Записки офицерши

14. И волки меняют шкуру

В том январе в Белице очень часто стояла по весеннему теплая погода.После ужина пошли гулять. Присели с приятельницей на скамейку в центральной аллее госпитального парка. Мимо нас, шоркая ножками, прошел сморщенный старичок в окружении двух крепких мужчин. Все были одеты в черные госпитальные пальто. Их выдавали офицерам, проходившим лечение в госпитале.

– С охраной дедушка лечится, – подумала я. Лицо старика показалось знакомым. И вдруг догадка осенила меня:

– Это же Хонеккер! Что он здесь делает? Лечится или прячется от своих?

Несколько лет спустя, когда история его снятия с должности Первого секретаря ЦК СЕПГ была напечатана во всех газетах, было написано, что какое – то время он скрывался в военном госпитале в Белице.

А пока, я смотрела в след этой странной троице и размышляла:

– Эпоха ГДР связана с этим человеком. Везде на стенах висели его портреты – в школах и магазинах, в больницах и конторах. На заводах и даже в детских садиках! Везде!

И какой конец…

Старый, больной, беззубый волк надел овечью шкуру и спрятал под ресницы свои злые глаза.

15. Октябрь 1989 года

Осенью 1989 года в ГДР начались волнения народа против Хонеккера. Ситуация была тревожная.

Вечером уложила детей спать. Муж был на дежурстве.

Вдруг заходит замполит и с ним пять немецких офицеров.

– Мария Александровна, не волнуйтесь – это немецкие товарищи, они какое – то время побудут в соседней комнате и потом уйдут.

В нашей коммунальной квартире одна комната была пустая, в ней никто не жил. Ее окно выходило на улицу.

– Ничего себе – не волнуйтесь, – подумала я.

– Явились пятеро амбалов, вооруженных до зубов, в черной униформе и огромных высоких ботинках, с легкими автоматами на плечах. И не волнуйтесь!

За стеной комнаты мирно спали дети.

Я вышла в коридор и через приоткрытую дверь в комнату увидела, что бойцы пододвинули стол к окну, поставили на него пулеметы и стали ждать. Свет не включили, в комнате было темно, только фонарь на улице тускло светил в окно.

Было так страшно – что сейчас будет?

Я стояла у окна за шторой в спальне и смотрела на улицу. В 10 часов вечера по улице мимо ворот нашего госпиталя шли немцы нескончаемым потоком. Молча, медленно, держа в руках зажженные свечи. Молчаливое шествие двигалось к центральной площади. Плакатов не было, только свечи и зловещая тишина…

Кто-то поставил свечу у наших ворот. Дежурные солдаты на КПП молча смотрели через окно с решеткой.

Я думаю, охрана госпиталя была приведена в состояние боеготовности.

А немецкие товарищи в соседней комнате приготовились стрелять в толпу при малейшей попытке провокации по отношению к русским. Они имели на это больше прав.

Шествие прошло мимо, и все вздохнули с облегчением – пронесло, конфликт не случился.

А я для себя сделала вывод:

– Как бы вы нам ни улыбались, в душе вы нас ненавидите, просто терпите, деваться вам некуда, уважаемые немецкие товарищи.

Через 30 минут ушли из нашей квартиры и бойцы немецкого спецназа, оставив после себя пустые банки из – под колы.

16. Славянские матери

Все матери мира, провожая сына служить в армию, тревожатся. А русские тайком вытирают слезы, плачут. Память о пережитых войнах рвет душу матери, провожающей сына в армию. Она рожала сына для жизни, а не для войны!

Я видела немецких солдатиков в электричке, едущих на выходной домой.

Наши служат иначе.

В госпиталь однажды приехала к внуку московская бабушка лет шестидесяти, в ярком спортивном костюме и белых кроссовках – шик по тем временам. Весь взвод охраны подтрунивал над этим солдатом. Он был очень домашний, маменькин сынок. А тут вдруг такая колоритная бабуля примчалась внука проведать. Поселили ее в госпитале. Неделю шоркалась по территории, вызывая улыбки народонаселения нашего госпиталя.

Вот еще одна история на эту тему.

Как – то в обед бежит ко мне дежурный сержант с КПП.

– Мария Александровна, замполит послал за Вами, там таксист немец что – то хочет. Нужен перевод.

