Ногайские предания и легенды

Ему досталось оставшееся незанятым место в углу комнаты, как будто нарочно приготовленное для него.

– Обещает ли почтенный лекарь, – вкрадчиво сказал хозяин, обращаясь к старику, – что не будет прерывать никого, пока не наступит его очередь говорить и пока ему не напомнят об этом?

Лекарь приложил руку к груди, не поднимаясь со своего места и не глядя ни на кого из гостей: смею ли я не подчиниться твоим требованиям! – таков был его безмолвный ответ.

– Скоро я узнал, – удовлетворённо продолжил князь, – настоящую причину отказа моей дочери… И какая же, вы думаете, эта причина? Как бы вы ни ломали голову, это останется для вас неразрешимой загадкой, какой она оставалась и для меня до тех пор, пока княжна не призналась своей матери, что давно уже любит одного храброго джигита и никому другому не может отдать своё сердце… Я был просто уничтожен этим ответом: моя единственная дочь посмела избрать себе жениха, не посчитавшись с волей родителей. Выходит, что я позволял ей слишком много. И это, почтенные, моя единственная услада и самая светлая мечта! Но она ведь ещё ребёнок, дитя малое, – с горечью произнёс князь и, сделав паузу, продолжил совсем другим тоном: – В моём ауле, почтенные, появился голодранец, который хочет опозорить мои седины… – Старик тяжело опустился на подушки и, обессиленный, поник головой.

– Кто же этот негодный? – закричали в один голос его гости. Назови его имя!

И только лекарь безучастно восседал в своем углу, не удостаивая вниманием горемычного князя…

– Мы отрежем ему голову, вырвем язык! – гости, как могли, утешали Аман-Гирея.

Выставив вперёд руку, князь принялся успокаивать их.

– Но ты так и не назвал нам, султан, имени того нечестивца Скажи, кто он?

Но князь, простерев вперёд руку, хранил молчание.

В наступившей тишине горделиво поднялся лекарь и, обратив на себя всеобщее внимание, долгое время молчал, не в силах, как видно, справиться с охватившим его волнением. Было видно, что он колеблется… Но почётным гостям, собравшимся в гостиной зале Аман-Гирея, не было дела до его колебаний: они пытались понять, по какому праву проник сюда этот безродный и не унижает ли это их чести.

Безродный тем временем овладел собой, но от его гордого вида не осталось, как заметили гости, и следа – попытка выпрямиться во весь рост, похоже, обессилила его.

– Что скажу я почтенному собранию? – прохрипел он разбитым голосом. – Я лишь исполню поручение одного храброго человека, который просит у князя руки его дочери – Мейлек-хан… Его имя известно князю… Вот и всё, уважаемые, что я должен был сказать здесь… Пусть теперь князь ответит, согласен ли он отдать свою дочь за джигита?

По комнате прокатился смешок.

Князь вздрогнул от дерзких слов старика и невольно схватился за кинжал, висящий у него на поясе… Движение это остались незамеченным гостями, но не скрылось от взора лекаря, пристально следившего за ним. Князь встал.

– Правоверные! – произнёс он с горькой улыбкой. – С каких это пор достоинство султана стало у нас столь ничтожно, что может быть отдано на поругание всякому оборванцу! И с каких это пор позволено обидчику безнаказанно порочить княжескую честь!

Усмехнувшись в бороду, лекарь оставался, как и прежде, спокоен.

– О Мейлек-хан, дочь моя! – прокричал в отчаянии Аман-Гирей. – До чего довела ты своего отца упрямством и непослушанием!..

Гости ещё пуще заволновались.

В эту минуту скрипнула дверь, и в комнату, околдовав всех гостей, вошла Мейлек-хан: блеснули на солнце бархатные башмачки, шитые серебром, Мелькнули, отражаясь в зеркалах, шёлковые шальвары, прикрытые малиновою исподницей, и парчовый архалук, стянутый на талии драгоценным поясом… Перед гостями предстала красавица, слава о которой пронеслась по всему горному краю. Благоуханием повеяло тогда на восхищённых гостей князя…

Красавица явилась без девичьего покрывала, хотя и носила его всегда, когда нужно было выйти из дома или пройти через кунацкие комнаты.

