Город У

– Кто вы? – спросил руфер. Он спрашивал, но не слышал своего голоса.

– Мы те, кто мы есть. Мы здесь живем, – ответил голос, который сопрягал в себе миллионы других голосов и звуков. Рослик улавливал в нем шум ветра, шуршание шин об асфальт, настырные позывные уличной рекламы, стрекотанье железных колес трамвая, одинокий лай привокзального пса, безрадостную сирену скорой, настойчивую дрель соседей сверху, гудение высоковольтных линий – оттуда, оттуда, отовсюду – от серых пляшущих силуэтов, звуки и голоса, голоса и звуки.

Затем пошли запахи – вонь мусорных баков и подвалов с протекающими трубами, аромат свежего хлеба, киосков с шаурмой и шашлыками, утреннего кофе; ладан разрушенного храма на Соборной; оконный пластик и бетонные ступени школ; телесный кафель детсадовских столовых; картонные коробки с рынка на дамбе и железные, пропитанные Волгой, пролёты старого моста.

Рослик вдыхал и впитывал, внимал и слушал.

– Вы – это У.? – спросил он.

В ответ – смех, отраженный от тысячи пляшущих фигурок, распадающийся на осколки серых незаметных ртов.

– Наоборот… наоборот… – отвечали голоса. – У. – это мы. Мы здесь, и мы тут, тут, тут. Мы любим, когда любят нас. Мы – ревнители и охранители. Если ты с нами, то ты уже не против нас. Если мы впускаем, то уже навсегда. Мы зовем – и нас слушают.

Сознание Рослика удвоилось, утроилось и размножилось. Какой-то частью себя он не понимал того, что ему отвечают, боялся их ответов, отторгал их, называл их скучными и стрёмными. Другой – принимал, благословлял и смеялся с ними. Да и как можно не понимать очевидного? У. есть У., город есть город. К этому ничего не прибавишь и не убавишь. Мы здесь живем, и мы – ревнители. Мы любим тех, кто нас любит!

И мы отрываем головы тем, кто посягает на наших… Мы выгрызаем им внутренности. Мы вычеркиваем их из книги памяти навсегда.

Понимаешь, Рослик?

***

– Рослик! Рослик! – Синдра била его по щекам. Он промок насквозь, ему хотелось сухости и тепла. А, нет, нет, постой… Ее зовут не Синдра, а…

– Эй, парень! – еще один тревожный голос. – Ты как? Идти сможешь? Мы возвращаемся. Немедленно!

Над ним навис МЧС-ник. Сбоку жались две испуганные фигуры девчонок-гимнасток, которые подсвечивали лица друг друга фонариками.

– Я… – он нащупал влажную стену бетонки и встал потверже на дно Бригадирки. – Где я? Что…

– Ты свалился в обморок – судя по всему, – торопливо стала объяснять Беляночка («а да, да, вот как ее зовут!»). – Ты зачем-то ускакал вперед, а мы тебя звали-звали. А потом вот пришел Николай, и мы тебя нашли.

– Это ладно ты хоть голову из воды додумался вытащить! – мрачно добавил МЧС-ник. – А то бы плавал, блин, здесь кверху брюхом. Сказал же по-русски: обождите меня! Ну чё как дети, ей-богу?!

– А этот… – молодой диггер осторожно ощупал на голове две здоровых шишки. – Который Сергей. Его тоже нашли?

– Какой Сергей? – Беляночка тревожно смотрела на Рослика, светя ему налобным фонарем прямо в глаза.