Иду. На улице возле нашего КПП стоит такси. Немец таксист пытается что-то объяснить замполиту. Подполковник, увидев меня, вздохнул с облегчением:

– Разберитесь, что им надо!

Из машины выходит женщина и начинает тараторить на украинском языке. Картина еще та! С одной стороны немецкий таксист в кожаной куртке и такой же кепке с очень усталыми глазами, с другой стороны украинка лет так 45–50 в коричневом драповом зимнем пальто с бежевым норковым воротником – шалькой, в зимних кожаных сапогах и в пуховой коричневой шали – взмокшая! На улице январь, но в Германии это-3+3,а не –20 как на Украине! Тетку явно не предупредили о погоде.

С трудом поняла из ее украинской речи, что сын служит в Германии, она решила его навестить. Зимой в колхозе работы мало, купила путевку в ГДР и поехала. В Берлине их поселили в отеле. Она попросила гида посадить ее на такси, чтобы довезли до части, где ее кровиночка служит. Гид так и сделала. Едут они, значит, час, едут два, таксист молчит, рулит. И она спросить ничего не может! Сын писал, что от Берлина 15 минут на такси. А тут так далеко!

Дальше слушаю таксиста. Ему гид сказала, как городишко называется, он посмотрел по карте, где это и поехал. Промчались на север почти до Балтики больше 300 км. В этом городке советских воинских частей не оказалось. Полицейские ему посоветовали эту русскую пассажирку везти в Гюстров, там есть русские, подскажут, куда им дальше ехать. Немец уставший, нервничает.

– Заберите вашу гражданку, у меня скоро рабочий день заканчивается, мне быстрее надо в Берлин. Достает из багажника ее огромный чемодан и ворчит:

– Что у нее там такое тяжелое?

Еле поднял. Спрашиваю:

– Что в чемодане?

– Так вин кабанчика забили. Сало посолила. Сынок дюже любит, окорок покоптила. Варенье. Вот и набралось.

Открыли с таксистом карту. Смотрим вокруг Берлина населенный пункт с таким названием.

Вот она! Маленькая деревушка в 15 минутах езды от окраины города. Как они с гидом просмотрели ее? Или гид не поняла украинский говор женщины, что часть находится рядом с Берлином. В общем, случилось то, что случилось.

Я предложила посадить ее на электричку до Берлина, а дальше на такси она уже доберется. Записку таксисту я напишу. Женщина в слезы.

– Я там потеряюсь! Куда я с таким чемоданом!

Пришлось уговаривать таксиста везти ее опять на то место, откуда они приехали. Еле как немец согласился, только поинтересовался, хватит ли у русской фрау денег. Перевела путешественнице вопрос, она радостно закивала головой.

– Да, да, есть! Мне обменяли!

Договорились с таксистом, что он передаст ее другому таксисту в Берлине и объяснит, куда отвезти пассажирку.

Уставшая, в слезах, успокоившаяся, что разобрались, куда ей надо ехать, довольная женщина обняла меня и села в машину.

Я с улыбкой смотрела им вслед.

Рассказала замполиту об этой истории. Он рассмеялся:

– Во мамашки, дают! По всей Германии на такси сыновей ищут!

– Она Мать! – ответила я.

– И если сын на Луне будет служить, она и до Луны доберется. Зря, что ли кабанчика – то коптила?

Чем закончилась эта история, я не знаю.

Надеюсь, что благополучно.

Я часто вспоминала эту храбрую женщину с тяжеленным чемоданом вкусностей для кровиночки.

17. Хождение по мукам

Три раза я попадала на лечение в военный госпиталь в Белице. Сколько людей и судеб прошло мимо меня! Впору книгу писать, как когда-то Бальзак сочинил «Человеческую комедию ».

В серии романов он описал многие стороны людских характеров – от добродетели до скупости, жадности и т.д.

Так и здесь. Кого я только не встретила в этом госпитале! Удивительных, прекрасных людей, с которыми дружу по сей день, и откровенных мошенников, о которых и вспоминать – то не хочется. Тупого прапора, который тырил мыло и солдатские носки со склада и потом как – то это все продавал. И не стеснялся об этом рассказывать с гордостью, какой он оборотистый. В результате перед выпиской украл деньги у соседа по палате и уехал.

Необыкновенно смешную в своей наивности жену прапорщика Дуракова Елену. Такую мадаму не забудешь, одна фамилия чего стоит.