– Ты звал меня, отец, – произнесла она, почтительно поклонившись, – я пришла.

Князь поднял голову.

– И тебя-то, мою бесценную, – проговорил он едва слышно, – хотят отнять у меня. Но отец тебя не выдаст… скорее убьёт твоего нечестивца, или сам будет убит… Скажи им, дочь моя, что ты навсегда отказываешься от своего недостойного избранника – и пусть он ищет себе другую невесту… Я разделю с ним пополам своё богатство, дам и золото, и скот, только бы он отказался от тебя…

Взглядом подозвав дочь, старик привлек её к себе, и глаза его увлажнились. Но княжна вырвалась из его объятий и, отважно шагнув к гостям, проговорила:

– Не быть этому, люди, и уж если жизнь не соединит нас, смерть выроет нам одну могилу!!! Послушайте меня, уважаемые. Я клянусь, что никому, кроме Джелалдина, не будет принадлежать его верная Мейлек-хан!

Слова девушки поразили всех.

– Когда же это было, чтобы дочь противилась воле отца! – грозно проговорил мулла.

– Какое бесстыдство! – дружным хором пропели гости.

– Значит, конец света близок, если правда всё то, что мы слышим.

В дальнем углу, занимаемом убогим старцем, послышался непонятный шум, и гости, оглянувшись, увидели, каким пламенным взором обнял старик лунноподобную княжну.

– Достопочтенный князь и вы – мудрые мужи! Было время, когда любимая дочь Аман-Гирея, прекрасная Мейлек-хан, безнадёжно хворала. Тогда-то, призванный князем, чтобы облегчить её страдания, я и вошёл в его дом. И разум мой чуть не помутился при виде красавицы…

– Замолчи, лекарь! Иначе я укорочу твой поганый язык! В уме ли ты, что славословишь княжескую дочь! Я что же – ровня тебе? – свирепо проговорил князь.

Но лекарь не снизошёл до извинений.

– Тогда-то я и решил приложить все силы, чтобы спасти этот райский цветок. Князь не скупился на обещания, и в случае исцеления дочери обещал мне всё, что я захочу…

Старик вопросительно взглянул на князя: подтверждает ли он его слова?

– Так чего же ты хочешь? – презрительно усмехнувшись, спросил князь.

– Я, достославный князь, прошу руки твоей дочери Мейлек-хан – громогласно произнёс лекарь.

– Что-о?! – взревел поражённый князь, хватаясь за свой верный кинжал.

Вскочили от неожиданности и его почтенные гости. Одна Мейлек-хан не выказывала ни малейшего удивления и таинственно улыбалась.

Князь заметил эту улыбку и накинулся на неё:

– Что же ты молчишь, дочь моя? Неужели ты пойдёшь за этого полоумного горбуна?

Муртазаки – исполнители султанской воли – окружили несчастного лекаря и, обнажив кинжалы, ожидали приказаний князя.

– Повтори свои слова, безумец! Или я велю муртазакам проколоть твоё дряхлое сердце! – гневно прокричал князь.

Но слова уже были не нужны: лекарь смело сорвал с себя маску, упали на половицы его ветхие одежды и седой парик, спина старика распрямилась… Гости всполошились пуще прежнего.

– Отец, это Джелалдин – тот самый джигит, мой избранник! – Взявшись за руки, княжна и Джелалдин пали на колени перед князем.

– Ты больше мне не дочь, и я тебе – не отец!.. Возможно ли такое бесстыдство! Нет-нет, у меня нет больше дочери!.. – оттолкнул он княжну. – Какой позор! Дочь султана бесчестит себя перед безродным бродягой!..

