Любить волка. Быть волком. История одной любви

Вой нарастает разными голосами, становится все громче и громче. Но он не страшный, он словно песня, в нем Лизе слышится тоска и ожидание, а потом радость и нежность. И вот другие голоса, странно, она различает голоса волчьего воя, они снова поют с тоской, печалью. Их прерывают другие с радостью и нежностью. И так повторяется, и нарастает.

А потом песня удаляется и вовсе затихает. Только тогда Лиза замечает, что у костров осталось не много взрослых, совсем не много и дети разных возрастов. Мы все собираемся у центрального костра. И кто-то начинает рассказывать страшилки, а потом взрослые рассказывают истории любви. Мальчишки кривятся, а Лиза слушает, краснеет, но ловит каждое слово.

Она тоже хочет, как в этих сказочных историях встретить свою настоящую любовь. И вот их история обрывается, на поляну влетают четверо голых и грязных мужчин и волки, страшные волки. Они не поют, как до этого слышала Лиза. Они рычат и скалятся. А один, самый страшный мужчина с порванным ухом, он угрожает. Он требует отдать всех девочек из детей и тогда все останутся живыми. Взрослые окружили нас, детей, отказались. И тот, что самый страшный с разорванным ухом, он улыбается, так страшно…

Лиза начинает плакать, тихо всхлипывать глотая слезы. А тот, что улыбался, лишь повёл плечом, и волки кинулись на взрослых. Лиза закрыла глаза, но это не помогала. Она слышала, закрывала ладошками уши, громко кричала, но все равно слышала. Как рвётся одежда, как рычат и щелкают зубами волки, как кричат люди, как что-то ломается и рвётся.

Она чувствует солоноватый запах, так похожий на тот, который был, когда она порезала руку и кровь лила и лила. Слезы текли ручьём, глаза она закрывала так сильно жмурясь, что даже сквозь них летали мушки ярких всполохов. А на лицо, руки и ноги постоянно попадала брызгами горячая жидкость. И Лиза боялась даже подумать, что это кровь, что кто-то ранен. Она плакала и кричала, жмурилась и закрывала уши руками. А потом все вдруг стихло. Кто-то поднял её на руки и крепко прижал.

– Ты славная добыча, будешь хорошей девочкой и все у тебя будет хорошо.

Кто-то чужой, не знакомый и страшный крепко держал её и … он нюхал её. А Лиза ещё крепче закрыла глаза и уши. Кричать уже не получалось, голос сорвала и теперь она могла издавать лишь хриплые, еле слышные всхлипы и поскуливания.

– Уходим, срочно, они возвращаются.

И Лиза услышала песни волков, знакомых ей голосов. В них был страх, ненависть и печать, боль. Она распахнула глаза и попыталась вырваться из рук незнакомца. Это был тот самый, с разорванным ухом. Но он ещё крепче её сжал и зарычал, человек рычал так же страшно, как и его волки. Лиза вырывалась, кусалась и царапалась.

Но она ещё ребёнок, вот сейчас она поняла насколько она маленькая и слабая. А взрослый и сильный дядька не выдержал. Он взял её за плечи и на бегу стал трясти, а потом освободил одну руку и дал пощёчину, но такую сильную, что Лиза потеряла сознание. Она не увидела трупы людей, оставшиеся у костров, не увидела и идущих за ней волков и других чужий и голых мужчин, их стало больше, которые так же держали на руках девочек.

Очнулась она в комнате, мрачной с одним окном, а на нем решётка. В комнате стояло много кроватей, очень близко друг к другу. На кроватях лежали девочки. Знакомые ей с поляны и не знакомые вообще. Те, другие, все были в платьях. Они лежали не подвижно, бледные, с не ухоженными волосами. Со знакомыми Лиза взобралась на одну кровать, они обнимались и плакали.

Другие не реагировали никак. Просто лежали и ровно дышали смотря перед собой. А потом послышались тяжёлые шаги, и они приближались. Вот тогда отреагировали лежавшие девочки. Они слетели с кроватей и забились в самый дальний угол пряча лица. Звук отодвигаемого засова и скрип открываемой двери. На пороге стоял тот, что с порванным ухом, а за ним было ещё двое.