Она где – то слышала, что, когда колют в вену гормоны, то у людей башню сносит и они становятся сексуально очень активными.

В один из дней подходит ко мне и загадочно шепчет:

– 100 марок и ключи от комнаты сестринской на всю ночь твои. Веди туда кого хочешь.

– Лен, а мне это надо? – улыбнулась я.

– Ну, как хочешь! – разочарованно промямлила она. Заработок проплыл мимо носа хитроватой прапорщицы.

Познакомилась с удивительной женщиной – историком Ниной Алексеевной. Они с мужем до Германии тоже служили в Хабаровске. Забегая вперед, скажу, что мы с ней позже встретимся в Вюнсдорфе. После вывода войск Нина с мужем вернутся в Хабаровск. Мы с ней частенько переписываемся в Одноклассниках.

Вместе с ней пришла в мою жизнь очень умная книга Дейла Карнеги «Как перестать беспокоиться и начать жить». Я ее прочла за пару дней и даже законспектировала основные мысли. Как часто по жизни я мысленно обращалась к этой книге с ее философией.

Книги, как и люди, приходят в нашу жизнь очень часто своевременно.

В 14 лет отец подарил мне роман Н. Островского «Как закалялась сталь». Она стала настольной книгой. Много лет спустя я поняла, почему эта книга пришла в мою жизнь. У нас с Островским даже диагноз одинаковый оказался.

А закаляет жизнь людей всех по – разному. Учит. Мне досталось от щедрот ее здорово.

– Самый лучший учитель – опыт! Берет дорого, но объясняет доходчиво, – кто сказал – не знаю. Опыта я получила предостаточно.

Вначале вертелось в голове:

– За что? Что я такого натворить успела, что меня судьба так наказывает?

Потом пришло осознание происходящего, и я поняла:

– Не за что, а для чего?

И стала разбираться в себе – для чего эта болезнь дана мне.

Я чувствовала, как неведомые силы кроят мою судьбу. Жизнь дарит мне новых, интересных людей, возвращает потерявшихся где – то по дороге друзей, общение с которыми потом еще долго греет душу и отводит подальше тех, с кем рядом не надо быть.

Я научилась говорить НЕТ. Это трудно, но иногда надо произносить четко и доходчиво.

А между тем, жизнь в отделении шла своим чередом. Уколы, капельницы, таблетки.

Внезапно закончилась лечебная физкультура. Гормоны, которые мне кололи, похоже, каким – то образом притягивали некоторых особей мужского пола, живущих без тормозов. Таким «особем» оказался инструктор лечебной физкультуры в спортзале, куда меня направил мой лечащий врач. Этот здоровенный, накачанный бугай возомнил себя красавцем, эдаким мачо. Так размечтался, наблюдая, как я кручусь на полу, растягивая мышцы ног, что однажды воскликнул, сверкая масляными глазами:

– Эх, Машенька, тебя бы в баньке попарить! Больше в спортзале меня не было.

На вопрос врача, почему отказалась от лечебной физкультуры, ответила резковато:

– Тренер не понравился!

Врач закрыл тему. Про похождения этого госпитального донжуана все были, оказывается, наслышаны.

Частенько вечерами смотрела в холле отделения немецкие фильмы по телевизору и переводила их народу. Солдатики сами приходили за мной вечером.

– Мария Александровна, как Вы себя чувствуете? Там такой фильм сейчас будет! Может, придете смотреть?

Я сочувствовала этим мальчишкам, что маялись от скуки в госпитале и, конечно, переводила им их киношки, если была в состоянии после очередной порции гормонов.

А сама по ночам тосковала о доме, детях и муже, которым было очень сложно без меня. Считала дни до выписки, когда я увижу и обниму, наконец, своих самых дорогих и родных людей.

18. Все дороги ведут в Рим

Октябрь 1989 года.

Анюте 2.5 годика. Я еще числюсь в декретном отпуске. Очень хочется работать полный день. В школе у немцев полную ставку мне не дают. Опасаются, ребенок маленький, или, что не понятно, откуда эта русская появилась? Времена в ГДР наступили сложные. В общем, надо искать еще одну работу.

Пошла у немцев спрашивать, где можно трудоустроиться. Одна шустренькая такая фрау повела меня в свою прачечную:

– Если тебе, Мария, понравится, ты можешь еще своих русских женщин привести к нам в прачечную.

