Змеиный Зуб

– И отчего же? – Валь скривила губы. Она хотела бы спросить, раньше или позже Экспиравита, но все эти шарлатанские уловки ей так или иначе служили лишь средством поддержания разговора.

Посмаковав металлический вкус во рту, Освальд вздохнул:

– Я вижу лишь море боли, криков и крови.

– Прекрасно, – буркнула Валь, которая нарочно не собиралась запоминать дурное пророчество.

– А теперь отдыхайте, пока ваша служба не потребуется вновь, – проворковал Освальд и завязал узелок её бинта. – Я буду кормить вас отличным мясом, и вы быстро восстановитесь.

Он решил не быть голословным и сходить за угощением для дамы. И, когда его чёрная ряса скрылась в проёме, Валь отставила горячую чашку и спешно подтянулась вверх. Голова кружилась, но она, охваченная тревогой, в первую очередь окинула взором свои пожитки. Вроде бы всё на месте. Даже шляпа. Неужели не попался ни один из позорных стражей, что помнит её в лицо? Это неслыханное везение. Когда-нибудь оно закончится; но лучше бы после того, как она исполнит свою миссию.

В углу над лестницей она уловила шевеление и недоуменно уставилась на новых соседей. Это были два нетопыря. Они цеплялись за щели в кирпичной кладке. Должно быть, их потревожил голос Освальда.

Летучие мыши – это же в них превращаются вампиры? Но не все. Экспиравит отражается в зеркале, например, значит, он не настоящий вампир. Его холодные руки не похожи на ледяную плоть давно почивших мертвецов. Но пули не убили его…

А если ей предстоит его прикончить, то как это, собственно, сделать? И какая мудрая книга хранит знания о существе, уже рождённом упырём?

Сердце замирало, вспоминая жестокую расправу во дворе замка. Теперь нечестивец уверен, что никто не посмеет пойти против него. Но леди Кее хватило мужества сохранить их главную тайну, тайну Эпонеи, и одновременно оставить Вальпургу в бесценной близости от врага. Её нельзя подвести. И всех, кто остался, тоже. Надо придумать, что станет приговором для кровососа. Это всё, для чего Рендр сохраняет ей жизнь.

Обессиленная, она легла обратно и сунула руку в зазор меж кроватью и стеной. И обнаружила там, в своих мюлях, которые задвинула подальше до весны, маленького шершавого бумсланга. В этот момент она стала чуточку счастливее, и ей даже захотелось улыбаться.

Ририйский посол явно ожидал другого приёма. Раньше Экспиравит обедал с ним за одним столом, радушно принимал символические дары и давал одежду «со своего плеча» в ответ. Формальностям такого уровня он был научен Лукасом. А также прочёл немало книг, и оттого его осведомлённость о придворном этикете могла соперничать лишь с опытом действующих дипломатов. Вот и теперь он прекрасно знал, что делает. Он не пригласил дипломата присесть и угоститься; он вынудил его излагать своё послание напротив Чешуйчатого трона.

Посол был ему знаком. Одетый строго по ририйской моде, запрещающей открывать шею и ступни, он нарядился в камзол с иссечёнными рукавами, из-под которых виднелась красная подкладка. А на плечах его болтался широкий распашной кафтан с шалевым воротником. Он стоял на ковровой дорожке, сопровождаемый своей свитой из семи слуг и помощников.

Экспиравит положил прикрытый птичьей маской подбородок на кулак. На сей раз он выбрал лик совы. Так послу лучше было видно его чёрные веки.

– От имени ририйской короны я приветствую вас, граф Эльсинг, в настоящее время правящий Змеиным Зубом, – поклонился дипломат. Он не был удивлён холодному приёму, но его тёмные глаза напряжённо бегали по личной гвардии Экспиравита. Им как раз пошили характерные плащи в виде кожистых нетопыриных крыльев.

