Лэйла-стероид

«Проворные ребята эти папарацци. Пора валить. Надеюсь, этот прозрачный тип не раздает там на улице автографы».

Скал вышел из Клиники 15 через черный вход. Неподалеку валялся горящий мотоцикл, а рядом с ним скорчилось то, что недавно звали Кармой. Судя по всему, убегавший «механик» врезался в стену на полной скорости. Скал немного постоял, вдыхая холодный воздух, пахнувший гарью и гниющими листьями, прислушался к далекому звуку сирен и зашагал прочь от больницы.

Вернее, попытался это сделать, потому что в этот самый момент где-то справа раздался негромкий щелчок. Именно по этому элегантному щелчку, понимающие люди безошибочно определяют, что с таким звуком откидывается крышечка только по-настоящему дорогой зажигалки.

Скал повернул голову и удивленно покачал головой, глядя на мгновение вынырнувшее из темноты лицо.

– Сегодня похоже ночь неожиданных встреч.

– Согласен, – равнодушно подтвердил генерал Сомов, выпуская тоненькую струйку дыма. – Первая затяжка – самая поганая. Отдает бензином. Это единственный недостаток таких зажигалок.

– Самое время обсудить достоинства и недостатки зажигалок Ты пришел только для этого?

– Сомов пожал плечами и посмотрел в сторону Клиники 15.

– Все мертвы? – спросил, а вернее констатировал он.

– Никак уже в курсе? – прищурился Скал.

– Должность такая. Все знать – моя обязанность.

– Спектакль окончен, или будет еще действие?

– Окончен, Скалин, окончен. «Капелла» прислала письменное предупреждение. И нам и американцам. Спектакль в клинике – только демонстрация того, что они не шутят. Так что государственной поддержки у тебя больше не будет. Надеюсь, ты уже догадался, что вопреки видимости, она у тебя все же была?

– Иди ты! Правда?! – ехидно изумился майор. – И что же, наши великие державы испугаются угроз какой-то там организации?

– Нет, конечно. Они не испугаются, они УЖЕ испугались. Высочайшим повелением «Капеллу» приказано оставить в покое, так что если пойдешь дальше, то без нас. Сам понимаешь, «Капелла» помогала государственным машинам в стольких грязных делишках, что ей есть чем пригрозить.

– А раньше было непонятно?

– Раньше не было угроз, – пожал плечами Сомов. – Сталин, вероятно, тоже намеревался продолжать войну с западным миром, но только до того, как американцы взорвали Хиросиму и Нагасаки. И запад обрушился бы на СССР, если бы не атомная бомба.

– Черт с вами, – пробормотал майор, стискивая в кармане рукоятку кинжала, убившего Стивенса. – Нам, уродам, не привыкать к одиночеству. Зачем ты пришел сюда, Сомов? Причем самолично.

Сомов помедлил, в задумчивости стряхивая пепел прямо на ботинки. Висевший в воздухе туман еще больше сгустился, оседая мелкими каплями на лицах стоявших друг напротив друга мужчин.

– Ты всегда нравился мне, Скалин, – тихо и убежденно сказал генерал. – Несмотря на ту… жесткую игру, в которую мы с тобой сыграли, мое отношение к тебе не поменялось. И я просто хотел сказать тебе, что если сможешь остановиться, то сделай это сейчас. Этот орех тебе явно не по зубам.

– Знаешь Сомов, что меня всегда в тебе раздражало? – усмехнулся Скал, поднимая воротник куртки. – Не то, что ты врешь и даже не то, что врешь самому себе, а то, что сам же и веришь в собственное вранье. А это еще хуже, чем вообще ни во что не верить. Попытка номер два. Что тебе здесь нужно?

– Отдай его Бартоку, – негромко и быстро сказал Сомов.

– Ты о чем?

– О кинжале. Отдай его Бартоку. Он сможет провести анализ, не привлекая лишнего внимания. Не то, чтобы эта информация что-нибудь изменит, просто любопытно… Я просто хочу… должен знать. Поэтому я здесь один. То, с чем мы столкнулись, если я прав, не умещается в привычный нам мир.

С этими словами Сомов выбросил сигарету и исчез в тумане.

– Сукин сын, – задучиво сказал Скал, глядя ему вслед.

Письма, пришедшие за час до событий в Клинике 15

From

«Capella»

to

Somoff

Даже не пытайтесь сделать это снова. Проверьте кинжал.

* * *

From

«Capella»

to

D Marshan

Don’t even try it again.