На первом этаже гудят мощные стиральные машины, на втором этаже идет глажка, работают прессы, утюжка вместе с сушкой. Окна открыты, пар от белья, влажность большая. В этой парилке работает несколько прессов, за каждым стоит взмыленная фрау и заправляет постельное белье в огромную машину. Белье в больших корзинах с первого этажа поднимает лифт.

Мне там настолько «понравилось», что через пять минут я поспешила из этого ада на улицу, пообещав хозяйке прислать русских женщин, которые ищут работу.

Обещание я свое выполнила, рассказала женщинам из соседнего гарнизона, что находился в 12 километрах от Гюстрова, в лесу. Работы там вообще никакой не было. Женщины с радостью согласились и были мне очень благодарны. Мне с моим здоровьем там явно не надо было быть. Пошла дальше. Недалеко от госпиталя во дворе находилась какая-то рыбная артель. Зашла туда – а вдруг?

Посреди огромного помещения стоял длинный металлический стол. Возле него в ряд стояли женщины в длинных резиновых фартуках, больших перчатках и с большими ножами в руках. Они разделывали каких – то крупных рыбин. На ногах резиновые сапоги, пол – кафельный. Вонь страшная!

Вышла я из этого душистого места совершенно расстроенная. Похоже, работа мне не светит. Увы!

Но тут освобождается место санитарки в кожном отделении нашего госпиталя. Я бегом к командиру.

– Товарищ полковник, возьмите меня! Я Вам все переводить буду! Все немецкие платежки! Все документы!

– А кто полы мыть будет?

– Организую бойцов в отделении.

На следующий день я получила резолюцию на свое заявление.

– Отказать. По состоянию здоровья работать санитаркой не может!

Обиделась я тогда на командира крепко. Начфину отказалась переводить его бумажки и ставить свою личную печать. Бедолага, теперь каждый раз ездил в штаб армии к переводчику. Мне это уже было не интересно.

Формально, командир был прав. Но мог бы на мой диагноз и не обращать внимание. Ходила я в то время еще ровно, не хромая.

А вот дальше в мою жизнь вмешались, какие – то неведомые силы. И меня вихрем развернуло на 180*.

Как часто я потом повторяла:

– Спасибо Вам, товарищ полковник, за Вашу трусость, за то, что Вы не взяли меня работать санитаркой. Спасибо огромное!

Я пережила этот момент. А случилось вот что.

В один из дней гуляли мы с дочкой по городу. Она что – то весело щебетала, я слушала ее и грустила в душе.

– Все работают, все при деле, а мне и пойти некуда. Господи, помоги мне! Дева Мария заступись! Потихоньку вышли мы с Анютой на центральную площадь. Остановились возле массивной, резной двери краеведческого музея. У Анны колготки спустились. Подтянули девушке штанишки и хотели уже пойти дальше в сторону госпиталя. Вдруг в окне я заметила объявление.

– Музею требуется работник, смотритель на полный рабочий день.

Взяла свою дочулю за руку, и пошли мы пытать счастье еще в одном месте.

– Стучите, и откроется вам! – сказано в Библии.

За точность фразы не ручаюсь, но смысл такой. Как много раз в жизни это мне помогало! Не опускать руки даже, если сил совсем нет!

Открыла я эту массивную дверь, и мы с дочкой оказались в просторном холле музея. Спросила у кассирши в окошке, с кем можно поговорить про работу.

– Фрау Кох у себя, – ответила любезно девушка и показала на дверь кабинета.

Директор краеведческого музея встретила нас приветливо. Расспросила, кто я и что привело меня к ним.

Эта пятидесятилетняя женщина с очень внимательными, умными глазами так расположила меня к себе, что я рассказала ей все. Что работаю в их школе два дня в неделю, что не могу работать на тяжелых производствах из-за проблем с ногами, что мне 37 лет и дома сидеть не хочу.

Фрау Кох выслушала меня внимательно, пообещала проконсультироваться в отделе культуры, как правильно меня оформить, и завтра с документами и заявлением она меня ждет в музее. Мы вышли с Анютой на улицу. Я была на седьмом небе от счастья! Я буду работать смотрителем музея. Если будут русские экскурсии – буду переводить экскурсовода, если вдруг нагрянут французские туристы – будем говорить на – французском. Честно сказать, французы были только один раз и очень удивились, что в музее есть переводчик. Зарплату в музее мне обещали платить в два раза больше, чем я бы получала санитаркой. Ура!

