Трудно быть «дьяволом»

– Не поймёшь чего хотят? – словно прочёл мысли офицера хан. – Я тебе скажу, всё равно скоро сдохнешь. До реки подземной мы добурились, скоро порчу туда запустим. Вся вода вокруг почернеет, в скважинах, в реках. Нечего будет на юг качать! Нам не жалко, у нас ещё есть. А вы год её чистить будете, детей своих травить! От жажды будете дохнуть, на стену лезть со своим Канцлером. На коленях приползёте, ноги нам будете целовать, хатаровы собаки!

Теперь понятно, зачем инквизитор истязал флаг−лейтенанта. Он не может допустить, чтобы скважину накрыла раданская авиация. Церковники, поди, не только воду отравить хотят, но и контрнаступление организовать. Империи будет очень нелегко противостоять ударам Конклава, когда тылы корчатся от жажды. Когда даже солдатам пайки урезать придётся!

Гарна не ответил хану. Помноженные на осознание собственного бессилия мысли о катастрофе отняли у него последние силы.

– Хатар с тобой, спи, имперец, – отпустил пленника горец. – Завтра у тебя тяжёлый день. Завтра ты умрёшь, страшно умрёшь. Ну, или послезавтра.

Хохотнув, он вышел из юрты, оставив Гарна наедине с мрачными думами. Но флаг−лейтенанта хватило ненадолго. Морщась, он подполз к куче тряпья и забылся тяжёлым, беспробудным сном.

Глава 20

Он даже обрадовался, когда его разбудили, ведь во сне к нему являлись убитые, окровавленные бойцы. Которых он, командир, должен был спасти, да не спас. С чем ему теперь жить. Правда, недолго.

– Вставай! – грубо подняли на ноги конвойные. Дали умыться, сунули в руки лепёшку и фляжку воды, чтобы на этапе не окочурился.

Флаг–лейтенанта вытолкали на уставленную юртами "улицу" и повели куда-то сквозь кучи навоза и рёв быков. Гарна брёл вперёд, рассеянно жуя сладковатый хлеб. Он пытался сосредоточиться, но не мог. Мысли были – одна чернее другой.

Очень скоро его отвезут в штаб провинции, где уже ждёт доставленная из Авриума бригада церковников. Эти пальцами тыкать не будут, просто посмотрят ласково в глаза, после чего пленник выложит всё сам. Без пыток и боли, как лучшим друзьям. Даже не друзьям – братьям.

На курсах говорили, что лучше сигануть с обрыва или кинуться на конвоира, чем попасть в руки таким ухарям. Тут ведь не то страшно, что всё им выложишь, а то, что потом будет. А будет – распад личности и навсегда отъехавшая крыша, потому что не переносят мозги того, что церковники кличут "дыханием Ока". Но даже если повезёт не свихнуться и выбраться к своим, то до конца дней скитания по больничкам гарантированы. Организм от "дыхания" сходит с ума, и дольше десяти лет вырвавшиеся из лап счастливчики не живут. Поэтому лучше – с обрыва. Или на конвоира!

Он всё понимал, но сил сопротивляться не было. Гарна не был героем, к памятнику которого принесёт цветы Канцлер. Он был обычным солдатом. Студентом, слишком рано узнавшим ужасы войны.

На ум некстати пришёл Кем Кадар. Тот самый, что перед допросом кинулся под быка, унеся в могилу военные тайны. Ему возвели памятник в Алее, к нему водят школьников, рассказывая о беспримерном мужестве погибшего воина. А у Гарна не будет ни памятника, ни присвоенного Канцлером Последнего, с аллитерацией, имени. Будет – безымянная, наспех отрытая ильхорцами, могилка. И хорошо ещё, если не братская.

Флаг–лейтенант тряхнул головой, отгоняя тоску. Враг выболтал ему важную информацию, которую он обязан передать в штаб. Солдат Империи – он и в плену солдат Империи, а Гарна не просто солдат, он Офицерскую присягу давал. Тут, главное, до допроса успеть, потому что потом – всё. Потом он будет улыбаться и пускать пузыри.

