Записки офицерши

– Оставь детей нам, а сама поезжай в свою Германию!

– Поздно, мамочка! – засмеялся кто-то в проходе. Я сейчас, с годами, понимаю ее – каково это провожать детей в неизвестность. К немцам у нее отношение было особое – дедушка и все мамины дядьки воевали. Мама во время войны была подростком. Вроде бы сейчас уже мирное время. Но память людей, видимо, еще не скоро отпустит.

3. Нам бы кашки!

Вторые сутки едем в поезде. Анна ведет себя смирно, не бузит, что все грохочет и качается, что гулять пора, да и поесть чего-нибудь поинтереснее, чем эта молочная смесь в бутылке, да печенье. В общем, умница – дочка! Андрюшка, мое солнышко, мой умный помощник, моя опора в дороге, тот вообще едет спокойно.

Бабушка просила оставить его в Тольятти. Он в сентябре уже и в школу там пошел. Очень его полюбила учительница, да и класс хорошо принял. Сын очень волновался, что его оставят у бабушки, а мама с Анной уедут к отцу. У меня же и в мыслях этого не было. Объяснила все сыну, он вздохнул с облегчением и успокоился. Андрей впервые ехал на поезде, да еще так далеко!

Среди ночи пересекли польскую границу. Прошли пограничники, сначала наши, потом поляки. Поезд стоял какое-то время на границе. Вдруг открывается дверь купе, и какой-то мужик в железнодорожной форме с огромной сумкой барахла на ломаном русском интересуется:

– Ништо ни надо?

– Нет! Тише, дети спят!

Каждый зарабатывает на хлеб, как может.

Днем ехали по Польше. Воскресенье, за окном поля. Всё намерено какими-то клочками. На земле полно народу, чего-то копошатся, как картошку копают. И так по всей Польше.

Через какое-то время поезд пересекает границу с ГДР и картинка резко меняется. Большие зеленые поля расчерчены, как по линейке дорогами и никого! Пусто! Выходной, все дома. Немцы отдыхают, а поляки на собственных клочках спину гнут. Последние три часа пути Анюта вопила, требуя тишины и каши!

Наконец, поезд въехал в город, и устало скрипнув тормозами, остановился на вокзале.

По перрону бежал наш папочка с портфелем и огромным букетом роз. Увидев нас, радостно замахал руками.

– О, каким букетом вас встречают! – улыбнулся проводник.

– Нам бы кашки! – прошептала я, а Анечка зареванно всхлипнула и улыбнулась. Наверное, от тишины. Андрей уже радостно висел на отце.

Приехали!

4. Гюстров

Типичный немецкий районный городок. Центр очень похож на Ригу – такие же узенькие мощеные улочки,2–3 этажные дома, отапливаются углем. Первые этажи домов заняты магазинчиками и небольшими конторами.

Это север ГДР, земля Мекленбург, главный город Шверин, по – нашему областной. До Ростока 60 км. Росток – это Балтика, порт. Сразу чувствуется близость моря. Воздух влажный и утром часто бывает туман.

В городе есть сахарный завод, какие – то небольшие предприятия, фирмы. Педагогический институт, несколько колледжей, гордость города – старинный огромный замок, с множеством башенок, по периметру окруженным рвом с водой с камышом и кувшинками, краеведческий музей, картинная галерея, две 12 – летние школы и несколько средних. Разумеется, кафе, рестораны, бары. На центральной площади находится большая церковь и рядом башня с часами, их было видно в окне нашей кухни. Я сына по утрам торопила за завтраком, глядя на время, чтобы не опоздал в школу. Госпиталь находился в центре города.

До Берлина 250 км.

5. Розы для моей Фрау!

Привез нас папочка в очередную казенную квартиру, уставленную вазами с цветами.

Мой мужчина всю жизнь дарит мне цветы. Он любит это делать. Всегда волнуется в такие моменты и смотрит с нежностью.

Наши маленькие бусинки счастья…

– Откуда столько цветов?

– Я вчера зашел на дачи, немцы мне надарили.

– Как же ты с ними разговаривал?

– Легко! Битте, пожалуйста, я уже знаю, для моей фрау – выучил. А слово розы у них есть в языке, да и на дачах полно!

– А в магазине купить?

– В субботу и воскресенье все закрыто, отдыхает немчура.

– Это я уже заметила.

Вздохнул с облегчением:

– Ну, все, слава Богу, дом приехал!