– Ну с нами был. Диггер… – он морщился и отворачивался, пытаясь уклониться от света. – Черные волосы у него еще. Сергей…

– Ладно, баста, карапузики! Возвращаемся, – сказал МЧС-ник. – Видимо, глюкануло тебя, парень, основательно. Нельзя тебе по трубам шастать. Давай руку, диггер, а то еще опять шандарахнешься…

– Какой Сергей, Рослик? А? – вполголоса спрашивала его Беляночка, шлепая сапогами сзади. – Николай проводил парней с телеканала, с нами только девчонки остались, ты да я. А потом ты зачем-то вперед побежал…

– Идемте, идемте, – поторапливал их МЧС-ник. – Снаружи разберёмся, кто там и где. Сергей там или воробей. И так мне с вами мороки тут на целый день…

Рослик молчал до самого Катькиного родника. В голове стоял туман, у него было такое чувство, что внутри – сотни таких, как он. И все о чем-то говорят, спрашивают и смеются.

Когда показался полукруглый выход, он отчетливо услышал знакомый звук, – будто кто-то огромный в самой глубине бетонки вздохнул и затих. Девчонки-гимнастки вздрогнули и, не оборачиваясь, первыми сиганули в озерцо, образованное водами родника. Рослик вылез вслед за ними на берег, улыбаясь. Голова уже перестала болеть, ноги совсем не дрожали. Сегодня он точно узнал что-то новое: всё-таки у него и впрямь было сердце настоящего исследователя.

Спасибо тебе, папа, за маленькие радости!..

3.

Он лежит на упавшей бетонной свае; рука с блестевшей на солнце губной гармошкой застыла на груди; глаза закрыты; расслабленное тело заряжается, будто аккумулятор от розетки.

«Все-таки тут точно место силы! И как же я сюда, чуваки, давно не забредал… Была б моя воля – остался бы здесь жить. Заброшка ты моя родненькая!».

Он потягивается и открывает глаза. Подносит гармошку к губам и начинает импровизировать. Старый тополь, растущий около полуразрушенного здания, слегка покачивается от ветра, будто подчиняясь музыке Рослика.

С Беляночкой он не виделся несколько дней – с тех самых пор, как они сходили в бетонку. Она звонила ему, рассказывала, что вышла клёвая статья про их вылазку. Также говорила, что дело с Бригадиркой понемногу движется: городские власти вроде как заинтересовались одним торговым центром, который построили над самой бетонкой. Обещают его снести. Он угукал в ответ, слушал ее, но не слышал. Честно говоря, он как-то подостыл к этой теме, сменил ориентиры.

Не-е, Бригадирка, – конечно, круто. Тут никто не спорит. Но дело совсем не в ней. Он теперь это понимал. Если бы вдруг понадобилось… Если бы им стало нужно, то речку бы освободили в два счета. А если она столько лет в бетоне – то и пусть! Дело не в ней. А в чем же тогда?..

Вот этого он как раз и не знал, и это его доставало всё сильнее. Он тысячекратно пытал свою память, но не мог вспомнить, что именно говорили ему они – там, в Бригадирке. Когда Сергей… или Виктор, или как там его – ударил его по голове.

«Они точно говорили со мной и просили что-то сделать. Но что? Убей – не вспомню. Хоть пытайте меня!». И что с этим делать, как жить дальше – не ведал.

Рослика мучило и тяготило то, что даже столовая перестала привлекать его: там теперь никто не тревожил сон сторожей. Играть на гармошке в столовке почему-то тоже расхотелось. Когда он пытался это делать, возникало ощущение, что его никто не слушает. Точнее, не так: слушать-то слушают, но без прежнего внимания. Будто сейчас важнее другое. Но что? Что?..

Глава 6. Из склепов – на гору

1.

Катик вцепилась мне в руку мертвой хваткой и не отпускала до самого дома. Бледная, молчаливая, очень маленькая для своего возраста, она была похожа на Козетту из подземелья.

– Катик, ну чего ты молчишь? На кого ты стала похожа? Ведь тебя не в тюрьме держали – в этом реабилитационном центре и игровые комнаты, и воспитатели добрые! Ну?

Дома она разревелась, как трехлетняя девочка, плакала долго, размазывала сопли по лицу, а я молча гладила ее по голове. Через 15 минут мы пошли на кухню пить чай, через полчаса болтали и смеялись как ни в чем не бывало.