– Я вас приветствую от имени себя, – негромко обронил граф. В тронном зале царила такая тишина, что он мог не напрягать голосовые связки. – И напоминаю, что я правлю здесь не временно.

– Мы уважаем ваши притязания и считаем их заслуженными. Примите от нас шелка и парчу…

– Я ничего не приму. Я хочу знать, почему корабли вашей короны продолжают служить Адальгу вопреки договору.

– Государь опасается последствий, – серьёзно ответил посол. – Ваш флот терпит поражение, и, если мы обернёмся против Харцев, мы рискуем остаться прижатыми к побережьям. Так мы и лишимся морской военной мощи, и понесём дипломатические убытки.

– А дипломатические убытки оттого, что вы увиливаете от исполнения контракта, вас не смущают?

– Мы не увиливаем, а лишь трактуем его разумно. В договоре было сказано, что мы присоединим свои корабли к вашим. Но поскольку расстановка сил разделяет наши флотилии, мы остаёмся за спиной у Харцев и их союзников. Мы не можем их «присоединить» – для этого вы должны прорвать их строй, а там уж наши командиры пойдут вам навстречу. Представьте себе, в каком мы окажемся положении, если рьяно поддержим вас, а ваше восстание потерпит поражение.

«Был бы у меня кроме врача, ищейки, чародейки и рыцаря столь же примечательный юрист», – подумал Экспиравит раздражённо. Однако до этого он никогда не доходил так далеко, чтобы ему требовался подобный советник. Он будто ступил на уровень глав государств. Впору было надевать корону.

Хотя корона ему и так была дарована при рождении. Рога несвойственны хищникам, но эту черту он получил от самого Схолия.

– Значит, вы попросту ставите под сомнение законность моего правления, – решил надавить он.

– Извольте. Но, поскольку герцог Видира всё ещё жив…

Входные двери громыхнули. Бледная дымка настающего рассвета едва не проникла внутрь. Гвардия схватилась за алебарды, стража на входе – за ружья, а сам Экспиравит зажмурился. И только тогда, когда загремели стальные шаги, он открыл один глаз, чтобы увидеть грубого визитёра.

Огромный рыцарь вошёл в зал. Его опущенное забрало скрывало лицо, но доспехи были расписаны узнаваемым гербом одного из местных семейств – Умбра. Валенсо, когда изучал Книгу Островного Дворянства, рассказывал, что это один из редких родов, который не выбрал своим символом змея. Потом он, правда, выяснил, что белый конь на их стягах – не конь вовсе, а келпи, бледное чудовище из болот, которое лишь превращается в лошадь.

Всё на этом острове было не как у людей. И Экспиравит уже начал находить в этом очарование.

Он не шелохнулся, но гвардия выбежала вперёд, преграждая облачённому воителю путь. Посол попятился в сторону вместе со своей пёстрой свитой. А рыцарь остановился под остриями алебард и сунул руку в мешок, который принёс с собой. После чего извлёк оттуда голову и молча швырнул её к трону. Та прокатилась, запутавшись в слипшихся от крови волосах, и упёрлась в носок вампирского сапога.

Трудно было узнать в искажённой роже надменного Беласка. Экспиравит удивлённо поднял брови. Но затем взял себя в руки и понял, что ситуацию следует трактовать в свою пользу. И усмехнулся:

– Простите этого рыцаря, посол. Он очень рьяно борется за моё дело и потому совсем забывает о приличиях. О чём мы говорили? Кажется, о том, что у герцога нет законных наследников, кроме обещанной мне в жёны леди Эпонеи… и о том, что теперь Змеиный Зуб как раз принадлежит мне? Да?

Он понятия не имел, кто такой этот рыцарь из Умбра, но жестом велел гвардии проводить его в трапезную. Вот уж кого ему предстояло угостить.

Может, будучи не слишком зажиточным семейством, Умбра как никто оценили его заботу о сельском хозяйстве и всё же переметнулись к нему?

