Полная версия
Город У
Город У
Евгений Сафронов
Дизайнер обложки Евгений Нувитов
© Евгений Сафронов, 2021
© Евгений Нувитов, дизайн обложки, 2021
ISBN 978-5-0053-7464-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Потустороннему нельзя задавать вопросы…»
Как-то один из моих учителей то ли в шутку, то ли всерьез спросил меня: «Когда же ты начнешь наконец писать нормальную, реалистическую прозу?».
Это меня задело, а потом заставило задуматься над жанровой природой моих текстов. Часть из них вошли в этот сборник.
Критерий «нормальности» оставим, пожалуй, в стороне: тут дело вкуса и тех, кто любит классифицировать и подразделять. Но вот по поводу реалистичности выскажусь. Не потому, что хочу оправдаться, – хотя общаясь с учителями, мы часто именно этим занимаемся, – а по той причине, что, возможно, такие авторские комментарии будут интересны читателю.
Если говорить коротко, я не припомню своих рассказов или повестей, которые не основывались бы на реальности. И объясняется это просто: мне неинтересно писать о том, чего не было. Конечно, я не создаю документалистики, тут дело в другом. Само понятие «реалистичности», «реалистической прозы» можно трактовать по-разному.
С одной стороны, мои «вещицы» легко прилепить к популярному направлению мистического или магического реализма. С другой, природа мистического тут странноватая. Как фольклорист и исследователь, я уже лет двадцать записываю устные рассказы о потустороннем и сверхъестественном. И именно этот мой интерес и устные истории реальных людей – в основе многих рассказов и повестей, вошедших в сборник.
Приведу только один конкретный пример – повесть «Знахари. Детские законы». Все персонажи в ней – с реальными прототипами; не соврал я и ни в одном лирическом отступлении, связанном с детством главного героя, – от лица которого ведется повествование. Но означает ли это, что повесть документальная? Нет, ни в коем случае. Это художественное произведение, здесь можно смело воспроизводить фразу-пластинку: «Любое совпадение с реальными ситуациями является случайным».
Тут автору, конечно, можно попенять, что он путает реализм с реалистичностью и правдоподобием. Но такое жонглирование терминами меня не привлекает, главное всё-таки в другом.
Моя реальность – именно такая. Я не представляю себе ни дня без чуда и чудесного. Люди вокруг – удивительны и непостижимы. Повседневность немыслима без ощущения того, что далекие и случайные события на самом деле не случайны, что всё связано и поступок в одном месте галактики мгновенно отражается в ином ее конце. Что я хочу этим сказать? Да вот что: природа реальности зависит исключительно от того, каковы мы сами, как мы глядим на себя и других и как оцениваем окружающее. Там, где один видит голую стену реализма, другой увидит рисунки богов.
В сказанном нет ничего нового. Но всё же каждый из нас ежедневно (точнее – ежеутренне) переоткрывает эту простую истину снова и снова.
Если мой читатель, закрыв книгу, ненадолго почувствует это – поймает чудесное в окружающем, предположит хотя бы на секунду, что за тонкой плёнкой реализма и повседневности просвечивает нечто другое – быть может, более реальное, чем сама реальность, – тогда я буду считать, что написанное сотворено не зря. Труд был со смыслом, а бытие не протухло.
И еще. Не стоит забывать, что потустороннему нельзя задавать вопросы, оно не любит вопросительных знаков… Оно вообще не любит пунктуации.
6 мая 2020 годаЭта книга впервые опубликована в 2020 году в издательстве «ФЭН» (Казань, Академия наук Республики Татарстан).
Город У.
повесть
Город-сказка, город-мечта…
(из песни)
Глава 1. Вид снизу. Бригадирка
1.
«Эй, чуваки! «Я свобо-оден! Словно птица в небеса-ах!..». Так, впереди кирпичная стенка, о-опааа! Прыжок, еще прыжок – и снова вперёд. Хэй-хо!..