– Достославный князь! И вы, почтенные гости! – произнёс Джелалдин. – Я сын Темир-Кола, и наш род не менее знаменит, чем какой-нибудь другой, и не менее славен…

– Что он говорит! – не веря своим ушам, прокричал поражённый Аман-Гирей.

А мулла прошипел презрительно:

– Казыварцы всегда были неверными, это – проклятое племя…

– Железная Рука! Он достал меня из могилы! – простонал сражённый князь. Гости сокрушённо вздыхали.

– Казыварцы, если и не почитали Священную книгу, то лучше всех соблюдали народный обычай – адат, – возразил мулле Джелалдин.

– Наверное, за то, что твой отец соблюдал адат его и ненавидели в народе? – усмехнулся Аман-Гирей.

– Простолюдин поднял руку на благородных мужей! – прокричал один из его родичей, поддержанный, конечно же, остальными.

– Но князья презирали отца, и ему ничего не оставалось, как отвечать им тем же, ведь по адату человек не должен унижать человека… – ответил Джелалдин, уже не надеясь на то, что его услышат. И вдруг…

– Мы все знаем, что Темир-Кол был храбр, – произнёс кто-то. И все оглянулись на пожилого человека – аульского ювелира Ат-Чапара. – Но как нам поверить, что ты – сын Железной Руки? – спросил он джигита.

Джелалдин, словно ожидая этого вопроса, достал из нагрудного кармана бешмета золотые монеты:

– Вот золотые монеты с тамгой отца! – и он передал монеты старцу.

Гости разобрали монеты, и каждый из них с удивлением произносил имя Темир-Кола. Последним золотые монеты взял в руки князь и, внимательно разглядывая, держал так долго, что гости стали переглядываться, а затем разошлись. Князь остался наедине с дочерью и Джелалдином.

– Теперь послушай меня, храбрый джигит, – начал Аман-Гирей. – Сегодня я пригласил сюда гостей, ставших свидетелями моего позора. У меня была дочь, которая посрамила моё доброе имя, избрав себе жениха против воли отца, и вот – её у меня не стало. Я предлагаю тебе, сыну славного Темир-кола, условие: ты должен теперь же заплатить мне калым моего бесчестия, а заплатив его, отправиться на три года в чужие края, чтобы за это время оружием добыть себе славное имя и приличествующее твоему званию состояние. Когда протекут эти три года, ты возвратишься, и я вручу тебе свою дочь. Ты постараешься, чтобы слава о тебе дошла до нас: это загладит проступки беспечной юности и послужит уроком для других, столь же непокорных детей… Ты, казыварец, оскорбил меня и тем, что проник в мой дом под чужим именем, нарушив этим законы гостеприимства, но я смогу простить и это – и тебе, и твоей невесте! Принимаешь ли ты моё условие? Ответь мне – и как оскорблённому отцу, и как старейшине правоверного народа.

– Но где же будет жить Мейлек-хан все эти годы? – покорно склонив голову, спросил Джелалдин.

– Мейлек-хан, обещаю тебе, будет под строгим присмотром; поклянись и ты, что до срока не будешь пытаться увидеться с ней. Согласен ли ты?

– Да, я согласен, – ответил Джелалдин, – эти условия справедливы. А три золотые монеты с тамгой моего отца – прими как калым.

Князь усмехнулся, перебирая в руках монеты.

– Большего у меня нет, – сказал джигит, – это всё, что досталось мне от покойного отца, а ему – от деда… Я – их наследник… Согласен ли ты, князь, принять от меня залог и дать верное слово, что сдержишь свое обещание…

– Неблагодарный! – вырвалось у князя, но он быстро овладел собой. – Вот тебе моя рука, – отвечал он решительно.

– К назначенному сроку, – Джелалдин не сводил глаз с сияющей Мейлек-хан, – я пригоню князю табун самых лучших скакунов Закубанья. А если меня настигнет смерть, наш договор потеряет силу и Мейлек-хан будет свободна.