Часть третья

Паутина дрожит

1

Очень трудно удержаться и не нажать на спуск фотоаппарата, видя как хоть мало-мальски известная личность пытается вести себя, как простой состоятельный смертный. Идет к чужой жене, сбивает прохожего своей иномаркой, пользуется услугами малолетних тайских массажисток. Мы не просто зарабатываем себе на жизнь, фотографируя все эти моменты чужой жизни, мы…получаем в руки немного власти над тем, кто считает, что у него весь мир в кармане.

"Вечерний звон" 12 апреля 20… года.

Молохов привычно поморщился, покосившись на табличку с названием еженедельной газеты, в которую его занесло бурным ветром судьбы. "Вечерний звон". От такой вывески за версту несло запахом «желтой» прессы. Запахом противным любому уважающему себя журналисту, как любому уважающему себя человеку противен запах немытого тела. Своего или чужого, неважно. Однако, такие крамольные мысли приходилось держать глубоко в себе, потому как название газеты было предметом особой гордости ее владельца. "В нем есть нечто патриархально русское", – говорил он. Положим, Дима Молохов мог бы и наплевать на гордость хозяина, но вот на те очень хорошие деньги, которые буквально текли в твой карман, при условии, что каждую неделю на стол редактора ложилась сенсационная, или даже не очень статья, подписанная Д. Молох, Дима плевать не мог. Кроме того, единственным занятием, которое по-настоящему нравилось Молохову была охота. Да, он называл себя охотником.

За сенсациями.

Духовная деградация всегда опережает физическую. Запах немытого тела еще раздражал, а вот запах «Вечернего звона» ощущался уже слабо. Дезодорант с ароматом денег, это единственная гарантированная защита от любой, изящно выражаясь, вони.

Поморщившись еще раз, Дима толкнул тяжелую металлическую дверь редакции, оклеенную декоративной пленкой "под дерево". И как раз в этот момент он вспомнил, что сегодня четверг. Услышав дикий вопль редактора, который при всем желании нельзя было назвать радостным, Молохов вспомнил также, что "Вечерний звон" выходит в пятницу. А когда позади громко лязгнула дверь, память вернулась окончательно, и Дима вдруг осознал, что в дипломате у него лежит материал для номера, обещанный еще к понедельнику.

– Убийца! – трясущийся мокрый перст редактора указал на криво улыбнувшегося Молохова. – А я ему поверил, когда этот монстр обещал больше не задерживать свои низкопробные статеечки.

Дима почесал за ухом и развел руками.

– Ну извини, Мама, совсем забегался, – Молохов говорил свободно, потому что уже заметил счастливые искорки в глазах редактора. Ура, ура, не придется затыкать дыру в номере какой-нибудь ерундой, вместо обещанного и, что ни говори, отличного материала Д. Молоха.

Редактор исторгнул еще один крик, но Дима просто отмахнулся, аккуратно укладывая кейс на свой стол.

– Ладно, ладно, не надо кидаться тяжелыми предметами. Сейчас оттаешь, Мама. Статья получилась, пальчики оближешь.

Не торопясь, Молохов выудил пачку листов, скрепленных ржавой канцелярской скрепкой. Он всегда скреплял свои рукописные статьи именно скрепкой и именно ржавой. Просто потому, что тем, кому потом приходилось работать с его статьями, это страшно не нравилось и они делали ему не то чтобы замечания, но давали понять, что преуспевающий репортер может позволить себе нечто лучшее, чем рыжая скрепка. И в принципе, печатать статьи можно было бы и на компьютере, в начале 21 века.

Редактор испортил все удовольствие, сорвав ржавый металл с листков, прежде чем отдать статью подвернувшемуся сотруднику.

– Галопом! – приказал он. – Чтоб через полчаса передать верстальщику. А ты запомни, – редактор обернулся к Диме, – если статья хреновая, я бухгалтерский листок с твоим гонораром использую вместо туалетной бумаги.

Молохов сел на стул, почувствовав, как внезапно накатилась волна усталости. Нет, он не будет говорить Маме, что корпел над статьей чуть ли не всю ночь. Это будет выглядеть…

Неправильно.