Посол нервно оправил свой рукав и возвратился на запачканный кровью ковёр. Его взгляд то и дело возвращался к голове Беласка.

– Кажется, именно об этом мы и говорили, милорд, – сдавленно пробормотал он.

– Чудно, – улыбнулся Экспиравит. – Так вот, Змеиный Зуб просит Ририйскую корону порасторопнее встать на сторону защитников законности и клятв. То есть, на нашу.

– Корону также беспокоят слухи о том, что вы вампир, милорд. О том, что подобный союз будет проклят на небесах.

– О, не извольте тревожиться, посол; для вас я просто граф, военачальник и основатель колониальной компании. А вампир я лишь для своих подданных.

Экспиравит не стал задерживаться в обществе ририйца и с куда большей охотой сменил его на неназвавшегося рыцаря. Адъютант Бормер и один из гвардейцев составляли гостю компанию, и тот с удовольствием ел жареную рыбу с картошкой. И запивал её ромом. Экспиравит подошёл тихонько, рассматривая воителя со спины; и адъютант заговорил с ним, только завидев его:

– Милорд, он нем. Он дал нам бумаги, на которых написал свою волю. Господин Валенсо их увидел и сразу ушёл к себе наверх, сказал, что у него что-то есть по этому вопросу. Вы тоже прочтите, если желаете.

Экспиравит встретился взглядом с золотистыми глазами рыцаря и неспешно взял бумажные листы. Помятые, запачканные, не раз намоченные и высушенные, они всё равно сохраняли строки неровного текста.

«Моё имя Моркант Умбра. Десять лет назад я был рыцарем Брендама, бессменным победителем на ристалище. Но потом Беласк совершил насилие над моей невестой, леди Евой Умбра, и я вызвал его на дуэль. Вместо этого он втайне от дворянства схватил меня и моего друга, которого подозревал в том, что я успел ему что-то рассказать. Его палачи отбили и сломали мне пальцы, чтобы я не мог писать, и отрезали язык, чтобы не мог рассказать. А потом нас обоих сослали на пожизненную каторгу. Мы освободились благодаря восстанию Демона. И мы вернулись сюда, чтобы убить Беласка. Я узнал, что он собирается бежать из вашей тюрьмы, и попросил своего товарища дать Сопротивлению ложные данные о том, где его будут ждать. Я убил его и отнял у Демона месть. Как рыцарь, я должен предложить свою службу».

Пробежав глазами по плохо читаемым фразам, Экспиравит натянуто покосился на Морканта. Как раз в этот момент на лестнице раздался топот. Вместо Валенсо в трапезную ворвался Лукас в одних портках и ночной рубашке. Его незабудковые глаза сияли.

– Боже мой, Экспир! Это правда? К нам пришёл сам сэр Моркант? Да я с детства сходил с ума по рассказам о его поединках и легендарном Лазгале! Сэр Моркант, меня зовут сэр Лукас Эленгейр, и я обязан вам своими моральными ориентирами!

Он ретиво отодвинул резной стул и сел напротив гостя. Иногда Лукас вёл себя так, как будто ему всё ещё десять лет от роду.

– За это меня тоже прозвали очень благородным рыцарем! – не преминул сообщить он. И Моркант молчаливо качнул головой, не переставая жевать. А Экспиравит сунул Лукасу под нос его бумажное обращение и обернулся к подоспевшему Валенсо. Тот тоже, помятый, явно был только из постели, но он потрудился хотя бы сюртук накинуть.

– Доброе утро, – сухо поздоровался со всеми тайный советник. Он подошёл к графу и показал ему уже свои бумаги. – Когда мне сказали про этого рыцаря, я припомнил, что его приговор лежал на самом видном месте у лорда Кромора в кабинете. Похоже, его это тоже заинтересовало под конец, кхм, жизни.