Один очень красивый дядя и второй старый и кривой. Тот, Лиза прозвала его безухим, ведь ухо было не просто разорвано, часть его отсутствовала, а рядом с ним на щеке и шее были полоски шрамов. Безухий подошёл к сжавшимся в углу девчонкам и ухмыльнулся. Постоял глубоко вдыхая запах. Лиза чувствовала запах страха, нет, ужаса. И безухий ушёл от них к нам, сжавшимся на кровати. Он осмотрел всех внимательным взглядом.

Грубо выхватил за руку двух постарше и потянул за собой. Они сопротивлялись, плакали и кричали. Лиза и ещё пару девочек кинулись на помощь, мы повисли на девчонках и отпивались от безухого. Но он только встряхнул тех, кого тянул, жёстко. А потом ударил ногой Лизу, потому что она первая поднялась и снова кинулась на него. Все кинулись помочь Лизе.

А безухий потащил девочек к двери, на пороге кинул их в руки стоявших на входе. Закрыл дверь на засов и ушёл. Вернули девочек спустя ночь. Они были в крови, побитые и усталые, они не стояли на ногах. Одежда была разорвана, обуви и трусиков не было вообще. С ними принесли большую кастрюлю с кашей, пачку одноразовых тарелок и ложек, бутылки с водой. Все ели молча. А возвращённые девочки, их другие положили на кровати и кормили силком.

Лиза не знала, что случилось. Но понимала, что-то ужасное. Те девочки, которые тут были раньше молчали. Они просто лежали целый день на кроватях и не отвечали на вопросы, вообще не реагировали ни на что. А потом, когда начало темнеть, снова принесли кастрюли с едой. Суп, пюре и котлеты. И бутылки с водой. Забрали старые и мусор и оставили одежду для наших избитых девочек.

Ужинали молча, а потом силой кормили избитых девочек. А когда стемнело, опять послышались тяжёлые шаги. Но их было много. Снова открылась дверь и на пороге был безухий. Мы, новенькие, столпились у кроватей побитых девочек, а остальные опять сбились в дальний угол. Он прошёл к девчонкам в углу и рявкнул так, что даже стекло в окне задрожало.

– На выход, бегом, все!

Они побежали, все молча потянулись к выходу. А там их хватали мужчины и уходили. У дверей с той стороны коридора оставалось все меньше мужчин. Кто-то хватал сразу двух, кто-то закидывал на плечо, а кто-то жестоко толкал свою жертву в спину. Безухий дождался, когда последняя из них исчезнет из вида в проёме и тогда, медленно с улыбкой на лице пошёл к нам. Только улыбался он не добро, словно скалился и ждал от нас чего-то, что даст волю его силе.

Лиза не выдержала, вышла вперёд всех, словно заграждая остальных и пыхтя потребовала остановиться. Он остановился и засмеялся. А отсмеявшись вытер проступившие слезы и улыбнулся по-другому, оценивающе смотря на Лизу.

– Ты, только моя. Подрастёшь и станешь моей окончательно.

Он в один прыжок подошёл к нам и откинув Лизу на кровать, так что она перелетела пару стоявших ближе, принялся хватать девчонок постарше и выкидывать их в руки стоявших в дверях мужчин. Лиза упала, тут же поднялась и кинулась прыгая с кровати на кровать на безухого. Она вцепилась в его шею, кусала отгрызая ему уши и отплёвывая кровь, он метался пытаясь скинуть её, но не получалось.

А за дверью рыча и крича стояли мужчины, они просили разрешения войти. Но он запрещал, крича почти рыча, что накажет свою не послушную девчонку, сильно накажет. И вот он сумел схватить её за волосы и резко, больно, сдёрнул Лизу со спины. Он сжал ей шею глядя в глаза. Лиза пыталась сопротивляться, но даже крикнуть не смогла, так и потеряв сознание. Очнулась она одна в комнате. За окном было темно. И были слышны вой, дикий, страшный, удары и крики. Лиза сжалась, скрутилась на кровати, прикрыла глаза и тихо заплакала. Что бы она не слышала, было страшно, очень.

А потом все как-то стихло и лишь в коридоре были слышны шаги и звуки открывающихся дверей. Когда открылась дверь в её тюрьму, она даже не пошевелилась. Страх уже перегорел, как и тревога, она была пустой и не подвижной, как те девочки, которых она увидела тут, когда впервые очнулась. А потом голос, такой знакомый и долгожданный, голос родных. Сначала она услышала дядю Серёжу.

– Она тут! – Потом папу и дедушку.