О, стоп, чел! Тут дело посерьезнее. Слушай приказ, Рослик! Нужно махнуть с заброшки вон на тот сарайчик. Да, квестик не из лёгких: крышка-то у сарая с гнильцой. Но я верю в тебя, верю…
Эх, говорила мне мама: сиди на жопе ровно – целéй будешь. Пошёл-пошёл-пошёл! Хо-ба! Группируемся! Есть! Выдержала крышка-покрышка!..»
Рослик лежит на бетонной свае, позеленевшей от дождей и времени. Ему удобно и хорошо; в руках блестит губная гармошка. Глаза упираются в небо, солнце – космическая батарейка – иногда показывается из-за облачной ваты и подпитывает его уставшее тело.
«Замаялся я сегодня чё-то, – думает парень. – Но как же, блин, клёво, чуваки! Как же клёво…».
На груди его, которая слегка поднимается и опускается, – лежит спецхайратник с укрепленной экшн-камерой. Дома он обработает заснятое и кинет в ютуб. Пусть народ прикалывается.
Он медленно, будто нехотя подносит к губам гармонику и начинает лабать что-то блюзовое, в духе старика Сонни Боя…
Рослику восемнадцать. У него вороньи волосы, стянутые в короткий пучок на затылке; тату сзади на шее – драконья морда с девичьими глазами; и цепкие худые пальцы на мускулистых руках. Он не учится и не работает. Он просто живёт. Он руфер, трейсер и сталкер. Город он любит – только не тот, что течёт мимо окон маршруток, авто и трамваев; не тот, что виден из серых глаз домов, поставленных раз и навсегда одними и теми же боками друг к другу. Нет. Он обожает другое: город крыш и зовущих к себе подвалов, город незаметных заброшек и живущих своей жизнью ливнёвок и коллекторов.
Да, Рослик город любит. А вот самому У. и у… цам – Рослик на фиг не нужен. Короче, чуваки, полнейшая взаимность.
2.
Рослику было девять, когда отец сорвался на стройке с многоэтажки. Он упал на забор, прикрытый сверху жестяной крышей-времянкой, которая предохраняла голову случайного прохожего от скользкого кирпича.
Память до мельчайших деталей сохранила, как проходили похороны. Приехала отцовская сестра Антонина из Казани, – она-то и хлопотала, где и как удобнее-подешевле. Мать не спала две ночи, совсем не отходила от гроба, и глаза ее стали похожи на сливы-падалицы, обведенные несмываемой тушью.
– Рослик, ты поплачь, поплачь: ведь полегче станет! – уговаривала мальчика казанская тётка, а тот смотрел на нее и хотел убежать из дома – подальше от маминых глаз и папиного гроба.
После кладбища на Заречной он так и сделал. Мать с полицией искали его три дня, он вернулся сам, закрылся в своей комнате и целые сутки рисовал динозавров. Ему больше всего нравились трицератопсы, а отцу – диплодоки.
Папа два года назад подарил ему клёвую книгу – атлас-определитель юрского периода. Закачаешься, какие иллюстрации! Он хотел эту книгу положить папе в гроб – сбоку, но тетка Тоня не позволила. Ему, дескать, можно только иконку, какой-то венчик на голову и – в крайнем случае – часы и расчёску. Книгу про динозавров никто в гроб не кладет. В тот момент мальчик и решил сбежать от них ото всех…
Затем всё затянулось и поросло. В школе на него с месяц смотрели сочувственно, и он ненавидел эти взгляды. А потом про него и его отца забыли, – и слава те, яйца! Спасибо за радости-крохотульки!..
Мать после смерти папы изменилась: говорила с сыном мало, стала курить в зале, забывала спрашивать, что он ел в школе и где пропадал по вечерам. Через год она привела домой дядю Серёжу, и Рослик снова убежал из дома. Когда его нашли, то поставили на учет в полиции, а мать несколько раз вызывали в опеку. Больше она никого не приводила, но зато задерживалась допоздна. Ее сына это вполне устраивало.