Нужно бежать. Но как? Его вели трое рослых, здоровых мужиков с новенькими автоматами. Такие не заклинят, несмотря на стоящую в горах влажную жару. Такие нашпигуют свинцом при любом неосторожном движении. Да и не справиться ему с конвоирами, даже без оружия. Горцы и врукопашную сойтись не дураки, там даже один на один неизвестно кто кого.

В прямом столкновении ему крышка, тем более здесь, посреди лагеря. Значит, надо брать хитростью. До границы недалеко, пешком можно добраться за сутки, но это если через долину, где сейчас проходит фронт. Придётся обходить по горным тропам, куда даже ильхорцы редко суются, поскольку воздуха там с гулькин хрен. Это не проблема, если есть кислородные аппараты. А если нет, то шансов мало. Но всё равно больше, чем на допросе.

Правда, остаётся вцепившийся в него церковник. Инквизитор не даст далеко уйти, он не поленится и поставит всех на уши. Если надо – искать будет лично и найдёт, из-под земли достанет! Единственный шанс – бежать по пути в штаб, при этом ухитрившись нейтрализовать церковника. Нереально? Абсолютно. Но пусть лучше пристрелят, чем покорно идти на убой.

Гарна взбодрился, ощутив прилив сил. Сбежать вряд ли получится, но попробовать стоит. А если суждено погибнуть, то лучше на своих условиях. Кинется он на конвойного, или под быка, или сиганёт с обрыва, прихватив, если повезёт, кого-то из врагов. Как Кем Кадар!

Будут и к его памятнику школьников водить, рассказывая о героизме имперских воинов. Будут, обязательно будут! Потому что победит Радан, как и всегда побеждал. Потому что не сокрушить Империю, покуда стоит в Такране Аллея подвига!

В душе поднялась радостная злость. Флаг–лейтенант гордо расправил плечи и принялся что-то насвистывать под нос. Горцы удивлённо переглянулись, не понимая причин внезапной радости.

– Тихо ты! Вперёд!

Да идёт он, идёт. И даже свистеть перестанет, чтобы раньше времени не обострять. Сейчас по-умному надо, не то враг заподозрит неладное. Для начала неплохо бы оценить обстановку. Скольких с ним отправят? Поедет ли брат–инквизитор? Если повезёт, то не поедет.

Его вывели на небольшую площадку, где ждал одинокий грузовик с намалёванным на дверях Оком. Хмурый водила–монах курил неподалёку, любуясь на горные пейзажи. Услышав шум, недовольно обернулся:

– Где инквизитор? Мне к обеду вернуться надо!

– Зачем ругаешься? – нахмурились охранники. – Нам сказали – мы привели. А где этот – не знаем. Сам у него спроси!

– Я здесь, – раздался за спиной знакомый голос. Значит, не повезло. Инквизитор поедет с ним, что резко снижает шансы на побег. И без того, честно говоря, небольшие.

Церковник подошёл к грузовику, пристально осмотрев кузов.

– Мотоцикл-то зачем, брат–монах? Солярка у нас разве лишняя?

– Что дали, на том и поехал, – огрызнулся водитель. – Самому, что ли, из кузова вытаскивать? У меня спина больная!

Дерзит водила. Впрочем, чего ему бояться? Дальше монастыря не сошлют, ниже монаха не разжалуют. Но тонкости церковной иерархии волновали флаг−лейтенанта мало, все его мысли были заняты другим.

Грузовик был армейским, предназначенным для переброски личного состава. У таких в кузове часто приделан складной мотоцикл, потому как незаменимая это в горах штука. Например, когда закипел от давления мотор, а вокруг – ни души. Ещё, если умеючи, можно вырваться из засады. Дел-то немного – вспарываешь ножом грузовые ремни, раскладываешь и стартуешь. Если смелости хватит – прямо из кузова.

