Полная версия
Публичное одиночество
Пришла пора определяться: кто мы, куда мы идем, зачем мы, с кем мы? Потому что неопределенность для России с ее масштабами, просторами, часовыми поясами – это самое страшное и опасное, причем не только для самой России…
Я считаю, что безвластие для России и последствия безвластия в России намного более жестокие и кровавые, чем последствия любой (пусть меня осудят), любой, пусть даже самой худшей власти. (XII, 15)
Вертикаль власти
(2001)
Думаю, что сегодня принципиально важно прийти к сочетанию вертикали власти и децентрализации социальной жизни.
Когда-то власть соединила в центре страны и культуру и быт: театр – это Москва, кино – Москва, колбаса – опять же в столице…
Затем рассыпалась централизация власти.
Поэтому важна децентрализация культурно-социальной жизни, когда культивируются понятия «малая родина», «свой говор», «свои традиции»… а власть централизуется, укрепляется ее вертикаль.
Взятые сами по себе, централизация власти (в худшем случае) приводит к диктату, а децентрализация власти – к хаосу.
Но хуже хаоса в России быть ничего не может.
От диктатуры в России плохо русским, а от хаоса будет плохо всем. (I, 83)
(2010)
Ну хорошо, убрали вертикаль власти. Что будет здесь, в России?
Интервьюер: Неизвестно.
Неизвестно? А я тебе скажу. В России результаты отсутствия власти тысячекратно страшнее и кровавее, чем результаты любой самой жестокой диктатуры.
Намного страшнее. И самое страшное, что этот хаос везде.
Когда есть диктатор, одни его обожают, а другие его ненавидят, но ты его хотя бы видишь, знаешь. А безвластие – этот коллективная безответственность, она всегда в России заканчивалась великой кровью.
Но сейчас-то тоже в некотором смысле хаос.
Давай все-таки соизмерять тот хаос, который есть при этой вертикали власти, с тем хаосом, который будет, если ее не будет.
Это разные вещи. (II, 64)
Преемственность власти (2001)
Сегодня я размышляю о том: почему должна быть преемственность власти в России?
Вот четыре года строится какая-то страна, и президент такой-то ее создает. Через четыре года новые выборы, и приходит к власти человек с негативной информацией на предшественника и начинает поворачивать страну в другую сторону…
А что делать тем, которые приняли присягу? Что вообще могут значить четыре года для такой страны, как Россия?!
Тут не может прижиться опыт другой страны. Здесь вступает в силу теория больших чисел – вы летите восемь часов над страной, где говорят на одном и том же языке люди, воспитанные в одной культурной среде.
Когда я говорю о преемственности, недаром вспоминаю российских императоров, отвечавших за страну, понимавших, что эта страна достанется человеку, который им дорог.
Царь не оставлял преемнику разруху. Любой человек, который оказывается волей Божией на высшем посту страны, обязан думать о том, кто придет ему на смену. (I, 83)
Противостояние властей
(1998)
В России три раза было лобовое противостояние властей.
В 1917 – Дума против Императора. В 1991 – ГКЧП против Верховного Совета. В 1993 – Президент против Верховного Совета.
Во всех случаях это кончалось вооруженным столкновением.
Причем столкновение было лишь в одной точке – в столице, а волны шли по всей России. Два раза при этом менялся режим и разваливалась страна. А в 1993 году хоть до этого и не дошло, но рубец на лице власти остался глубокий.
Кто от этого выиграл?
«Победителей» Февральской революции сдуло через несколько месяцев… «Победители» 1991-го, где они?
Где Бурбулис, Хасбулатов, Кобец, Станкевич? (I, 73)
«Роман» с властью
(2001)
Интервьюер: В России тема взаимоотношений художника и власти всегда имела особое звучание… Должен ли творец быть лоялен к сильным мира сего?
В гробу я видел все эти рассуждения!
Если человек мне симпатичен, я его люблю, то общаюсь с ним, невзирая на должности и звания…
Вот мы говорим сегодня о моих взаимоотношениях с властью, и в твоем тоне я чувствую скрытый сарказм. Дескать, знаю, знаю: заигрывает Михалков с правителями, заигрывает…
Наверное, ты забыл 1993 год, когда я сказал, что друзей не предаю и ни за что не отрекусь от Руцкого, кем бы он ни оказался – вице-президентом России или заключенным в «Лефортово».