3.
Про Бригадирку он впервые узнал от чела с ником Синдром.
«Кароч, под самым центром города течёт речка-вонючка. Ее лет 70 назад окольцевали в бетон, называется Бригадирка. Раньше на месте Либкнехта и Маркса овраги же были… Говорят, зимой по бетонке можно пройтись. Весной и осенью – соваться туда нельзя: смоет нахер…».
Он написал Синдрому в личку: то да сё, про Бригадирку – ваще отпад! Как смотришь на то, чтобы вместе слазить туда?
Когда они фейс ту фейс встретились, Рослик выпал в осадок. Синдром оказался девчонкой. Ходила она в камуфляжных штанах, материлась, брилась наголо и была покрыта татушками, как дороги весеннего У. – рытвинами и колдоёбинами.
Он втюхался в нее с первого взгляда. До Бригадирки они виделись всего ничего, в основном, списывались в ВК. Она слушала мéтал, загонялась по аниме и терпеть не могла книги. У Рослика было ровно всё наоборот, и, наверно, из-за этого его так магнитило к ней.
Бригадирку наметили на июль: Синдром говорила, что так будет безопаснее. Сама она никогда туда не ходила, но общалась с местными диггерами по этому поводу – они ей даже по Инету карту скинули, рисованную от руки.
– Я, конечно, могла бы с собой Димыча позвать – он бы нас провел по бетонке без проблем, но это была б не вылазка, а говённая экскурсия. Не интересно ни фига, блин!
Рослик ее в этом полностью поддерживал. Он вообще старался ей не возражать, потому что балдел от одного ее присутствия. Мечтал быть с ней рядом и, конечно, хотел слазить в бетонку вдвоем: «Зачем нам какой-то Димыч? Мы чё: без рук, что ли?».
Готовились основательно. Мать давала Рослику карманные деньги каждую неделю. Про учебу она давно перестала выносить ему мозг: поняла, что бесполезно. У него за два месяца подкопилось баблишко; кое-какие запасы имелись и у Синдры. Он ее теперь Синдромом не называл: не нравилось ему так, потому что болезнь какую-то напоминало. А вот «Синдра» – это клёво. Необычно, и для девчонки подходит.
Купили хорошие налобные фонари и две пары болотных сапог – это всё добро в «Охотнике и рыбаке» нашлось. Синдра пошарила еще по объявам – бэушное дешевле – нашла себе и ему непромокаемые штаны и болоньевые куртки.
– Если что – их потом просто выкинем да и всё, – объясняла она, вытаскивая из сумки купленное на Авито барахло. – Примерь, тебе должно подойти. О, зыркай: твоя даже утеплённая. Это гуд, в бетонке ведь не пляж: по-любасу холоднее будет, чем сверху.
Накануне вечером Синдра черкнула ему в личку: «Рослан, а ты крыс боишься? Димыч вон пишет, что там бегают – попадаются, да. Кстати, по трубе ведь не только Бригадирка течет, туда еще и все центровские ливнёвки запустили. В курсе про то?».
Рослик отвечал, что крыс он голыми руками ловил, а насчет ливнёвок – слыхал, ага, от того же Димыча. Ну и всё. «Кароч, встречаемся в 10 утра у Катькиного родника, как и договаривались».
Ночью ему приснился темный подвальный коридор, по которому шныряли гигантские крысы с двойными рядами зубов. А еще ему привиделся папа: он сидел перед кроватью на стуле и ласково гладил сына по волосам. Проснувшись, Рослик сон про крыс вспомнил, а про отца забыл.
4.
В Катькином роднике побултыхались основательно: чтобы пролезть в бетонку, пришлось утонуть по пояс. Рослик подтянул свои непромокаемые штаны чуть ли не до под мышек; то же сделала Синдра.