– Что встал? – толкнул в спину конвойный. – Залезай!

Гарна поднялся в кузов и сел на жёсткую боковую скамейку. Следом, кряхтя, залезли двое охранников.

Они сели напротив, не сводя с пленника глаз. Они думали, что везли важного пленника, который на деле был никакой не важный. Но конвоиры этого не знали, что было плохо, потому что следить за ним будут неотступно. Но и хорошо, потому что иначе флаг−лейтенант валялся бы в выгребной канаве.

Инквизитор легко запрыгнул в кузов и быстро осмотрел пленника. Повернулся недовольно к охране:

– Почему без наручников?

– Нет наручников. Зачем наручники? Куда он денется?

– Непорядок! Должны быть при перевозке!

– Где мы их искать будем, э? Нет их, не нужны. От нас не убегают. – хохотнул конвоир. Второй не отреагировал, буравя флаг−лейтенанта тяжёлым, недобрым взглядом.

Инквизитор нахмурился, но спорить не стал. Он молча спрыгнул с борта кузова и залез в кабину.

Грузовик затарахтел и выплюнул облачко сизого дыма. Скрипнув передачей, тронулся и выехал с площадки на утоптанную, пахнущую навозом, дорогу. Немного разогнавшись, начал неторопливый, осторожный спуск.

Мимо поплыл суровый, тронутый засухой, пейзаж. И хоть зелени за последние двадцать лет поубавилось, даже сейчас Ильхор не шёл ни в какое сравнение с пересыхающей Империей. Здесь было жарко, даже очень, но жара была влажной и не такой иссушающей, как на юге.

Грузовик миновал пару узких, ведущих наверх, тропок. По любой из них можно рвануть к вершине, а оттуда – спуститься своим, ведь граница недалеко. Правда, пока дойдёшь – десять раз задохнёшься, а быстро проскочить высокогорье можно только на мотоцикле. До которого было подать рукой!

За очередным поворотом показалась долина. Далеко внизу по асфальту спешно проложенных дорог шёл непрерывный поток военной техники, прибывающей от расположенной в десятке километров железнодорожной станции.

Часть была новой, часть – потрёпанной, переброшенной с других участков. Враг окапывался, спешно затыкая дыру на опасном направлении. На случай авианалёта церковники понатыкали на высокогорье хорошо замаскированные зенитки. Но они приняли и другие меры, вроде кучи ложных, постоянно перемещающихся целей. С воздуха видится танк или самоходка, а на деле просто грузовик, обитый крашеной фанерой. Во время налёта обманки отвлекут на себя часть ракет, что вкупе с угрозой самолётам сделает операцию опасной и неэффективной.

Понять пропорцию фанерных войск к настоящим было нелегко. Первый и Третий секторы наверняка имеют здесь агентов, но и церковники не дремлют, нагнав сюда инквизиторов и даже монастырских. Конклаву нужно выиграть немного времени, после чего подземные источники будут отравлены на десятки километров вокруг, а фронт – прорван.

– Джурах, ты чего? – ткнул конвойный мрачного сослуживца. – Почему хмурый, боишься? Не бойся, брат, я тут!

Он засмеялся собственной шутке, демонстрируя крепкие, белые зубы. Второй дёрнулся от тычка и резко развернулся к напарнику.

– Чего лыбишься? Кровник это, из Корпуса. В Диран-Хаше сестра жила. Они её…

Не везёт – так не везёт. Хотя чему удивляться? Городом Диран-Хаш был немаленьким, много у кого там жила родня. Вот и у этого – жила.

Весельчак набычился и злобно посмотрел на пленника. Прошипев сквозь зубы ругательство, постучал в запылённое стекло:

– Тормози, поговорить надо.

Грузовик остановился, скрипнув колодками. Из кабины недоумённо выглянул инквизитор.

– Что случилось? Мы опаздываем.

– Размяться надо. Отдохнуть. Долго едем, устали.

