Гордость и предубеждение

– Элиза Беннет, – заявила мисс Бингли, когда за той закрылась дверь, – несомненно, принадлежит к числу тех юных особ, которые всеми силами стремятся зарекомендовать себя у мужчин, принижая собственные достоинства. Со многими джентльменами, доложу я вам, этот фокус проходит; но, на мой взгляд, так ведут себя лишь глупые гусыни, и подобное искусство чудовищно.

– Безусловно, – согласился мистер Дарси, к которому в основном данные слова и были обращены. – Нечто чудовищное я усматриваю вообще во всех искусствах, до которых снисходят дамы, чтобы пополнить свой арсенал очарования. Презренно все, что сродни коварству.

Такой ответ понравился мисс Бингли отнюдь не настолько, чтобы по-прежнему развивать эту тему.

Элизабет снова спустилась к хозяевам, но только для того, чтобы сообщить, что Джейн стало хуже и что оставить ее она не может. Бингли настоял на том, чтобы немедленно послали за мистером Джонсом, в то время как его сестры, убежденные в ущербности сельской медицины, уверяли брата в необходимости срочно выписать лучшего лекаря из Лондона. Однако этих уговоров Элизабет уже не слышала; но если бы ее и посвятили в суть разногласий, то вряд ли она стала бы возражать против предложения Бингли. Порешили на том, что, если к утру мисс Беннет не станет заметно лучше, за мистером Джонсом пошлют на заре. Мистер Бингли метался по гостиной и не находил себе места. Его сестры вслух заявили, что чувствуют себя совершенно разбитыми; однако свою скорбь они все же превозмогли вскоре после ужина, исполнив пару дуэтов. Мистер Бингли в свою очередь находил утешение в том, что ежечасно давал наставления мажордому оказывать всяческое внимание больной леди и ее сестре.

Глава 9

Элизабет почти всю ночь провела в комнате сестры и поутру была рада сообщить в ответ на расспросы экономки, которой обеспокоенный мистер Бингли поручил справиться о состоянии мисс Беннет, что той стало лучше, а еще чуть позже она передала то же сообщение двум элегантным горничным, которые прислуживали барышням. Однако, несмотря на очевидную поправку, Элизабет все же настояла на том, чтобы в Лонгбурн отправили записку, в которой она просила мать обязательно приехать и собственными глазами оценить состояние Джейн. Письмо это немедленно отправили; и не успели хозяева доесть завтрак, как в Незерфилде появилась сама миссис Беннет и двое ее младших дочерей.

Доведись нашей приятной леди застать свою Джейн хоть в сколь-нибудь опасном состоянии, ее сердце, безусловно, разбилось бы тут же; но поскольку кризис уже миновал и состояние дочери тревоги больше не внушало, миссис Беннет выразила уверенность в том, что скоро она совсем поправится, хотя полное выздоровление, разумеется, наступит не завтра и даже не на днях; а посему бедной девочке придется пожить в этом гостеприимном доме подольше. В соответствии с этим заявлением она и слышать не желала просьбу Элизабет отвезти их обеих домой. Аптекарь, прибывший в Незерфилд почти одновременно с тремя леди, также заверил всю компанию в том, что перемена места и дорога едва ли сослужат добрую службу ослабленному организму. Как только миссис Беннет присела рядом с Джейн, в дверях появилась мисс Бингли и пригласила гостей пройти в столовую. Там их встретил мистер Бингли, который высказал надежду на то, что состояние бедной барышни не слишком расстроило миледи.

– Ах, мистер Бингли, это ужасно! – всплеснула в ответ руками миссис Беннет. – Бедняжка так слаба, так больна, что и речи не может идти о том, чтобы трястись несколько миль в повозке по этим ужасным дорогам. Да и мистер Джонс уверяет, что ей необходим покой. Боюсь, мы будем вынуждены еще немного злоупотребить вашим гостеприимством.

– Трястись в повозке! Даже не думайте об этом! Уверен, что моя сестра будет категорически против таких перемещений.

– Поверьте, мадам, – с ледяной любезностью молвила мисс Бингли, – ваша дочь получит у нас самую теплую заботу, какая только возможна.

Миссис Беннет разразилась потоком благодарностей.