– Милая, родная.

– Ты в порядке?

– Где болит?

Они говорили, перебивая друг друга и обнимая, гладя её, вырывая из рук друг друга и прижимая к себе. А у Лизы вновь появились силы, но только на то, чтобы молча плакать. Она не могла даже поднять руки и обнять родных.

Потом больница. Большая больница, где целый этаж с уже знакомыми девочками, худыми и побитыми и все они молчаливые и с мокрыми глазами. Ещё были несколько взрослых женщин, они не могли даже ходить. Лиза ходила от палаты к палате, от постели к постели, она расчёсывала им волосы, гладила, держала за руку и вытирала молчаливые слезы. Она все ещё не могла говорить, не то, что не хотела, а не могла. Тот безухий, когда душил повредил Лизе горло и любая попытка что-то сказать причиняла боль, сильную боль.

Девочки поправлялись, к ним приходили родные и они плакали молча обнимаясь. Кто-то начинал говорить. Из тех, кого похитили с ней, кроме Лизы и первых пострадавших девочек, всех выписали. Остальные лечились. К ним приходили врачи и осматривали, некоторые просто разговаривали. Некоторые начали говорить.

А Лиза, горло уже не болело, но говорить с доктором она не хотела. Было страшно, вдруг если она расскажет ей не поверят. Или накажут, или вернётся тот безухий. Было страшно и Лиза стала представлять, что этого не было. Только во сне безухий возвращался и обещал наказать не послушную девочку. Лиза знала точно, она не его, она мамина, папина, дяди Серёжи и тётей Светы, Марины, она дедушкина и бабушкина, она дядина и тётей – брата и сестёр папы, но не того безухого.

Но чтобы он не вернулся, она решила быть самой послушной. И тогда сны прекратились. Только теперь она боялась волков, и её любимый мягкий защитник из мультфильма «Ну, погоди» стал ужасом. Вдруг он сможет позвать тех страшных волков, которые были с безухим. Он же не послушный…

Когда играя куклами Лиза рассказывала свою историю, все слушали молча. А мне стало страшно. Боже, да они уже объединились и насиловали девочек похищая их. Галина Викторовна была спокойна, нет, в глазах у неё была видна боль и ужас, но внешне она была спокойна. Она жестом показала, что запись надо остановить и всем тихо и не заметно уйти.

Мы так и сделали. Все вышли на улицу. И там я начала задыхаться, я просто сложилась пополам и стала хватать воздух ртом. Боже, как же мне тогда повезло. Я осталась жива и не изнасилована. А Лиза, она ещё не все понимает, но помнит то, что эти твари сделали с другими. Через время осознала себя на руках у сидящего в беседке Сергея. Он крепко держал меня целуя в макушку и что-то шепча.

Напротив, сидела в объятиях мужа Татьяна. Петя успокаивал Свету держа её руку и поглаживая. Владимир Григорьевич тихо переговаривался с тётей Катей. И я заговорила. Посильнее прижалась к Сергею и рассказала свой сон. В сокращённой версии, без подробностей, просто и ровно. Почему-то мне казалось, то так надо, так лучше.

Потом сказала о том каким нашли дедушку и о том, кого он защищал и от кого. «Видимо мой страх перед этими нелюдями обрисовал их дикими и кровожадными зверями – волками. Как и дедушку и отца – сильными и заботливыми зверями, которые становятся волками только когда защищают меня».

Так я закончила свой рассказ, я даже не смотрела на слушателей. Просто делилась своими страхами. Я уже давно сложила «два плюс два». Наверное, я, как Лиза, была похищена, почти, но мои родные успели вернуться раньше. Мы молчали. Потом заговорила Света.

Он касался меня. Он пел призывая. Я не отвечала, и он злился. Бил. А потом сам меня лечил, зализывал раны на теле языком. Я была в отдельной комнате, одна. Он оставил меня голой и за попытки закрутиться простыней или одеялом бил. Сильно. До потери сознания. А когда я приходила в себя он был рядом. Он сам меня мыл по несколько раз, везде. Гладил.

Злился, что я не реагирую на его ласки. А я словно кукла, все эмоции высохли. Я не хотела ничего помнить. Поэтому, всегда, когда он был рядом, а он был рядом почти всегда, я вспоминала истории из моих любимых книг. В подробностях, я представляла, что я читаю книгу и все что происходит, не со мной.