Редактор подостыл, притих и, взглянув на часы, даже налил провинившемуся Диме полученной по бартеру минералки. Эта удивительная жидкость, едва оказавшись в редакции, мгновенно прославилась, благодаря своему совершенно отвратительному вкусу. Пить ее без содрогания поначалу мог только заключивший эту сделку рекламный агент, но вскоре халявный напиток, стоявший на всех столах, начал постепенно не то чтобы нравиться, но восприниматься как неизбежное зло и вскоре, все работники начали понемногу попивать минералку, неизменно чередуя глотки с возгласами отвращения.

Молохов с сомнением взглянул на непонятно большие пузырьки углекислого газа, покрывшие внутреннюю поверхность высокого стакана, и задумчиво отхлебнул. Его передернуло. Тем не менее усталость как рукой сняло. Секунд на десять.

Дима взглянул на Маму и почему-то вспомнил, что так до сих пор и не узнал, почему этого полноватого рыжеусого мужика прозвали Мамой.

– Папарацци твой возник, – уже совсем благодушно сказал редактор, неправильно истолковав взгляд Димы. – Сказал, чтоб позвонил, как только объявишься.

Молохов несколько оживился.

– Он не сказал, где обретается, дома или у своей?

– Не доложил.

– Ну конечно, – буркнул Дима, подтаскивая к себе редакторский телефон. – И чего это я спрашиваю? Разве он когда-нибудь…

Палец Молохова завис над пультом.

«Итак, какой номер наберем? Домашний или. Лотерея, лотерея…»

Дима набрал домашний номер. После девяти гудков трубку сняли.

Интересно, выиграл я или нет.

– Какой мудак растрезвонился? – послышался в трубке мятый голос Бомжа.

– И тебе доброго утра. Ты на вопросы то в состоянии отвечать или как?

Трубка икнула.

– Понятно. Задаю первый…

– И последний.

– Получились?

Бомж замолчал. Перед мысленным взглядом Молохова возникла его потрепанная физиономия, довольно ухмыляющаяся.

А вот не буду злиться. На зло. Молчи хоть год.

– Приезжай ко мне. Тут и поговорим, – заявил Бомж.

– Да какого хрена! – не выдержал Дима.

– А по дороге не забудь купить какой-нибудь дорогой иностранной бурды. Как обещал. Все!

Молохов поцеловал трубку, сплюнул в сторону и повернул сияющее лицо к Маме.

– Без дураков? – недоверчиво спросил редактор. – Это действительно настолько хорошо?

Дима пожал плечами и вскочил.

– Там видно будет. Чемодан свой я оставляю. Вернусь часика через два.

Не слушая несущихся вдогонку криков редактора, Молохов выскочил за дверь, на ходу застегивая куртку. «Вечерний звон» не так давно разместился в новом офисе, находившемся на 12 этаже здания, принадлежавшего какому-то банку. Лифт только что подошел. Дима скользнул в просторную кабину вслед за двумя молоденькими девушками, оживленно беседующими о достоинствах какого-то нового ресторана. На мгновение прервав разговор, девушки оценивающе посмотрели на несколько сутуловатого, но в общем-то довольно привлекательного темноволосого самца, с резкими чертами лица, каждая клеточка которого, как казалось, находится в постоянном движении. Осмотр продолжался пару секунд, после чего разговор о ресторане возобновился. Самец временно недоступен. Весь в делах. Забившись в угол, Молохов, не в силах совладать со старой привычкой, украдкой сунул руку в карман и бросил мимолетный взгляд на краешек нечеткой фотографии, которая вскоре станет одной из многих, благодаря искусству Бомжа. На ней был виден лежащий человек, голова которого разбилась о бордюр. Левой кисти у мертвого не было, вместо нее рука заканчивалась длинным клинком.

* * *

В то время, когда Молохов лишь только начал писать обещанную к понедельнику статью, на другом конце города толстая пачка газет с шуршанием упала на продавленное сидение кресла с потертой цветастой обивкой. Вокруг царила темнота, но того, кто принес газеты она, кажется, не смущала. Он опустился на пол и протянул руку за первым номером, с глянцево-коричневыми буквами «Бульварный листок» на лицевой странице. Несколько минут ничего не было слышно, кроме шелеста переворачиваемых листов с полуголыми девчонками, растерзанными трупами и «звездными» лицами. Тускло светящийся взгляд читающего медленно перебегал с одной строчки на другую. Лишь после самого тщательного просмотра «Бульварный» отлетел в сторону, а сидящий потянулся за второй газетой в пачке, тоже оказавшейся славным представителем «желтой прессы».