Квартира на третьем этаже, лестница винтовая. Соседи по кухне семья – Петр и Людмила и их двое ребят. Петр – майор, врач, заведовал лабораторией, Людмила – парикмахер, работала у немцев в овощехранилище. Там много наших русских женщин перебирали картофель. Работы нет, а немцы неплохо платили. Вот и стояли наши юристки, бухгалтера и педагоги целый день возле транспортера с гнилой картошкой.

В коридоре стояла печка, которую топили углем по очереди, через неделю. Уголь был за госпиталем, на хоздворе, носили ведрами. С этим углем была связана целая история.

Прапора, заведующий столовой и заведующий продовольствием, на хоздворе держали небольшой свинарник. Выращивали свиней для нужд госпиталя. Так, эти вечно голодные поросята бегали черные по двору от того, что жрали уголь. А немцы с соседних домов не могли понять, что за порода свиней у русских бегает по двору и почему они черного цвета? Немецкие свиньи вряд ли будут есть уголь.

Так вот. Объяснил мне муж, где и что, натаскал ящик угля впрок, показал, как разжигать печь и как золу выгребать, и уехал в командировку на три месяца за 300 км, в окружной госпиталь.

– С магазинами сама разберешься, язык знаешь. Через две недели приеду на выходной.

Начались наши будни. Андрей каждое утро уезжал на школьном госпитальном автобусе с детьми других офицеров в школу в Примервальд за 12 км. В том гарнизоне была 9-летняя школа, а старшеклассники учились в Шверине в школе – интернате. Они приезжали домой раз в неделю.

В магазины ездила на коляске с дочкой. Брала с собой словарик. Через пару недель он мне был больше не нужен. Немки – продавцы, обрадовавшись, что эта русская говорит на их языке, весело со мной болтали, расспрашивали про русских, как мы тут живем. Нормальные, приветливые люди, мне было с ними хорошо.

Как же я была благодарна учителям! Немецкий язык каким – то совершенно не понятным образом выходил из дальних закоулков моей памяти и превращался в речь.

Ползти домой с Анютой на руках и с сумками с продуктами по винтовой лестнице было еще то удовольствие. Иногда, кто-нибудь помогал донести авоську до этажа. Народ в госпитале был, в основном, понимающий.

6. Кофе с дождем

Проблемы со здоровьем начались еще до рождения дочки. Но как – то не обращала внимание. Спортивная, сильная, выносливая, активная! Какие еще тут болезни? – некогда!

В августе мама все – таки уговорила сходить в поликлинику. Сижу перед кабинетом невролога. Народ вокруг грустный, лица у всех мученические какие – то. Я спокойна. Какая – то девчушка, из числа страдальцев, от нечего делать, тоскливо всех расспрашивает про болезни – у кого, что и как болит. Дошел мой черед:

– А у Вас что болит? – спрашивает участливо.

– Да вот нога не хочет танцевать! А я танцы люблю.

Народ разглядывает мои ноги в босоножках на приличном каблуке. Я улыбаюсь этой девушке. Моя очередь, захожу в кабинет врача. Что – то доктору не понравилось в моем организме, и она предложила госпитализацию.

– Не могу в больницу лечь, ребенок маленький, 6 месяцев.

– Тогда дома лечитесь, – и выписала кучу лекарств.

– Доктор, а я ходить-то буду?

– Ну, Вы же ходите! Вот и ходите!

Вышла из кабинета с пачкой рецептов, крепко озадаченная.

– Вот это танцы! – вздохнула любопытная девушка.

Диагноз был, какой – то мудреный и мне ни о чем не говорил.

Саша был краток:

– Приезжай, здесь разберемся.

И вот я в Германии, муж в командировке.

Вечер, дети спят, я читаю свежий номер Юности. Рассказ про любовь, про семейную пару. 20 лет в браке, детей нет, она все эти годы в инвалидной коляске. У нее Рассеянный Склероз.

– Интересно, что это за бяка такая?

Иду на кухню за кофе. Сосед пьет чай.

– Петь, а РС – это что такое? – спрашиваю его.