Просто автор извращенец и слишком подробно описал историю главной героини. А потом появился папа и Сергей. Сначала я услышала их. Они кричали она здесь, но кричали не мне. И тогда я захотела умереть. Я не знала, что Лиза была через стенку, не знала, что было с ней и остальными. А когда услышала радостные голоса, но радовались они не мне…

Моя книга стала мрачной. Искали не меня и радовались не мне. Когда дверь, замкнутая на ключ, вылетела с петель, я жалась уже от своих. Когда папа пытался дотронуться до меня, взять меня на руки или за руки…

Я кусалась и сопротивлялась. Я была уже не человеком в тот моментом. Я была загнанным диким зверем, одиночкой. Папа отступил уговаривая меня. А Сергей, он всегда такой, делает своё и плевать ему на все. Он типа знает лучше. Только тогда он действительно был прав…

Он сгрёб меня сжимая в медвежьих объятиях и вытащил на улицу. Не уходил от меня в больнице. Молчал пока не заговорила я. Слушал и говорил со мной, но не о случившемся, как все, а просто обо всем чем угодно, но другом. Я стала выгонять его на ночь. Но знала, что в больнице он сидит под запертой дверью и ждёт. И однажды я выгнала его, но дверь не закрыла. И он пришёл.

Когда пришёл сон с ним… с этим … зверем, Серый молча зашёл, обнял крепко в медвежьих объятиях и сказал, чтобы я спала. А я в его объятиях не то что шевельнуться, я дышать толком не могла, но боялась что он отпустит. Все будет хорошо. А позже он оставался на ночь. До тех пор, пока я не стала с ним говорить об этом.

Только тогда он перестал со мной спать, хотя я долго его уговаривала. Сначала дежурил на диване в комнате, потом притащил диван под мою спальню и дежурил там. И только убедившись, что ночью я сплю, стал спать в своей кровати. Я не знала, что с другими, что с ними, что с Лизой… Мне было больно, что её нашли первой, не меня…

Все снова молчали. На попытки, во время её рассказа, приблизиться, она останавливала всех взглядом и качала головой. Она справлялась с этой бедой. Прощалась с болью и затаившейся обидой. Молчание в этой семье привело к затаённым обидам.

Разрушил тяжёлую тишину Сергей. Он словно шубутной мальчишка, взял на себя роль шута и скинул тяжесть ситуации.

– Знаете девочки, я жрать хочу, кормите меня такого замечательного, а то покусаю.

Нервные смешки, у женщин со слезами, с комком сложных эмоций на душе и сердце вырвались у всех.

– Вот троглодит, – притворно возмутилась тётя Катя, – только со стола, пообедали же.

– Так мне покоя не дают пирожки. Я как представлю, что их там без внимания и присмотра с моей стороны, оставили, так вот просто выть хочется.

Теперь уже истерический смех, вытесняющий боль разразился в беседке.

Часть 10. Взрослая жизнь, взрослые решения

Тот день для многих стал значимым. Это потом я выяснила, что среди тех девочек с Лизой была внучка Станиславы Владимировны и Владимира Григорьевича, что их внучка до сих пор не разговаривает. Что она была изнасилована тогда с особой жестокостью. Что виновники в той трагедии, многие из них, сбежали.

Не по тому что были сильнее, а потому что для всех их, кто пришёл спасать девочек, а были это мужчины, отцы, деды, братья украденных девочек, они не устраивали самосуд, их первой целью было найти девочек и освободить. Поэтому бежавших не останавливали. Только безухий пострадал, Князев с ним расправился лично. Мне многое не договаривали, но и сказанного хватило, чтобы понять, никто из мужчин ни о чем не жалеет.

Они только сожалеют, что остальные, не уверена, что все, успели сбежать. И было это сказано мне так, что я убедилась, остальных ищут и находя, а их находят, не церемонятся, вряд ли их сдают полиции. Говорить на эту тему я не хотела. Не из жалости, а из желания не ввязываться в подробности.

Я и так связана с этим всем слишком плотно. Через свои детские сны, где реальным людям дала образ волков и позволила страхам управлять и ограничивать себя. Через то последнее дело моего деда и его смерть.