* * *

Аробная дорога вилась вдоль ущелья, поросшего густым лесом. Черкес Джанка и Джелалдин уходили от погони, уводя с собой двух чистокровных арабских скакунов. Держа в руках ружья, они постоянно оглядывались на преследующих их всадников – расстояние между ними то увеличивалось, то сокращалось.

– Торопись, друг Джанка! – кричал товарищу Джелалдин и ещё круче пришпоривал коня. – Если мы доберёмся до Красной крепости, скакуны – наши. А оружие нас не подведёт.

Джанка в ответ закивал головой и в который уже раз оглянулся.

Топот коней преследователей раздавался совсем близко. Послышались выстрелы, и Джанка, развернув на полном скаку коня, привстал на стременах и выстрелил. Выстрелил и Джелалдин. На макушке скалы показалась Красная крепость.

– Смотри, Джанка, крепость! Мы спасены! – закричал Джелалдин.

Крепостные стены вырисовывались уже совсем отчётливо, и скачущий во главе преследователей князь Адамей обеспокоенно взмахнул плёткой, показывая на них. Скачущие за ним всадники изо всех сил стали хлестать своих лошадей.

– Быстрей, быстрей! – заметался князь. – Нельзя дать им укрыться в крепости.

Но и у преследуемых словно удесятерились силы, кони Джелалдина и Джанки, почувствовав волнение своих седоков, помчались что есть мочи. Преодолев отлогий подъем, они – уже победным галопом – домчали их до четырёхугольной башни.

Опасность миновала.

Из шести небольших окон высунулись тогда дула ружей и пистолетов. Раздались выстрелы, и казалось, что стреляют изо всех шести оконных проёмов.

Несколько преследователей упало. Повелительным жестом князь Адамей остановил своих людей, и всадники отступили от крепости на расстояние выстрела.

Князь Адамей поднял руку и прокричал беглецам:

– Джанка! Мы все адыги, братья по крови. Выдай нам ногайского абрека, сына проклятого Темир-Кола, и мы пощадим тебя!

– Да отсохнет твой язык, князь Адамей! Джанка никогда не предавал своих друзей И ты не дождешься этого. Джелалдин мой брат по крови, а ты – кровожадный шакал, терзающий своих братьев!,.

– Чего же ты хочешь, Джанка? Подумай: если выдашь неверного, я подарю тебе одного из скакунов, которых вы угнали у меня, как воры.

– Я хочу твоей смерти, князь Адамей, и ты её заслуживаешь. Когда мы с сестрой остались без отца, ты отнял её у меня и продал в Анапе, ты разорил мой дом – и я ушёл в абреки. Только кровью я смогу смыть свой позор. А этих коней ты получил от турецкого паши за сестру – я знаю. Так признай хотя бы это и убирайся отсюда, а не то я вкачу пулю в твой чугунный лоб.

– У-у! Гяур! – прохрипел взбешённый князь и, выхватив саблю, ринулся на крепость.

Его люди поскакали за ним, но раздались выстрелы, и с пронзительным воплем князь Адамей свалился с коня. Всадники подскочили к нему, но князь встал сам и отошёл – в бессильном негодовании – от загубленного коня. Из крепости раздался хохот беглецов.

– Ну, подождите, разбойники! – И разъярённый князь вскочил на коня своего телохранителя.

– У нас с тобой особые счёты, князь Адамей. Но пока убирайся, или получишь такую же пулю, как твой гнедой! – раздался крик Джанки.

– Погоди, гяур, ты ещё ответишь за это! – прокричал князь, удаляясь от крепости.

Когда преследователя были уже далеко, Джелалдин и Джанка выбрались из крепости и направили коней в горы. Вдали заблестели ледники. Мирно шелестели листья деревьев – всё располагало к беседе.

– Джанка! – промолвил Джелалдин. – Возьми этих коней. Я ведь не знал, что они значат для тебя.