– Ты о чём, Сакташ? – напрягся церковник. – Какой "устали"? Мы ещё часа не едем.

– Я говорю, сворачивай тут, – повысил внезапно голос охранник. – Не бойся, мы быстро. Потом дальше поедем.

– Мы едем в штаб, – с нажимом, повторил инквизитор, буравя Сакташа взглядом. – Или тебе по-другому объяснить?

– Зачем пугаешь, шакал? – взъярился, передёрнул автомат ильхорец. – Думаешь, боюсь? Ты в лагере командовал, главным был. А тут – горы. Я скажу, напали на нас. Машину забрали, тебя убили. Кто искать будет? Я по-хорошему хотел, теперь по другому стану. Туда езжай! – махнул он стволом куда-то наверх.

Инквизитор помолчал, не сводя с мятежника пристального взгляда. Затем медленно кивнул и что-то сказал водителю.

Грузовик свернул на узкую, горную дорожку. Натужно ревя, пополз вверх, остановившись на небольшом, широком повороте.

– Вылезай! – ткнул Сакташ в инквизитора дулом. – И пистолет выбрось. Совсем выбрось, вниз!

Церковник вытащил ствол и, размахнувшись, швырнул с обрыва. Подняв руки, посмотрел исподлобья на горца.

Сакташ подошёл к кабине и вытащил полумёртвого от страха водителя. Толкнул к инквизитору, которого держал на мушке Джурах. Залез в кузов.

– Выходи! Приехали!

Он схватил пленника и подтащил к откинутому борту. Пихнул с такой силой, что Гарна, не удержавшись, полетел вниз. Кое-как спружинив ногами, он упал в дорожную пыль, больно ударившись о землю. Предплечья заныли от удара, из ссадин потекла кровь.

Сакташ подошёл к пленнику и поднял его за волосы, пинком отправив флаг−лейтенанта в сторону инквизитора. Палач и жертва встали рядом, будучи теперь полностью равны.

– Что, пёс, – прорычал горец. – Думал, не отомстим? Наказывать тебя будем, бабу из тебя сделаем. А потом всех вас – туда. – Мотнул он стволом в сторону обрыва.

– Не дури, Сакташ, – вмешался инквизитор. – Тебе не поверят. Меня будут искать, вас – допрашивать. И не свои – Конклав! Опусти автомат. Сделаем вид, что ничего не было. Ты погорячился, я погорячился – с кем не бывает.

– Думаешь, совсем глупый? – засмеялся Сакташ. – Думаешь, дальше с тобой поеду? Чтобы меня – к стенке? И семью? Веди его, брат, – обратился он к Джураху. – Вон туда, за камень.

Джурах, набычившись, подошёл к пленнику:

– Пошли!

– Сакташ, хочешь убить – убей, но его не трогайте, – снова перебил инквизитор. – Мерзко это перед Оком. В аду гореть будете, вечность вечную. Одумайся!

– Я в твой глаз не верю, – хохотнул горец. – И Джурах – не верит. Свои у нас боги, настоящие. А ты – заткнись, пристрелю!

Но Джурах не успел позабавиться с пленником. Молниеносным движением инквизитор перехватил автомат и ударил горца локтем в кадык. После чего, прикрывшись обмякшим врагом, дал короткую очередь в Сакташа.

Сакташ был хорошим бойцом. Получив смертельное ранение, он успел выстрелить в ответ. Пули прошили водителя с инквизитором. Миновав, при этом, Гарна, которого церковник, борясь с Джурахом, ненароком толкнул на землю.

Инквизитор дёрнулся и осел. Из-под бурой, походной рясы расползлось тёмное пятно.

Вокруг опустилась оглушительная, прерываемая посвистом ветра, тишина. Сакташ лежал на спине, глядя невидящими глазами в небо. Неподалёку в позе эмбриона свернулся водила, рядом – брат–инквизитор с навалившимся на него Джурахом. Церковник был в сознании, он смотрел на Гарна и шевелил губами, будто молился. Затем отвёл от пленника взгляд и застыл навсегда.