– А это одно и то же, что у тебя, – отвечает он. Пауза…И до меня доходят слова невролога. Пазлы сошлись. На ватных ногах возвращаюсь в комнату с чашкой кофе в руках. Закуталась в плед, с ногами залезла в кресло и закрыла глаза. За окном моросил осенний дождь, приятный запах кофе из чашки и нежнейшая мелодия в душе. Скрипка плакала вместе со мной. Я понимала, что срываюсь в пропасть, уже лечу и как низко упаду – неизвестно. Мне было очень жаль себя. В 35 лет жизнь еще кипит, бурлит, все ещё, кажется впереди. Ты полон сил и желаний. А тут такая подножка!

Облом! Стоп кран сработал. Мне было жаль детей, мужа.

Им – то за что такая мать и жена?

Много чего я передумала в ту ночь. Под утро вытерла сопли – слезы и решила просто жить. Жить, сколько будет сил! Жить ради детей, семьи. Считать не что потеряла, а ценить то, что еще есть!

А впереди было еще так много! Целая жизнь, правда, немного другая. Жизнь с РС.

7. О, времена, о, нравы!

Первое время в Германии меня многое в немцах удивляло. Их традиции, уклад жизни, идущие из глубины их истории. Как, впрочем, у всех народов мира.

Немки старшего поколения, прошедшие войну, приучены к порядку больше, чем молодежь.

80-летняя бабулька, живущая в доме напротив, каждую пятницу вывешивала в окна свои пуховики с кровати, хлопала их, а потом чистила окна. Зимой температура 0,+5 градусов. И каждую пятницу она протирала свои окна! Моя приятельница – немка Петра смеялась:

– Мама у меня тоже моет окна раз в неделю, а я – нет. Некогда, да и устаю на работе.

В ноябре, когда сливают искусственные озера, начинают продавать карпов. Все немцы несут домой огромных, жирных, как поросята, рыбин. Закладывают их в морозилки, чтобы на Рождество приготовить карпа на праздничный стол.

Все магазины в Германии работают до 18–00.Вечером после шести, еду можно купить только в ресторане. В субботу и воскресенье магазины тоже закрыты весь день. Немцы закупаются в пятницу на семь дней, а среди недели забегают в магазин только за мелочевкой какой-нибудь.

Петра с семьей летом отдыхали в маленьком городке на берегу Балтийского моря. Там живут ее родители в большом коттедже. Петра с мужем и двумя детьми сняли квартиру, а к родителям приходили в гости. Я была поражена этому. В России такое невозможно. Менталитет другой.

Многое в Германии удивляло меня, восхищало. Но жить там я бы не хотела. Но об этом расскажу позже.

8. Гюстровский бал

1987 год.

31 декабря в госпитале будет бал!

Соседка месяц бегала по магазинам в поиске наряда на новогодний вечер. Думаю, остальные дамочки от нее не отставали.

Я, чтобы не переживать особо, старалась не думать на эту тему. Муж далеко и не известно, приедет ли на праздник. Я шила сыну костюм на елку. Он решил быть мушкетером. Анюте тоже хотелось сотворить что-нибудь этакое. Девушке 10 месяцев, пора платье мастерить. Грустить маме было некогда.

30 декабря все было готово!

Вдруг приехал муж – какое счастье! На 2 недели раньше сдал экзамены и стажировка закончилась. Умничка моя!

Вечером на елку отправились всей семьей.

Мушкетер Андрей в шляпе и со шпагой шагал рядом с отцом, на руках которого в бордовом бархатном платье важно сидела принцесса Анна.

Я шла рядом. Мы были счастливы!

Новогодний вечер мы проводили дома. Елка, ужин, подарки – все как обычно.

Забежал поздравить с наступающим одессит Саша. Он был ведущим Новогоднего бала.

28-летний красавец, весельчак, модник, холостяк. Незамужние сестрички поглядывали в его сторону заинтересованно.

– Вот вам пригласительные. Начало в час ночи. Чтобы были без опозданий! – выпалил торопливо Александр.

– И еще, – смущенно обратился к мужу:

– Можно я приглашу твою супругу на первый танец?

– Саша, какой я танцор? – теперь я смутилась.

– Мария, соглашайся, мы будем открывать танцевальную часть бала.

Конечно, я была рада, что мы пойдем на Новогодний бал. Много ли их было в моей жизни? Встретили с детьми Новый год, уложили их спать, нарядились и отправились на первый наш бал в Германии.

В актовом зале стояла огромная елка, все сверкало и блестело. Атмосфера царила праздничная.

Начальник госпиталя поздравил всех с Новым 1988 годом. Раздал премии и грамоты и начался бал.

