Новый день

– Не мною это было заведено… – устало бросил Харон, отплывая от берега.

***

Харон причалил и небрежно указал теням на дремавшего неподалёку Цербера:

– Спокойно проходите мимо, он вам не навредит, а там вас будут ждать.

Сам же он сошёл на берег и торопливо спустился по крутому склону в каменистый овраг, где за угловатым валуном хранил свои скорбные сокровища. С трудом сдвинув тяжёлый камень, Харон, озираясь, ссыпал несколько серебряных поверх других монет, наполнявших широкую трещину в горных породах.

И вдруг овраг наполнился жутким смехом налетевших со всех сторон эриний.

– Разбогател на несчастных душах и доволен!

– Неужто решил купить новую лодку или жадность всё ещё не позволяет?!

– Нет, этот жалкий старикашка хочет себе трон как у самого Аида!

– Смейтесь, ненавистницы, – лишь бросил привыкший к издевательствам эриний Харон, – скоро это утратит для меня всякое значение.

***

– Гермес! Гермес! – кричал окружённый недоумевающими тенями лодочник.

Едва уловимый ветерок пронёсся в извечно неподвижном и тяжёлом воздухе Аида, и Гермес впорхнул под тёмные своды подземного царства.

– Что случилось?! Что-то важное? Или ты опять решил отчитать меня за какую-нибудь нерадивую душу, явившуюся к тебе без обола?

– Нет, мне нужна твоя помощь.

– Да? Говори же скорее.

– Ты вестник богов и знаешь их лучше любого. Упроси Гефеста изготовить для меня мост через Стикс?

– Ты обезумел! Где взять ему столько крепкого металла, что выдержит бурные потоки Стикса? И как переправить опоры с Олимпа сюда? Прости, но…

– Послушай, у меня вдоволь драгоценного металла. На том берегу весь овраг заполнен серебряными монетами, которые я собирал с теней всё это время, их можно переплавить в опоры для моста.

– Ха, ты всё продумал! И я бы с радостью тебе помог. Но даже спусти Гефест части моста ко входу в Аид, никто бы не решился заносить их сюда и уж тем более ставить опоры, стоя в печальных водах Стикса. Боги страшатся здешних мест не меньше смертных, и ты это прекрасно знаешь. Мне же не под силу возводить конструкции, что создал бог-кузнец. Я не могу тебе помочь.

– Гермес…

Но олимпийский вестник улетел, оставив лодочника посреди его печали и скорби тех, кому не суждено было покинуть этот берег.

Тогда разгневанный Харон отправился в пустой лодке к своим сокровищам в горных разломах. Он вытащил лодку на берег и, не жалея, поволок по острым валунам в овраг. Там жилистыми руками он загребал горсти монет и доверху наполнял жертвами живых своё потрёпанное судно, больше не желая оставаться в долгу у мёртвых.

Он возвращался к берегу, толкая лодку, полную оболов, впереди себя, и высыпал монеты в Стикс, сужая раз за разом её русло, пока до берега с тенями не осталось всего пары шагов. Как ни пытался лодочник, но эту узкую прореху в серебряной плотине, что шла наперекор водам унынья и печали, засыпать он не мог. Стикс собирался в поток невероятной силы и размывал любые преграды на своём пути.

Харон стал подзывать тени умерших, чтоб те прыжком перебирались на плотину и шли по ней туда, где так давно мечтали оказаться. Но страх быть смытыми свирепыми потоками реки вынуждал тени остановиться и сквозь слёзы смотреть в лицо бессильного Харона.

Берег кишел несчастными тенями, все они жаждали скорее узнать свою загробную судьбу, что ждёт их за рекой. И переправой для них стал сам Харон.

Он закопался по колено в серебро и уцепился пальцами за скалистый берег, вытянув в струну своё худое жилистое тело. И толпы теней тут же устремились по костям Харона на груды отданных их предшественниками жертв.

Под тысячами ног тело Харона прогнулось, и голова, не выдержав, склонилась в воды Стикса.

И стало ему так горько и нестерпимо пусто, что от отчаяния утратил он сознание, но даже будучи в беспамятстве ещё сильнее стиснул край скалы.

Столь долго томившиеся в ожидании души теперь бежали нескончаемым потоком, и только Парменион, не зная, как помочь Харону, стоял поодаль на берегу, с ужасом взирая на его мученья.