Отец спал в соседней комнате. Администрация магазина и охранник, с которым он подрался, не стали писать на него заяву, так что его отпустили без проблем. К вечеру он даже вышел пообщаться с нами и был – как выразилась Катя – «почти вменяемый».

Всю ночь я не могла сомкнуть глаз; вставала и осторожно ходила по залу, смотрела на сестру, пила на кухне кофе. К утру до судорог в горле захотелось курить, хотя я этим никогда серьезно не увлекалась – так, иногда баловалась с друзьями.

– Ну что такое? Что со мной? Всё ведь нормально. Катьку отвоевали, отца вызволили, чего еще надо для счастья? – спрашивала я себя и отлично понимала, что играю сама с собой в кошки-мышки. Всё я хорошо осознавала и чувствовала – никакой смутности, всё яснее ясного.

Мне хочется в У., мне хочется к маме. Она зовёт меня к себе, ждет вместе с Катиком. А я тут прохлаждаюсь, теряю целую ночь! Как ни странно, о Супониной и нашей научной работе я почти не вспоминала, это отошло куда-то на периферию – перестало быть интересным и значимым.

Утром я объявила, что сегодня же уезжаю в У. и – барабанная дробь – кое-кого возьму с собой! Если бы я неожиданно вручила Катьке 11-й айфон – ее главную мечту последних трех месяцев – и то она бы так не вскочила и не заорала от радости.

Но потом пыл ее поугас: она вспомнила о папе. Я ответила, что на этот счет договорилась с тетей Леной. Я, конечно, не стала говорить сестре о том, что всё равно уехала бы в У., – даже если бы соседка не согласилась присмотреть за отцом.

Уже в поезде, смотря на ночное Подмосковье, пробегающее мимо окон, я поймала себя на мысли, что смогла бы – и это действительно ужасало меня – смогла бы уехать в У. даже без Кати. Потому что так надо, потому что меня звали и ждали – и хотела бы я посмотреть в глаза тому, кто смог бы сопротивляться этому зову.

2.

Супонина встретила нас невесело: ей нездоровилось.

– Как бы вот этот новый вирус не подцепить… Остальное не страшно, Наташенька. Вроде горло у меня не болит, но всё равно как-то не по себе. Давайте, девочки, устраивайтесь, я сейчас вас угощу с дороги.

Мы отнесли вещи в нашу комнату, и Катик залезла в душ. Однако к вечеру стало понятно, что у Татьяны Федоровны всё серьезнее. У нее поднялась температура, она всю ночь кашляла и жаловались на боли в груди. Рано утром я вызвала скорую, и ее увезли с подозрением на воспаление легких.

На нас, особенно на Катю, это произвело тяжелое впечатление, потому что после маминой смерти мы обе вздрагивали при одном упоминании о пневмонии.

Днем я созвонилась с Супониной, узнала, как она себя чувствует.

– Ничего, Наташенька, температуру сбили, с легкими тоже, кажется, полегче: дышать хоть могу. Видишь, как я тебя подвела: не сможем мы нормально закончить нашу работу в У.

Я ответила, что всё это пустяки, главное, чтобы она поправилась. Спросила, что ей можно принести, и затем мы отправились с сестрой в супермаркет. После съездили в местную инфекционку, и вручили медсестре передачку для Татьяны Федоровны – до самой пациентки, понятно, не допустили.

– Хочешь прогуляться-развеяться? – спросила я Катю, как только мы вышли из больницы; у меня пересохло горло и похолодели руки – так хотелось бежать, лететь в Малиновку. – Здесь есть прекрасная роща, и погода как раз подходящая.

Катик кивнула, и мы пошли на остановку. В моей сумке уже лежал припасенный фонарь, бутылка воды и теплый свитер для сестры. Всё-таки в подземном коридоре прохладно.

***

Я нашла бы склеп с закрытыми глазами, хотя была там только раз. Катик, видимо, что-то заметила в моем лице, так как молчала всю дорогу. Когда мы прошли участок с краснолистным кустарником, она потянула меня за руку:

– Наташа, что с тобой? Куда ты меня так тащишь?