Шок прошёл, вернулись нахлынувшие ещё в лагере силы. Судьба берегла солдата, давая шанс закончить важную миссию. Надо торопиться, пока сюда не пожаловал кто-нибудь ещё!

Флаг–лейтенант вскочил в кузов и отщёлкнул замки грузовых ремней. Подтащив к краю, небрежно столкнул на землю сложенный мотоцикл. Можно спокойно кидать машинку хоть в грязь, хоть на камни – она не подведёт. В полевых условиях грузчики не предусмотрены, а вот времени может быть в обрез.

Разложив мотоцикл, флаг–лейтенант завёл его нажатием кнопки. Подбежав к Сакташу, сдёрнул с него автомат. Собрал с трупов фляги и запасные магазины, на всякий случай обыскал инквизитора. В карманах церковника было пусто, если не считать удостоверения, походного молитвенника да кошелька, к тому же простреленного.

Гарна оставил документ себе, швырнув остальное с обрыва. Залез на мотоцикл, прикинул направление. Наверное, туда, по уходящей наверх горной тропе.

Выкрутив ручку газа он, вспахав колесом землю, рванул к вершине. Ему нельзя было терять ни минуты.

Глава 21

Ему было жутко, невыносимо холодно. В бытность разведчиком Гарна не раз переваливал через хребты, ведь границу через охраняемые долины не перейдёшь. Но одно дело – с баллоном кислорода и в полной экипировке, и совсем другое – в полевой форме. Он поторопился воспользоваться свалившейся на него удачей, не подумав натянуть в несколько слоёв снятую с трупов одежду. И теперь флаг−лейтенант расплачивался за это, стуча зубами и замерзая.

Мотор ревел, захлёбываясь в разреженном воздухе, закоченевшие ноги приятно грел радиатор. Грудь сдавило удушьем, высокогорный мороз продирал до костей, рисуя на металле причудливые узоры. Тропинка же – змеилась всё выше.

Беглец поднялся почти до вершины, километра на три, а то и на четыре. Он не смотрел вниз и старался не думать, что может случиться с одним неверным поворотом руля.

Воздух истончался, кислорода становилось всё меньше. В голове зазвенело. Спутались, поплыли куда-то мысли. Вспомнился дом, Нийя и почему-то бабушкины пироги. Флаг–лейтенант вдруг понял, что смертельно устал. Надо остановиться и прилечь, и тогда сразу станет хорошо. Хорошо и тепло…

Гарна тряхнул головой и больно ущипнул посиневшую от холода щёку. Он не имеет права бездарно замёрзнуть после того, как чудом избежал плена. Он должен, обязан сообщить своим о планах Конклава. И вздохнёт спокойно только тогда, когда ракетоносцы смешают базу церковников с землёй.

Поясница ныла от тряски, из-под колёс разлетались заиндевевшие камешки. Лет тридцать назад снега в этих краях было по пояс, но пришла жара и вечные сугробы стаяли, открыв новые пути для контрабандистов. По таким тропинкам нередко проходили караваны с наркотиками, оружием и даже живым товаром. И хотя работорговля в Империи была строго запрещена, находились охотники и до неё, особенно на северных, богатых плодородной землёй границах.

Не так давно армия накрыла несколько крупных ферм, где трудились за миску похлёбки ильхорские "беженцы". Хозяев арестовали, парочку даже казнили. История наделала столько шума, что Канцлер выступил по радио с гневной отповедью рабовладельцам. Да только штука том, что на севере без этого – никуда.

Найти работников на фермы непросто, сказались мобилизация и военные потери. Те же, кто болтался в тылу без дела, готовы были на всё, лишь бы не ехать на северную границу. Дошло до того, что Второй Сенат предложил пригнать на плантации зеков, но тут на дыбы встали сами фермеры, которым было проще рисковать арестом, чем иметь дело с урками.