Заметив жуткие страдания Харона, которые тот ничем не заслужил, эринии, всё знавшие о замысле с мостом, может, впервые за своё существование, сжалились и возопили к вестнику богов:

– Гермес! Скажи Гефесту, пусть куёт опоры – в сокровищницах лодочника ещё полно монет. Как только части переправы будут у преддверия Аида, мы сами заберём их и воздвигнем мост.

***

Когда Харон очнулся, подле него уже сияло олимпийским блеском детище Гефеста, эринии кружили над серебряным мостом, Гермес же, стоя рядом, наблюдал, как тени, не задерживаясь, покидают берег.

– Ты сделал великое дело, Харон.

– В этом нет моей заслуги, я лишь следовал Его замыслу. Он знал, что всё закончится именно так, ещё когда обязал меня брать плату за переправу. А я … сделал то, что было мне предуготовано.

Гермес, не мог бы ты помочь мне ещё один, последний, раз?

– Слушаю.

– Принеси мне сверху девять кусков отборной говядины. У меня должно быть припрятано ещё немного монет.

– Не стоит, я скоро вернусь, – и Гермес тотчас исчез лёгким дуновением ветра.

– Я поражён твоим подвигом, этой великой жертвой, – раздался знакомый голос позади Харона.

Это был Парменион – единственная тень, оставшаяся по эту сторону Стикса после возведения моста.

– Почему ты не ушёл вместе с остальными?

– После того, что я увидел, мне незачем идти дальше: то, для чего я жил и умер, случилось здесь. И теперь всё, чего бы я хотел, это стать хоть немного сопричастным произошедшему на этом берегу.

– Хорошо. Оставайся здесь. Тебе всегда будет чем заняться. Встречай тени, говори с ними, убедись, что они готовы. А если случилось так, что тень не готова идти дальше, возвращай душу обратно на землю, пусть доживает своё.

– А что же теперь будет с тобой?

– В моей работе больше нет нужды, я ухожу на покой.

Как всегда неожиданно появившийся Гермес протянул Харону свёрток с говядиной.

– Держи скорее, а я полетел – у олимпийцев назревают какие-то проблемы, может, ещё успею им помочь.

– Прощай, Гермес!

– Ещё увидимся.

– Вряд ли…

Харон устало побрёл по мосту среди других теней, на ходу снимая своё рубище, пропитанное водами многовековых горестей человечества. Выбросив изорванное тряпьё в Стикс, Харон направился к тому, кто, как и он, был столь же долго жесток не по своей воле.

– Пойдём, больше мы здесь не нужны, – сказал Харон, угощая Цербера мясом и уводя вслед за собой к прозрачному истоку Леты.

Чистая вода подарила двум неусыпным стражам долгожданный покой. Они забрались поглубже в заросли асфодели, и Харон задремал, уткнувшись в мохнатый бок уснувшего Цербера.

Память Мира

Солнце щедро палило навесы прилавков, переполненных разнообразными товарами. Люди жались по краям широких торговых рядов, пытаясь ухватить помимо чего-нибудь по дешёвке ещё и кусочек прохладной тени в придачу.

Дару уверенно шёл между пёстрыми колоннами ищущих выгоды людей. Лёгкая льняная накидка и шапка тёмных кучерявых волос надежно защищали его от палящего солнца. Товары на прилавках его не прельщали. Не в силах избавится от давней привычки, Дару по-прежнему интересовался исключительно человеческими судьбами. Украдкой всматриваясь в лица прохожих, он без труда угадывал истории их жизней в изгибах губ, складках морщин, суетливых встречных взглядах.

Те немногие, кому удавалось вырваться из водоворота будничной суеты, находили внешний вид Дару весьма интересным. Его массивные, местами грубые черты лица и смуглая кожа выдавали в нём чужеземца. Особое же внимание местных привлекали странные украшения незнакомца. Несколько связок из различных по размеру и цвету бусин, по форме напоминавших зубы каких-то животных, обвивали запястье его левой руки. Ещё пара нитей выполненных в том же стиле бус выглядывали в широкий разрез накидки.

– Не проходите мимо! – окликнул Дару приветливый голос одного из торговцев. – Я вижу, вы знаете толк в необычных украшениях, у меня вы сможете найти самые лучшие работы здешних мастеров и не только.