Где-то далеко в темноте зазвонил телефон. Комок мокрого снега ударился о стекло. Соседи за стеной разразились необычно громкой бранью. Казалось и люди, и природа, словно сговорившись решили во что бы то ни стало оторвать любителя «желтизны» от его занятия. Однако листы продолжали переворачиваться, монотонно и тщательно изучаемые пронзительными кошачьими глазами.

Через час стопка перекочевала с кресла на пол. Сидящий аккуратно сложил последний экземпляр.

– Появятся, – тихим успокаивающим голосом произнес он. – Они обязательно появятся. Сетевые материалы можно подчистить, а вот эти нет.

Темнота сгустилась настолько, насколько ей положено было сгуститься в первом часу осенней ночи. Пронзительно скрипнул пол под чьими-то тяжелыми шагами. Проезжавшая за окном машина на мгновение осветила фарами бледные руки с длинными гибкими пальцами, гладящими нечто похожее на тонкую металлическую полосу.

– Я ведь заметил твою фотовспышку, – слова вылетали и растворялись в прохладном воздухе комнаты. – Скоро ты их продашь какой-нибудь редакции, а не выложишь в интернет, если не дурак, и тогда я побеседую с покупателем. Сразу же после этого тебя ждет сюрприз.

Говоривший прижался лбом к окну и провел рукой сверху вниз. Послышался скрип железа по стеклу. Сверкнувшее острие длинного тонкого ножа с причудливо изогнутой рукоятью, оставило на прозрачной поверхности длинную царапину.

* * *

Бомж жил в «хрущобе» довольно далеко от центра. Ни один уважающий себя журналист без личного автотранспорта никогда не соглашался тащиться к нему домой, теряя почти час своей кипучей жизни всего лишь на дорогу. Бомж знал об этом и приглашал к себе только в тех случаях, когда твердо знал, что ему не откажут. А таких случаев было уже немало.

Бомж вот уже несколько лет называл себя лучшим папарацци в Москве. С этим спорили только те, кто никогда не имел с ним дела. Другие же твердо знали, что если вам нужна сенсационная статья, подкрепленная не менее сенсационными фотографиями, то можно сегодня обратиться к Бомжу, а завтра смело обещать редактору богато иллюстрированный материал.

Таким образом, Молохов, вывалившись из потного нутра до отказа забитого автобуса, выглядел не слишком разозленным, хотя такие поездки всегда действовали ему на нервы. Привычно отыскав глазами приземистое бетонное строение, Дима бодро зашагал по раскисшей дороге, стараясь не думать о воде, щекотавшей ноги ледяными струйками. Вскоре он уже стоял перед некогда светло-зеленой дверью и терпеливо нажимал на треснувшую кнопку звонка в пятый раз. Проработав с Бомжом около полугода, Дима знал, что тот откликнется не раньше, чем через семь трелей, издаваемых сингапурским чудом на 25 мелодий. Кстати, у Бомжа звонок почему-то выдавал 26. Дожидаясь, пока ему откроют, Молохов с привычным сожалением подумал о том, что с нависающим над ремнем животом надо бы что-то делать. Не то чтобы это было пивное брюхо, но все же…

Наконец за дверью зашлепало и на пороге в двух метрах над полом возникла вечно небритая физиономия, за которую Генка Волохин и получил кличку Бомж.

– Заваливай, – папарацци вяло дернул головой со спутанными черными космами. – Хотя если пришел без посудины…

Молохов шагнул вперед, сунув Бомжу бутылку «Metaxa».

– Или опять принес халтуру? – добавил Бомж, зачем-то рассматривая бутылку на свет.

У Волохина было одно удивительное свойство. В названиях алкоголя он не разбирался, но безошибочно определял дешевизну или дроговизну любого пойла. Было дело, один раз Молохов решил сэкономить. Тут же был выматерен и оставлен без фотографий на 2 месяца, после чего взял за правило не экономить на выпивке для Бомжа. Выходило себе дороже.

С первых же шагов Диме показалось, что в воздухе плавают густые облака серого сигаретного дыма. Ничего такого, конечно, не было, но все же Молохов закашлялся и быстрыми скачками пересек шестиметровое пространство до окна и распахнул створки. Живительный ледяной поток омыл легкие и вынес из комнаты застоялый сигаретный дух.

– Черт, Генка, – все еще тяжело дыша произнес Молохов, – у тебя уже, наверное, какой-нибудь новый дыхательный орган образовался. А может ты мутан? Так давай мы тебя в поликлинику сдадим, для опытов, а?