«Покушение на убийство герцога, сговор двух человек. Множественные травмы при задержании. Суд справедливо признал злоумышленника Морканта виновным и предложил либо казнь, либо изгнание и суд по законам большой земли. Семья преступника выбрала изгнание».

Экспиравит прочитал по диагонали. И покосился на подпись: «Сэр Фиор Малини». Что само по себе означало, что документу можно не верить ни на грош. Тогда он промолвил, вынудив Лукаса притихнуть:

– Сэр Моркант, вы и правда отняли моё право отомстить Беласку самостоятельно.

Рыцарь перестал жевать. Его тяжёлая челюсть остановилась, тягостный взгляд устремился в лицо вампиру. Тот продолжил:

– Я даже не взял с него кровавую плату. Но раз сэр Лукас доверяет вам, я тоже встану на вашу сторону. Лишь принесите присягу. Поклянитесь, что будете служить мне, что сделаете всё, чтобы отыскать и вверить мне леди Эпонею. И я приму вас в рыцарство Эльсингов, я сочту ваш долг погашенным.

Моркант отложил вилку и жестом попросил перо. Когда адъютант подал ему, он написал на углу своих бумаг: «Клянусь служить вам». Затем с грохотом отодвинул стул, поднялся на ноги и встал на одно колено, а руку приложил к сердцу. Каждое его движение отдавалось лязгом начищенных пластин доспехов.

Остров научил Экспиравита быть крайне осторожным с незнакомцами. Но этот ему нравился.

– Встаньте, сэр Моркант Умбра, и славьте истинного владыку Змеиного Зуба – графа Экспиравита «Демона» Эльсинга, – прошептал вампир, этим завершив формальности. Моркант поднялся на ноги, а Экспиравит, обратившись ко всем присутствующим, добавил:

– Восстановите доброе имя рыцаря. И не скупитесь на подробности злодеяний Беласка. Особенно позаботьтесь о том, чтобы Освальд тоже узнал об этой истории. Что же до леди Евы Умбра…

– Она мертва, – буркнул Валенсо. Глаза Морканта чуть расширились, но не выдали никакого намёка на печаль. – Она оказалась одной из тех, кто решил бежать вчерашним утром из двора Летнего замка. И закономерно получила пулю в спину. Мне жаль.

Он устало вздохнул, словно ему уже встали поперёк горла все эти знания. И завершил:

– У неё остался бастард от Беласка. Он отправился в приют. Но от имени Умбра он попытался принести клятву, что остановило нас от разорения их владений… теперь уже окончательно. Пойду сообщу своим.

Граф благосклонно кивнул, уже сонный, и оттого не заметил облегчение в глазах Морканта. Рыцарь побоялся, что ему придётся повторить клятву про Эпонею дословно, и оттого нарушить данные Бакару и леди Моррва обещания. Но нет. Он будет служить, но ничего не расскажет про подмен баронессы. И пускай его симпатии на стороне вампира, он не может предать доверие леди Моррва.

Сама Валь тем временем не могла себе позволить отлёживаться. Уже на второй день она вставала и пыталась ходить. Ноги и руки не слушались, голова часто кружилась. Это напоминало ей вечер после её первых родов. Она тогда так отчаянно хотела забрать ещё неназванного Сепхинора из рук леди Далы, что боль казалась усталостью. Лорд Венкиль Одо говорил ей, что она слишком рано вскочила с постели, а леди Дала, напротив, считала, что она уже могла бы вернуться к домашним делам. Валь не знала, кому верить, и верила лишь своей интуиции – ей почему-то казалось, что малыш в опасности, если находится без неё в обществе родителей мужа. Глену она тоже не очень его доверяла, но, по крайней мере, он на это не обижался. Он называл это «женскими заскоками» и смеялся. Когда она в последний раз слышала смех? Лорда Одо разорвал вампир, Глена убили наёмники в чёрных мундирах. Иногда хохочут над грубыми шутками друг друга позорные стражи в гербовых плащах или разодетые по новой моде гвардейцы графа, похожие на летучих мышей.