– Я уверена, – говорила она, – что, если бы не такие преданные друзья, с девочкой могло бы случиться непоправимое; ведь она так больна, так страдает, хотя воспринимает эту боль смиренно, точно ангел. Она всегда так. Поверьте, никогда в жизни я не видела людей столь кроткого нрава. Я постоянно говорю остальным дочерям, что они ей и в подметки не годятся. Здесь у нее такая милая спальня, мисс Бингли, а из окна столь восхитительный вид на садовую дорожку! В целой стране не найдется места прекрасней, чем Незерфилд. Надеюсь, вы не спешите расстаться с этой усадьбой, хоть срок вашей аренды весьма ограничен, – обратилась она на этот раз уже к ее брату.

– Что бы я ни делал, я всегда ужасно спешу, – отвечал тот, – и поэтому, если мы соберемся покинуть Незерфилд, то сделаем это буквально за пять минут. Однако в настоящее время я чувствую себя расположенным пожить здесь некоторое время.

– Именно так мне и показалось, – заметила Элизабет.

– О, так вы начинаете понимать мой характер! – воскликнул мистер Бингли, поворачиваясь к девушке.

– Да, мне кажется, я превосходно вас понимаю.

– Мне хотелось бы расценивать ваши слова как комплимент; однако не может не пугать тот факт, что кто-то видит тебя насквозь.

– Но это именно так. И вовсе не обязательно думать, что глубокий, сложный характер является более ценным, чем тот, которым обладаете вы.

– Лиззи! – негодующе воскликнула миссис Беннет, – Помни о том, где находишься. Дома, к несчастью, ты еще можешь позволить себе такие вольности, но здесь!..

– Вот уж не подозревал, – не обращая внимания на нее, продолжал мистер Бингли, – что вы разбираетесь в характерах. Должно быть, для вас я представляю в этом смысле определенный интерес.

– Конечно, но более всего мне интересны натуры сложные. По крайней мере в этом их преимущество.

– Провинция, – заметил Дарси, – в целом весьма скудна на объекты для подобного исследования. Пребывая в деревне, человек вынужден находиться в очень ограниченном кругу людей самого заурядного характера.

– Однако сами люди подвержены переменам настолько, что каждый день можно обнаружить в одном и том же человеке что-нибудь новое.

– Это точно, – радостно подхватила миссис Беннет, довольная выпавшей ей возможностью оправдать провинцию в глазах городских снобов. – Смею вас заверить, что этих перемен у нас ничуть не меньше, чем в городе.

На нее изумленно взглянули. Дарси, несколько мгновений не сводивший с миссис Беннет глаз, неожиданно молча отвернулся. Дама, уверовав в то, что наголову разбила неприятеля, продолжила упиваться собственным триумфом.

– Лично я вообще никак не возьму в толк, чем таким Лондон лучше нашей деревни, ну, конечно не считая магазинов и публичных мест. Сельская местность, как мне кажется, гораздо приятнее города, не правда ли, мистер Бингли?

– Когда я приезжаю в деревню, – отреагировал молодой человек, – мне совершенно не хочется ее покидать. Впрочем, когда я живу в городе, чувства мои весьма схожи. В каждом из упомянутых мест есть свои достоинства; и поэтому я могу одинаково наслаждаться жизнью повсюду, куда бы судьба меня ни забросила.

– Это оттого, что у вас такой легкий характер. Но вот этот джентльмен, – кивнула она в сторону Дарси, – похоже, полагает, что деревня вообще не достойна даже самого малого внимания.

– Нет же, мама, вы ошибаетесь, – вспыхнув от смущения, возразила Элизабет. – Вы неверно понимаете мистера Дарси. Он лишь имел в виду, что в деревне невозможно встретить столько самых разных людей, как в городе, с чем вы, конечно, спорить не станете.

– Разумеется, милочка, как же с этим не согласиться; но вот что касается ограниченного круга в нашей местности, то я хочу заметить, что в стране есть немного графств больше этого. Ты же знаешь, мы обедаем с двадцатью четырьмя семействами.

Бингли от сарказма сдерживала лишь мысль об Элизабет. Его же сестра отличалась меньшей деликатностью. Сардонически улыбнувшись, она стрельнула глазами в сторону Дарси. Элизабет, лихорадочно подыскивая новую тему для своей матери, поспешила спросить миссис Беннет, не приезжала ли в Лонгбурн во время ее отсутствия мисс Шарлотта Лукас.