– Привет из Простоквакшино. В твоем возрасте уже пора цитировать классиков, а не фразы из мультиков, – угрюмо буркнул Бомж, ставя на низкий столик два стакана. – Меня в поликлинику сдадут только после того, как ты уже смирительную рубашку лет пять потаскаешь. А там как раз и я подоспею. Щелкну бывшего журналиста для какого-нибудь еженедельника.

Дима театрально поднял брови и сел на диван, который неожиданно оказался аккуратно застелен.

– Ты сегодня прям поражаешь меня красноречием.

Молохов протянул руку и взял стакан. На ощупь тот был просто ледяным.

– «Метакса» со льдом? – поджал губы журналист, делая вид, что не заметил пузырящуюся поверхность и темный цвет жидкости.

– Это «кола», родной, – невозмутимо произнес Бомж. – Во-первых, сейчас 12 часов дня, а раньше пяти я не пью, а во-вторых, – Генка сел напротив в глубокое кресло и ненатурально ухмыльнулся, – с чего бы это я стал поить тебя моей «Метаксой».

Несмотря на выработанную грубость, Геннадий Волохин был одним из лучших друзей Молохова. Родители Генки, потомственные интеллигенты, привили ему массу добродетелей, которые Бомж тщательно скрывал, но только от тех, с кем не желал иметь дела. Кстати, родители Бомжа работали в посольстве России в США и неоднократно пытались перетащить сына за океан, однако Генка упорно отказывался становится мистером Volokhin. Разобиженные предки временно перестали присылать ему деньги. Этим и объяснялась "хрущеба".

Поскольку жил папарацци на пятом этаже, а у Молохова, как уже упоминалось было «не пивное, но брюхо», Дима испытал чувство невообразимого блаженства, когда прохладный напиток попал в желудок и остудил разгоряченное тело. Только через пару минут, когда стакан опустел, Молохов вдруг вспомнил о причине своего прихода.

Несильно стукнув стаканом о столик, он заявил:

– Ну ладно, Гэ Волохин, он же Бомж. Где они?

– У тебя под носом, – внимательно взглянув на приятеля сказал Генка. – Если конкретнее, то под столом.

Молохов быстро наклонился и вытащил на свет длинный желтый конверт с надписью «Фотобумага» на нем. Когда нетерпеливым движением Дима разорвал бумагу, Бомж слегка отодвинулся вместе с креслом, и его надежно скрытая застенчивость проступила на скулах легким румянцем. Он знал, что проделал прекрасную работу.

– О, Бог мой, – прошептал Молохов, жадно пожирая глазами каждый из шести снимков. – Ты просто гений. В таких условиях и такое качество. Я сейчас же позвоню в редакцию и пусть заменят тот утиль, что я им сегодня принес вот на эти фотографии.

Дима выбрал два фото и отложил их в сторону, после чего сияющими глазами посмотрел на Бомжа.

– Это же бомба! Просто бомба.

Молохов вскочил и выхватил из кармана мобильник. Он уже было приготовился звонить, как вдруг из-за его плеча протянулась рука с обломанными ногтями, аккуратно отобрала трубу и бросила ее на стол. Дима удивленно покосился на вяло улыбнувшегося Генку.

– Это, пожалуй, требует объяснения, – после недолгой паузы проговорил Молохов. – Что случилось?

Маска сонливости и апатии неожиданно спала с лица Бомжа, словно стертая тряпкой рожица, нарисованная на стекле. Темные глаза Волохина на мгновение сверкнули, но тут же потухли, словно заставившее их загореться чувство появилось лишь на секунду.

Генка опустил голову и отошел к окну.

– Подумай сначала, – бросил он оттуда. – Стоит ли звонить и что-то менять. Да и вообще… эту статью публиковать.

– О чем тут думать, Генка, – до крайности удивленный и раздосадованный Молохов провел пальцем по экрану телефона. – Такой материал попадается раз в жизни. После его публикации мы сами себе будем гонорары устанавливать.

– Тебе денег мало?

– Да пошел ты! – Дима всерьез разозлился. – Я журналист и если мне в руки попадает редкостный материал, такой, которого ни у кого нет, я просто должен его опубликовать. Это как заноза, которую необходимо выдернуть.

– Зуд творчества и славы, скорее. Чем быстрее почешешься, тем лучше.

Пожав плечами, Бомж повернулся к нему лицом и присел на подоконник. Его расширенные зрачки мрачно поблескивали из паутины красных прожилок. Молохов сунул руки в карманы.