После этого я надолго испортил отношения с ельцинским окружением, в котором меня называли не иначе как «руцкист».
Но уже в 1996 году Коржаков позвал меня поддержать своего патрона. Когда я увидел, кто претендует на пост главы государства, понял: лучше помочь насытившемуся властью Ельцину, чем пускать в Кремль голодных претендентов на трон.
Это ты называешь заигрыванием?.. (II, 37)
(2010)
Вопрос: Ваши фильмы всегда вызывали у меня восхищение. Трудно сравнивать Вас как художника с кем-либо из ваших коллег. Вместе с тем ваша гражданская позиция при любой власти не вызывает подобного ощущения. Вы всегда «с властью», всегда подле нее, будь то времена СССР или наши дни. Это действительно искреннее уважение и нынешних, и прошлых руководителей страны или просто умение дружить с властью в обмен на свободу творчества?
Вообще, дружба с властью в обмен на свободу творчества – это, наверное, было бы гениально, если бы так возможно было: дружишь с властью – и абсолютно свободен в творчестве…
Но это не совсем так.
Что значит «при советской власти»? У меня не было ни одной премии при советской власти. Моя картина «Родня» пролежала на полке три года. Я получил по ней около двухсот замечаний. Я просто об этом не говорю, потому что не считаю нужным об этом говорить. А кроме того, существует самое главное – то, что ты делаешь. Мне не стыдно ни за одну свою картину. Не потому, что я их считаю такими хорошими, а потому, что мне сегодня не нужно говорить, потупив взор: «Знаете, время было такое, приходилось это делать». Я делал то, что мне нравилось, и то, во что я верил, и абсолютно не обязательно было, чтобы я дружил с властью, потому что если вы посмотрели бы обсуждение в Госкино моих картин, скажем, той же самой «Родни» или «Обломова», то вы бы поняли, что это не так.
А что касается сегодняшнего дня, то это не дружба с властью, а дружба с людьми…
Поэтому в данном случае разговор не о власти, а о людях. (V, 24)
(2010)
Я не скрываю, что нынешняя власть мне гораздо симпатичнее, чем, например, брежневская. С последней я ничего общего не имел, наград от нее не получал, в КПСС никогда не состоял.
Но люди, упрекающие меня сегодня в близости к власти, – чего они на самом деле хотят?
Интервьюер: Такой же близости к власти.
Причем к любой. (I, 144)
(2012)
Интервьюер: Что, с вашей точки зрения, должна делать в нынешней ситуации власть?
Нашей политике нужна конкретика. Сейчас нужно быть очень конкретным. Говорить конкретные вещи, определять время их выполнения и неукоснительно следовать данным народу обещаниям.
Под конкретными мерами сегодня часто понимают борьбу с коррупцией. Как Вы относитесь к этой риторике?
А я не верю, что коррупцию в России можно победить, по крайней мере, в ближайшем будущем. Это нереально.
Победа над коррупцией – это победа закона над беззаконием. Об этом рассказывается в фильме «12», когда один из героев говорит, что «русскому человеку по закону жить скучно, в законе ничего личного нет». И дело не в личной выгоде, а в личностном отношении к тому или иному явлению. И эту черту русского национального характера не удалось вытравить еще никому.
Хорошо это или плохо? Наверное, плохо. Но это пока что так. Поэтому нужны не только репрессивные меры, но и воспитание, и самовоспитание таких черт, как сострадание, любовь к ближнему, обостренное чувство справедливости. Об этом рассказывается во многих сюжетах – в «Капитанской дочке», «Робин Гуде», даже в «Бригаде».
Значит, надо воспитывать человека, воспитывать власть?
Воспитание – это важнейшая обязанность общества. К сожалению, даже в школьных программах сегодня вообще отсутствует не только понятие, но и слово «воспитание». А что касается власти, то, на мой взгляд, воспитание ее заключается в том, чтобы она понимала во всей полноте, что власть – это величайший кредит доверия народа. И его нужно отрабатывать. И если власть это понимает, то она будет относиться к людям иначе.