– Да, как же, вчера она заглянула к нам вместе с сэром Уильямом. Что за очаровательный человек ее отец! Вы не находите, мистер Бингли? Как он следит за модой! А как он благороден! Как легок и приятен! У него всегда найдется, о чем поговорить с человеком. Именно таким я и представляю себе приличное воспитание. А вот те люди, которые слишком много о себя мнят и при этом все больше помалкивают, сильно ошибаются насчет собственной важности.

– А Шарлотта осталась с вами обедать?

– Нет, она отправилась домой. Мне кажется, ее ждали там, чтобы она помогла приготовить мясные пирожки. А вот что касается меня, мистер Бингли, то я держу только тех слуг, которые в состоянии справиться с работой без посторонней помощи. Да и дочерей я воспитала в том же духе. Однако мы не вправе судить других; и у Лукасов тоже прекрасные девочки, уверяю вас. Жаль только, что они такие дурнушки! Конечно, не то чтобы я считала Шарлотту совсем уж простенькой, ведь она наша давняя подруга.

– Мне она показалась весьма приятной девушкой, – возразил Бингли.

– О да, разумеется; однако вы не можете не согласиться, что в целом она совсем проста. Да и сама леди Лукас всегда в этом признается, не говоря уже о том, что при всяком удобном случае она завидует тому, насколько красива моя Джейн. Я, если честно, не люблю хвастаться своими девочками, однако трудно поспорить с тем, что Джейн – редкой красоты создание. Об этом все только и говорят. Еще когда ей было всего пятнадцать, в городе, где живет мой брат, в нее страстно влюбился один джентльмен; и чувства его были столь сильны, что моя невестка нисколько не сомневалась в том, что Джейн сделают предложение еще до отъезда. Правда, тогда у нас ничего не получилось. Возможно, он счел ее слишком молодой. Как бы там ни было, в ее честь он написал несколько стихов, весьма складных стихов, уж вы мне поверьте.

– На этом его страсть и закончилась, – нетерпеливо подытожила Элизабет. – Сдается мне, мы встречались со множеством таких, как он. Интересно, кто впервые обнаружил эффективность поэзии в деле уничтожения любви?

– Я привык рассматривать поэзию как пищу для любви, – изумленно заявил Дарси.

– Прекрасной, крепкой, здоровой любви – очень может быть. Питать можно лишь то, что само по себе уже сильно. Но если речь идет об эфемерном, призрачном и тощем намерении, то тогда, я убеждена, первый же сонет задушит всякое чувство.

Услышав это, Дарси только улыбнулся. При наступлении неловкой паузы Элизабет вся затрепетала от страха за то, что мать, воспользовавшись общим молчанием, продолжит развивать тему красоты в своей собственной интерпретации. Ей страстно хотелось опередить родительницу, но как назло в голове не было ни одной мысли. Нарушив молчание, миссис Беннет вновь принялась благодарить мистера Бингли за доброту к ее дочери, попутно извиняясь за дополнительные хлопоты, связанные с незапланированным пребыванием в этом доме еще и Лиззи. Сам молодой человек во время беседы был безупречно вежлив и произносил все те слова, которые принято говорить в подобных ситуациях. К этому же он принудил и младшую сестру. Мисс Бингли исполнила свою партию без должной грации, однако миссис Беннет осталась вполне довольна и ее речью; и вскоре с легким сердцем мадам приказала подавать экипаж. Заслышав этот сигнал, младшая из дочерей пришла в оживление и нервно засуетилась. Все это время девочки о чем-то шептали друг другу на ухо; и в результате, перемежая свои слова очаровательными ужимками, младшая Беннет напомнила Бингли о его обещании дать бал в Незерфилде.

Лидия была крепкой, заботливо взращенной девицей пятнадцати лет с очаровательным цветом лица и таким же чувством юмора – любимица своей матери, весьма рано вышедшая в свет. Девушка выросла и стала натурой совершенно естественной; и собственная ее простота и непоколебимость, а также весьма свободные манеры, особо примечаемые офицерами, которым ее добрый дядюшка любил давать обильные обеды, вскоре превратилась в самоуверенность. Именно вследствие этого, излишне не церемонясь, она и напомнила Бингли об обещании, добавив при этом, что имя его покроется вечным позором, если он не сдержит своего слова. Его ответ на эту неожиданную атаку бальзамом пролился на материнское сердце миссис Беннет.