– Сама увидишь. Катик, сама всё узнаешь! Ты мне веришь?!

Сестра посмотрела мне в глаза и медленно кивнула.

– Тогда пошли! Верь, всё будет хорошо. Всё будет потрясающе…

Внутренне я, наверное, знала, что встречу его там, но всё равно застыла на месте, увидев Ташина возле склепа. Он сидел на том же месте, что и в прошлый раз – после того, как я пришла в себя. Как и в тот день, он курил и не смотрел в нашу сторону.

– Сестру привела? – спросил он хрипло.

– Да, – ответила я. – Она имеет право увидеть. Как и я.

Он помолчал, выдохнул дым и кивнул.

– Хорошо. Давай так: я ее сам провожу, а ты подождешь здесь снаружи.

– Нет! – я это крикнула так резко, что испуганная Катя отшатнулась от меня.

– Что вы хотите сделать… со мной? – ее испуганные глаза чуть отрезвили меня. Я не помню, чтобы она когда-нибудь так смотрела в мою сторону.

– Катик… – я задыхалась. – Мама… Она там. Ты с ней сможешь увидеться.

Сестра отступила на два шага назад, глаза ее покраснели.

– Наташа, что с тобой? Пожалуйста, пойдем отсюда! Кто этот мужик?

– Послушай, – я старалась взять себя в руки. – Я там была. И я не сошла с ума. Там проход – в этом склепе. Не бойся, там ничего страшного нет. Я там была – и я встретила маму! Это было, и это правда. Я когда-нибудь тебя обманывала?

– Наташик, – Катя заплакала. – Мама умерла, она не может нас там ждать…

– Может! – я уже не могла сдерживаться. – Павел Сергеевич, объясните ей наконец! Скажите ей…

Ташин молчал и курил. Я сделала шаг к сестре, та попятилась назад. И в этот момент из-за поворота вынырнул мужчина, парень – я его сразу узнала. С вороньими волосами и татушкой дракона на шее. Он остановился, увидев нас, Катя обернулась и тоже замерла.

– Та-ак, – сказал краевед и встал с пригорка. – Это еще что за явление? Тебе что здесь надо? У нас тут дело…

– У меня тоже, – спокойно ответил неожиданный гость. – Я иду с вами. Мне так сказали.

Катя поворачивала голову то на меня, то на него и молчала.

– Идите пока к нему, – кивнула я на Ташина. – Нам с сестрой нужно побыть вдвоем.

Диггер будто только этого и ждал – и, обойдя Катю, стоявшую на тропинке, пошел к краеведу.

Я потратила минут десять на уговоры – и сестра сломалась. Всё-таки в нашей семье за главную осталась я, и она точно знала, что я никогда не потащила бы ее туда, где опасно. Честно говоря, я даже не помню, какие слова придумала, чтобы ее уговорить, – мысленно я уже шла по подземному коридору.

Мужчины тоже успели побеседовать и, судя по молчанию, – просто ждали нас, чтобы пойти. Ташин был мрачнее тучи, но в коридоре меня перестало это заботить.

– Я впереди, вы… ты, Рослик зовут же? Рослик замыкающий, девушки в середине. Полезли. Если уж решились – нечего тут рассусоливать. А предупреждать вас бесполезно: у вас на лице всё написано. Вперед…

Через некоторое время Ташин попросил нас замолчать – хотя мы особо и не говорили. Я уже намного лучше ориентировалась в коридоре: такое ощущение, что я приходила сюда десятки раз. Катю пустила впереди себя и, когда она иногда оборачивалась ко мне, свет фонаря выхватывал не лицо сестры, а застывшую маску.

«Пусть, пусть… Она мне потом спасибо скажет!.. Я тоже сначала боялась, а теперь понимаю, что, быть может, для этого момента и жила. В этом и состоит смысл – главная цель бытия. А ради чего мы еще живем? Именно для этого! Чтобы встретиться, чтобы прикоснуться, чтобы обрести то…».