– Охереть! – выдохнула девчонка, когда они наконец оказались в бетонной трубе и прошли первые метров тридцать. – Подсвети-ка, я чуток на смартфон красотищу сниму. Блин, вода всё равно просочилась – до самых титек достало. А ты как?
Рослик пожал плечами и украдкой посмотрел туда, где у Синдры должны быть эти самые «титьки». Налобный фонарь ушел вслед за взглядом, и спутница зашипела на него:
– Ну чего не светишь-то? Щас фотку сделаю – отправлю на форум и в ВК. Тут связь еще есть. Но Димыч говорил, что здесь попадаются места, где ни фига не ловит. Это примерно через полкилометра… О, видал? Круто ведь? – она сунула ему смартфон в лицо, и Рослик узрел космос. На фотке желтовато-склизкая, облепленная многолетними грязевыми наростами труба, по черному дну которой бежала Бригадирка, выглядела словно вход в волшебную пещеру, другой мир, который не имел ничего общего с повседневно-привычным У.
Ему тоже захотелось пофоткать, но Синдра уже умчалась вперед.
– Ё-мое! – услышал он её голос. – Да тут завальчик! Димыч предупреждал, что может быть такое. Придется лопаткой немного поработать, иначе не пролезем. Готов, Рослан?
Завал был небольшой – чуть выше пояса – и образовался из грязи вперемешку с кусками смытого по весне асфальта, мелких камней и мусора. Разгребли его быстро – за какие-то двадцать минут. Потом Рослик подсветил карту, которую они на всякий случай распечатали и обернули в целлофан. Ее, конечно, можно было посмотреть и на смартфонах, но надо беречь энергию для фоток и связи.
– Чё, попёрли? Карта нам потом пригодится – есть там пару сложных развилок, где можно заплутать. Димыч говорил.
Он потопал за девчонкой, подымая болотными сапогами иловую взвесь со дна; холодная вода Бригадирки почти везде держалась ниже колен. Новоявленный диггер светил налобным фонарём в болоньевую спину своей спутницы и считал, что впереди всё-таки должен идти именно он. Но говорить об этом вслух не хотелось – Синдра бы его высмеяла и обматерила.
5.
Судя по карте и рассказам олдóвых диггеров, их путь по Бригадирке должен был занять несколько часов. Говорили, что общая длина трубы – около двух километров, затем речка, освобожденная от бетонного плена, текла по своему обычному руслу вплоть до притоков Волги-матушки. Конечной их целью был Татарский овраг: там наружу выходила большая канализация со сломанными решетками.
– Главное – свернуть в нужных местах и не перепутать ливневые трубы. Остальное – дело техники! – наставляла Рослика Синдра. Он это и так знал, они сто раз обсуждали с ней маршрут, готовясь к вылазке. Но девчонке нравилось верховодить, а ему хотелось слушать ее голос, который звучал здесь совершенно иначе, чем на поверхности.
«В наружности всё другое – одинаковое, привычное, без тайны и радости», – думал диггер, поправляя свой небольшой рюкзак. Там бултыхались запасной фонарик, старая губная гармошка, бутылка с питьевой водой и таблетки анальгина – на всякий пожарный случай. Еды никто из них не взял, поскольку они и не думали здесь трапезничать. А лишний груз, как известно, – это лишние проблемы.
Шли некоторые время молча. Потом Синдра, не поворачиваясь, спросила его:
– А у тебя секс был?
Парень не смог сразу ответить, потом застеснялся того, что не отвечает, и немного даже разозлился на идущую впереди.
– А у меня – уж сто раз! – девчонка как ни в чем не бывало продолжала шлёпать сапогами впереди. – Прикольно, конечно, но, честно говоря, скучно. Бригадирка – лучше секса, скажи, Рослик?