– Уверяю вас, – говорил молодой человек, – что я полностью готов выполнить свое обещание. Как только поправится ваша сестра, я с удовольствием выслушаю ваши предложения относительно дня, в который вам будет угодно осчастливить мой бал своим присутствием. Ведь я уверен, что вам едва ли захочется танцевать, пока мисс Беннет больна.

Лидия поспешила выразить свое полное удовольствие:

– О да, гораздо лучше дождаться, пока Джейн поправится, так как к тому времени капитан Картер, скорее всего, уже успеет вернуться в Меритон. А после того, как вы дадите этот бал, я буду настаивать на том, чтобы они в свою очередь дали другой. Обязательно скажу полковнику Форстеру, что, если он не последует вашему примеру, это будет просто неприлично.

Вскоре после этого миссис Беннет вместе с дочерями покинула Незерфилд, а Элизабет уже привычно вернулась к Джейн, оставив остальных леди и мистера Дарси обсуждать свою родню. Последний, однако, был немногословен и отмалчивался даже тогда, когда мисс Бингли усердствовала в колкости в адрес “прекрасных глаз”.

Глава 10

Прошедший день в точности повторил предыдущий. Миссис Херст и мисс Бингли начали утро с того, что несколько часов провели у постели Джейн, которая, хотя и медленно, но все же верно шла на поправку. Когда настал вечер, Элизабет присоединилась к остальной компании в гостиной. Карточный стол сегодня, как ни странно, был пуст. Мистер Дарси что-то писал, а мисс Бингли, пристроившаяся рядом с ним, внимательно наблюдала за тем, как из-под пера быстро появляются слова, выстраиваясь в строки, и время от времени отвлекала его тем, что напоминала о своих приветах его сестре. Мистер Херст и мистер Бингли разложили пикет, и миссис Херст ничего не оставалось, кроме как скучать рядом с джентльменами.

Элизабет, севшая за вышивание, с удовольствием следила за тем, что происходило между Дарси и его компаньонкой. Полное его равнодушие к щедрому потоку похвал относительно изящества почерка, ровности строк и размеров письма воплотилось в весьма странном диалоге, который прозвучал в унисон с собственным впечатлением Джейн от этой пары.

– Как приятно будет мисс Дарси получить это письмо!

Дарси молчал.

– Вы пишете так быстро, как никто другой.

– Вы ошибаетесь. Я пишу весьма медленно.

– Подумать только, сколько у вас в течение года бывает поводов написать очередное письмо! И это не считая деловой переписки! Вся она, я полагаю, отвратительно скучна!

– К счастью, я в отличие от вас так не считаю.

– Умоляю, не забудьте написать вашей сестре, что мне не терпится с ней повидаться.

– Я уже сделал это по вашей просьбе.

– Мне кажется, у вас совсем неудобное перо. Позвольте мне его отточить. Свои я затачиваю очень искусно.

– Спасибо, но я всегда делаю это сам.

– И как только вы умудряетесь писать так ровно?

Молчание.

– Напишите вашей сестре, как я рада тому, что она все увереннее чувствует себя за арфой, и добавьте, что я в жутком восторге от ее очаровательного оформления стола и что он, несомненно, лучше, чем у мисс Грантли.

– Вы позволите мне упомянуть о ваших восторгах чуть позже? Сейчас для них в этой части письма места нет.

– О, это совсем неважно! Я ведь увижусь с ней в январе. А вы всегда пишите ей такие очаровательные и длинные письма, мистер Дарси?

– Да, почти все они длинные; но что касается их очарования, то не мне об этом судить.

– Я просто уверена в том, что человек, который с легкостью пишет такие большие письма, не может не иметь очаровательного стиля.

– Кэролайн, боюсь, для Дарси это не комплимент, – перебил ее Бингли, – потому что он пишет вовсе не легко. Он слишком образован, поэтому предпочитает слова как минимум из четырех слогов. Правда, Дарси?

– Не спорю, мой стиль заметно отличается от твоего.

– О! – воскликнула мисс Бингли. – Чарльз действительно пишет настолько небрежно, что трудно себе даже представить. Он забыл половину того, чему его в свое время учили, а остальное сокращает вдвое.

– Просто мысли мои несутся с такой скоростью, что я не успеваю изложить их на бумаге. Именно поэтому моим адресатам порой кажется, что в этих письмах вообще нет ни одной мысли.