Александр в белом костюме и черной рубашке с белым галстуком выглядел франтом. Что – то говорил, шутил, вел капустник, а потом объявил начало танцевальной части вечера.

Он шел через весь зал и улыбался, интриган. Дамы напряженно замерли. Подошел к нам с Сашей, протянул мне руку и важно сказал:

– Вы позволите?

– Держи меня, пожалуйста, крепче, – шепнула я смущенно.

Муж смотрел на нас и улыбался.

– Следующий танец мой!

По одежке встречают, а по уму провожают! – говорит пословица. Мой белый финский костюм, купленный еще в Хабаровске, был ничем не хуже нарядов местных модниц. Я перестала себя чувствовать Золушкой. И вечер прошел прекрасно. Мы с мужем много танцевали. Конечно, не как раньше, ноги слабели быстрее, чем я предполагала. Каблуки пришлось сменить с высоких на средние. Но тогда я старалась об этом не думать, просто отдыхать. Веселились от души!

9. Не верю!

Через день,2 января на старенькой госпитальной санитарке муж отвез меня в Белиц. Там находился наш окружной военный госпиталь. 300 км. от дома, от детей. Анюте 10 месяцев, Андрей в третьем классе.

Я до сих пор не верила, что это происходит со мной. Молодая, сильная, а тело меня не слушается! Что за фигня! Ладно, разберусь! Все будет хорошо!

Советский военный госпиталь располагался в 40 км. от Берлина в зданиях немецкой клиники доктора Коха. Доктор, который открыл туберкулезную палочку и начал успешно лечить эту страшную болезнь. Говорят, в 1916 году в этой клинике лечился Адольф Гитлер. После войны Белиц оказался на советской территории. Госпиталь стал принадлежать нашей армии.

Здания все выполнены из красного кирпича, увиты плющом. Корпуса клиники окружены великолепным парком. Каких только деревьев там не было! В довоенное время больные приезжали в эту клинику со всех концов мира. Каждый привозил свое дерево и высаживал его в парке. Такая была традиция.

Первое впечатление от госпиталя – тяжелое. Сумрачные корпуса отделений, старинные немецкие здания, мрачноватые и угрюмые.

Почти 30 лет прошло с момента вывода наших войск из Германии. Сейчас корпуса стоят заброшенные и медленно умирают. Что-то немцы реставрируют, но в целом все разрушается постепенно природой.

В начале, мне было жутковато вечером выходить на прогулку. Постепенно организм напичкали лекарствами, и все мои мысли свелись к одному:

– Когда это все закончится, и я вернусь, наконец, домой, к мужу и детям.

Анечка начинала ходить, Андрей по телефону докладывал, сколько шагов она сегодня сделала, прежде чем улетела куда-нибудь. Душа моя была с ними. На ночь пила таблетку, чтобы спать, а не плакать.

Перед самой выпиской дежурная медсестра воткнула мне укол в ягодицу, и я получила абсцесс на всю полужопицу. Одноразовых шприцев у нас тогда еще не было, все стерилизовали. В общем, грязь занесли.

Перед дверью операционной я сидела с одной мыслью:

– Только бы мне не ругнуться нехорошими словами во время наркоза!

Я слышала разговор хирургов за дверью операционной с солдатиком, которого они в этот момент оперировали.

Я была такая сердитая на медсестру с ее уколом! А еще было очень стыдно, если ругнусь во время наркоза. Хирурги знали моего мужа.

– Позорище будет! – размышляла я в ужасе.

После операции очнулась уже в кровати и первый вопрос хирургу:

– Я там ничего лишнего не сказала во время наркоза?

– Про всех любовников нам поведала, – засмеялся хирург.

– Ну, Слава Богу! Значит, не до обид мне там было, – вздохнула я с облегчением.

Через какое-то время ко мне зашла операционная медсестра и попросила перевести аннотацию к лекарству на немецком языке. Лекарство от какой – то венерической болезни.

– Ага, все – таки вы спрашиваете пациентов во время операции все, что вас интересует.

Через три дня муж увез меня из госпиталя домой и долечивал у себя в отделении.

Дочка за месяц моего отсутствия забыла маму. Сын и муж были очень рады моему возвращению. Саша очень похудел и опять начал курить.

– Запил бы, если б не дети, – улыбнулся устало муж.

Досталось ему крепко.

– А ты знаешь, все в госпитале жалели его, а не тебя, – поведала мне соседка.