Канцлер против работорговли, но Империи нужно чем-то кормить народ. И значит, арестованных скоро отпустят, сделав напоследок строгое внушение. Да и в Корпусе поговаривали, что у погранцов с ильхорцами есть джентльменское соглашение касательно караванов, доставляющих невольников для северных хозяйств.

Фермеров, правда, предупредили, чтобы не борзели и на работниках не экономили. Иначе лёгким испугом можно не отделаться, а землю всегда найдётся кому выкупить. Рабов же наверняка после войны освободят. Не могут не освободить.

Гарна бросил взгляд вверх, где сквозь небо проступала чернота мирового пространства. Зрелище было жутковатым. Флаг-лейтенанту показалось, что неведомая сила сейчас оторвёт его от земли и унесёт в бесконечность. Он вспомнил, как студентом зачитывался фантастическими книгами, описывающими жизнь на других планетах. Как газеты писали о планах строительства космической ракеты. Проклятая война перечеркнула всё. Теперь уж – какой космос…

Незадолго до вершины тропа прекратила восхождение. Какое-то время шла ровно, огибая склон, затем постепенно устремилась вниз. Гарна очень хотелось выкрутить газ до упора, но делать этого было нельзя. Спуск опаснее подъёма, одно неосторожное движение – и можно полететь с обрыва. Весело кувыркаясь.

Он сбросил скорость и осторожно пополз вниз, придерживая тормоз. Мотор ревел на пониженной передаче, стрелка датчика топлива клонилась влево. Ему нужно было проехать хотя бы километр, чтобы вырваться из зоны ледника. Иначе без живительного тепла двигателя можно замёрзнуть к чертям.

В лицо ударил порыв тёплого ветра, тропа постепенно очищалась ото льда. Можно было вдыхать, не напрягая до боли лёгкие. Неужели он одолел переход? Неужели осилил?

Он выехал на заброшенную горную дорогу и прибавил ходу. Застава виднелась внизу, на мотоцикле до неё подать рукой. Можно не осторожничать, наоборот – гнать изо всех сил, ведь на спуске расход будет ниже.

Мысли перестали путаться, можно было напрячь мозги. И нужно было напрячь! Сколько времени потребуется Конклаву, чтобы найти грузовик? Как быстро они поймут, что сбежавший пленник случайно узнал военную тайну? Может, и не поймут, ведь караван–хану не с руки подводить себя под приговор. А с другой стороны, имелись ведь свидетели их разговора в лице охранников. И если хан не сможет заткнуть им рты, то очень быстро сам окажется в штабе провинции.

Шутка ли – гибель инквизитора в перестрелке с приданными ему волей Совета охранниками. Тут не то что хана – Старейшин Пустой Престол наизнанку вывернет! Даже удивительно, как Сакташ так спокойно пошёл против церковника. То ли ненависть к пленнику глаза застила, то ли совсем бесстрашным был горец. На всю, что называется, голову.

Что сделают кардиналы, узнав, что могут лишиться фактора внезапности? Вероятно, дадут ход операции, закачав под землю десятки тонн отравы. И ведь врали, сволочи, что нет у них возможности "порчей" управлять. Что всё это, дескать, навет и имперская провокация. Вот вам и навет, и провокация – стоят на изготовку подле скважины цистерны, ждут отмашки, чтобы воду на сотни километров навсегда испоганить.

Быстрее, ещё быстрее! Скрипнув рессорами, мотоцикл выскочил на равнину и помчался к заставе. Навстречу уже пылили потрёпанный "мул" и крытый грузовик сопровождения. Заметили, значит. Отлично.

Флаг–лейтенант остановился и, заглушив мотор, опустил стойку. Неуклюже слез из седла, разминая окоченевшие ноги. Снял, аккуратно положил на землю автомат. Теперь оставалось поднять руки и ждать.