Хватит, пора жить не оглядываясь и борясь со страхами из детства, а не добавлять к своим чужие. Радовало, ещё то, что Света стала открытие. После услышанного от Лизы и рассказанного лично, она стала больше общаться с семьёй. Её страхи и чувства обиды и одиночества уступили место для заботы о Лизе и благодарности семье. Особенно отцу, ведь он не сдержался именно узнав о том, что к его дочери прикасался безухий.

Именно это залило его теми чувствами, которые толкнули на столь жестокую расправу. Я конечно подозреваю, что он не сам вершил суд Линча, но всю вину он взял на себя. Узнав это, Света неделю ходила за мной и названивала по сто раз на день с просьбой, мольбой, требованием и опять с мольбой увидеться с отцом. Ей было не понять, что пока не будет заседания, а его ещё не было, только предварительные слушания и дознание, и судебного следствия, свиданий никому кроме адвоката не видать.

А в конце недели она сама приехала ко мне, лично. Это было чем-то особенным, она приехала на такси сама. До этого, после того что она пережила, за его пределами дома была только с Сергеем и мамой. Поэтому о её визите я знала со взволнованного звонка тёти Кати, она смеялась и плакала в трубку и требовала перезвонить сразу как Света переступит порог квартиры.

Сергей, в эту субботу он был в школе на дополнительных занятиях с отстающими, взмыленный и запыхавшийся ввалился в квартиру за минут пять до приезда Светы. Сама Света словно испуганный маленький щеночек, чуть поскуливающим голосом попросилась войти. Пока мы заваривали чай, с душа вышел Сергей. Света кинулась ему на шею и заскулила.

– Я доехала, сама, на такси, Серый, я сама!

А потом уселась на стул придвинув его вплотную к Сергею. Ей было не по себе и Сергей, его близкое присутствие, успокаивало её. Рядом с ним её дыхание стало спокойнее и ровнее. Она перестала оглядываться и реагировать на каждый стук и звук. К окончанию нашего чаепития, она с мольбой в глазах и голосе спросила едем ли мы домой в Химки.

И отказать на эту мольбу никто не смел. Сергей непринуждённо заявил, что мы собирались выехать после обеда, но если я потороплюсь или возьму дела с собой, то можем выехать раньше и к обеденному столу быть на месте. И такими щенячьими глазками на меня уставилась Света, что я рассмеялась. Конечно же мы выехали почти сразу же.

И тайные смс тёти Кати я слала всю дорогу отвечая на её бесконечные вопросы, наполненные заботой и страхами. А после обеда Света вспомнила о причине своего визита. Только проситься на свидание к отцу она уже боялась. И мы решили, что она напишет отцу письмо, и я передам ему. Так и сделали, Света писала весь вечер, её письмо заняло не меньше пяти тетрадных листов.

В воскресенье приехала Галина Викторовна, её привёз Петя. Она общалась со Светой и Лизой. И за обедом очень хвалила Свету за её выезд. Поэтому решение о их встречах в городе, куда будет возить её водитель, все, даже света, восприняли взволновано спокойно.

Первое полноценное судебное заседание было назначено на вторник. Первично вызывали свидетелей способных дать характеристику подсудимого. Я вызвала много людей, его друзья детства, сослуживцы, однокурсники, соседи, партнёры по бизнесу, даже Станислава Владимировна дала свой профессиональный отзыв о личности подсудимого с официальным заключением.

Мы не строили защиту на линии, что он ангел. Мы все добивались признания его человеком рассудительным, честным и принципиальным, у которого на первом месте семья, а потом все остальное. Все понимали, что оправдать его полностью не возможно, и вопрос лишь в мере наказания за которую мы боремся и юридического определения степени вины.

Заседание было долгим и утомительным. Следующее назначили через неделю в среду. Все что было до него слилось в одно монотонное мгновение. Радовало меня только одно, письмо Князеву я передала и даже получила ответ, от которого я видела Свету припрыгивающей по дому Князевых. Сам факт того, что даже в доме Князевых я делила постель с Сергеем меня обошёл.

Просто не заметила, как и когда, я была постоянно погружена в дело. Все время была в своём ноутбуке или в бумагах, ела на автомате и не замечала разговоров вокруг. Просто в определённый момент вечера, Сергей вырывал из моих рук все и на руках относил в спальню. Нет, просыпалась я, всегда крепко обнимая его и лёжа на нем, но открывая глаза бежала в душ и опять тонула в деле.

