачем служит этот ключ – символ, и не более того. Да и зачем лишний раз приносить кому-то лишние печали от знаний, которые то ли пригодятся, то ли нет.

Странное и страшное это было зрелище – Лентина с остановившимися глазами, невидяще уставившись на пламя светильника, с мокрым от пролитых слез лицом, сосредоточенно чертила планы потайных ходов, схемы секретного оружия, порядок его запуска и применения, ни разу не проведя неверной линии, не ошибаясь ни в едином знаке. Ее недавняя попытка изобразить то же самое в Турске пошла на пользу, схемы стали более подробными, линии – уверенными и точными. Накопился уже целый ворох бумаг, которые громоздились на столе, лежали под ним, а девушка рисовала, чертила и писала без остановки. И вот последняя буква описания была запечатлена, и она упала бы без сил на ворсистый серый ковер, если бы Ди Астрани не успел ее подхватить. Он всю ночь просидел настороже, следя, чтобы одной из его новоявленных любимиц не нанесли вреда – самого малейшего даже в этом благословенном приюте. Мать Оливия, глядя на него, усмехнулась, с нежностью глядя на кастыря астрономов:

– Из тебя получился бы замечательный отец. Жаль, что не пришлось. А сейчас – положи ее на лежанку, мне нужно закончить процедуру.

Кастырь отошел, и повитуха подошла к девушке, взяла ее руку, легонько сжала прохладные пальцы, перемазанные чернилами:

– Сейчас я досчитаю до семи, и ты проснешься, исполненная сил, отдохнувшая. Образы, дорогие твоему сердцу, останутся живыми перед твоим внутренним оком, а горечь уйдет. Ты все совершила правильно. Раз, два, три…

Повитуха досчитала до семи – но девушка никак не прореагировала. Мать Оливия насторожилась – такое случалось, но очень редко. Что-то или кто-то пытался вмешаться в процедуру – с хорошей или плохой целью – неважно, потому что любое вмешательство могло оказать непоправимый вред тому, кто находился в стране снов. Мать Оливия велела Ди Астрани держать девушку за руки как можно крепче, чтобы она не причинила себе вреда. Началась процедура возвращения сознания, которая иногда могла приводить к странным последствиям – возвращенные не помнили себя, иногда теряли способность разговаривать, некоторые становились буйными и неконтролируемыми и при любом удобном случае стремились размозжить голову – много странностей происходило в таких случаях. Говорили, что их души похищал Хрон. Мать Оливия достала из шкафчика, закрытого на несколько замков, жидкость в темном пузырьке, смочила тампон – по комнате распространился жгуче-терпкий аромат, смутно напоминающий о цветущих горных лугах. Смочила виски, протерла девушке руки от плеч и до кончиков пальцев, склонилась низко-низко над гладким лбом и забормотала какие-то свои мольбы-просьбы – быстро-быстро и невнятно. Потом снова начала отсчет: один, два, три. На трех время словно остановилось – неподалеку роженица, кричавшая с самого начала процедуры, снова начала свои рыдания, и крик ее замер на одном звуке; капли воды, скапывающие с мокрого полотенца, брошенного у изголовья кровати, замедлились и остановились, остановившись в воздухе. Над девушкой затемнели багрово-черные тени.