Есть Бог на свете! Точно говорю!

19. Краеведческий музей г. Гюстрова

Надо заметить, я не люблю краеведческие музеи. Стараюсь пореже в них бывать. Мой чуткий нос раздражают там запахи – старые одежды пахнут очень специфично, мебель тоже отдает старыми лаками. Картины пахнут приятно, особенно, если рама выполнена из кедра.

Ну, вот такой мне нос достался, тут уж ничего не поделаешь. Надо было, наверное, мне в парфюмеры идти, а я стала переводчиком.

Музей располагался в старинном трехэтажном особняке в центре города, на площади. До войны дом с большой конюшней во дворе, принадлежал какой – то богатой семье. После войны они удрали в ФРГ, бросив свое имение.

Городские власти организовали музейный комплекс, объединив краеведческий музей с помпезным зданием замка.

Я попала на работу в музей в самый разгар объединения Германии. Это было нечто – оказаться в гуще событий!

Коллектив небольшой – 16 человек. Научные сотрудники, историки, библиотекарь, археолог, кассир, завхоз и я – смотритель выставочного комплекса.

Руководила всем этим центром фрау Кох. Немногословная, очень грамотная и строгая, симпатичная женщина в больших очках в черной оправе. Утром в 8–00 все коллеги собирались в столовой музея на втором этаже. Пили кофе и директор проводила пятиминутку. Обсуждались внутри музейные дела и политическая обстановка в стране, последние новости.

В 9-00 музей открывал свои двери для посетителей.

Интересно, каждый имел в шкафу свой бокал, кофе у каждого был свой, приносили с собой. Каждый жевал свой завтрак. Иногда завхоз бегал за свежими круассанами для всех, складывались.

Когда говорили о политике, каждый высказывал свое мнение. Меня фрау Кох спрашивала в последнюю очередь.

– Фрау Мария, а Вы как считаете?

Получалось так, что я как – бы подводила итог их дискуссии.

Коллеги вначале отнеслись ко мне, как к просто смотрительнице музея. На этом месте у них раньше бабульки работали. А тут вдруг эта русская, говорит с французским непонятным акцентом. Странно.

Через пару недель библиотекарь фрау Бринкманн воскликнула:

– Фрау Мария, откуда ты это все знаешь?

– Так наша перестройка началась раньше вашей, – ответила я, улыбаясь.

– Вас поставили в очереди в банки за халявными 100 марками, презентом от ФРГ за объединение. Вы заняты мечтами, как вы их потратите. А в это время в Берлине у вас фильтруют правительство, и Грегор Гизи на фото в газетах машет шваброй, обещая вымести лишних людей из ЦК.

После этого коллеги стали в мою сторону смотреть с уважением.

Фрау Кох постаралась так оформить мои документы, как будто я немка. Мне открыли немецкую трудовую книжку, приняли в профсоюз. Один день в месяц у меня был дополнительный выходной, детский. Мне, как и немцам, оплачивали 6 недель в год больничный лист, и мне был положен ежегодный оплачиваемый отпуск 4 недели.

5 дней в неделю я работала в музее и 2 дня в школе. И такая работа без выходных меня не утомляла. Мне было безумно интересно! Зарплату я получала с двух работ немного больше, чем у начальника госпиталя.

Еще раз спасибо, что не взял меня на работу санитаркой.

9 ноября пала Берлинская стена. Немцы ринулись в западный Берлин в гости к родственникам или просто погулять, подышать воздухом свободы.

По утрам, за кофе, это всё живо обсуждалось. После 11 ноября все начали готовиться к Рождеству. Закупались карпы, готовились подарки родным и друзьям.

В музее прошла закрытая лотерея, кто кому делает подарок на праздник.

Одна из коллег разослала пригласительные открытки сотрудникам, которые когда – то работали в музее, а сейчас находились на пенсии. Абсолютно для всех закупили одинаковые подарки – красивый бокал и красочно упакованные рождественские конфеты.

Мне все это было очень интересно, как немцы празднуют свой главный праздник.