– Мужик маялся со своими проблемами у всех на глазах. Ему не позавидуешь! А каково тебе было там – никому не интересно!

– Да уж, кому нужно чужое горе? – вспомнила я поговорку и вздохнула.

Ничья жалость мне была не нужна. Она никогда не помогает, а только делает человека слабее. Если я кого – то жалею, то стараюсь этому человеку помочь. В одной только жалости без участия нет смысла. Это мое личное мнение.

10. Хочу работать!

Все жены врачей старались устроиться куда-нибудь на работу. Командиры пристраивали своих дам в штат госпиталя. Остальные старались найти работу у немцев. Часть женщин ходили в овощехранилище, несколько человек трудились на сахарном заводе, зашивали мешки с сахаром весом 50 кг. Работа на конвейере очень тяжелая. Но выбора не было, радовались и такому заработку.

Мне работы не было.

Как-то мы с мужем проходили по площади мимо здания мэрии. У меня мелькнула мысль.

– Давай зайдем к секретарю местной власти! Рядом с госпиталем школа. Может, возьмут меня туда работать?

Муж, зная мой характер, понимал, что не отступлюсь, пока не попробую.

– А вдруг получится?

– Ладно, пошли!

Решено! Идем!

На входе в здание стоит охрана. Объяснили, кто мы и по какому вопросу. Дежурный созвонился с секретарем. Нас пропустили. Тот принял нас радушно, расспросил о проблеме и пообещал устроить все наилучшим образом. Довольные, мы вернулись домой. Через несколько дней мне пришло письмо. Меня приглашали явиться в отдел образования с документами на собеседование.

Так я стала работать в немецкой школе, преподавать русский язык в старших классах 12-летней школы рядом с госпиталем. Там я познакомилась и подружилась с немкой Петрой Эдельманн. Она тоже преподавала русский язык.

– Как же ты напугала наше школьное начальство, когда позвонил секретарь СЕПГ и приказал устроить тебя на работу, – смеялась Петра, узнав про мой визит в мэрию.

– Директор школы опасался тебя. Думал, что тебя направил кто – то из ШТАЗИ.

Конец правления Хонеккера, немцы очень боялись ШТАЗИ. Это немецкий КГБ.

Часов у меня было немного, полставки. И это было хорошо. Анюте исполнилось только полтора годика. Я работала 2 дня в неделю во вторую смену. Зарплата, соответственно, была небольшая. Но как я была счастлива! Работать, имея маленького ребенка на руках и без помощи бабушек, это нечто. Очень помогал Андрей. В свои десять лет он был какой-то взрослый. Я кормила их обедом, укладывала Анну спать и уходила на работу. Андрей гордился, что его мама преподает в немецкой школе. Сын оставался дома до моего прихода, делал уроки, а потом убегал гулять с мальчишками. Вот так мы с ним работали. Немецкая школа отличалась от советской своей демократичностью. Учителя ходили в брюках и джинсах, свободных блузонах. Мне было странно это все видеть. Попробовала бы я в Хабаровске явиться в брюках на урок! Выговор бы мигом схлопотала от завуча.

1988 год на дворе. В ГДР правил Хонеккер. Везде на стенах висели его портреты. Немцев тоже хорошо строили. Но наша школа была строже.

Однажды я пришла на уроки в синем строгом школьном костюме и в белой блузке.

– Фрау Мария, у Вас сегодня День рождения?

– поинтересовалась завуч.

– Нет, это моя рабочая одежда в советской школе.

– У нас так нарядно одеваются в праздники, – улыбнулась немка.

С учениками проблем не было – старшие классы уже примерно знали, куда пойдут учиться дальше и трудились в этом направлении. Они все были загружены помимо школы различными секциями. Спортом занимались все. Нормальные, любознательные, интересные ребята. Скромно одетые, чистые, аккуратные. Девушки без косметики на лице. С ними мне было очень интересно работать. С учителями тоже быстро подружилась. Они были рады, что появился русскоговорящий препод с хорошей дикцией. Многим учителям озвучивала учебные тексты на магнитофон. Приглашали в судейские комиссии на конкурсы по русскому языку в другие школы.

11. Почему я называю немок гусынями

Когда я работала в немецкой школе, мне было очень интересно слушать, как говорят учителя. Со мной они разговаривали на хорошем немецком языке. Я их легко понимала. Но как только они болтали между собой о том, о сем, они, видимо, переходили на сленг, и я половину не могла понять.