– Нет, Джелалдин! Так оценил сестру проклятый князь. Но никакое богатство не заменит мне её… Мы должны отбить у князя охоту красть людей. И мне по душе твоя мечта о белом табуне.

– Это, не моя мечта – ведь так задумал мой отец… А я просто должен собрать калым, я же дал своё слово отцу Мейлек-хан…

– Отберёшь у одного князя и вернёшь другому. Какая же польза от этого?

– Мейлек-хан мне дороже жизни. Вот и вся польза… Это отец не искал никакой выгоды. Он бросил вызов князьям и этим заслужил громкую славу – потому и сейчас жива память о нём…

– Жива ли, Джелалдин? Князья не хотят вспоминать о Железной Руке. Но, живи я в этом краю, я бы, наверное, стал его другом…

Всадники поднялись на вершину и спешились. Навстречу им из пещеры вышел немой старик в косматой папахе.

– Салам алейкум, Тоган! – в один голос приветствовали старика Джанка и Джелалдин. Старик в ответ склонил голову и улыбнулся.

– Князья и теперь боятся отца, – и Джелалдин кивнул на старика. – Они вырвали ему язык, чтобы никто не узнал о делах Темир-Кола, и отрезали уши, чтобы он не опроверг их бесстыдных наветов…

– Как же он выжил? – спросил Джанка, с состраданием глядя на старика, готовившего им еду.

На ковре перед входом в пещеру тот разложил куски мяса, овечий сыр, поставил кувшин с айраном. Скинув с себя черкески, джигиты присели на ковёр и плотно поели.

Утром Джелалдин отправился на охоту. Шумно раскачивались кроны деревьев, травы утопали в росе.

На цветущей поляне Джелалдин увидел косулю, чутко поводившую ушами. Он хотел выстрелить, но опустил ружьё, увидев бредущую вдоль опушки Балыш. Балыш пела свою песню, Джелалдину казалось, что он видит не её, а свою далёкую возлюбленную.

– Безумная Балыш, обратившись в ветер, ищет своего возлюбленного, – прошептал он самому себе и бесшумно, чтобы не испугать девушку, прокрался на поляну. – И зачем только я дал слово князю? Мучается Мейлек-хан, мучаюсь я! И всё из-за того, что я сын своего отца!

Подул сильный ветер и унёс безумную Балыш. Джелалдин долго искал её глазами, но видение исчезло.

* * *

А Мейлек-хан в этот час сидела с Кумис в своей комнате.

– И зачем только я согласилась на условия отца! Уж лучше бы Джелалдин похитил меня – не перенести мне разлуки. Сердце чует недоброе.

Из соседней комнаты доносились голоса пирующих гостей.

– Совсем я не узнаю тебя, Мейлек-хан, – печалишься понапрасну, изводишь себя. А ведь что суждено, того не минешь. И никто не знает, что случится завтра. А если Джелалдин, возвратившись, не найдёт тебя в кругу весёлых подруг, то обвинит, в этом себя, и будет несчастлив. Так не горюй же, прошу тебя!

– Как же мне не горевать, дорогая Кумис! Второй год нет от него вестей. А может быть, он забыл обо мне. Может, и вправду не судьба нам быть вместе. Говорят же люди, что он женился в чужих краях, что одолели его враги…

– Не верь этому, княжна. Джелалдин смел и никому не уступит. И сердце у него верное – он не может изменить. А люди разное говорят: и то, что женился он будто на сестре какого-то черкесского узденя, и то, что князей испугался, и то, что, изгнанный ими из тех краёв, подался в Турцию…

– …О, Аллах! Неужели же это правда?

– Нет, дорогая моя, нет! Болтают люди!

– Ах, Кумис! Покуда мы были вместе, я жила в его сердце, но сейчас мы далеки друг от друга… Не случайно, видно, смеются люди: не жена, мол, Мейлек-хан, и не невеста… А он, бессердечный, разве не мог дать мне знать, что жив, что думает обо мне! Да и жив ли он, о, Аллах! – и Мейлек-хан расплакалась.