Редко кто в этих местах решался так непринуждённо заговорить с чужеземцем, и потому Дару не стал отказывать столь любезному лавочнику.

– Заходите скорее сюда! Да не стесняйтесь, прямо ко мне за прилавок. Иначе вас просто сметут в этом нескончаемом потоке. Меня зовут Айхари, и таких украшений как у меня вы нигде не сыщете. Вот этот перстень, например, мне достался от бродячего торговца из Чёрных Земель.

Дару сделал примирительный жест руками, пытаясь остановить торговца и вставить хоть слово.

– А, понимаю-понимаю, вам нужно что-то поинтереснее, – не унимался Айхари.

Жизнь струилась в каждом движении этого молодого обаятельного лавочника. Та самая первородная жизнь, дарованная каждому при рождении и так быстро сгорающая в безжалостном огне тысяч мелких несознаваемых действий.

Дару печально улыбнулся, наблюдая за пылающим внутри Айхари пламенем и сравнивая его со своей грудой тихо тлеющих углей.

– Как насчёт набайского ожерелья? Думаю, оно будет хорошей заменой вашим бусам.

Не переставая улыбаться, Дару отрицательно покачал головой:

– Я пока не готов с ними расстаться.

– Да, конечно, это ожерелье не идёт ни в какое сравнение с вашим комплектом. Позвольте узнать, где изготавливают такие причудливые украшения?

– Это не совсем украшение… – задумчиво протянул Дару.

– Тогда что же? – Айхари пристально рассматривал разнообразие бусин в одной из связок. – Знак отличия? Память?

– Память? Пожалуй, что так.

Дару устало облокотился о прилавок и, бережно перебирая бусины на запястье, начал свой рассказ:

– В былые времена люди жили небольшими общинами под управлением вождей. В одних племенах их выбирали, у других правление передавалось по наследству в порядке старшинства. Но так или иначе людям всегда хотелось, чтобы власть была справедливой, а новый вождь не повторял в своих решениях ошибок предшественников.

Поэтому многие годы жрецы из разных племён бились над решением, казалось бы, непосильной задачи: как передать многообразие накопленного вождями опыта их будущим преемникам. И вот однажды капризная природа уступила им одну из своих бесчисленных загадок: зуб мудрости вбирал в себя знания на протяжении всей человеческой жизни.

Тогда жрецы смогли создать особый ритуал, во время которого весь прожитый опыт, заключённый в зубе погибшего вождя, переходил к новому правителю общины.

Вскоре ритуал прочно укоренился в культурах множества племён. Все были уверены, что такая преемственность принесёт только процветание и укрепление мира соседствующих общин.

Однако люди есть люди. Нередко случалось, что воинственные племена, вознамерившись поработить общину, обезглавливали их предводителя и уносили с собой его голову, тем самым разрывая многовековую цепь передачи опыта. Редкие племена выдерживали такой удар. Ведь как можно полагаться на нового лидера, если он лишён знаний предков. Междоусобицы съедали обезглавленные общины, и их земли растаскивали более сильные соседи.

Но не только племена теряли своих предводителей…

Однажды вождь одной из общин отправился на переговоры с соседями. Они успешно обсудили совместные планы, и ничего не предвещало беды, когда он возвращался домой.

Увы, родные земли встретили его страшным горем, не знавшим предела. Горное племя вознамерилось убить вождя лежащих у подножия земель, но, не найдя правителя в его жилище, нападавшие разгромили и сожгли всё вокруг. Мирное поселение было полностью разграблено, а соплеменники жестоко убиты.

Видя обезображенные тела родных ему людей и догорающие остовы их хижин, вождь решился на единственное, что могло хоть немного унять переполнявшую его невыносимую боль.

Погибшее племя лишилось будущего, но его прошлое ещё можно было спасти.

Обескровленный правитель, омывая лица убитых своими слезами, забрал у каждого по зубу и воспользовался ритуалом предков, чтобы создать бусы памяти, наполнившее его всеми радостями и страданиями соплеменников. Унося в себе всё многообразие красок прошлого, он отправился странствовать в бесцветное, не имеющее смысла и цели будущее.