Три заседания в среду, пятницу и понедельник, разбирали преступление Князева Николая Фёдоровича. Фото и видео с места преступления, следственный эксперимент и его признательные показания. А потом, семь заседаний определяли жертву Князева. Я вывалила все официальные документы, подтверждённые справками по запросам по всем известным нам дела где, фигурировал пострадавший. Из материалов дел подняла фотографии и протоколы с описанием повреждений и обстоятельств преступлений, где фигурировал безухий.

И когда на восьмое заседание мною было объявлено ходатайство о признании вины Князева по статьям УК РФ 39 – крайняя необходимость и 108 – самооборона повлёкшая смерть, взвыл обвинитель. Для него это дело было ступенькой в повышении. Громкое дело, известный и богатый человек – убийца с особой жестокостью. А тут можно и на условный срок сойти. Он предложил своё статья 107 УК РФ – убийство, совершенное в состоянии аффекта.

В принципе на это я и рассчитывала. Максимум три года, полтора из которых Князев уже отсидел. Просто иначе обвинитель настаивал бы до победного на убийстве с особой жестокостью, а это уже 10 лет строгого режима. Поэтому настаивала я не сильно давя, скорее так, для вида и создания особого настроения. Из-за особой эмоциональности обвинителя и его ходатайства, заседание перенесли на три дня на пятницу.

Идут месяцы, я потеряна для общества окунувшись в дело целиком. Все мои выезды сопровождаются Петей, и он же отказывает всем новым клиентам. Я даже семью Князевых не замечаю. В выходные обнаружила себя в Химках в доме Князевых, в бумагами в одной руке у открытого холодильника обмакивающей свой палец в крем торта и слизывающей его. И как заметила, просто мою руку с пальцем в креме перехватил Сергей и сам облизал. Я возмутилась и услышав хохот за своей спиной только тогда поняла, что творю и где.

Торт был не простой. Это был именинный торт Лизы. В итоге весь крем с тортика сняли и вручили красной мне в блюдце, а тётя Катя и Таня принялись заново его украшать, взбивая крем. А я, я не просто краснела и бледнела, не просто извинялась не замолкая, я ещё и продолжала лопать крем отбирая блюдце у Сергея и Светы. На что все смеялись ещё громче.

Этот вечер я провела с семьёй Князевых. В смысле я вернулась в реальность и отложила дела, даже честно пыталась не думать о них за столом. Ещё больше стыдом я покрылась, когда Сергей вручил подарок маленькой имениннице от нас двоих. Ну а когда он повёл меня спать в свою комнату, я вообще побагровела от стыда и услышав, что спала так все это время не культурно раскрыла рот в немом вопросе. На все это Света заразительно громко смеялась говоря, что я ещё со стороны не видела себя одевающуюся.

Однажды спустилась с ноутбуком в руках в футболке Сергея и бубнила себе под нос статьи уголовного кодекса смеясь на некоторых словно мультяшный злодей и угрожая обвинителю от несостоятельности его обвинений захлебнуться завистью от победы мелкой занозы адвоката.

– Знаешь, мне даже жаль Серого, если ты так с каждым делом погружаешься, он сума сойдёт от скуки. – Подтрунивала меня Света.

Она вообще после того разговора и встреч с Галиной Викторовной изменилась. Стала живой, много говорила и смеялась.

– Я не всегда такая. Просто это дело стало очень личным. Вот я и увлеклась. Обычно я оставляю работу на работе. Веду сразу несколько дел, не крупных, и если дома и уделяю им время, то только до ужина и не больше пары часов. Иначе можно сгореть на работе. Я видела таких адвокатов. У них ничего кроме работы не осталось, они одержимы ею. Такого себе я не хочу.

Следующие два заседания были не просто закрытыми. На них выступали Станислава Владимировна и Галина Викторовна, они давали заключения по жертвам, двум из всех, об остальных ни судья, ни обвинитель не знали. Обсуждения касались уже факта похищения и насилия над дочерью и внучкой обвиняемого Князева Николая Фёдоровича. Насилие было моральным с избиениями, но и это весомо.

С больницы были взяты справки о всех ранах, синяках, ссадин, царапинах и даже переломах обеих девочек. Следы удушения на Лизе я квалифицировала как попытку убийства. А подробности «касаний» далёких от целомудренного обращение к Свете как попытку изнасилования. Станислава Владимировна и Галина Викторовна описали все так, что равнодушным не остался никто.