– Сестра моя, прогони от себя эти мысли, Джелалдин жив, и ты скоро его увидишь, – успокаивала подругу Кумис.

* * *

В просторной гостиной Аман-Гирей принимал богатого гостя – Мирзабека Уракова.

Карагул, стоявший в углу, прислуживал за столом. Во дворе угощалась челядь приезжего князя, и довольные голоса доносились до гостиной.

Уже неделю гостил Мирзабек, а хозяин, не торопясь с расспросами, всё обхаживал гостя. Они поохотились вместе, и в то же утро, за завтраком, откровенно побеседовали.

– Плохие времена настали, мой друг, – все ногаи попали под опеку русского царя. Теперь нам запрещено торговать живым товаром. Я еле вывез в Анапу пять девок, а детей перед каждым сторожевым постом приходилось прятать в мешках. Вдобавок ко всему на дорогах разбой. На обратном пути встретились мне черкесский уздень Джанка с сыном Железной Руки…

Аман-Гирей резко поднял голову:

– Проклятое собачье корыто!

– Да-да, – продолжал старый князь, – я возвращался довольный поездкой. Смог всё же довезти товар, а на вырученные деньги накупил всякой всячины и даже обезьянку приобрёл. – Мирзабек встал и подозвал хозяина к окну. Внизу, возле стоящей у ворот арбы, столпились люди. Они окружили клетку с обезьянкой и заливались хохотом. – На девку поменял! – похвалился гость.

– Очень похожа на человека, – цокнув языком, проговорил хозяин, приглашая Мирзабека к столу.

И они снова сели.

– Ну так вот, Джанка н Джелалдин – эти трусы – хотели напасть на меня, одного из благороднейших людей горного край. Но мои джигиты так им всыпали, что им вовек не забыть моих гостинцев…

– Надо было покончить с этими, негодяями! – отрубил разгневанный князь.

– Эти трусы, князь, получили своё. Теперь они не опасны. Еле шевелились, когда я исхлестал их плетьми! – Произнеся это, Мирзабек притворно кашлянул и не таясь – желая узнать, верит ли ему князь, заглянул ему в глаза.

А верить можно было лишь тому, что хвастливый Мирзабек на самом деле повстречался однажды с Джелалдином и Джанкой.

Он гнал тогда обоз по дороге и, окружённый своими верными кольчужниками, не чуял никакой опасности. Перед деревянным мостом, перекинутым через бурную речку, отряд спешился. Мирзабек подумал, что по мосту не проехать, и приказал воинам отыскать брод – в этом месте со скалистым берегом переправиться было трудно. Решился и сам пройтись по мосту, но из осторожности пропустил вперёд старшего нукера, и тот, взяв коня за повод, прошёл через мост. Его примеру последовал старый Мирзабек, но как только он перешёл на другой берег, брёвна разошлись и с грохотом рухнули в воду. На одном берегу реки стояли нукер и князь, а на другом – кольчужники смотрели на то, как река медленно сносит брёвна. Сосредоточившись на этом великом чуде, они не заметили, как из-за валунов на противоположном берегу выскочил вооружённый джигит и приставил пистолет к голове князя. Его нукер схватился за кинжал, кольчужники выхватили пистолеты, но…

– Прежде чем ваши пули достигнут этого берега, дражайший князь отправится во владения Азраила21! – Ткнув пистолет в перепуганного князя, Джелалдин вскинул курок.

– Не стрелять! – крикнул насмерть перепуганный старик. На скале в это время появился Джанка и, повернувшись к кольчужникам, прокричал:

– Если кто сдвинется с места – убью! Все вы знаете, что Джанка бьёт без промаха.