Шли годы… десятки лет… Вождь по-прежнему скитался по свету, а время, словно пытаясь загладить вину за страшные события давно минувших дней, совсем не старило его.

Он часто размышлял об этой странной милости, дарованной ему неумолимым, безразличным ко всему временем. Иногда вождю казалось, что это проклятие, которое он навлёк на себя, злоупотребив священным ритуалом, и теперь он обречён на вечную жизнь в раскаянии за свою дерзость.

Бесконечные потоки мыслей, крутые берега сомнений… истина всплывает внезапно, главное – не отчаяться и не закрыть глаза.

Потребовалось много лет, чтобы постигнуть неведомую никому прежде сторону ритуала. Помимо нажитого опыта, с зубами убитых соплеменников к нему перешли и годы, которые они не успели прожить. Это открытие помогло вождю обрести новый смысл жизни.

Теперь его странствия преисполнились целью. Он стал путешествовать в поисках уничтоженных племен, собирая и храня их воспоминания. Он захотел стать Памятью Мира…

Голос Дару затих, а сам он стоял и удручённо качал головой, смотря куда-то сквозь вереницы проходящих мимо людей.

– Этим вождем были вы? – осторожно спросил Айхари, не в силах сдержать любопытство. В его глазах застыла смесь удивления, испуга и восторга.

Дару с грустью заглянул в глаза растерянного лавочника:

– Знаешь, я уже давно не пользовался ритуалом. Хватило всего несколько веков, чтобы разочароваться во всём этом. Конечно, по началу было больно признавать, что память прошлого ничего не значит и бесполезна для будущих поколений. Людям нравится повторять одни и те же ошибки, и с этим ничего не поделать. Будь ты хоть Памятью Мира, хоть Гласом Небес…

– Почему ты без страха рассказываешь такую поразительную историю?

– Потому что в неё все равно никто не верит, – усмехнулся поникший Дару.

Печальный странник уже собирался оставить изумлённого торговца наедине с переполнявшими его мыслями. Но, заметив, что его странный гость уходит, Айхари поспешил протянуть ему руку и спросил:

– Куда же ты отправишься теперь?

– Я сильно устал и просто доживаю чужие годы. Однажды, в одном из бесчисленных странствий, ко мне подкрадётся старость, и тогда я смогу спокойно закончить своё долгое путешествие в каком-нибудь небольшом городке.

– Когда поймешь, что у тебя осталось мало времени, приходи. Я с честью приму твою реликвию.

– Зачем тебе это?

– Мне всегда хотелось узнать людей получше, – улыбаясь ответил Айхари.

Оставленные

Пролог

Из тускло освещённого грота на краю небольшого приморского города доносились несколько неестественных, приглушенных голосов.

– Где былые поклонения, где щедрые жертвенные подношения?!

– Похоже кого-то обуяло тщеславие…

– НЕТ! Я просто хочу, чтобы нам воздавали должное.

– А я, может, хочу оставаться в тени бесславия.

– Брось этот насмешливый вздор! Сейчас не то время…

– Так зачем было столь настойчиво добиваться моего участия, если вы даже между собой ничего не уладили?

– Не обращай внимания на это нелепое плутовство, нам и правда нужна твоя помощь.

– Непривычно видеть тебя просящим. Я готова помочь вам, условия ты знаешь.

– Поверь, никто не останется обделённым, я лично этим займусь… только вложи часть своих сил.

Голоса утихли на рассвете, оставив потухшую глазницу грота в тишине дожидаться лучей восходящего солнца.

Росток

Орест не спеша расхаживал по небольшому полуподвальному помещению и размеренно смахивал пыль с простой, грубо сделанной мебели. В косых лучах солнечного света, струящихся из редких окошек под потолком, было видно, как потревоженные пылинки своенравно возвращаются на прежние места. Но такая, кажущаяся со стороны тщетной, работа нисколько не огорчала Ореста. Он честно выполнял свои обязанности даже в отсутствии гостей. Это давало ему уверенность, что таверна, унаследованная им от отца, не подведёт, хоть количество посетителей и свидетельствовало об обратном.

Пол под ногами то и дело поскрипывал, точно помещение общалось с заботливым хозяином. Орест был одинаково рад и тихим неспешным дням, растворявшимся в суете мелких забот, и шумным напряжённым вечерам, наполненным работой. Он любил эту жизнь и мог без сомнения назвать себя счастливым человеком.