Однажды в мае от школы была организована экскурсия учителей русского языка в музей Клары Цеткин в Берлин. Всю поездку оплачивал профсоюз. Я тоже поехала с моими немецкими коллегами.

Сели в поезд рано утром всей компанией. Всю дорогу, почти три часа, мои спутницы без устали говорили. Все вместе и так громко, как гуси в стае – га – га – га и га – га – га! Моя Петра что-то доказывала руководительнице экскурсии с пеной у рта. К концу пути, я так от них устала! Как можно так долго и громко говорить? Гусыни, блин!

В музее К. Цеткин, как обычно, пахло старым тряпьем, скрипели полы в доме, на стене висело старое мутное зеркало. Убогая, очень скромная, я бы сказала аскетичная обстановка. Оно и понятно – революционеркам было не до рюшечек на юбках и не до дорогих сервизов. Думаю, многие революционеры так скромно жили.

В конце экскурсии директор музея попросил написать отзыв о музее. Мои коллеги – учителки так мило срулили от этого, попросив меня написать отзыв. Писать – то надо было на русском языке! Таковы были правила игры. Мы были группа учителей русского языка в немецкой школе.

Мне было не трудно. Написала, как все у них в музее хорошо устроено. Какие замечательные экспонаты выставлены.

Директор музея, пожилой немец был очень доволен хорошему отзыву о его работе. Он долго жал мою руку и приглашал еще посетить его музей. Погуляли по центру Берлина, пообедали в небольшом ресторанчике, пробежались по магазинам и поехали домой в Гюстров.

Обратную дорогу мои милые и смешные коллеги молчали, притомились, наверное. День прошел интересно и запомнился мне надолго.

12. Белиц

В январе 1989 года я опять попала в окружной госпиталь в Белице. Опять гормоны в вену и вся лечёба по расписанию. Все уже знакомо. Привыкла терпеть боль, бессонницу по ночам, пустой треп соседок по палате, однообразную госпитальную приевшуюся еду.

Я даже капусту там солила как – то раз! Пошла в магазин, купила приличный кочан капусты, морковку и соль. На кухне попросила банку трехлитровую и доску на чем шинковать. Отмыла в палате стол, и стою, шинкую капусточку. Заходит начальник отделения и офигевает:

– Мария Александровна, что Вы делаете?

– Да вот капусту солю, товарищ полковник! Надоела госпитальняя преснятина, да и занятие, однако приятное.

Евгений Михайлович расхохотался:

– Ну, женщины! В моем отделении еще никто капусту не солил. Анекдот какой – то!

Через три дня капустка поспела. Я накладывала ее в миску и несла на ужин в столовую. Угощались все с удовольствием.

13. Чего только с нами девочками не случается!

Однажды в нашу палату на носилках занесли женщину. Рядом со мной кровать была свободна, и ее положили на нее. Женщина была без сознания. Лицо серое, ни кровинки.

– Умрет, не выживет, – подумала я.

Рядом с ней суетился муж, мешая врачам. Он был в черной морской форме. Печать страха за жену не сходила с его строгого лица.

Женщине подключили капельницу и офицер ушел. Спустя пару часов капания мадам открыла глаза и спросила, где она. Я ей объяснила. Она успокоилась и начала рассказывать, что с ней произошло.

Муж – командир корабля, постоянно на службе. Трое пацанов – подростки, погодки. Она заведующая гарнизонным магазином, постоянно в работе и поездках за товаром для части. Отдохнуть, поесть некогда. Дамочка уработалась и про себя забыла. Начала терять сознание. Врач в местном медпункте не понял, что с ней. Вот и привезли жену командира в окружной госпиталь в таком плачевном состоянии.

До ужина ей поставили еще одну капельницу. Она совсем пришла в себя, лицо порозовело. Села на кровати, нашла в тумбочке свою косметичку и молвила фразу, вызвавшую громкий смех в палате.

– Сейчас свисток накрашу, и пойду на ужин, есть хочу!

Начальник отделения, увидев, что она собирается идти сама на ужин, обрадовался и рассмеялся.

– Удивительный вы народ, женщины! Только что умирала, а уже губы красит!

Оказывается, у Светланы упал гемоглобин очень низко. Ей прокапали железо, и мадам пришла в себя. А дальше все по расписанию.