– Ваша скромность, мистер Бингли, – вступила в беседу Элизабет, – способна обезоружить любого оппонента.

– Ничто так не вводит в заблуждение, – заметил Дарси, – как видимая скромность. А ведь зачастую это всего лишь вопрос несовершенного образа мыслей, а иногда и косвенного хвастовства.

– И к какому из этих грехов ты причисляешь мой нынешний маленький всплеск скромности?

– К последнему, потому что ты гордишься своими недостатками в эпистолярном жанре. Тебе кажется, что они происходят от стремительности мысли и небрежности изложения, кои, в твоем понимании, если и не представляют собой ценности, то уж наверняка интересны. Талантом скорого исполнения гордятся, как правило, те, кто нисколько не тревожится о совершенстве своего результата. Когда нынче утром ты сказал миссис Беннет о том, что если надумаешь покинуть Незерфилд, то соберешься за пять минут, ты, скорее всего, счел это высказывание панегириком в свой адрес, своего рода похвалой самому себе. И тем не менее я не вижу никакой добродетели в такой спешке, поскольку, наверняка, многие твои дела окажутся незавершенными, и от этого ни ты, ни кто-либо другой не будете счастливы.

– Нет! – воскликнул Бингли. – Это уже слишком – помнить вечером все те глупости, которые я говорил с утра. И все же, клянусь честью, я свято верил в тот момент, что слова мои правдивы. По крайней мере, меня нельзя упрекнуть в том, что я просто хотел покрасоваться перед дамами.

– Наверное, так оно и было. Но при этом я не сомневаюсь и в том, что ты едва ли покинешь это место в описанной тобой поспешности. Твое поведение в полной мере будет зависеть лишь от удачи, как это бывает со всеми остальными людьми; и, если бы ты, седлая коня, неожиданно встретил друга, который попросил бы тебя остаться до конца недели, ты определенно выполнил бы его просьбу и, чего доброго, задержался бы на целый месяц.

– Этим вы только доказываете, – заметила Элизабет, – что мистер Бингли несправедлив к собственному характеру. И сейчас вы заставили его красоваться в гораздо большей степени, чем нынче утром он сделал это сам.

– Я безмерно вам благодарен, – заявил Бингли, – за то, что вы исхитряетесь превратить упреки Дарси в комплимент моему характеру. Однако, боюсь, вы перевели разговор в то русло, которое вряд ли входило в планы этого джентльмена, потому что теперь он обязан думать обо мне лучше, так как я, согласно его собственным предположениям, не откажу тому другу и не унесусь прочь сломя голову.

– Может быть, мистер Дарси считает, что поспешность вашего начального намерения искупается лишь вашим упрямством?

– Господи, я уже совсем ничего не понимаю; и поэтому пускай Дарси сам скажет, что он об этом думает.

– Похоже, ты хочешь, чтобы я объяснился в том, что ты сам приписываешь мне, но что лично я ни в коей мере не имел в виду. Однако, если согласиться с тем, что я только что услышал, следует помнить, и особенно вам, мисс Беннет, что друг, который попросит Бингли вернуться домой, разрушит его планы просто из прихоти, без каких-либо доводов.

– Готовность поддаться на такие уговоры друга едва ли является добродетелью.

– А готовность уступить без убеждения – тем более.

– Мне кажется, мистер Дарси, что вы совершенно отказываете мистеру Бингли в банальном чувстве дружеской привязанности. Забота о друге часто заставляет нас охотно поддаваться на уговоры и при этом не ждать никаких аргументов. Сейчас я не говорю о той ситуации, которую вы обрисовали мистеру Бингли. Разумеется, мы можем подождать, пока не придут желаемые обстоятельства, чтобы более предметно обсудить происшедшее. Но в целом, в самой обычной ситуации, когда мы имеем двоих друзей, один из которых без особой причины желает, чтобы второй изменил свое решение, неужели поведение друга, согласившегося с близким ему человеком без излишних уговоров, покажется вам неприемлемым?

– Не будет ли с нашей стороны разумнее, прежде чем продолжить эту дискуссию, сразу же как можно точнее определить степень важности того решения, которое предположительно подлежит пересмотру, а также степень близости между обеими сторонами?