Он услышал ее смех, глухим эхом отразившийся от стен бетонки. Губы у него почему-то пересохли, а руки похолодели. На миг ему даже стало так плохо, что он подумал: «Вот щас бухнусь лицом в речку! Интересно, как она меня будет отсюда вытаскивать?».
– А связь и правда исчезла! – сообщила Синдра. – Очуметь! Мы вообще как в другом мире, да? И кто знает, что там сейчас наверху? Вот случись какая-нибудь ядерная война, а мы тут с тобой и не знаем! Прикинь: вылазим, а там – ничегошеньки. Только пепел и развалины…
Он попробовал вообразить то, о чём она говорила, но не смог. Он вообще не мог отчетливо представить, что было на поверхности, – так, будто спустился в бетонку десятки лет назад.
– Ро-ослан, ну чё-то ты всё время молчишь-то? Уж не перетрухал ли, а? – она снова засмеялась и зачем-то сняла черную вязаную шапочку, которую надела перед тем, как залезть в бетонку. Фонарь высветил ее лысую голову с маленькой татуировкой русалки на виске.
Диггер вспомнил историю, которую он где-то читал или слышал краем уха: якобы у родника, с которого начинались труба, давным-давно жила некая Екатерина. Как-то она влюбилась в парня, а он ее бросил. И тогда девушка пошла и утопилась. А затем люди начали поговаривать, что видят ее на камне: сидит, мол, и чешет волосы гребнем. С тех пор родник и прозвали «Катькиным».
– Как ты думаешь: мы можем наткнуться здесь на чё-то необычное? – спросила лысая напарница. – Или страшное? Например, на чей-нибудь сгнивший трупешник!? Или крысы щас ка-ак прыгнут сверху! А?.. Ну, Рослан, ну, расскажи чё-нибудь…
– Окей, – согласился начинающий диггер и посмотрел на желтовато-черный верх бетонки. – Давай я тебе про заброшки толкну…
Синдра кивнула. Она любила, когда он рассказывал про заброшки и паркур, – потому что считала его в этом деле олдовым, – почти как Димыча в диггерстве.
– Кароч, на Севере есть одна заброшка – бывший консервный завод. Не была там? – начал Рослик. – Я вот решил как-то в одиночку порыскать в этих краях. Место клёвое, стены офигительные – я сам пару граффити там сотворил. Мы с парнями на первых этажах всё излазили, а вот до чердака не добрались – решетки везде. Я прихватил тогда с собой инструментик – ножовку по металлу. Думаю: может, подпилить удастся. Тогда я первый буду, кто туда ходку сделает, – мужики иззавидовались бы…
Синдра шлёпала сапогами впереди, сосредоточенно слушая его. Он был рад, что она молчит, и говорил медленнее обычного, чтобы между словами улавливать шепот Бригадирки.
– Нашел местечко, которое давно приметил: такой лаз овальный с тонкими решетками. Стал пилить. А металл когда пилишь – сама знаешь, звук неприятный, громкий – на весь завод разносится. Я увлёкся, кароч, пилю и пилю – осталось там два прутика. И чё-то пить захотел, сунулся в рюкзачишко и слышу: скрип. Как дверь будто. Звук идет с той стороны – с чердака. А я, понимаешь, точно знаю, что там никого не может быть: со всех сторон всё заварено, никак туда не заберешься…
– И чё? – Синдра остановилась и повернула свой налобный фонарь ему в лицо. – Кто там был?
– Ну, пойдем, пойдем, щас дорасскажу… – девчонка снова потопала вперед. – Я весь такой напрягся, прислушиваюсь. Думаю: может, показалось. Или ветер чего-то там зашатал – железку какую-нибудь. И тут: топ-топ-топ! Шаги…
Синдра замерла и опять повернулась к нему:
– Иди-ка ты, Рослан, впереди… Чё-то я это… Кто из нас сильный пол?