– Пришли! – прошептал Павел Сергеевич.

Все встали, повернувшись друг к другу. Только тут я обнаружила, что мы уже добрались до развилки.

– Выключайте фонари. Ничего не бойтесь. Каждый увидит свое, – сказал наш проводник и повторил: – Каждому – свое. Просто помолчите и послушайте. Глаза лучше закрыть.

Минуту ничего не происходило. Тишина стала осязаемой, как кирпичная стена. И тут воздух вздрогнул. Послышался один тяжелый вздох, другой. В одно мгновение мир разорвался на части от невыносимого скрежета и визга. Кто-то большой несся к нам – кто-то ужасный. Затем рядом закричала девушка. Кто это? Кто она? Катя? Господи, Катя!!

3.

Длинный стол накрыт белой скатертью, из еды – суп, блины, изюм с рисом, кисель, компот из сухофруктов. Возле каждой тарелки – аккуратно сложенные платочки и наполненные рюмки.

– Уж лучше поздно, чем никогда! – отец улыбался и ничего не ел. – А гостей-то сколько с собой привел! Девчонку вон я вообще впервые вижу. Это хорошо, очень хорошо.

Он кивнул куда-то в сторону, и Рослик, повернувшись, заметил небольшую девочку и рядом с ней двух женщин. Они ели и о чем-то говорили вполголоса. Первой не больше двадцати пяти лет, где-то он ее встречал. А со второй – пожилой – руфер был незнаком.

– Павла-то Сергеевича мы здесь хорошо знаем: часто заходит. Вон они – с супругой, – папа показал куда-то на дальний конец стола; там же сидел улыбающийся Иван Иваныч Соболев, но Рослику было не до него. – Да и ты вот, сынок, зачастил к нам… Кстати, как твое исследование? Продолжаешь?

Руфер улыбнулся и пододвинул поближе тарелку с супом:

– Несколько мест прошел, на Бригадирке вот подзадержался. Говорят, еще надо в одном побывать – не могу вспомнить, в каком…

– Ты ешь, ешь. Да, точно, побывать надо в самом важном месте, – согласился отец. – Важнее прочих… А может, ты уже и был там? А? Но сейчас не об этом. Самое главное, что ты не останавливаешься на достигнутом. Мы такое любим. И всегда помогаем настоящим исследователям. Особенно – тем, кто приводит с собой новых гостей.

Отец открыл бутылку водки и налил себе и сыну. Несмотря на то, что за столом сидело много народу, Рослик их как-то не замечал и слушал только папу.

– Давай-ка хлопнем, сын, за встречу! – они чокнулись. У диггера мелькнула мысль, что там они, кажется, никогда не пили водку вместе. Но где это – там?

После спиртного ему захотелось блинов с медом; затем Рослик налёг на рис с изюмом. Отец ничего не ел, но зато с удовольствием смотрел, как уплетает угощенье сын.

– Пойдем-ка, Рослик, я тебе кое-что покажу, – папа приподнялся из-за стола. Они прошли по чистой зеленой улочке с аккуратными белыми домиками по обе стороны. Дышалось легко; белизна зданий радовала глаз.

– Заходи! – отец толкнул дверь одного из домиков. – Вот смотри: на первом этаже – моя комната. Нравится?

Рослик осмотрел и присвистнул: ништяк, что и говорить. Дом внутри – в стиле деревенской избы из таких кругляков сосновых. Мебели нет, но уютно.

– А на втором – твоя, – отец опять улыбается. – Показать?

Да, нет проблем. Конечно, показать. Поднялись по винтовой лестнице – очень красивой, тоже под дерево. Образовался коридорчик, ведущий к двум дверям. Папа открыл правую, а там – детская кроватка, игрушки, всё светло-светло кругом.

Рослик оглядывает всё это добро и смеется.

– Знаешь, как я скучал, сынок! Знаешь, как я скучал! – отец обнимает его одной рукой, и диггер прижимается к нему. Он почему-то никак не может нащупать спину отца, руки всё хватают пустоту.