Ведь на Болотной и на Сахарова были не только «норковые воротнички», стоявшие на сцене, но множество горожан, которые действительно устали от всего того, что происходит. Когда ты видишь по телевидению лица местных начальников, этих «уездных князьков», пытаешься представить себе на секунду: каким образом ветеран, пенсионерка или студент смогут достучаться до этого человека, чтобы он выполнял то, ради чего он на это место поставлен, охватывает ужас.
Я убежден, что программа будущего президента должна быть четко сформулирована и укладываться в несколько конкретных направлений развития нашего общества. Это можно назвать «столько-то шагов лидера страны», «столько-то прорывов лидера страны». Эти шаги должны быть сформулированы так, чтобы народ знал, что его ждет и когда это будет выполнено. Будь то строительство доступного жилья, реформы ЖКХ и ВПК или, предположим, появление в стране налога на роскошь. Поэтому задачи, стоящие перед лидером, должны быть осуществимы и не расплываться в пустых рассуждениях об общем благе и благих намерениях. (XV, 66)
Сегодняшняя власть
(1992)
Сегодня, конечно, кое-что изменилось, мы видим у власти людей, закончивших университеты и даже преуспевших в науках.
Но у меня возникает вопрос: они же не инопланетяне, они же приехали не из Парижа, не из Сорбонны, не из Оксфорда?
Они же воспитаны в этой системе: пионерская организация – «всегда готов!»; Павлик Морозов; религия – опиум, атеизм – хорошо; материализм – Карл Маркс, Энгельс, Ленин; противоборствующие силы – только в выдержках ленинского анализа; комсомольская организация – этот полигон политических игр, откуда через съезды комсомола или через молодежную трибуну на съезде партии можно впрыгнуть в черную «Волгу» с мечтой о «Чайке».
(Родилась даже такая поговорка: «Чайка» летает над «Волгой» – для непосвященного просто некая фраза, а сколько в ней смысла, это же знак, пароль…)
Они же – оттуда.
И мы это видим по методам, которые применяются в решении тех или иных вопросов, видим и раздел власти, и желание ухватиться за рычаги… (II, 25)
(1994)
Есть такая притча:
На раба рассердился хозяин, отвел его в болото, привязал к дереву, раздел догола и ушел.
Закат солнца. Раб, привязанный в болоте, весь облепленный москитами, в крови, его кусают, он не может их согнать, мучается страшно. Идет мимо пилигрим, пожалел раба, срезал ветку и согнал с него москитов.
Раб говорит: «За что ты так ненавидишь меня?» Пилигрим возмутился: «Я? Ты стоишь привязанный, весь в крови, я согнал с тебя москитов, а ты говоришь, что я тебя ненавижу?! Неблагодарный ты человек!» Раб отвечает: «Да, ты ненавидишь меня…» – «Но почему?» – возопил пилигрим. «Ты согнал сытых, сейчас прилетят голодные…» – вздохнул раб.
Я думаю, что сейчас самое пагубное – это втащить страну в новую возню за власть. Кремль думает, что он делает политику страны, а он делает всего лишь политику Кремля. Провинция делает политику страны. И поэтому ей надо дать сейчас главное – передышку.
И никакой суеты! (XI, 1)
(1998)
Суетятся власти.
Причем все ветви. Мельтешат и подпихивают друг друга к пропасти. Ломают государство, рушат тот ствол, без которого они – ничто, так, сучки гнилые…
Сегодня разделение властей перерастает во взаимное истребление властей. Я боюсь, что президент будет вести дело к роспуску Думы.
Дума не распустится и начнет процедуру импичмента.
В результате мы получим две воюющие друг с другом и равно легитимные власти. А воевать эти штатские генералы, как водится, пожелают «до последнего солдата»… (I, 73)
(2001)
Мифологизированное сознание советского человека верило: не может быть, чтобы нами правили неумные, безответственные люди.