Из кузова подъехавшего грузовика высыпались, беря на мушку незваного гостя, бойцы. Из остановившегося рядом "мула" вылез коренастый, усатый майор. Он не спеша подошёл к нарушителю границы и внимательно оглядел флаг−лейтенанта.

– По-умвирски понимаешь?

Гарна кивнул. Понимаю, мол, и даже пару фраз сказать могу.

– Вот и хорошо. Автомат подвинь ногой и отойди назад, шагов на пять. Руки не опускай!

Флаг–лейтенант подчинился.

– Ты кто такой? – снова обратился к флаг−лейтенанту офицер. – Что здесь делаешь?

А вот с этого места поаккуратнее. Что ему можно говорить и чего нельзя? Доверять майору оснований нет. Разведка у церковников поставлена хорошо, и не факт, что погранец не сольёт информацию налево.

Так вот брякнешь ему, не подумавши, а через час врагу уйдёт шифрограмма, что на границе объявился беглец с важной информацией. В Конклаве быстро сопоставят факты и, поняв, что замысел раскрыт, дадут команду опорожнить цистерны, пока по их душу не явились имперские "птички".

Говорить правду сейчас опасно. Но и молчать тоже нельзя, подозрительно это. В условиях неопределённости положено исходить из худшего, а значит, надо считать, что скоро Конклаву станет известно о задержании на имперской границе неизвестного мотоциклиста.

Допустим, что церковники уже знают о побеге и успели выпотрошить караван–хана. В этом случае первое, что они сделают – поставят на уши местную резидентуру. Задача–максимум – перехват и уничтожение беглеца до того, как он передаст информацию своим. Задача–минимум – немедленное информирование Конклава о факте этой передачи.

А в каком случае святоши могут "отпустить" ситуацию и вернуться на исходные? Понятно, что полностью они не успокоятся, но как заставить их не бить по красной кнопке хотя бы в ближайшие часы?

Быстро найти решение было почти невозможно. Но найти его было необходимо.

Успокоить церковников может, например, внезапное помешательство. Сошёл, дескать, с ума, не выдержал инквизиторских пыток. Пускает слюни, лезет обниматься, зачем границу пересёк – никому уже не расскажет. Но как сумасшедший мог бежать из плена? В дороге он, что ли, свихнулся?

Ещё может помочь его, Гарна, внезапная гибель. Упасть лицом в песок, подрыгаться и затихнуть. Нет человека – нет риска утечки, а значит – нет угрозы операции. Церковники выдохнут с облегчением и дадут отбой своим шавкам. Только как ему эту гибель сыграть? Он ведь не брат–инквизитор, чтобы сердце по желанию останавливать. Его такому не учили.

Сердце, сердце… Что-то в этом есть. Можно изобразить инфаркт после долгого перехода в горах. Кислорода мало, нагрузка на организм – ого-го. За плечами, опять же, первый курс медицинского. Вспомним симптомы. Одышка, потливость, боли в груди. Всё это можно сыграть хотя бы на троечку. Что ещё? Бледность? Так он и так после покорения вершин бледнее некуда.

Но что потом? Отвезут в больничку и придушат подушкой? Вполне возможно. А как сделать так, чтобы не придушили? Чтобы сразу под охрану взяли, чтобы доступ к больному ограничили?

Зайдём с другого конца. Каких больных берут под охрану? Инфекционных, каких же ещё. Но не всяких, а таких, которые пару раз кашлянув, могут устроить в округе небольшой армагеддон. Карантин – это не смерть и не помешательство, но небольшую отсрочку дать может. Лежит объект в боксе, никого, кроме медсестёр к нему не пускают. Да и сам уже плох и почти при смерти, потому как лыка не вяжет и вообще по койке в бреду мечется.

А вот в госпитале придётся действовать шустро, ведь врачи не дураки и симулянта разоблачат на раз два. Нужно будет связаться с Корпусом, чтобы оттуда тайно прислали человека из контрразведки. Например, найдя подход к кому-то из персонала и попросив сделать на волю телефонный звонок.