А сами летучие мыши – они теперь повсюду, под сводами любых комнат и галерей. Они пришли вслед за своим хозяином, прислуживая ему, наводя страх и давая ему глядеть своими глазами на всё, что творится в донжоне. Наверное. Такой вывод можно было сделать из тех книг, что она имела при себе. Но где-то же в замковой библиотеке можно было найти что-то более серьёзное про нечисть?

Освальд кормил её мясом с кровью, поил её отваром из зверобоя и корня солодки. Поэтому она решила, что должна быть в силах проведать змеятник и затем – библиотеку. Конечно, за два-три дня ни одна гадюка не померла бы с голоду, но она не считала себя вправе ставить свои интересы выше их. На этом острове сначала ела змея, а потом уже человек.

Поэтому она оделась, натянула на себя шляпу с вуалью и поковыляла в крыло алхимика. Дело было днём, поэтому она сперва не поняла, почему в помещении с такими большими окнами так темно. Всё оказалось затенено холстинами и парчой. В воздухе витал запах могилы, и трескотня кормовых сверчков досюда долетала как сквозь толщу воды. Здесь больше не было рыжего подмастерья, но был Кристор в парчовой мантии. Валь завидела его сгорбленную фигуру на прежнем месте, за столом.

– Добрый день, мистер Эрмигун, – поздоровалась она от порога. – Я иду к змеям… мистер Эрмигун?

Он начал поворачиваться к ней, и его вид пробрал Вальпургу до костей. Его всего трясло. Кожа посерела. А когда она встретилась с ним взглядом, то отчётливо увидела красно-розовые радужки глаз на тёмно-серых белках.

– Проходи… проходи… – хрипло выдавил он из себя и помахал скрюченной рукой. Она не верила тому, что видит. Кристор был болен. Болен, очевидно, вампиризмом.

Теперь их будет двое?

Она задрожала и прошмыгнула в серпентарий, не дожидаясь, пока и этот монстр бросится на неё и вонзит зубы в её плоть. Кристор-то как будет с этим жить! Он же не казался таким уж кровожадным. Более того, она испытывала к нему благодарность. Он с таким рвением трудился над лекарствами, что, кажется, уже не хотел возвращаться к сотрудничеству с Валенсо. Их совместная работа над убийством Фабиана, и, должно быть, многих других, осталась в прошлом. Он твёрдо ступил на иной путь, и… попался Легарну вместо тайного советника.

Заслуженно. Но совершенно бессмысленно.

Зато он должен быть другим видом вампира. Обращённым наживую, а не рождённым таким, как Экспиравит. Экспиравит что-то вроде их прародителя. И у него есть над ними преимущества: например, он не подавится, если съест обычную человеческую еду. Живя с ним бок о бок, она успела заметить его пристрастие к кофе и солёному печенью. Однако она никогда не видела, как он ест или пьёт; судя по всему, он всё равно не может прожить без крови. Добавление людской пищи даёт ему некое послабление по сравнению с классическими неживыми вампирами, но из-за этого у него должны быть и свои собственные слабости.

Но какие…

Валь набрала сверчков и обошла маленьких змей, сопровождаемая молчаливым солдатом. А затем вышла в курятник и попросила слугу наловить ей трёх цыплят для тех аспидов, что давно, как она помнила, были не кормлены. Руки сами делали дело, но мрачные мысли продолжали занимать разум. Ей надо как можно скорее узнать, как низложить богомерзкого зверя, иначе на острове не останется никого, кто мог бы отпраздновать победу.

Поэтому она, хоть и обессилела после кормёжки, заставила себя доползти до библиотеки. Покосившиеся стеллажи ни при Беласке, ни при Экспиравите спросом не пользовались. Здесь можно было подавиться пылью, зато никто не смотрел в спину и не заглядывал в руки. Из библиотеки никуда было не уйти, разве что в окно, с третьего-то этажа.