Утром в музее начался торжественный завтрак. Археолог в костюме Санта Клауса с большим мешком подарков появился на пороге столовой. В руке у него была еловая ветка. Кого он постучит елью по плечу, тот должен исполнить песенку или рассказать стих. Все веселились, пели и благодарили Санту за подарок. Я наблюдала за всем этим праздником и с ужасом соображала:

– Что спеть – рассказать коллегам?

Совершенно была не готова к такому капустнику. Выручила опять фрау Кох. Когда ее коснулись еловой веточкой, она пропела детскую песенку про елочку, и Санта под овации коллег вручил ей подарок.

Ура! Я знаю, что буду петь! Конечно – же, нашу русскую песенку про елочку и серенького зайку. После немецкого гав – гав, елочка, наша русская песенка оказалась такой ласковой, я ее пела с такой нежностью…

Пауза тишины затянулась, а потом все заговорили разом.

– Фрау Мария, какой мелодичный русский язык! Как интересно слышать от Вас русскую речь.

Я была счастлива.

Вечером в главном зале музея был накрыт большой длинный стол. Атмосфера праздника царила везде. В фойе на первом этаже стояла высокая искусственная елка вся в игрушках и огнях. Зал тоже был украшен нарядно.

Начали собираться гости. Старички и старушки с палочками и без оных, торжественно, нарядные проходили в зал. Фрау Кох всех встречала в фойе. Все знали друг друга давно, были рады встрече, обнимались, весело разговаривали.

Наконец, все собрались за столом, и директор открыла торжественный вечер. Она рассказывала коллегам, что изменилось в музее, представила меня, как нового сотрудника, рассказала, у кого кто из деток вышел замуж и кто кого родил, кто из коллег умер. Поздравила юбиляров, кому исполнилось 80–90 лет. А за столом были и такие.

Я смотрела на счастливые лица стариков и размышляла:

– Почему в России в школах нет такой доброй традиции, раз в году собирать своих бывших сотрудников – пенсионеров вместе с молодыми педагогами? Ведь денег на это мероприятие надо немного. Главное – внимание.

Уверена, старикам впечатлений хватит надолго, до следующего праздника они будут вспоминать эту встречу.

20. Анютик, спрячь животик!

В госпиталь приехал новый начальник хирургического отделения.

Константин Никифорович вместе с супругой вселились в две комнаты в нашей коммунальной квартире, где раньше жил его предшественник. Приятные люди, добродушные, веселые. Они сразу как – то расположили нас к себе. С Нелей на кухне мы сразу разобрались, подружились, обменивались рецептами. Простая, хорошая женщина.

Полковник Хоменко принял хирургию под свое руководство, а Неля пошла работать к немцам в овощехранилище.

Анюте в ту пору было 2,5 годика. Она сразу полюбила дядю Костю и частенько забегала к ним в комнату. Дети у соседей были уже взрослые, о внуках они только мечтали.

А тут наша егоза. Дядя Костя ее просто обожал. У них была настоящая дружба. Анна ему рассказывала про садик, как смешно ее называет воспитательница.

– Анья, твая попис? – Это её на горшок так приглашали. Дочка хорошо говорила для своего возраста. Ходила в немецкий садик и удивлялась корявой речи воспитательницы, пытающейся вспомнить хоть какие-то русские слова из школьной программы.

Кухня в квартире была большая и мы все обедали и ужинали в ней. У каждой семьи был свой стол. Иногда Константин Никифорович переманивал Анюту к себе за стол.

– Анютик, иди ко мне пельмени поешь! А то мама тебе все кашку да кашку дает.

Девушку не надо было долго упрашивать – она мигом слетала со своего стульчика и оказывалась на коленках добродушного соседа. Открывала рот и дядя Костя запихивал ей пельмень. Мой строгий взгляд не останавливал ни Анюту, ни счастливого соседа. Хохотали оба!

Однажды вечером примеряли мы с ней новое платье. Она выскочила в нем на кухню. Надо же было другу обновку показать. Покружилась перед дядей Костей и от восторга подняла подол вверх, спрятав свое счастливое лицо.

– Анютик, спрячь свой животик!

На мой вопросительный взгляд Константин Никифорович рассказал, что за эту неделю прооперировал четырех малышей такого же возраста. Ночью привозили деток с аппендицитом из гарнизонов, и он шел, и оперировал. Никому малышей не доверял.