– А насчет денег… Да, мне нужны деньги. Просто потому, что считать каждую копейку и зависеть от того, шуршат ли у тебя в кармане бумажки унизительно и противно. И потом голод стирает любые мысли не относящиеся к поиску пропитания. Талант в таких условиях просто гибнет. А я не хочу, чтобы мой журналистский талант пропал.

Генка снова пожал плечами и протопал на кухню. Он вернулся с новой порцией «колы».

– На, остынь, – сказал Бомж, протягивая Диме стакан. – Никто твоему таланту пистолет к виску не приставляет. Хочешь творить, твори. Но и на рожон лезть не стоит, а то может случиться так, что финансы твои, заработанные, некому тратить будет.

Молохов глубоко вздохнул и мысленно сосчитал до семи, подавив раздражение. Внезапно ему пришла в голову мысль, что если уж невозмутимый Волохин заговорил таким образом, то основания для этого должны быть наисерьезнейшими.

– Вот и хорошо, – Генка вздохнул. – Вспомни-ка лучше тот день, когда мы с тобой сильнее всего жалели, что нет с собой качественной камеры?

– Нечего вспоминать, – мрачно произнес Дима. – В «Амфоре», с месяц назад. Кого-то там убили, куча спецов из ФСБ понаехала. Мне потом приятель оттуда шепнул, что федералы в тот вечер здорово лажанулись. Но на большее он не раскололся, а поскольку о самом убийстве писали все кому не лень, я с этим делом завязал.

– Подробностей я у тебя не спрашивал, – Бомж поскреб в затылке, – но хрен с тобой. Язык без костей, что тут сделаешь… Ты помнишь тех, кто сидел за одним столиком с убитым?

– Смутно. Девочка помню потрясная с ним была. Так ее весь ресторан я думаю запомнил, а что?

– Да ладно, – Генка провел пятерней по волосам. – Не буду томить, вижу, бесполезно это. Поскольку у меня память на лица профессиональная, поэтому я запомнил не только девочку, но и ее соседа.

– Кожухова, – задумчиво произнес Дима. – Я узнал его фамилию, прежде чем бросил копать и причем раньше, чем… Ну ладно, что дальше.

– Пусть так, Кожухова, – Бомж взял из рук Молохова стакан и одним глотком убавил его содержимое на треть. – На него охотилось ФСБ. Догадаться об этом не трудно. Так вот, после смерти Кожухова, к его столику, где и так уже сидело трое, как я понимаю, федералов, подбежал еще один из их же команды. Молодой совсем…

– Да зачем ты все это…

– Вот он, – Бомж подошел к столу и не глядя ткнул в одну из фотографий. – Вот, этот парень подошел тогда к столику.

Из открытого окна прилетел пронзительный звонок трамвая, пугавшего какого-то зазевавшегося пешехода. Молохов вгляделся в посмертный снимок Роберта Стивенса, валявшегося на полу с пробитой шеей.

– Что же из того? – медленно произнес Дима после некоторого молчания. – Здесь замешано ФСБ. Тогда тем более надо…

– Ты что, совсем дурак! – выкрикнул вдруг Бомж, впервые выплеснувший полновесный заряд злобы. Впрочем, голос он тут же понизил. – Ты что, думаешь федералы только тем и занимаются, что устраивают резню чуть ли не в центре города? Десять трупов! Причем один из них с выколотыми глазами.

– Девять трупов, – машинально поправил Молохов и добавил. – Ну и что из того!

Бомж открыл рот, но увидев глаза Димы лишь рассмеялся и рухнул на диван.

– Какого дьявола я тут стараюсь? Ты же упертый как Бен Ладен. Фиг с тобой, пиши статью, вынимай свою занозу. Или вернее чешись, унимай зуд.

– Э нет, Геночка, – Молохов сел рядом и постучал кулаком по костлявому плечу Волохина. – Выкладывай уж все, что знаешь. Переубедить ты меня не переубедишь, но факты. Факты меня интересуют.

Бомж покачал головой.

– Репортер хренов, – буркнул он, копаясь в желтом конверте. – Вот тебе еще факты, – Бомж сунул под нос Молохову глянцевый прямоугольник. – Видишь, рядом с этим покойничком ствол валяется? Сфотографировал специально, как чувствовал.

– Классная пушка, а что? Труп, по-моему, гораздо интереснее этого пистолета. Ты подумай, этому здоровенному мужику, шею свернули как котенку.