Входная дверь протяжно завыла, приветствуя неожиданного гостя. Редко кто из здешних захаживал в таверну раньше полудня.

На пороге появился седобородый старик. Тело его с головой укрывали запылённые складки выцветшей ткани, а в крепких, жилистых руках он держал небольшой керамический горшок с чахлым растением, напоминавшим асфодель.

– Чем могу быть полезен? – услужливо начал Орест.

– Мне бы поесть – гулким басом прогремел незнакомец.

– Сожалею, но моя жена ещё не готовила ничего горячего. Так рано у нас не обедают. Но могу предложить…

– Хлеба и немного вина, – прервал его старик. – Только денег у меня совсем нет.

– Как же так? – растерялся Орест. – Простите, но я не могу бесплатно раздавать еду.

– Я хорошо это понимаю, поэтому предлагаю в качестве уплаты этот цветок.

Орест посмотрел на неприглядное растение. Слабый стебель, поникший под тяжестью нескольких небольших бутонов, пара пожухлых мелких листьев у основания – казалось цветок вот-вот погибнет.

– Не смотри, что он выглядит так неважно, – заметив взгляд торговца, заговорил старик. – Мы слишком много прошли вместе. Сейчас ему нужен хороший уход. Скоро должны распуститься бутоны и тогда, поверь, тебе никогда не захочется расставаться с ним, настолько прекрасны его цветы. Они подарят тебе настоящие счастье.

– Я и так счастлив. Цветок мне совсем ни к чему.

– Тогда подаришь его своей жене, пускай осчастливит её.

– Но она тоже…

– Вечно он всё решает за меня, – раздался голос незаметно вошедшей Елены. – Почему ты до сих пор не обслужил гостя. Всё приходится делать самой. Присаживайтесь, пожалуйста, и поставьте ваш горшок, вам же, наверно, тяжело.

– Благодарю, вы так добры, – сказал старик, ставя цветок на стол. – Мне уже пора в путь, только бы немного хлеба и вина в дорогу. Денег у меня нет, а ваш муж отказывается взять в качестве платы цветок.

– Я… – попытался вставить слово Орест, но тут же был прерван.

– Никакого почтения к старшим! – воскликнула Елена, направляясь к корзине с хлебом. – Человек тебе последнее отдаёт, а ты… и как не стыдно?!

Елена наскоро собрала, что было под рукой и, торопясь, протянула корзину с едой и кувшином вина старику.

– Извините, что так мало. Таверна у нас небогатая, сами видите.

– Благодарю. Я уже и не надеялся, что на свете остались такие щедрые люди, – с этими словами старик бережно взял из рук хозяйки корзину и направился к выходу.

– Доброго пути, если будете ещё в наших краях обязательно заходите. – прокричала Елена ему вслед.

***

– Глупец! – набросилась она на мужа, как только старик затворил за собой дверь. – Кто так обращается с путниками?

– Если мы будем одаривать так каждого бродягу, то вскоре самим придётся скитаться в поисках милостыни, – недовольно ответил Орест.

– Не похож он на обычного попрошайку… – загадочно произнесла Елена, взяв за края цветочный горшок. – Надо бы на солнце подставить, а то совсем зачахнет.

Женщина понесла цветок поближе к окну, но вдруг громко вскрикнула, чуть не уронив горшок.

– Что случилось?

– Перехватилась неудачно и ладонь порезала.

– Сильно?

– Да, дай чем-нибудь руку замотать. Я даже овощи ещё не успела почистить. Пойдём, будешь помогать. И полей цветок перед уходом, а то совсем завянет.

Со сколотого края горшка кровь Елены медленно стекала на высохшую землю и, не впитываясь, ползла прямо к увядшему стеблю.

***

Орест набрал воды и, размышляя о странном бродяге, нарушившем привычный распорядок дня, подошёл к цветку.

– Елена! – громко позвал он супругу, чьи шаги ещё были слышны на лестнице.

– Что такое? – не спускаясь, отозвалась она.

– Один бутон распустился, иди скорее! Он… прекрасен.

– И давно ты полюбил цветы?