Мои иллюзии закончились, когда, однажды приблизившись, случайно увидел, как принималось одно решение. Неважно какое. Но оно принималось пьяными людьми. Думаю, что то же самое происходило в Беловежской Пуще.
Я этого точно не знаю, но мне так кажется.
Перед глазами – тот случай: люди пили водку, как будто ее у них отнимают, как лекарство от страха. Выпили три бутылки водки вчетвером в течение двадцати минут под виноград.
И через полчаса – внутреннее освобождение: мы это сделаем по большому телефону. В одну секунду было принято решение, имевшее затем негативные последствия…
Хотя сегодня в политике и во власти уже есть люди, которые научились отделять зерна от плевел. Они смотрят вперед, их интересуют перспективы того региона, за который они отвечают. Им важно, как к ним относятся люди. Да, можно запутать людей грязным омерзительным пиаром. Я наблюдаю за тем, как подло, пошло, грязно и мерзко проходят выборы в некоторых регионах. Но в то же время вижу достойных людей, которые совершенно спокойно, ровно дыша, ничего не боясь выигрывают. Они убеждены в правильности своих позиций, нужности обществу, в вере в них избирателей. Этих политиков обошла стороной социальная мутация. (I, 81)
Селекция власти
(1990)
Последовательная селекция властей предержащих – прямая дорога к вырождению, к уничтожению корневой системы национального самосознания, а это в свою очередь ведет к самоуничтожению… (I, 33)
Советская власть
(1992)
Советская власть всегда знала о наивной нашей вере (во власть вообще) и озабочена была одной проблемой – самовоспроизводством.
В течение долгих десятилетий шла селекция. Для того чтобы занять пост у власти, нужно было доказать доподлинно: что ты в поколениях ничтожество, и чем ниже твое происхождение, чем меньше в тебе генов, которые так или иначе устремляли бы тебя к свету, к знаниям, к науке, тем больше ты имеешь прав руководить другими… (II, 25)
Художник и власть
(2002)
Я мечтаю любить власть. Мечтаю.
Я хочу любить Государя, любить Сенат. В России вообще ничего хорошего без любви невозможно.
Я так хочу, чтобы это были люди более достойные, чем я. Так хочу, чтобы те, за кого я голосую, оправдывали мое доверие.
Я совершенно не хочу жить по принципу: если ты художник, то должен пить, как подорванный, ругать все вокруг и помереть от туберкулеза под забором нищим, оборванным, оболганным, и только через тридцать лет твои рукописи найдут за печкой. Вот тогда ты художник!
Я абсолютно не согласен с утверждением, что художник должен быть обязательно в оппозиции к власти.
С унижением, высокомерием, хамством власти по отношению к кому бы то ни было и особенно к художнику бороться необходимо беспощадно и до конца! Это так! Но презрительно кривить рот в уничижительной ухмылке при упоминании о власти есть проявление пошлости, бездарности и слабости.
О, сколько я видел таких «обиженных» с горящими глазами! И как это сладко и выгодно – быть обиженным властью. Нет, конечно же, не репрессии и ужасы, с ними связанные, имею я в виду. Я имею в виду это дивное ощущение своей значимости от того, что с тобой не согласились сильные мира сего, что позволяет тебе сверху вниз смотреть на своих более удачливых коллег, приговаривая со вздохом: «Мне бы ваши заботы»…
Не ной, родной! Вкалывай! Не пустили в дверь – лезь в окно!
Пойми, что, кроме тебя самого, тебе никто не поможет. Ты должен отвечать за себя, за то, что ты делаешь, и за тех, кто вокруг тебя. Я могу уважать человека до тех пор, пока уверен в том, что он сам отвечает за свои действия. Вплоть до президента. Я должен быть уверен, что именно он руководит страной, а не им кто-то. И мне нужна индивидуальная ответственность человека, и особенно того, которому я отдал свой голос.