Парень улыбнулся и протиснулся мимо нее, коснувшись пальцами холодной влажной поверхности трубы. Он уже начал привыкать к запахам плесени, мокрой грязи и старого бетона, которые проникали в самый мозжечок, заражали изнутри.
– Ну и чё, Рослан? Ты меня прям заинтриговал. Кто это был?
– Обожди. Телегу быстро не толкают, – отвечал довольный исследователь заброшек. – Похлюпали дальше, щас всё узнаешь… Значит, труханул я. А кто бы не труханул? Сижу – шевельнуться боюсь. Гляжу на решётку во все глаза. А шаги такие мягкие, чуть слышные. «Всё, – думаю, – это Чёрный Сёма по мою душу пришел. Пипец, кароч…»
– Кто? – девчонка шла уже на автомате, совсем забыв, где находится: настолько ее заняла история Рослика. – Что за Сёма?
– Так ты не слышала, что ль, про него? О, это отдельная хистари, моя девочка! – он явно был сегодня в ударе, но Синдра его быстро вернула на землю.
– Не называй меня так! Понял, ты!? Никогда! – что-то в ее голосе заставило его замереть на месте.
– Да что я сказал?
– Что слышал! Не называй меня «девочкой», – как ты только что сказал.
– Окей, окей. Остынь. Да чего ты так окрысилась?..
Синдра не ответила, и они шли с минуту молча.
– Ну чё там дальше-то? – она не умела извиняться, но по тону он понял, что та сожалеет о случившемся.
– Ну это… – диггер задумался, смотря на пляшущую в свете фонарей темноту бетонки. Ему вдруг показалось, что из этой трубы они уже никогда не выберутся и что это очень плохая идея – спуститься сюда…
– Ты на шагах остановился, – напомнила ему присмиревшая Синдра.
– Ага. Я, кароч, сижу весь такой на стрёме, оцепенел, как цуцик. А за решеткой – молчок. Кто-то прямо к лазу с той стороны подошел и смотрит на меня, а я на него. А там же сумрак – на чердаке окошек нет, точнее, есть, но они маленькие и замызганные. А я прям вижу эти светящиеся глаза… И вдруг: мя-ау! Мя-ау!
Синдра засмеялась, и Рослик тоже загоготал. Им обоим сразу стало легче, страх ушел.
– Кот, прикинь?! Ну я его шуганул, допилил там решетки, полазил по чердачку – очуметь местечко. Потом пацанам рассказал – тоже ржали…
Тут они остановились. Откуда-то издалека, из каких-то земных глубин, послышался звук, похожий на вздох. Глубокий вздох кого-то чудовищно большого.
– Что это, Рослик? – из голоса Синдры исчезла прежняя крутость. Он вдруг увидел в ней другого человека – совсем маленькую и испуганную девчонку. «Она вполне могла быть моей сестрой – если бы папа не упал тогда на стройке…», – подумал он и тут же ощутил, как что-то мягкое коснулось его волос. Он вздрогнул, провел ладонью по голове, ожидая наткнуться на какую-нибудь мерзость – типа жирного паука. Но ничего не обнаружил.
– Не знаю. Странный звук. Будто что-то где-то открылось. Или прорвалось.
– А мне показалось… – Синдра поёжилась. – Будто кто-то вздохнул. Кто-то огромный.
– Не-е, – протянул трейсер и графер. – Это что-то снаружи. Может, в ливнёвках чего-нибудь… Связь, кстати, не появилась?
Девчонка отрицательно мотнула головой.
– Ну тогда вперёд. Скоро первая развилка должна нарисоваться.
6.
Если бы начинающие диггеры прошли еще буквально шагов двадцать и взглянули на свои смартфоны, они увидели бы, что значки антенок оживились. Связь тут постоянно то пропадала, то появлялась. Кого-нибудь из них могла бы осенить идея зайти в поисковик – и тогда бы они узнали главную новость. Над У. в этот момент бушевал настоящий водяной котел: хляби небесные разверзлись, и пошел сильнейший за последнее десятилетие ливень. Как уверял местный новостной портал, за какие-то сорок минут выпала полуторамесячная норма осадков.