Но когда Елена увидела это крошечное чудо, она поняла, что нельзя было устоять перед столь притягательной красотой. Шесть небесно-голубых лепестков раскинули свои объятия вокруг яркой, точно июльское солнце, сердцевины. От неё по лепесткам алыми лучами расходились изящно переплетённые линии. Один вид этого маленького цветка заставлял позабыть обо всём на свете, сопротивляться его очарованию было невозможно.

Елена ощутила, как её переполняет неведомое прежде чувство. И чем пристальнее она всматривалась в огненно-рыжий центр небесного хоровода, тем сильнее начинало струится бархатное тепло по её телу. Цветок смотрел на неё в ответ любящим и всепонимающим взглядом крошечного ока, разросшегося до размера вселенной.

– Ты тоже видишь это? – в полузабытье прошептала она.

– Да… – еле слышно ответил Орест.

Бережно укрытые от всего мира красотой цветка, они не заметили, как начало смеркаться и очнулись, лишь когда очертания лепестков растворились в темноте, наполнившей таверну.

– Сколько же времени прошло? – пришёл в себя Орест. – Люди, наверное, решили, что мы сегодня не работаем. Нехорошо это, у нас и так посетителей немного.

Елена ещё продолжала наслаждаться остатками безмятежной опустошённости и не отвечала на рассуждения мужа.

– Этот цветок – далеко не обычная асфодель, – Орест суетливо зажигал лампы по всей таверне. – Надо было как следует расспросить о нём старика…

– Ты его так и не полил, – с укором заговорила очнувшаяся Елена. – Посмотри, ему совсем плохо. Даже цветок опять закрылся. Куда ты дел кувшин? Я полью сама.

В дверях появились трое мужчин, они оживлённо спорили и, не обращая внимания на растерянных хозяев, заняли один из угловых столов.

– Неси закуски и побыстрей, – шепотом приказал Орест жене, – иначе от нас последние гости разбегутся.

Повседневные заботы вновь заявили о себе, и вечер приобрёл привычный суетливый облик.

Укрывшись вуалью из полутеней, цветок устало дожидался своего часа.

Первые побеги

Второй день Орест невольно наблюдал за странным растением. Цветок, казалось, занимался тем же. Хозяина таверны не покидало ощущение, что как только он отводит взгляд от желтоватого морщинистого тела в горшке, растение незаметно приоткрывает один из своих сочных, упругих бутонов и украдкой выглядывает из него единственным алым глазом. В этом невидимом взгляде чувствовался укор, какая-то почти детская обида. Цветок настойчиво чего-то требовал, но что именно ему было необходимо, Орест понять не мог. Ежедневно он поливал ненасытную землю в горшке, протирал от пыли пожухлые листья, переставлял на самые освещённые места в таверне, но всё было тщетно – цветок продолжал увядать.

– Что же я делаю не так? – растеряно бормотал Орест, когда на лестнице послышались торопливые шаги.

– Опять бездельничаешь? – с порога начала Елена.

– Может, он уже погиб, – словно не заметив появление жены, продолжал вслух рассуждать Орест. – А что, если попробовать его пересадить?

– Ты всё с этим цветком несчастным мучаешься? Не нравится ему у нас, вот и не растёт. Лучше пойдём, поможешь мне утку ощипать, а то я на кухне сегодня совсем не успеваю.

– Да, сейчас приду, – задумчиво ответил Орест.

– Пошли, хватит тут сидеть, – Елена подошла и уверенно схватила горшок испачканными кровью птицы руками. – Отнесу его наверх, там солнца побольше, может, оживёт.

– Да, тут ему совсем плохо.

– Жду на кухне, – сказала, уходя, Елена.

Быстрыми шагами она поднялась по лестнице и, приоткрыв дверь, вышла на улицу. Мальчишки, игравшие на углу дома, и идущие мимо прохожие как-то странно смотрели на неё, пока их взгляд не останавливался на цветке. На несколько мгновений люди пугающе замерли, а затем их лица исказили неестественные улыбки, и они безмолвно двинулись в сторону Елены.

Асфодель вновь зацвела, вобрав в себя кровь с рук бережно державшей его женщины.

***

Орест нехотя запирал внутреннюю дверь, когда за спиной раздались торопливые шаги.

– Не закрывай, – испуганная женщина взволновано дышала. – Нам нужно запереться изнутри!

Орест недоумевающе смотрел на Елену открывая дверь.