Если власть недостойна нас, то это наша вина, и только наша. Мы должны сами отвечать за нее. Поверьте мне, тут дело не в том, что я очень политкорректен. У меня были сложные отношения с начальством. До 1990-х годов ни одна моя картина не получила ни одной премии от государства. После того как мой брат уехал в Америку, мне не давали снимать «Очи черные» с Марчелло Мастроянни. Министр говорил: «Ты что, не понимаешь, у тебя брат там, а ты еще будешь тут настроение портить!» Я тогда вынужден был сказать ему: «Если вы не дадите мне снимать картину с Марчелло Мастроянни, я сейчас выйду из этого кабинета и сделаю такое, о чем вы сильно пожалеете». Что я имел в виду, говоря это, я не знаю, но в результате подействовало. Он тут же подписал нужные бумаги…
Но я категорически против того, чтобы плодилось гигантское количество неудачников, убежденных, что им все время кто-то что-то должен. Особенно это касается тех, кто потратил свою молодость не на то, чтобы вкалывать и пробиваться, а на то, чтобы, по словам Ивана Ильина, «фигурировать», сотрясая воздух рассказами о своих творческих проектах, которым никогда не суждено было сбыться по вине чиновников, завистников и т. д., и осуждая тех, у кого уже что-то сбылось.
Я знаю много таких «героев».
Я знаю и тех, кто сегодня снимает «черное» эпатажное кино, оскорбляющее и унижающее человека. При этом, как правило, сами эти люди выросли в прекрасных условиях, в чудных квартирах, никогда не испытывали никакой нужды. Никто из них не сидел в тюрьме, не рос в детдоме, никто не торговал в ларьке. Это люди, у которых всегда были сухие ноги, свежая рубашка и хороший завтрак. И вдруг – такое желание показать свою страну как можно страшнее, унизительнее.
Почему? Ради чего? С какой такой высокой целью?
Притом что я вовсе не против того, чтобы все (даже самые неприглядные, уродливые) стороны жизни народа были поводом для разговора художника со зрителем. Но важно, чтобы те, кто об этом народе говорит, его любили, ему сострадали, хотели помочь, – хотя бы потому, что сами они из этого народа, из этой страны. (I, 92)
(2005)
Художник и власть должны объединить усилия, чтобы сохранить культурное наследие России.
Охрана памятников и сохранение культурного наследия России – тема архиважная и чрезвычайно актуальная сегодня. Ведь если что-то и осталось ценного сегодня в нашем государстве, то это прежде всего великая культура, которую надо сохранить во что бы то ни стало.
И для этого надо объединить усилия и общества, и государства. (IX, 2)
ВЛЮБЛЕННОСТИ
(2007)
Интервьюер: Помните, когда впервые влюбились?
С точкой отсчета есть проблемы, поскольку влечение к противоположному полу испытал рано и какие-то детали из серии: «Кто? Где? Когда?» вряд ли вспомню.
Что-то более или менее серьезное возникло, наверное, лет в двенадцать.
Надо сказать, «первый раз в первый класс» я не пошел, поскольку рос на даче на Николиной Горе, откуда выбираться каждый день на занятия в Москву было нереально, на дорогу уходило бы полдня. Поэтому поначалу я брал частные уроки у местной учительницы, ходил к ней на дом. Когда все же переехал к родителям, попал в школу для мальчиков.
Где она находилась?
Возле американского посольства на улице Чайковского, ныне – Новинский бульвар.
В ту пору еще практиковалось раздельное обучение, только в четвертом классе нас объединили с девочками, и это стало настоящим откровением, шоком. Не верилось, что будем сидеть за одними партами, вместе ходить по коридорам… Мы разглядывали их, они – нас. Тогда и появились первые влюбленности, еще лишенные каких-либо эротических признаков или намеков. Объекты увлечения менялись, но оставалось терпкое ощущение соперничества, борьбы за внимание дамы сердца. Осязаемые привязанности возникли позже, года через три. Правда, в тот момент меня уже тянуло к девушкам постарше. Был влюблен во внучку легендарного героя Гражданской войны Щорса. Она опережала меня на пару классов… (II, 57)
ВОЗРАСТ
(2000)
Интервьюер: Женщине столько лет, на сколько она выглядит. Как определить реальный возраст мужчины?
Единственное ощущение возраста для меня в том, что все меньше становится людей, которые могут сказать мне «ты», и совсем почти не осталось тех, кто может сказать: «Когда ты был маленьким».