Другим районам города пришлось несладко: ливнёвки прочищались здесь еще при царе Горохе, и на улицах вода затопила стоящие авто чуть ли не по крыши. А вот в центре, где под землей протекала Бригадирка, ливнёвки старались поддерживать на должном уровне. И вода, скопившаяся на городском асфальте, бурным потоком уходила вниз – в русло речки-вонючки, закольцованной в бетон.
***– Так, ага, кажется, там развилка! – объявил Рослик. Они увидели что-то темное, перегородившее путь.
– Нет, опять завал. В этот раз покруче будет – до самого верха! – в его спутницу опять вселилась прежняя Синдра: вернулись самоуверенность и верховодство. Впрочем, ему было не до психологических оценок и наблюдений.
– Да-а, тут на час работы! А может, и на два, – он вздохнул и снял с плеч рюкзак, к которому была привязана саперная лопатка. – Свети, Синдра, копать будем. Диггерство, как известно, требует жертв.
Минут через пятнадцать он решил перевести дух, воткнул инструмент в грязь завала и попросил спутницу открыть ему бутылку с минералкой.
– Верх уже, по-моему, освободился. Я чувствую с той стороны какой-то ветерок – воздух другой идет, свежий. Наверно, с ливнёвок. Чуешь?
Синдра принюхалась и махнула рукой.
– У меня вечно нос забит – с детства. Мне поэтому любые запахи по барабану…
Тут снова кто-то тяжко вздохнул. На этот раз звук сопровождался хлопком – будто совсем близко что-то прорвалось и освободилось.
– Рослан, что это? – Синдра оттолкнулась от бетонной стены, к которой она прислонилась. Рюкзаки приходилось держать в руках и за спиной: в воду их ведь не кинешь.
К ним кто-то приближался – нёсся галопом, будто осатаневший конь. Рослик выдернул лопатку из грязи и подался назад.
– Хрен знает… Синдра, давай-ка от завала отойдём! Слышишь, Синдра?! Назад дав…
И тут завал взорвался. По крайней мере, так сначала подумал Рослик. Вот только что им преграждала путь слепленная в единую пластилиновую массу куча грязи, ила и камней – и через секунду ее не стало. Черно-серый поток воды локомотивом врезался в оцепеневшую парочку и помчал их по трубе, словно детские кораблики.
Рослик услышал визг девчонки, а потом его голова встретилась с чем-то твердым, и сразу стало темно и тихо.
***– У каждого города есть два лица – наружное, повседневное, официальное и скрытое, подземное, подлинное. И еще у городов есть особинка. Понимаешь, Рослик? Без особинок город мёртв, как вздувшаяся волжская рыба, которую давным-давно выбросило на берег…
Отец сидит на земляной кочке, поросшей паутинкой светло-зеленого мха. Светит солнце, и поют птицы; их полянку окружают пихты, сосны, дубы и березки. За ними покачиваются пальмы – а может, и какие-то другие деревья. Пахнет лесным нагретым воздухом. Он полулежит у папы в ногах и слушает его голос.
– У. – тоже с особинками. Их не так много, но они есть. Вот хотя бы баба Катя в 41-м доме по улице Розы Люксембург, любопытный у нее случай вышел… Или тётя Зина на Карла Либкнехта – она лечит. Всю жизнь лечила. Это я тебе, Рослик, людей называю. Но город – это не только люди, их отношения, действия и чувства. У. – это намного больше. Тут две реки, текущие в разные стороны. Тут мосты и свалка, новостройки и заброшки, столовая и темный коридор, трамвайные депо и канализационные коллекторы. Бродячие собаки и охотники на них. Малиновка и склепы. Везде своя жизнь, свои тайны.