В детстве Валь проводила здесь немало времени. Многочисленные учителя истории, литературы, этикета, географии и змееведения вынуждали её прочитывать громадное количество книг. Вот этот небольшой столик, глядящий прямо в мутное окно, был самым светлым местом во всём зале. Она садилась сюда, открывала очередной том «Хроники завоеваний» и не отрывалась от печатных строк. Стекло не было прозрачным, и она не могла видеть играющих сверстников. Но могла слышать их голоса, и, узнавая смех Адальга, чувствовала, как сжимается бессильной тоской сердце.

Но такое бывало редко. Адальг приезжал только летом, и ей не составляло труда выпросить у отца небольшие каникулы. А всё остальное время она была к визгам из сада равнодушна. В отличие от короля, она не знала, как играть с многочисленными мальчишками и девчонками. Иногда ей казалось, что она что-то теряет, не умея этого. Но книги всегда были интереснее. Хотя вопли за окном будто пытались убедить её в обратном. Леди Кея Окромор, леди Тая Луаза, сэры Барнабас и Зонен Хернсьюги, лорд Орлив Луаза и леди Эдида Оль-Одо, сэр Димти Олуаз, леди Гленда Моллинз… Сколько их было здесь, среди этих яблонь, платанов и дубов. А сколько осталось? Леди Кея. Леди Эдида, наверное, если она в эвакуации в Эдорте. И… всё?

Надо ли было ей хоть тогда застать их живыми, сыграть с ними в салочки или в «укуси меня змея»? Теперь уже никогда не наверстать.

На самом деле, когда отец решил отдать трон Беласку и отвезти их с мамой в Девичью башню, стало лучше. Не требовалось искать в себе желание дружить с кучей других детей. Можно было погрузиться в чтение, в изучение змей и приготовление к тому, чтобы вырасти и стать настоящей Видира.

Она выросла, но стала ли? Сепхинор на неё тоже похож. Он предпочтёт просидеть весь день в компании полоза Щепки или «Смертных грехов Легарна». Разве это плохо? Чего-то, может, и не хватает. Но зато даётся что-то ещё.

Больше некому показывать, как она принципиальна. Почти не осталось тех, кто оценит всю строгость следования заветам Рендра. Но есть Сепхинор, есть семья мамы. Они ещё живы! Надо только изгнать проклятого вампира, и тогда… тогда она пошьёт себе красное платье, так и быть.

Валь взяла себя в руки и побрела меж книжных полок. Золочёные корешки книг тускло отсвечивали мудрёныи названиями. Многие из них она читала, какие-то даже помнила. Сейчас ей казалось, что надо подобраться к Вечным Правителям Цсолтиги. Она когда-то штудировала их историю, как и истории многих других основных государств. Но никогда не смотрела на них с той точки зрения, которую упомянул Экспиравит, – что они вампиры. А ведь это было логично. Может быть, они подобны ему; хотя, если они существовали ещё до Ноктиса фон Морлуда, они должны были быть созданы без участия Рендра, и… они могли быть уязвимы для змеиного яда. Валь хотела бы попробовать запустить к Экспиравиту в спальню Легарна, но знала, что, завидев его, вампир его просто убьёт, а вот будет ли укус маленького бумсланга ему хоть сколько-нибудь вреден – это сомнительно.

Нет, Легарн был ей ещё нужен, и он тоже имел право отдохнуть. Валь иногда приносила ему сверчков, но теперь он вот уже который день ничего не ел. Он работал больше всех, как до этого Вдовичка. Теперь она тоже заслуженно бездельничала в серпентарии Летнего замка.

Валь рассчитывала на своих чешуйчатых товарищей. Они помогут, но ей надо знать, что делать. Поэтому она вытащила с полки тяжёлый том «Правители Вечности» с орнаментом из иероглифов Цсолтиги, уронила его на свой излюбленный столик и принялась за чтение.