– Пап, а вторая комната для кого?

– Так для мамы! – торопливо отзывается тот, кого обнимает Рослик. – Мы и ее позовем. Вдвоем-то дело быстрее получится.

Руфер всё пытается поймать спину отца, как-то почувствовать его; он тоже скучал по нему, он хочет какой-то полноты, чтобы что-то дрогнуло в душе, но – не выходит.

Тогда сын пытается отстраниться от обнимающего, чтобы задать другой вопрос – про кроватку: она ведь для него маленькая, он давно вырос.

– Пап, а… – начинает он, но объятия вдруг каменеют. Руки отца становятся холодными, как батареи отопления в сентябре. Рослику хочется вздохнуть, но руки сжимаются всё сильнее и сильнее.

– Папа… – задыхаясь, шепчет сын. – Я не могу дышать, пусти!

Но каменные руки сближаются, Рослик вытягивает голову вверх и кричит. Хруст костей в плечах и груди, холод каменных рук… И пыль, кирпичная пыль повсюду – в глазах, ноздрях, зубах.

4.

Кирпичная пыль повсюду. Я кашляю и пытаюсь освободить руки. Но их нет. Совсем. Куда они делись? Ничего не вижу.

– Кто-нибудь… Господи, кто-нибудь! – губы разлипаются с трудом. Сначала ничего не слышу, потом – тоже стоны.

– Кто там? Катя? Павел Сергеевич? Помогите!

Тут кто-то добирается до меня и что-то делает. Вижу слабый свет.

– Сильно вас побило? – голос молодой и незнакомый. Вспоминаю, что с нами был еще кто-то. Антон?

– Антон…

– Я Рослик. Сейчас я помогу вам.

Он светит смартфоном и выкапывает меня откуда-то – из-под кучи кирпичной пыли.

– Что случилось? Катя? Где Катя? – я вздрагиваю всем телом и, почувствовав руки, помогаю себя откопать.

– Не знаю. Их я еще не нашел.

– Ищите, ищите скорей же! Ради Бога! Бросьте меня, я в порядке, ищите!

Он отходит, а я, прислонившись к стене, пытаюсь прийти в себя. Голова кружится; тупо слежу за отдаленным светом фонарика, в котором столбом стоит кирпичная пыль.

С величайшим облегчением слышу отдалённый стон Кати. Жива! Но, может, искалечена? Собираюсь с духом и ползу в ту сторону. Там светит фонарик парня-диггера. У Кати ссадины на лице и слегка повреждена рука. В остальном, кажется, хоккей.

– Мы сможем выбраться отсюда? – спрашиваю я Рослика. Тот делает какой-то жест – я не вижу в темноте, потому что фонарик цел только у него.

– Я сейчас буду выяснять…

– А Ташин?

– Пока не нашел его. Попробую сейчас еще всё облазить кругом. У вас смартфоны есть с фонариком?

– У меня есть! – говорит Катя. Голос у нее сиплый, но спокойный. Я радуюсь про себя, хотя понимаю, что если мы выберемся из этой передряги, буду корить себя за это всю оставшуюся жизнь. Но только бы выбраться.

Сестра включает фонарик в телефоне, и мы остаемся с ней сидеть среди кучи обвалившихся кирпичей. Что могло вызвать обрушение? Мне совсем не хочется об этом думать.

– Он ищет пожилого мужчину? – спрашивает Катик. Я киваю, и мне вдруг становится так ее жалко, что я обнимаю ее и плачу.

– Прости меня, Катик! Я сумасшедшая. Меня надо лечить в психушке! Как я могла тебя во всё это втянуть?..

– Ерунда, – отвечает мне младшенькая. – Зато я видела маму!..

Я закрываю глаза и прижимаю ее лоб к своему. Рослик возвращается минут через десять-пятнадцать.

– Я не нашел его. Обвал не такой большой – только в районе развилки. Под кирпичами его точно нет. Надо выбираться и звать на помощь.