– Несомненно! – воскликнул Бингли. – Давайте выслушаем все подробности, не упуская при этом ни одной мелочи, даже роста и телосложения тех друзей, поскольку это придаст нашему спору не только предметность, но и определенную весомость. К примеру, если бы Дарси не был таким высоким и крупным молодым человеком, я не уделял бы ему и половины того внимания, которым он пользуется. Уверяю вас, никто не внушает мне такого благоговейного страха, как Дарси. Особенно это заметно в определенных местах и при определенных обстоятельствах – в его доме, например, а еще по воскресеньям вечером, когда ему нечем себя занять.

Мистер Дарси улыбнулся; но Элизабет почему-то была уверена, что, несмотря на эту улыбку, он задет; и поэтому собственную усмешку девушка сдержала. Мисс Бингли вяло запротестовала против такого пренебрежения, одновременно увещевая своего брата прекратить нести чушь.

– Я понимаю, чего ты добиваешься, Бингли, – сощурился его друг. – Тебе не нравится этот спор, и ты хочешь его замять.

– Может, и так. Все споры слишком похожи на конфликт. Если ты и мисс Беннет отложите обмен мнениями и подождете, пока я выйду из комнаты, я буду вам за это очень признателен. Тогда уже вы сможете судачить о чем угодно.

– Ваша просьба едва ли потребует от меня существенных жертв, а у мистера Дарси появится возможность закончить свое письмо.

Последовав ее совету, молодой человек вскоре поставил точку.

Покончив с делами, он обратился к мисс Бингли и Элизабет, умоляя об одолжении немного помузицировать. Мисс Бингли с готовностью двинулась к фортепиано; и после вежливых, но недолгих уговоров в адрес Элизабет сесть за инструмент первой, которые, к слову, не менее вежливо, но достаточно категорично гостьей были отклонены, барышня открыла партитуру.

Миссис Херст исполнила с сестрой дуэт; и, пока дамы были таким образом заняты, Элизабет, рассеянно листая сложенные на крышке тетради с нотами, невольно заметила, как часто к ней возвращается взгляд мистера Дарси. Она даже не смела предположить, что может стать объектом восхищения такого примечательного человека; однако мысль о том, что столь пристальное внимание его ласковых глаз может быть вызвано неприязнью, казалась еще более нелепой и странной. Мечущаяся ее душа подсказывала лишь, что этот молодой человек, наверняка, обнаружил в ней больше, с его точки зрения, неправильного, чем в остальном своем окружении. Эта мысль не причиняла ей никакой боли, ведь любила она его слишком мало, чтобы заботиться о его одобрении.

Исполнив несколько итальянских песен, мисс Бингли ради разнообразия перешла к очаровательно живым шотландским напевам. Вскоре после этого мистер Дарси, подойдя поближе к Элизабет, тихо прошептал:

– Мисс Беннет, у вас не возникает желания воспользоваться возможностью и прямо сейчас пуститься в рил[1]?

Она улыбнулась, но промолчала. Он повторил вопрос и, снова получив в ответ лишь молчание, от удивления приподнял брови.

– О! – тихо воскликнула Лиззи. – Я прекрасно слышала ваш вопрос еще в первый раз, вот только растерялась и не могла ничего придумать в ответ. Я знаю, вы хотели, чтобы я ответила “да”; и у вас бы появилась возможность ядовито сожалеть по поводу полного отсутствия у меня вкуса. Но, признаюсь, мне доставляет огромное удовольствие разрушать подобные схемы и обманывать людей в их ожиданиях. Исходя из всего этого, еще до того, как вы повторили вопрос, я уже решила, что отвечу вам следующее: мне совершенно не хочется танцевать рил. А теперь попробуйте упрекнуть меня в отсутствии вкуса, если посмеете!

– Действительно не посмею.

Элизабет, уже приготовившаяся отразить его атаку, была несказанно удивлена галантным ответом. Однако в манерах ее было столько очарования и лукавства, что даже при желании ей едва ли удалось бы нажить себе неприятелей; и Дарси вдруг осознал, что ни одна еще женщина не захватывала его чувств и воображения так, как это удалось мисс Беннет. Он действительно полагал, что если бы не наличие компрометирующих связей барышни, нынешнее его положение можно было б назвать опасным.

Мисс Бингли видела достаточно и для подозрений и для ревности. В силу этого ее пожелание крепкого здоровья милой Джейн вспыхнуло с невиданной силой, ведь вместе с ней из дома бы убралась и ее несносная сестрица.