В общих чертах она и так помнила предание о романе Вечного Короля с Вечной Королевой. Одинокая и прекрасная, правила как-то Цсолтигой владычица по имени Наспетирея. Она жила в пирамиде из белого камня посреди царских садов, которые обслуживали сотни тысяч рабов под палящим пустынным солнцем. И ни один мужчина был ей не по нраву, пока не явился как-то к ней в ночи разбойного вида чужестранец с севера, прозванный Волакарт из Брита.

«До этого я что-то не замечала, что он тоже из Брита, как и Ноктис», – задумалась Валь. Теперь Брит превратился в ририйскую провинцию, и от него прежнего мало что осталось. Но, похоже, когда-то судьба посылала вампиров именно в этот край по той простой причине, что он слишком уж отличался в своё время борцами за веру и уничтожением всех нечестивцев. В насмешку или в назидание.

Впрочем, если изучать текст дальше, то можно было наконец прочесть пошлые подробности, что в детстве она стыдливо пробегала глазами по диагонали. Волакарт и Наспетирея так увлеклись друг другом, что изобрели искусство любви, которое аж запечатлели живописью на стенах своего дворца. Волакарт предложил своей возлюбленной наивысший дар бессмертия и вечной молодости; она согласилась. И правят они с тех пор, не показываясь смертным, и лишь редким слугам дозволяется иногда видеть их, чтобы принять указания и повеления. Автор говорил о тысяче лет, что они уже владычествуют над Цсолтигой. И, холодными ночами превращаясь в гигантских нетопырей, вылетают в простор над песчаными барханами и охотятся на людей. Укусы Волакарта смертельны, но даруют жертве вечный почёт в царствах Схолия. А укусы Наспетиреи сохраняют жизнь, однако навсегда лишают несчастного покоя, заставляя его до конца дней своих грезить о её неумирающей красоте.

«Романтика!» – не без раздражения отметила Валь. Она искала конкретные факты, она нуждалась в объяснениях, а не в сладостных сказках. И хотя разум требовал сна, сердце не соглашалось уходить, пока не отыщется хоть что-то.

В тексте не раз упоминались превращения в громадных летучих мышей, пристрастие правителей к охоте, их уважение к золоту и ненависть к серебру, а также к «дрожащей пальме». Валь в пальмах не разбиралась, но предположила, что это и есть южный аналог осины: дерево, что, согласно легендам, беспрестанно шепчется с духами умерших и оттого обладает сверхъестественной силой, если использовать его против нечисти.

Легенды – это, конечно, хорошо, но нельзя же верить в это всё так же слепо, как тысячу лет назад?

Скучая, она пролистала том до конца и отыскала примечание переводчика. Как и во введении, он утверждал, что презирает упырей и данную книгу переложил с языка Цсолтиги только для того, чтобы честные люди знали, какие твари в мире существуют. С ними надо бороться, как охотники на ведьм Брита и как мастер Хамиз, воспетый во множестве поэм. Он умело обращался со священным именем Акелы, Первым из Двухтомника и другими святынями, чтобы одолевать нечисть в самых разных уголках континента. Были же здесь где-то эти самые «Записки мастера Хамиза»?

Валь оторвалась от резного стула и, держась за книжные шкафы, прошагала к другим разделам. Она отыскала историю о вампире из Рустильвании, сказки о вампирах кочевого народа мецинян, даже залитую наполовину чернилами книгу одного из экзорцистов, что заинтересовался слухами о Привратнике. Вот уж что могло быть хоть как-то полезно. Разложив всё это богатство поверх «Правителей Вечности», Валь принялась искать дальше. Обиднее всего было за дневник экзорциста; его, вероятно, посчитали любопытным, но отчасти богохульным, потому что Привратника никто не смел называть вампиром. Здесь, на острове, он был святым.