Он помогает нам встать, и мы идем обратно. Слава Богу, дорога хоть и усложнилась, но проход нигде полностью не завалило. Через сорок минут мы видим солнце.

5.

Как-то поздней осенью Наташа Кожеева проснулась часа в три ночи и, стараясь не шевелиться, начала складывать – пазл за пазлом – только что приснившийся сон. Там было всё то, что почти стерлось из ее памяти, выветрилось – ради нее самой, чтобы спасти ее и Катю.

«Склепы, коридор, Рослик, Ташин и… И мама. Господи, какое же всё живое и реальное было в этом сне! Намного реальнее, чем моя теперешняя, никому не нужная жизнь…»

Тут она одернула себя и вспомнила о Кате. Вот она-то и есть реальность. И законченная наконец-то аспирантура – реальность. И отец, который вдруг вздумал лечиться, – тоже. Это и только это по-настоящему важно.

Она открыла на смартфоне почту и вздрогнула, увидев, что пришло уведомление о личном послании из ЖЖ. У нее не было знакомых, кто еще сидел бы в Живом журнале: все слиняли в другие соцсети. Кто? Кто… кто мог бы…

«Я провожал вас на вокзале, Наташа. Тебя, Катю и Супонину, дай Бог здоровья твоей научной старушке!..

Я смотрел тебе прямо в глаза – со второго этажа желтого вокзала и желал только одного: чтобы ты никогда больше не вернулась в наш город…

И всё-таки я очень на это надеюсь. Потому что тебя здесь ждут. Ждут по-настоящему, страстно! Мы знаем тебя и любим. Понимаешь? Так что приезжай – если надумаешь…

Ташин».

***

Человека, сидевшего на вершине буквы «С», заметили лишь двое водителей – из десятка автомобилей, проехавших в полтретьего ночи по Майской горе. Надпись с названием города У. была выложена из разноцветного щебня и красовалась уже много лет.

Но лишь один из тех, кто увидел сидевшего там Рослика, смог уловить и нечто другое – узкий летящий серпик, прочертивший странную траекторию от Майского леса до самых звёзд. Серебряный НЛО немного напоминал губную гармошку, блеснувшую на ярком солнце.

Заметил звёздного гостя и Рослик. Еще бы: ведь он ждал этого, он за этим сюда и пришел. В конце концов ему пообещали, что встреча обязательно состоится – а он верил обещаниям. Ведь городу всегда есть чем поделиться со своими исследователями…

Хей-хо, чуваки! Хей-хо.

Помаево – село, которого нет

повесть

Глава 1

Мама еще с пятого класса, как только он этим увлекся, повторяла: «Стасик, ну зачем тебе эти монеты? Лучше бы ты за ум взялся и учился по-человечески! Тоже мне нумизмат!».

Стас с тех самых пор самого слова «нумизматика» на дух переносить не мог: оно почему-то напоминало ему о математике, которую тот не уважал с детства. «Стасик, алгебра и геометрия – основа основ! – эту пластинку его матушка в школьные годы тоже включала при первом удобном случае. – Какую бы профессию ты в будущем ни выбрал – математика всё равно пригодится!».

Бог мой, эти предки – сущие младенцы! Он преспокойно сдал три ЕГЭ (четвертый – на выбор) – и поступил на «технологию и предпринимательство» в местный пед. И уже через полтора месяца стал звездой студенческой осени в кавээновской команде «ТиПов»: раз плюнуть, как говорится. Там же, на КВН, он познакомился с Толяном, который учился на ест-гео.

«Ва-аще чумовая тема! Мы это дело отобьем за пару месяцев! – Толян впервые заговорил про поиск „всякого старья“ в начале мая, когда на горизонте замаячила летняя сессия. – Меня в это дело камрáд один втянул – типа копаря-поисковика был. Ему всё интересно было: черепа, котлы, шмотки солдатские. Но мне пофиг на это! Я ведь по монетам загоняюсь».