– Благородный князь, мне не нужно твоего кошелька, но ты щедр и захочешь, наверное, подарить мне своего скакуна. Я приму этот дар, ведь твой конь неплох! – проговорил Джелалдин, не отнимая пистолета от головы князя.

– Прошу тебя, добрый джигит, не убивай меня, только не убивай, – взмолился князь.

– Если ты отдашь скакуна и твои люди будут послушны…

Старший нукер вдруг рванулся к Джелалдину, но раздался выстрел и, замерев на месте, нукер рухнул на землю.

Джанка откинул ружьё и вытащил из-за пояса пистолеты.

– Стоять! Джанка не знает промаха! – крикнул он.

– Ну так как, благородный князь, подаришь ты мне своего скакуна? – спросил Джелалдин.

– Он стоит больших денег… – простонал князь, обласкав взглядом свой кинжал. – Назови своё имя, храбрый джигит! Я ведь должен знать, кому дарю коня.

– Меня зовут Джелалдин, я – сын Железной Руки!

– Железной Руки?! – поразился князь.

– Наверняка и ты, князь, охотился за моим отцом? – усмехнулся Джелалдин.

– Нет, Джелалдин, нет. Бери коня – от чистого сердца дарю… И князь не успел оглянуться, как Джелалдин вскочил на коня и был таков…

– Надо было убить этого голодранца! Снял бы камень с моей души! Ты ведь слышал, наверное, в какие сети заманил он мою дочь? – спросил хозяин.

– Так это тот самый выскочка! Ну, тогда успокойся, – засмеялся Мирзабек. – Таких надавали мы им тумаков, что они еле ноги унесли. Так же, помню, я разделался и с его трусливым отцом – Железной Рукой! Вот этими самыми руками схватил его за шиворот и…

– Но-но!.. Друг мой, это уж слишком. Всем хорошо известно, как погиб Железная Рука – храбрый был джигит. Да и сын его… – задумался Аман-Гирей, запнувшись на полуслове.

– Правду говоришь, и сын храбр! Среди бела дня – и охраны не побоялся, напал на наш обоз. Скакуна жалко, вот что, – сознался Мирзабек и рассказал всё как было.

– Плохие времена настали, князь, – заговорил опечаленный Аман-Гирей. – Между князьями нет согласия, каждый норовит ограбить ближнего, а их самих, между тем, грабят такие вот оборванцы…

– Надо избавиться от него, князь. Я задумал облаву, чтобы вернуть скакуна – большие деньги отдал за него.

– Нет-нет, уважаемый! Хватит с нас одной Железной Руки! Ведь если ты, чего доброго, упустишь его, то во сто крат умножишь его славу!

– Тогда вот что: подговорим верного джигита, и пусть он выследит его и убьёт.

– Всё, мой дорогой друг, идёт к тому, что моя дочь должна будет отдать ему руку – судьба мне, наверное, породниться с безродным.

– Не бывать этому! – вскипел спесивый Мирзабек.

Аман-Гирей горестно опустил голову.

– Я знаю, князь, – сладко запел Мирзабек, – какой прекрасный цветок взрастил ты в своём саду, о красоте Мейлек-хан наслышан весь горный край. Очень бы я хотел ещё раз взглянуть на неё.

Аман-Гирей не заставил себя просить и тотчас же обратился к прислуживающему за столом карагулу:

– Позови мою дочь, раб.

Карагул вышел из комнаты и вскоре вернулся, следом за ним вошла Мейлек-хан. Не поднимая головы, она остановилась перед почтенными стариками.

– Неужели это она – Мейлек-хан? Разве можно держать взаперти такую красавицу? Никакому гостю не нужно будет твоих угощений, Аман-Гирей, покажи им только свою прекрасную дочь – и всякий кунак будет сыт по горло!

Аман-Гирей недовольно посмотрел на гостя, но не подал вида, что его лесть весьма оскорбительна.

– А ты помнишь меня, Мейлек-хан? – закатывая в восхищении глаза, спросил Мирзабек.