Очень люблю в «Луна-парк» ходить с младшей дочерью Надей. Иногда кажется, что мне это доставляет большее удовольствие, чем ей. (III, 6)
(2006)
Интервьюер: Вы совсем не скрываете свой возраст?
Я вообще предпочитаю, если уж перегибать, то в другую сторону.
Пока что, Божьей милостью, нет ничего такого, что я не могу сделать сегодня из того, что мог сделать десять лет назад.
То есть на сколько себя чувствуешь, столько тебе и лет?
Думаю, что да, во-первых. А во-вторых, так как я постоянно нахожусь в работе, постоянно занят, времени сидеть на стуле и размышлять о проделанной работе у меня нет. Да и желания такого нет. Мне неинтересно.
То есть Вы сейчас можете даже больше, чем могли двадцать лет назад?
Ну, это в нашей профессии естественно, потому что приходит опыт и приходит понимание того, каким образом можно найти самый короткий путь к решению вопроса.
Я и двадцать лет назад говорил то, что думаю, и сейчас говорю то, что думаю. Другой разговор, что время иллюзий прошло – это правда. Но, как сказано, никогда не жалуйся на время, ибо ты рожден для того, чтобы сделать его лучше. (XV, 29)
(2006)
Вопрос: Возраст уже чувствуется или пока нет? Как вам ответить?
Азарт не исчез. Интерес к жизни не исчез. Иногда мои желания до неловкости не вписываются в мое положение, мой возраст и так далее… Это какие, например, желания?
Ну я не знаю. Карусели, например.
Карусели?
Да. Аттракционы. Или стрельба в тире. Какие-то банальности из серии «Парк культуры и отдыха». Кто сильнее ударит молотом по башке…
Я азартен, мне это интересно, я получаю удовольствие. С детьми мы ругаемся, кто больше мячей в корзину забросил…
Если у тебя есть желание – не просто прилечь, а, скажем, сесть в машину, взять товарища, собаку, ружье и уехать, и ночевать в лесу – значит, ты пока жив…
Не могу сказать, что я чувствую возраст. Нет, в одном чувствую – у меня меньше пристрастий к выпиванию. Когда-то мне нравилось все это столование: а, давай, накрывай!.. Потому что потом замечательное ощущение, потом приключения какие-то возможны.
Теперь я удовольствие от жизни получаю в основном на трезвую голову. Хотя как можно вернуться с охоты и не выпить полстакана водки? И не повторить два раза?
И все равно меня сдерживает мысль: завтра работать, завтра заниматься спортом. Буду ли я бежать на пятнадцатом уровне или на восьмом? Или я знаю, что можно встать на рассвете, сесть на лошадь и поехать в поля, и для этого лучше лечь пораньше…
Хотя если, например, пошел спор в тире – у меня тир в хозяйстве, электронный – тут уж до пяти утра. Кто больше выбьет.
Соревновательный азарт во мне очень силен. (I, 124)
(2009)
Интервьюер: Признайтесь, Вы совсем не скрываете свой возраст или с годами волей-неволей об этом приходится думать?
На бесплодные сожаления времени у меня не хватает: когда занят делами, важно другое – насколько поддерживаешь форму для того, чтобы быть в тонусе и выполнять работу, которая требует серьезных физических нагрузок.
Тем не менее иногда грустите, что Вам не двадцать, не тридцать лет?
Ну, если над этим задуматься, станет, очевидно, невесело, но я пока не испытал необходимости о таких вещах размышлять. (I, 137)
(2011)
Интервьюер: Можете себе представить, что когда-нибудь перестанете «гореть»? Сядете с книжкой в кресле-качалке…
Я не зарекаюсь. Как будет, так и будет…
Пока чувствую себя на сорок пять. Мои интересы не изменились. Люблю играть в теннис, особенно «одиночку», азартно, на счет, терпя невезение и стремясь к победе. Люблю путешествовать на машине по стране. Охоту, рыбалку, воду. Общение, дружеские застолья. Мы не безумствуем, как безумствовали сорок лет назад, но энергетический настрой остался, надеюсь, таким же.